Читать книгу Не все переплывут реку - Николай Шмагин - Страница 10

Прошли годы после того, как я закончил ВГИК, не говоря уже о той далекой, но веселой и счастливой поре, когда мне довелось обучаться вместе с группой самоуверенных, бесшабашных молодцов на курсах художников-декораторов от Госкино СССР, при киностудии «Мосфильм».

Просматривая как-то альбомы с фотографиями, я увидел на одной из них себя с Виктором Судневым: в руках у нас были кисти, на лицах застыли улыбки. Мы в то время помогали живописцам расписывать задники в декорациях, которые стояли за окнами и изображали то фрагменты природы, то здания напротив, дворы, или небо.

Я решительно снял трубку телефона. Стыдно сказать, но уже прошло года два или три, как мы не общались с ним.

– Здравствуйте. Можно Виктора к телефону?

«А кто его спрашивает?»

– Это Николай, его товарищ. Добрый день, Татьяна.

«Добрый день».

– Я давно не звонил вам, по командировкам все разъезжаю. Был на Украине, в Днепропетровске, в Новой Каховке. Вот недавно приехал из Киева. Как вы там поживаете, Виктор дома?

«Как раз сегодня ровно год, как он не живет дома».

– Вы что, разошлись? – спросил я первое, что пришло в голову. Моему удивлению не было границ. Я знал, как он любит свою жену, и сын у них растет, он так мечтал об этом.

«Если бы. Умер он, годовщина сегодня со дня его смерти. Вот, мы с сыном, Сашей, помянули его. Простились. Товарищи были, из цеха. Недавно все разошлись…»

Я молчал, потрясенный, не веря своим ушам. Как это, Виктор, и умер? Он же такой здоровяк, жизнелюб, не может быть такого, что за чушь!

«Он попал под машину на переходе. Сзади него старушка споткнулась, и он бросился на помощь, вытолкнул ее на остановку, а сам не успел, легковушка на полном ходу сбила его».

– Это я знаю. Он рассказывал мне в прошлый раз, по телефону.

«Не обижайтесь. Он гордый, не хотел, чтобы увидели его слабым, больным. А дальше все пошло под откос. Вся наша жизнь. От увечий он так и не оправился. Полгода провалялся в больнице, получил инвалидность, оказался на пенсии. Хотя он не сдавался, гири там разные, гантели. Мечтал поправиться, на работу выйти, повидаться с друзьями».

Я еще долго не мог прийти в себя от услышанного. На стене передо мной висели два пейзажа, написанные маслом, они мне нравились больше других. Когда-то мы с Виктором часто ездили по заповедным подмосковным местам, на пленэры, теперь эти пейзажи на стене – дань памяти о моем товарище, Викторе Судневе.

Это был высокий здоровяк с кротким выражением лица, и смущенной улыбкой. Таким я его увидел впервые на студии, где работал грузчиком мебельного участка, и так же, как и он, поступал на курсы художников-декораторов. Экзамены были серьезные, почти как в художественный институт; рисунок, живопись, композиция, общеобразовательные предметы, собеседование. Я успешно сдал экзамены, и в числе двадцати абитуриентов, а всего поступало человек сто, не меньше, был принят на курсы.

Вскоре мы все перезнакомились, но настоящими товарищами моими стали Виктор Суднев, Юрий Фомичев, и еще несколько бойких ребят, остальные остались просто одногруппниками.

За учебу все принялись рьяно, даже истово: во втором блоке нам выделили на втором этаже просторную комнату, где мы слушали лекции по киноискусству и материальной культуре, изучали архитектуру и комбинированные съемки, декорационное мастерство, рисовали, писали акварелью натюрморты, в перерывах курили на лестнице в отведенном для этого месте, шлялись по павильонам.

Учителями нашими были настоящие профессионалы кинематографа. Уроки живописи давал Василий Васильевич Голиков, фронтовик, инвалид войны и самобытный, яркий живописец.

Поскольку живописью я увлекался с детства, и мой отец, художник, был примером для подражания, то и результаты мои были выше других. Василь Василич, так мы звали его промеж себя, выделял меня среди всех.

– Ну, Николай, тебе и поправлять ничего не надо, молодец. Всем советую присматриваться к работам друг друга. Это помогает, – он переходил к следующему мольберту, за которым пыхтел розовощекий Владимир Лобанов, балагур и рассказчик анекдотов, но вот по части живописи и рисунка он был слаб, как младенец. Василь Василич хватал его кисти, и начинал править натюрморт, исправляя огрехи горе-ученика.

– Ты смотри, вот он натюрморт, перед тобой. Работай цветом, мазки клади по смыслу, а не тычь кистью куда попало. Кувшин веди сверху вниз, скатерть свисает со стола, и ты кистью работай вниз, по складкам. Смешивай цвета, они должны быть чистыми, без грязи. Кувшин синий, скатерть белая, арбуз зеленый, тени прозрачные…

Проходя мимо Виктора, который истово работал за мольбертом, он одобрительно кивал головой и шел дальше, к следующему…

Мастером рисунка был Ипполит Новодережкин, глядя на которого, сразу всем было ясно, что это художник. Он тихо подходил к листу ватмана, на котором были попытки ученика перенести с натуры изображение Сократа, например, гипсовая голова которого стояла на постаменте перед нами, и бережно поправлял карандашом пробелы в рисунке.

Он соединял линии то там, то здесь, превращая разрозненные куски рисунка в единое целое, то бишь, в голову Сократа, придавая искусными штрихами выражение глубокой мысли и воли на лице мыслителя.

Декорационное мастерство вел художник-постановщик Портной Сергей Александрович. Невысокого роста, в сером костюме, был он настоящим профи в своем деле, дотошно и въедливо вдалбливая в наши пустые головы специфику кинопроизводства, в частности, художественное оформление кинокартины в целом.

Однажды, когда мы оказались в спорткомитете, наш руководитель любил и спорт, Виктор увидел двухпудовую гирю в углу, и обрадовался, как ребенок. Стал жонглировать ею перед нами, затем легко отжал раз по десять каждой рукой, чем поразил всех, включая и сотрудников спортотдела. Никто из нас не смог выжать даже вполовину. Я с трудом выжал гирю два раза, и едва не вывихнул руку. У других получалось и того хуже.

И лишь Виктор Корман, высокий, крепкий молодой мужик в бородке, он был постарше нас, отжал гирю три раза тоже каждой рукой и усмехнулся, вполне довольный собой. Подняв кверху палец, изрек многозначительно:

– Виктор, в переводе с латинского языка означает – Победитель!

С тех пор все мы частенько при случае повторяли эту фразу, приводя нашего скромного товарища в смущение, и все вместе смеялись. Над чем, сами не знали. Просто так, по молодости.

С Виктором нас сблизили общие интересы. На занятиях по живописи и рисунку сидели рядом, ревниво поглядывая время от времени на то, как мы пишем и рисуем. Старались перещеголять друг друга в мастерстве. Может быть, от того живопись и рисунки наши были ярче и глубже, чем у остальных одногруппников. Хотя и они были ребята не промах, старались вовсю.

После занятий мы вместе ехали на троллейбусе; я до метро «Университет», он выходил раньше, делал пересадку и ехал в Фили на автобусе. Как-то незаметно для обоих, в разговорах, мы стали лучше понимать друг друга. Я рассказал о себе, он поведал о своей жизни.

В семнадцать лет он влюбился в соседскую девушку. Знали они друг друга с малого детства, вместе ходили в школу, сидели за одной партой. Незаметно для себя выросли, и сами не поняли, когда их дружба переросла в нежную трогательную любовь.

Как-то они решили покататься по озеру. Взяли лодку напрокат, и Витька сел за весла; греб он уверенно, сильно, лодка мчалась посреди озера, счастливая Таня сидела на корме и восхищенно смотрела на своего Витю, ничего не замечая вокруг себя.

Беда возникла ниоткуда. Огромный катер с пьяными горланящими мужиками и бабами наехал на них и рванул дальше; лодка пошла на дно вместе с влюбленными, которых ударило и накрыло безжалостной волной.

Когда Витька вынырнул, вокруг никого не было; ни катера, ни лодки, ни его девушки. Только бездушное озеро. В отчаянии он нырял и нырял возле этого страшного места, почти до самого дна, но безуспешно.

Обезумевшего от горя и отчаяния, его подобрали рыбаки на моторке. Он все рвался в озеро, в волнах которого исчезла его любовь, хотел сам утопиться, но рыбаки с трудом сумели скрутить его, и доставили домой…

После окончания школы он работал грузчиком на заводе «ЗИЛ», получал хорошую зарплату, помогал матери с сестрой.

Виктор узнал, что в ДК их завода функционирует студия рисунка и живописи, показал педагогам свои работы, и его приняли. Оказалось, что изостудия одна из лучших в Москве, и он был счастлив, что может учиться мастерству художника, хоть и по вечерам.

Его трудолюбию могли позавидовать самые способные и прилежные, и вскоре Виктор стал одним из лучших. Однажды один из студийцев рассказал, что на Мосфильме открываются курсы художников-декораторов, и предложил Виктору поехать на студию, попробовать поступить, хотя и сомневался в успехе.

Курсы были престижные, о них узнали многие в Москве. Но Виктор не привык отступать, и вот мы с ним сидим в сквере напротив Мосфильма, отдыхаем после занятий. Месяц учебы пролетел незаметно, как говорится, день за днем, неделя прочь.

– До сих пор, как услышу имя Таня, сразу в душе все переворачивается, а перед глазами та жуткая картина на озере, – Виктор захрустел могучими пальцами рук, снимая напряжение, и отвернулся в сторону.

– И что, больше ни с одной девушкой не дружил?

Он отрицательно покачал головой.

Я был впечатлен рассказом от души. Не часто с тобой делятся сокровенным. – Подожди меня здесь, я мигом.

И не успел Виктор возразить, как я скрылся в дверях винного магазина, напротив нас. Купил пару бутылок портвейна, колбасы с хлебом, и вот он я, снова возле лавки с Виктором.

Две бутылки красного мы осушили быстро, теперь уже вдвоем сбегали в магазин, купили еще портвейна. Языки у нас развязались, беседа потекла непринужденно и громче обычного, привлекая внимание прохожих.

– Знаешь, Вить, клин клином вышибают. Найди себе девушку, женись, и жизнь наладится, это я тебе говорю, твой друг.

– Пробовал, не получается.

– Плохо пробовал, надо повторить. А вдруг случится чудо, и ты снова полюбишь?! Хотя, вряд ли, ты же однолюб, я вижу…

Языки у нас стали заплетаться, и тут неподалеку от сквера с лавкой возле винного магазина, где проходил наш невинный диспут, остановилась милицейская машина. Из нее вышли два милиционера, и направились в нашу сторону, никуда не сворачивая.

– Нарушаем? Предъявите документы.

– Прямо напротив места работы расположились, распиваете спиртные напитки, гражданам мешаете отдыхать, – кивнули они на открытые окна в доме рядом, и мы поняли, откуда вызвали наряд милиции.

– Придется проехать с нами.

Машина быстро домчала нас до отделения милиции. Часа два мы просидели смирно в предбаннике, выписали нам штраф за мелкие нарушения общественного порядка, и отпустили с миром.

Не чуя под собою ног, мы мчались по дороге, подальше от злосчастного отделения милиции. И только, когда сели в троллейбус, вздохнули с облегчением, и долго еще смеялись, вспоминая.

– Все, с пьянством покончено навсегда, – схохмил я, но Виктор на полном серьезе закивал головой в знак согласия, такое с ним приключилось впервые, как и со мной, впрочем…

За время учебы на курсах, а это целый год, мы побывали в лучших музеях-усадьбах Москвы и Подмосковья.

Писали этюды с натуры, делали эскизы интерьеров и экстерьеров, иногда устраивали сабантуи на природе; привозили с собой вино, закуски, выпивали, рассуждали об искусстве, о своих пристрастиях, любимых художниках. Василь Василич тоже участвовал в диспутах, выпивал с нами, ведь он был настоящий художник, и этим все сказано.

Делали совместные фото, которые впоследствии заняли место в моих альбомах, и на стенах кабинета. Прошли годы, а на фотографиях мы так и остались молодые, бесшабашные разгильдяи, весельчаки и мечтатели.

Нам платили стипендию в размере шестидесяти рублей в месяц, так как учились мы с отрывом от производства. Такая моя зарплата очень не нравилась жене с тещей, и они не упускали случая ехидно критиковать жалкого неудачника, лодыря и бездельника в придачу.

Летом пришло спасение. Всех нас распределили по кинокартинам, как стажеров, и мы разъехались по командировкам на съемки, кто куда. И только осенью снова встретились в нашей учебной мастерской, чтобы обменяться впечатлениями о работе в съемочных группах.

Экзамены прошли успешно.

Так началась работа декораторов, окончивших курсы художников-декораторов 1972 года выпуска.

Как и все остальные, Виктор тоже уехал в командировку.

Со временем фильмы, на которых мне посчастливилось работать, пошли один за другим, а это разные города и села, люди вокруг, съемочные группы и актеры, сам увлекательнейший процесс подготовки и проведения съемок захватил меня на долгие годы.

Виктор же как-то не прижился в съемочных группах, ему мешала скромность и нерешительность, неумение постоять за себя, отстоять свое мнение, излишняя деликатность и даже обидчивость, когда тебя обзывают недотепой, например. Это в лучшем случае.

И вскоре он перешел на работу в живописный цех. Там было спокойнее, где все зависело от твоих способностей и умения, как художника-живописца. Он писал фоны за окнами декораций в павильонах, позже перешел в цех росписи тканей, где приобщился расписывать ткани, гобелены с орденами, портретами для исторических фильмов.

Когда я работал в Москве, мы с ним встречались иногда. То у меня были наряд-заказы в живописный цех, то заглядывал к нему просто так, по-дружески. Тогда мы обедали вместе в столовой ОДТС, или же после работы выпивали по стаканчику вина в яблоневом саду Мосфильма, рассевшись на лавочке возле пруда. На улице больше не рисковали, памятуя о том, как нас тогда замели в милицию.

– Да уж, зато здесь нас никто не заметет, – отвечал я, оглядывая высокие ели, прудик, на берегу которого мы сидели, ряды яблонь, уходящие вглубь сада. А за оградой в это время сновали люди и машины.

– Нас на студии осталось всего несколько человек, остальные разбежались кто-куда после курсов, – с сожалением констатировал этот прискорбный факт Виктор, нахмурившись вдруг.

– Это точно. Я недавно Генку Лебедева повстречал, он водителем троллейбуса работает, говорит, по 250 рэ огребает, ведь у него семья, дети есть просят. На наши 90 рэ не особо разгуляешься. Мне вон жена весь хребет перепилила за это, – пожаловался я другу. – Ты вот когда женишься? Еще лет десять, и останешься бобылем, никто замуж не возьмет дедушку Витю.

Мы развеселились, представив себе этот казус, допили бутылку вина и встали, разминаясь. Затем двинулись неспешно к проходной.

Иногда мы встречались с одногруппниками на киностудии, куда их тянуло, несмотря ни на что. Как-то собрались в сквере, что между первым и вторым корпусами. Виктор Корман, Юра Фомичев, Генка Лебедев, Володя Лобанов, Леша Песков, мы с Виктором подошли. Все были в приподнятом настроении. Еще бы, целый год вместе учились, такое не забывается.

Корман снова вспомнил вдруг, глядя на Суднева:

– Виктор, в переводе с латинского языка означает – победитель! – и крепко приобнял того по-приятельски. – Как ты тут, герой, небось всех девчонок обрюхатил?

Одногруппники засмеялись шутке острого на язык Кормана, хлопая по могучим плечам засмущавшегося агнеца Виктора.

– Да он не по этой части.

– Все мы не по этой…

– Может, на пленэр вместе махнем? – однажды предложил я другу, он обрадовался. – А что, давай. Я знаю в Подмосковье такие лесные опушки, перелески с озерцами, ахнешь.

И вот в ближайшие выходные мы встретились рано утром на Киевском вокзале. По площади из динамика разносилась шуточная песня «На недельку до второго я уеду в Комарово…» в исполнении Игоря Скляра. Нам стало сразу веселее, и не только нам, народу вокруг было полно.

Сели в электричку, и поехали на пленэр, взволнованные и полные радужных предчувствий от встречи с желанной природой. Ехали в тесноте, да не в обиде. Они, то есть предчувствия, нас не обманули.