Читать книгу Рассказы не про всё - Николай Тычинский - Страница 4

В пятом классе на уроках труда в столярной мастерской мы делали посылочные ящики. Самые обыкновенные и настоящие, фанерные. Ящики эти потом оказывались на почте и использовались по назначению. Отец в школе для меня был самым строгим учителем из всех – никаких поблажек. Чаще даже наоборот: любая оплошность тут же им замечалась. Но мастерить я любил, а так как в отцовской мастерской проводил время не только на уроках, то инструмент в руках держал неплохо. Правда, мне казалось скучным колотить эти одинаковые ящики, но нравилось вгонять блестящие гвозди в фанеру и загибать потом их концы со стороны рейки так, чтобы острый кончик утопить в дереве, но и не расщепить узенькую рейку, за что учитель заставлял переделывать работу. Рейки он заранее готовил сам, их надо было только обрезать в размер и строгать, а вот фанеру выпиливали ученики. Самое трудное было правильно разметить заготовку и четко по карандашной линии ее отпилить. Потом торцы фанеры, зажатой в верстаке, обрабатывались рубанком и сколачивались две большие боковые стороны. Последней вырезалась крышка, она тоже подгонялась к финальному размеру и прихватывалась гвоздями по углам. Готовый ящик надо было ошкурить, тогда он становился чистый, ладный. Отец показывал, как надо было контролировать углы и выравнивать диагонали, но у большинства учеников именно это получалось неважно, и тогда ящики из их рук выходили кривые, корявые. Но обычно он успевал вмешаться в процесс вовремя, исправить ошибки и помочь. Помню, как за соседним верстаком Сашка Васильченко поторопился и неровно сколотил начальные боковины. Отец наблюдал за ним, потом, когда тот уже собирался выстругивать выступающую за грани фанеру, чем точно бы уже загнал всю работу в брак, подошел:

– Саша, вот эти гвозди вытащи назад. Уголком проверишь по углам. Видишь, как не совпадает, – угольник в руках отца четко обозначил расхождение. – Вот так, по рейкам все проверяй, чтобы прямой угол был, потом гвоздями. И не торопись.

– Я проверял угольником этим, а все равно криво выходит. Это угольник кривой, – Сашка обычно находился, что ответить.

– Поправляй давай. Тебе показать, как надо?

– Покажите.

– Ну смотри, только запоминай, – отцу, видимо, не терпелось самому все исправить. – Где я сейчас тут имел в руке молоток? – иногда у него выскакивали не только украинские словечки в сочетании с мягким украинским акцентом, но и сами выражения изредка случались не совсем русскими.

Мальчишки вокруг рассмеялись. Мне стало неловко и обидно за отца на этих оболтусов. Но когда в руках отца заиграл молоток, а потом запел тонкой стружкой рубанок, все притихли и не могли оторваться от его работы. Это было ловко, точно и изящно. На верстаке за мгновение вырос аккуратный, словно игрушка, ящик.

– Вот так надо, смотри, Сашка, учись, – отец, довольный работой и тем, что все на него смотрели с уважением, показывал, – шкурку не просто так вози как попало, а на чурочку ровную ее намотай вот так и вдоль волокон шлифуй.

– А где волокна-то в фанере? Она тряпочная что ли? – Сашка дурашливо оглянулся на одноклассников, но те не поддержали.

– Большой ты уже, чтобы не знать. Вот они, волокна, рисунок дерева видишь? – указательный палец отца обвел косые линии на еще не ошкуренной фанере.

– А, понял.

Отец подошел ко мне, быстро оценил мои результаты.

– Тычинский, вот здесь рубанком возьми. Да не так, рубанок чуть наискось веди и ровнее, ровнее, не болтай ты его туда- сюда. Вот так…

– Федор Иосифович, а можно я потом ящик лаком покрою? – я заметил на подоконнике бутылку с лаком и мне захотелось отличиться.

– Зачем?

– Блестеть будет.

– Чтобы лаком покрывать, надо вышкуривать больше, чтобы совсем гладко было. Но ящики нельзя лаком, на них потом писать нельзя, скользить карандаш станет. Не надо лаком. Так.

– С боков же не пишут, может, я только с боку лаком? – было обидно, что рвение мое не одобрено.

– Нет. Без лака. Закончишь работу, сходи возьми в шкафу большую линейку, поможешь расчертить плаху.

Я быстро закончил свой ящик. Получился он неплохим, хотя заметно проигрывал тому, что стоял рядом на Сашкином верстаке. Готовые посылочные ящики мы подносили к большому столу, где сидел отец и принимал работу. Успели не все, несколько ящиков оставались недостроенными. Поставив свой на стол, я пошел к огромному шкафу, открыл его ключом, что дал мне отец, достал оттуда длинную железную линейку и с гордостью вернулся назад под завистливыми взглядами пацанов. Отец заканчивал приемку готовой продукции, ее было немного.

– Ну что, братцы-кролики, теперь слушаем оценки тех, кто справился. Крикунов – четыре, Миронов – три, Старцев – четыре, Васильченко – пять, Тычинский – пять, Цыганков – три, Диль – пять.

– Так не честно, вы Васильченко Сашке помогали. Так бы у него хуже всех вышло.

– Миронов, ты бы за своими руками больше смотрел, чем за чужими. Тебе вот даже помогать не хочется.

– Другим помогаете…

– Да, тем, кто сам старается.

Я видел, что Миронову сейчас никто не сочувствовал, а с отцом все были согласны. Однако сам я испытывал неудовлетворенность за незаслуженную пятерку Сашки Васильченко. А тот стоял и улыбался во весь рот. Хотя это было его обычное состояние. Еще меня очень радовала собственная пятерка, я знал, что она настоящая, а не по блату, и что отец мной доволен. А еще я видел, что одноклассники мои тоже признают справедливость моей оценки, а уважение к нему, учителю труда, переносят и на меня.

Когда прозвенел звонок и мальчишки убежали на перемену, я остался помочь отцу разметить большую сосновую доску: держал свой конец линейки, пока он проводил карандашом черту. Думаю, что особой нужды в моей помощи не было, он мог бы сделать все сам. Работали мы молча и только под конец, откладывая инструменты, он тихо сказал: «Сынок, не старайся чем-то таким выделиться, ненужным, и чего у других нет».