Читать книгу Диосайм. А'суль - Николай Вереск - Страница 7

– Кто мой хороший? Маленький, ворчливый, очень вредный, но хороший? – на каждое слово слышался скрип из тени за креслом. В шатре Анои не было трона или чего изысканного. Стояло кресло с одним подлокотником. Второго нет, чтобы не ломать хвост. Рядом шкафы с манускриптами и столик с чернилами и пером. А на спинке кресла разодранная обивка.

– Ксре-ксре-ксре, – Эратела подкинула кусочек мяса над креслом. Из-за разодранной спинки выпрыгнул ящер с зелёной грубой кожей и редкими синими и красными перьями, словно их местами выщипали.

– Ты ж моё чудо, – Анои цокала языком. Она коготками почесала оперённую макушку кокатриса, как только он проглотил свой ранний нежный завтрак. Существо клацало твёрдой пастью, почти клювом, громко урчало и драло коготками обивку. Скоро кресло придётся менять.

По полу глухо ударили.

– Кто пришёл?

– Шаман Кхагра. Во имя всех звёзд, Анои, – донёсся его хриплый голос с порога. Альма с подозрением смотрел на двух стражей. Один постоянно молчал и это Кхагра запомнил ещё в первый день, как прибыл, а у второго хвост как обрубок, от чего он держался крепко за свой посох.

– А-а, наш дорогой холодный гость. Да осветит твой день Линтою, – промурлыкала Эратела и махнула рукой, – пусть заходит.

Раннее утро, на небе видны главные звёзды Виверны и Саламандры, а диск Линтою не поднялся с гор фаасама. Активны или те туми, которые привыкли вставать в такую рань, или те, которые ещё не ложились.

– Я вас, дем, не понимаю, – Кхагра стремительно прошёл в помещение. И дёрнулся, когда на него зашипел зверёк Анои.

– Я отра в большей части. Если ты не заметил моего чёрного меха, – Эратела повернулась к алимцу на массивных коготках. Она всегда держала осанку и, казалось, что смотрит свысока. – Захадка будет вернее.

– Зачем тебе стража, Эратела? Ты… – Кхагра шатался. Он не успел закончить свои слова.

– Это мои братья.

– Гм… Прошу простить.

– Присядь. И скажешь, к чему пришёл и выразишь все свои претензии.

Комната Анои была не столь уютной, сколько точной и удобной. Много столов и скамеек к ним, шкафов для рукописей и для одежды. На несущих колоннах – карты.

Кхагра осторожно сел за край стола, чуть ли не когтями держась за него. На столах раскиданы манускрипты с важнейшими датами и за последнее лето. Он их окинул взглядом. Торговые записи, казна, отчёты складов, продовольствие, ресурсы, местное население. Переписи кланов и их действий.

К Кхагра тотчас приполз кокатрис, быстро перебирая лапками и перепончатыми крыльями. Ящер тяжело дышал и шипел на вдохе, да и агрессивно смотрел на хвост альмы.

– Что это за тварь из Кошмара…

– А, это чудо досталось мне от одного а’сульского алхимика. Понатаскал яиц всяких местных существ на опыты. И вылупилось это.

– Термиалат? – датр говорил грубо, ворча. Словно не в силах ничего обдумать. Эратела же была в хорошем расположении духа, пока было утро, но от вечных расспросов её тон медленно и верно грубел, становясь, для начала, обычным.

– Нет, Термиалат прибыл из Цот-има. Он инирец, почти чистый отра. А тот алхимик слишком зациклился и спился в своих зельях. И случайно сжёг горло кислотой, – Эратела пожала плечами. – В общем, чудной был.

– Да уж, – альма прикрыл глаза и старался не дёргать хвостом лишний раз. Слова он из себя выдавливал, что показывал всем видом. – У вас тут на каждом шагу все чудные.

– Говорит мне тот, кто не спит нормально весь цикл Аэр.

– Как можно спать, когда твой народ умирает?! – Кхагра подскочил. От кокатриса рядом исходило громкое шипение, переходящее в клёкот. – Танцы, все эти пляски и пения…

– Алим богат своим небом. Вы ведь так много живёте со звёздами. Вы не боритесь за Линтою лишь потому, что вам она не нужна. Вы и не боролись бы и за звёзды, если бы у вас их не было.

– Анои, не путай жизнь и метафоры, – он повышал голос. Под его ухом мгновением прошёлся свист. Он умолк. Перед ним стояла Эратела, вскинув руку. Ножик, что пролетел прямо под ухом, не зацепил ни одного волоска датра

Кхагра обернулся. Позади колонна с картой. На карте огромное чёрное пятно. Это мёртвая зона. И маленький клинок впился прямо в Нратсуль, а иначе называемый Теневым Лесом.

– Ваше небо всегда с вами, потому вы бежали! – её голос стал грозным, громким. Она не позволяла Кхагра хоть что-то сказать, пока говорит она. – Отними у туми настоящее и им незачем будет бороться. Не за что. Они всё понимают, вопреки нашему молчанию. Вчера одна говорила мне всё в точности, была близка к истине. Не знаю, догадываться ли на счёт Термиалата. Мне придётся сказать, в каком кошмаре Диосайм сейчас. Придётся! Мне нужно будет разделить туми! Анои Сиа и Ормэ в курсе, они пополняют склады. А’суль был готов только на это лето. А пришли вы, без писем, без предупреждений. По-алимски. И теперь всё только хуже. Ресурсов не хватит на два сезона, слишком рано. Так дай нашим руми хоть поверить во что-то. Им нужна надежда.

– Кто она? Которая к истине близка, – Кхагра смотрел на Эрателу. Притих, опустил хвост и уши. Анои опустила руку. Её взгляд не сходил с карты. Её голос утихал тоже.

– Юви Мибрун. Лето назад нашли в Усуле полуживую. Проводит время с сыном мёртвого главы клана Фазы. Её матри кожевница, а оце из Саламанториона и также имел связь с Фазы. Пережила Кос и сопровождала пламень. Под эгидой Акну.

– Не считаете её моровой?

– Моровая? Шерсть не видел. Она бы тогда сразу умерла, как дема. Или б стала пустышкой. И её логика хорошая. Правда, по факту ей семнадцать.

– Безымянная… И потеря памяти? Как у некоторых культистов? – Кхагра напрягся. О таком явлении он был наслышан, когда обычные жители, забывшие пару лет, в один момент, как по сигналу, просыпались и нападали на всех, кто был рядом. И ведь их не узнать, они всегда были искренними. Только вспоминали разом часть жизни и свои взгляды.

– Оно самое. И ещё проблема: она ученица нашего дорогого алхимика. Если осторожности не будет, мы укусим свой хвост, – Анои перевела взгляд на альму. – Мне тяжело, я устала переводить темы. Стало больше моровых. Но будь они лояльнее… Им же просто плевать на любые угрозы. Они как неистовые, но с ещё живым мозгом.

– Они были моими руми… Для меня они все были как руми, которых я бросил, – он тяжело вздыхал на каждом слове. – Нельзя спасти всех. Я пытался.

– Для меня они тоже руми. Всё ещё. И мне больно рисковать живыми, отправлять на патруль. А отр? Как подставить кинжал к сердцу и просить вздохнуть глубже.

– У меня те же чувства. И я не могу спать. И не знаю, как быть. Каждую ночь я их слышу…

– Пойти к ритуальникам и попросить настоек, а там может к душелечащим направят. И выспаться. А уже потом решать на чистую голову. У нас на плечах ещё живые души, а им нужно обдуманное решение.

– Тогда выслушайте меня, Анои, – Кхагра сжал кулаки, несмотря на боль от когтей, – мне нужна будет ваша помощь. Я над тем давно думаю и решился сегодня сказать. Потому я пришёл рано. И это решение было обдуманным.

– Да? – Эратела вскинула бровь. Она морщилась от запаха металла.

– Мне нужна ваша поддержка для Анои Ормэ. Я хочу отправить руми и их матри подальше от мора как можно раньше.

– То можно сделать. Если поможете и довести одну из моих весточек ей, то всё пройдёт без проблем.

– Благодарю.

Кхагра вздохнул с облегчением и поклонился. Когда он вышел из шатра, то тихо выдохнула Эратела. А потом подкинула ещё кусочек мяса в воздух. С клацаньем пасть кокатриса захлопнулась.

~~~~~

На главной площади, перед монолитом Юцииль, перед каменными столами, танцевали туми. Осваивались к закату, а в центре зажгли костёр. Ритуальницы сидели за столиками на чистых тканях, что стелили сейчас. Они настраивали инструменты, среди которых струнные и духовые, барабаны, часто из черепов животных. Ритуальники-цирюльники скорее дежурили, да и их стало больше. Прибыли со многими в А’суль из других поселений и городов. Утром пораньше к ним в шатры уже собрались туми. Как и Эратела. Она вышла из их шатра, вдыхая чистый, немного пряный, воздух, а не только густые масла и целебные травы. Её длинные косы теперь переплетены туго, шерсть и когти блестели, а лицо подчеркнули белой краской, нарисовали на лбу символ Линтою, а на щеках и подбородке символы лун.

Эратела медленно окидывала всех взглядом. Если кто рядом проходит, то приветствует её. И она приветствует в ответ. Немного склоняет голову, и косы с вплетёнными лентами и камушками скатываются по плечам. Её тело скрывали лёгкие цветные платки, но даже под ними видны шрамы, а больше всего на левой руке от когтей кокатриса.

Искусство требует жертв. Для кого-то то нервы, силы, время. Это всё ресурсы. Выходит, красота тоже искусство. Но есть ли смысл быть холстом, украшением, стоит ли тратить свои резервы на то, что не сохранится и проживёт пару дней? Хватает лишь дня, когда следует сиять в чужих глазах особенно ярко. И было так, ведь все цвета на ней были лишь данью традиций и прошлому, а не каждодневным пожирающим ритуалом. Лишь один день на пёстрые краски на лице.

– Ну что же, Эрат, держись. Не подавай виду или ещё что-то там, – шепча, она говорила сама себе. – Сегодня всё должно быть идеально. А значит… Всё и дальше будет так, м?

Она отдалялась от центра. Кокатрис был накормлен, за него можно не волноваться. А вот братья… Праздник они этот вовсе не любят. Сказали, в центре не задержатся, но шатёр проверять будут. Там только документы, но и это на пользу.

О, эти воспоминания. Вновь дома и деревья украшают даже небольшой связкой камушков, вывешивают платки красных, белых, синих и зелёных цветов. Мраморные плитки на дорожках, которых в центре не было только вблизи чаши, звонко отзывались на коготки, а в танцах это была особенная мелодия. И песни. У датров своя, у ацирь своя, и они их исполняют в ночь. У таронов нет, как и у руми. А вот на новый день песня общая для всех, кроме руми. Уже её мотивы осторожно доносились до острого слуха:

«Просыпайся, о Высшая, просыпайся, о Высший, Линтою!

Приходишь ты к нам с новым Летом с нашей судьбой, Линтою!

Ты нас видишь, ты слышишь, с нами тем же воздухом дышишь. Проснись с нами день, будь с нами ночь,

О, Линтою!

Пусть у нас будет Высшего сын, пусть будет от Высшей дочь,

О, Линтою!

Ты ведома нашими лунами, ты ведом лютни струнами, будь нашей судьбой! Как встаёшь за горою, как скрываешься в море,

О, Линтою! О, Линтою!

Ты бич тьмы наших ночей, ты эгида наших дней, как утро придёт с Фаасама, как вечер придёт в Юцииль, надежда наших жизней…

Линтою, Линтою, Линтою!

Будь нашей судьбой, о, Линтою!»

– Анои Матри! – Эратела остановилась. Перед ней возник отарец. В одежде из плотной кожи, с яркой эмблемой ящера. Новенький в инирьском клане Саламанторионе, Убийца Ящеров, что преклонился перед Анои Усуля и тяжело дышал. Явно спешил ради её внимания.

– Ты у нас?.. – Эратела хмурилась. Не представиться было чистым неуважением. Датр только начал диалог, потому Анои мягко указала на то, что сначала ожидает услышать.

– Пока что Верд. Мибрун, – он поднялся. – Я ещё не получил имени, но рос в клане как мои родители. И я хочу жить тут. В Усуле.

– Бросил свою прежнюю жизнь без оглядки? – она наклонила голову, рассматривая его. – Саламанторион один из почётнейших кланов. Не будешь жалеть?

– Нет. В почёте нет счастья. Жил в своих стенах, под землёй, ожидая каждый день смерти своей и близких. Я шёл сюда на охоту сетери, но увидел весь этот мир! – он окинул взглядом всё, что его сейчас окружало. – Так много красок. Я не прощу себе, если вновь запрусь в песках под землёй.

– Твоя жизнь это твой выбор. Зачем мне говорить всё это?

– Прошу, Анои, пойдёмте!

Он направился в сторону торгово-ремесленной площади, хоть Эратела и изначально шла туда. Такая настойчивость интересует. Многих в Саламанторионе направляют в Усуль на день Кортама как в первый этап их отчуждённой жизни, на все три охоты. Такое терзающие условие. Но новенькие очень редко бросают этот путь. Невзирая на опасность, Саламанторион – сильнейший клан туми, а путь туда открыт только по крови. В одном веке так стремились попасть в клан, что буквально были готовы отрезать себе хвост. Только таких клан не брал, туми без хвоста теряли себя и быстро умирали. Так что следующее поколение желающих отрезало себе язык. Но и немых среди клана немного.

– Я хочу вступить в Ксаракар.

– Клан, в котором ты лишь наёмник для торговцев?

– Именно, – Верд довольно кивнул. – Навыки у меня есть. Бронескаров арканил, опасность вижу, жизнь игнорирую. Всё для защиты торговцев.

– Но если всё есть и уверен, зачем звать меня?

Они остановились уже на площади. Обычно лишь по краям ремесленники что-то продавали, вернее вблизи своих домов. Сейчас же всё было забито криво расставленными лотками и лавками. Шум, грохот. Ругательства, споры. Торги, конкуренция. И яркие голоса глашатаев, которых подкупали для хвалы товара, особенно со сроком годности. Но, это даже не подкуп, а плата за их работу громкого голоса, хотя в соперничестве громкой речи бывали интересные нескладности. «Самые мягкие и хрустящие хлеба у Неренрете!», «Ножи для начинающих в любых начинаниях, спешите!», «Инирьские пряности прямо с полей! Немного элек и больше вкуса на ваших столах!», «Гребни из лат-латского дерева! Для всех типов шерсти найдётся свой!». Этот список можно продолжать вечно, где каждая и каждый пытаются друг подругу перекричать и переторговать. У них есть пара дней, чтобы окупить затраты на поездку из одной стороны Диосайма в другую.

– Затем, – Верд взглянул Анои прямо в глаза, – что молодому датру тоже нужна хвала.

Они шли через толпу. Видя Анои, торговцы и покупатели замолкали, пропускали. Но стоило отойти на два хвоста, как их спор возвращался, ещё горячее прежнего. Так и с одним алимцем, что пытался вручить торговцу бижутерию. Стоило пройти Анои мимо, как они заткнулись, а альма с рыжиной на носу отвёл взгляд и припрятал золотой кулон.

И вот, Верд остановился перед вполне крупным лотком, на который выложена разная одежда и ткани. Лоток обвила самка бронескара, крупная ящерка с хитином. Почти свернулась клубочком, покусывая свой хвост. На её лапах, хвосте и подбородке полые шумящие шипы. Её хамелеоновые надкрыльники раскрыты. Для торговца это прохладная тень, а для товара это спасение от порчи, то есть выцветания. Торговец неплохо устроился на спине бронескары, прикрыв глаза и покачивая хвостом.

– Ткани из иртиса, инирьские, усульские, всё для вас, дорогая ацирюшка, – он посмотрел на неё и замолк, прикусив язык. И пискнул. Из приоткрытого рта медленно потекла тонкая струйка крови. В этот момент он пожалел о своём длинном языке. Эратела изогнула бровь. Торговец медленно сполз с холодной спины ящерки. Он повис над товарами, затем резко отпрянул, закрывая рот рукой. Лишь бы товар не испортить. Только иртис с кровью ладит.

– И так со всеми, как я понимаю? – Эратела взяла в руки одну из тканей. Её речь стала настолько холодной, что у датров рядом шерсть встала дыбом.

– Со всеми, Анои, со всеми, – кивал торговец, оправдывая фамильярности, а затем очень грозно глянул на Верда. Он не предупредил, а торговец мог лишиться головы или языка.

– И что же тут такого особенного? Нежный иртис, чистейший хлопок и шерсть, мягкие и крепкие нити Усуля и Иниря, плетения Миба, Цот-има, Сиа, Ормэ. Здешние, А’суля… О, даже косовское сохранилось.

– Но для вас, кхе, – торговец убрал с лица руку, облизывая с губ кровь плоским языком, – для вас, Анои, есть кое-что особенное.

Под лотком он достал серый свёрток плотной ткани и протянул его Эрателе. Анои приняла и раскрыла. Внутри дожидался свёрток меньше, который раскрылся в алую рубаху, стоило взять его в руки. По цвету видно, что иртиса в избытке, а ормэйское плетение сделало рубаху очень мягкой. Эратела подняла её над собой, любуясь. Форма рубахи была необычной, что прямо под её фигуру. Да и три широких пояска, каждый под тремя выступами впереди.

– Это лично от Анои Ормэ. Лично вам. Не заставлять же мне руми бегать по всему городу с такой ценностью.

Анои Ормэ. Генсерера. Эратела улыбнулась. Все знают, жестокий взгляд Генсереры тяжело направить в сторону народа, а вернее на некоторые мелочи. Если что-то критичное, то она сразу отзывается, а бытовое доказать следует. Она не злая, она просто бесчувственная. И, несмотря на это, первая рубаха для Эрателы, под её редкое телосложение.

– Так за доставку этого товара отвечал Верд? – она косо посмотрела на датра.

– Да-а, он. Управлял моею бронескарой, следил за товаром всего каравана, – торговец уже хмурился, а его хвост метался из стороны в сторону, чем разбудил большую ящерицу. Бронескара шипела, а её полые шипы начали двигаться и греметь. Ормэ был близко к А’сулю, а потерять товар за такой короткий промежуток времени было недопустимо, не говоря уже о важности этой рубахи.

– Что ж, Верд Мибрун, – Эратела осторожно сложила рубаху в свёрток и взяла с собой, – не думай, что тебя будут хвалить просто так по просьбе. Просто делай свою работу так же хорошо, как и сейчас.

Она развернулась. Где-то там продавался инирьский пряный мёд, недалеко. Яркий запах, который и увёл её за собой. Для молодого датра это как горячая пощёчина, и от шока ещё не болезненная.

Торговец щурился в сторону Верда:

– Хорошо значит…

~~~~~

– Разойдись, разойдись! – хрипло и голосно объявляла глашатая. Туми расступаются. Те, кто купили товар, спешно его уносили, другие же отбегали, не взяв выбранное, в надежде подойти позже.

По всей ремесленно-торговой площади последовало рычание. Фырканье. И скрип когтей бегущих к центру стаги. Сначала это были два всадника от Ксаракара, обходивших штук пять лотков. Они ходили меж ними и около них, освобождали место от туми. Стаги втянули когти, они изящной и хищной походкой мягко ступали подушечками пальцев на мраморные плитки. Всадники похлопывали живность по шее, но направляли, держа за гребень шипов. «Они из Сана’ра! – Нет, из Коса, точно!» – доносился тихий шёпот из толпы. Два всадника, по виду двое дем, восседали на сёдлах гордо. Их запах был полон сырости, пота, крови, грязи. Их броня была сборищем из кожи, меха и хитина, из каждого уголка Диосайма, разодранная клыками и когтями каждого опасного существа из каждого края мира. Они не скрывали свои шрамы на груди, плечах, лице, лишь гордо приподнимали губы и показывали клыки.

Многие ацирь млели от вида этих крепких дем. Столько шрамов, но всё ещё живые и в расцвете сил. Ацирь тихонько шептались и смеялись, обсуждая пока лишь мысли, какого лучше затащить в свою койку сегодня на вечер, если те посетят цирюльников и будут выглядеть как все нормальные туми. Всем этим испачканным видом можно любоваться, только пока это лично не касается их, а в чистый дом ждут только чистых.

Но больше их прибытию рады торговки. Ведь за этими двумя пришли ещё шесть стаги и два атегерта. Не ясно, какие места они обошли, но точно вышли из мёртвой зоны. То есть пищи не ждать, возможно, лишь шкурки. Но к прибывшим подходили травницы и травники, заказавшие редкость ценой в чью-то жизнь. Торговцы оставались прямо на снежных черепахах, раздавая травы и корни возможных лекарств. В момент окликнули наездников стаги и каждому кинули увесистый звонкий мешочек. Один из первых дем, как получил достойную плату, довольно окинул взглядом толпу и подмигнул. Но кому именно – не известно.

~~~~~

За пищей следил другой клан – Латфаа. Стоя в центре, Эратела следила за туми своего города. И заметила, что одна из последовательниц клана Латфаа ругалась с алхимиком Акну. Под палящей Линтою. Один в тяжёлом тряпье, а вторая в плотной броне.

– Мы вернулись из лесов, чтобы кормить туми, а не собирать тебе личинок, поехавший алхимик! – она сильно махала хвостом и поднимала за собой пыль.

– Но я отдавал жемчуг! Красный жемчуг, Геневаль! Так услышь меня, – Термиалат бил себя в грудь, как мог.

– А зачем мне портить мясо ради какого-то датра?! Как я вообще их, по-твоему, должна была принести? Посмотри, – ацирь махнула рукой в сторону поселения, в сторону туми, что сейчас стояли на площади и примеряли маски разной фауны. Ацирь уже грубо ругалась. – Посмотри, как их тут много! Тут все туми, по-твоему, что ли, охотятся и собирают, рыбачат, чтобы прокормить себя и близких? Кто-то отдаёт долг искусству и науке, как ты, кграт! Или ты на солёную воду пожизненно сядешь?!

– Хватит! – их перебила Эратела, подняв руки. Они тотчас замолчали. – Ваши крики сотрясают воздух.

– Но Анои… – алхимик не успел договорить и снова замолк, как только Эратела злобно посмотрела на него.

– Вы нашли неподходящее место для ругни. А время – тем более.

– Уж простите, Анои, – Геневаль нервно поправила бежевую гриву с красными локонами. Она развела руками, – но мы тут всех кормим, вы знаете. Мы! У нас и так сил не останется, выполнять переменно его требования.

– Но… Кхм, – Термиалат осторожно вмешался в разговор, из которого вышвырнули. – Я платил за это. Красным жемчугом, прошу заметить.

– За что ты платил? – Эратела опустила свои руки. Только уши поворачивались на звуки.

– За… Личинок кровопятных мушек, – алхимик поправил свою маску. – Они питаются только мясной гнилью. Их ещё используют цирюльники, чтоб чистить ожоги, вы знаете. И мне… они нужны для некоторых исследований.

– Видите, Анои! Нам тащить лишний груз для его сомнительных исследований, о которых он молчит, а затем рисковать чьим-то здоровьем, чьей-то жизнью, – ацирь сложила руки на талии. – Или вообще заразить нормальное мясо, чтобы голодать всему поселению. Чтобы в дни Линтою и Кортама все ели рыбу, при том сухую.

– Геневаль, – Анои заговорила с ацирь, – почистите то мясо, что есть. Самые грязные и плохие куски отдайте ему. Пусть делает с ними что хочет: или на исследования личинок ищет, или пусть съедает. Вопрос исчерпан.

Когда Анои удалилась, Геневаль фыркнула. Она косо глянула на алхимика и просто развернулась. Слово Анои – закон, а это слово её вполне устраивало. А Термиалат остался стоять на месте и скрипеть зубами. Он ничего не мог сделать, ведь Анои его спасала.

Мимо бегают туми. Они примеряют костюмы, что дали им или делали сами. Бежевая деревянная маска виверны с большими зубами и рогами у одной, а у другого палки с цветной тканью, как четыре крыла фейри, плелись за спиной. И только алхимик стоит посреди веселья с ног до головы в чёрных одеждах, не пряча только хвост, волосы и глаза. Но щурился от каждого пробегающего мимо в пёстрых нарядах.

~~~~~

Во время праздника центральной фигурой обязательно брали тарона, хорошо, если золотой или бурой шерсти, ещё лучше, если с волнистым узором. Таронов, по отношению к ацирь и датрам, было мало, а потому главное было найти такого. Остальное сделает яркая краска.

Туми в масках живности освободили центр, сделали круг у чаши с пламенем. Внутренний круг широкий, от туми до туми хвоста два. Один сизый, с чешуёй, с рогами. Дрейк. У второго туми маска с длинной мордой, на руках когти, на шее шипы. Стаги. У ацирь рядом густая шерсть и гребни на спине. Волчица. С ней рядом датр с бивнями. Вепрь. Рядом с эти датром туми в чешуе, плавниках, с шипами на голове. Ледобой. С ледобоем рядом ирбис, датр со вторыми ушами и шипами по всему телу, покрашенными белым под лёд. Между ирбисом и дрейком ацирь, руки которой одеты в крылья с густыми перьями, а на лице маска с клювом. Гарпия.

Подходящего тарона нашли, с шерстью как глина. Семеро пропустили его в круг, в который он ворвался топлес, как покрытый огнём. Это и есть его одежда. Держатся на ремнях множество красных, оранжевых и жёлтых полосок, лент, как лучей, широкая юбка огненная, как изодранная. Так покрашено и тело, в плавных линиях. И лицо, с подведёнными белой краской глазами, поскольку радужка тёмная. С белой краской и губы, сейчас широко открытые, обнажающие клыки. В клыках кинжал. И кинжалы в руках, по два.

Рукояти кинжалов широкие, особенно навершие, лезвие в красной краске, изогнутое несколько раз, как изображая язык пламени или луч светила. Тарон вытащил из клыков ритуальное оружие, прикрикнул. Из толпы радостно отозвались.

Внутренний круг начал свой шаг, неспешный, синхронный. Тарон осматривался. Семёрке медленно, по очереди, от дрейка до гарпии выдавали барабаны и бубны с перьями и костями, клыками. Туми начали бить по инструментам коготками, их гладкой стороной. Уши тарона задвигались, он улыбнулся. С этого момента и начался его танец.

Сначала что-то простое, быстрые движения в кругу, больше как пробежка, которая сменилась танцем с кинжалами. Подкидывал по очереди, а потом сразу несколько, ловил, жонглировал ими. Резко остановился. Прошёл в центр, взял один кинжал в клыки, а четыре кинул в землю. Прикрикнул.

В тот момент к нему из-за круга вышли три ацирь. В белых одеждах, в зелёных и синих. Свободные юбки с лентами, накидки, простые и лёгкие косы. Альма в белом, с подведёнными чёрным глазами и ртом. В зелёном песочная дема, с красной краской под и над глазами. Отра в синем, с белой краской на лице. Они держали в руках по кинжалу.

Тарон осмотрелся, прошёлся кругом на месте и прикрикнул. Ацирь разом кинули в воздух ему кинжалы. Круг двинулся, ацирь сбежали в толпу, тарон ловил ритуальное оружие, жонглировал и кидал в землю. Прикрикнул. Выбежали зелёная и синяя, кинули ещё по кинжалу и сразу же пропали. Он вновь поймал, прикрикнул, потом кинул в землю. Вышли белая и синяя, кинули ему ещё по кинжалу и сбежали. Тарон прикрикнул, поймал и кинул в землю, как к нему летели кинжалы от синей и зелёной.

С каждым разом он кричал раньше и раньше, с каждым разом разными парами выбегали ацирь. Он мог не освободить руки, подкидывать имеющиеся кинжалы, но был обязан поймать их кинжалы. Белая и зелёная. Кинжалы в небе. Зелёная и синяя. Кинжалы как лучи Линтою. Белая и синяя. Нужно успеть, они не должны упасть на землю, не побывав в руке тарона.

Коготки всё быстрее бьют по бубнам, по барабанам, стоит яркий стук и звон, свист, где-то дальше, на фоне, запевания ритуальниц и флейты, дудки. Зелёная и синяя. Кинжалы. Поймать, кинуть в землю.

Вышли все три, держа по три кинжала. Они по очереди подкинули их, один за другим. В танце тарон поймал каждый. Два на каждую руку, два на каждую ногу и один в клыках. Раздался радостный возглас толпы.

Тарон, стоя на ранее кинутых кинжалах, на их широком навершии, поочерёдно, в том же танце выкинул из ног, из рук ритуальное оружие в землю. Отпрыгнув, он вытащил кинжал изо рта, кинул к остальным. Приземлился мягко, прикрикнул. Круг ярко бил по барабанам, толпа радостно свистела. Тарон улыбался во все клыки.

~~~~~

Линтою в зените, тёплый воздух заходит даже в закрытые самой плотной тканью помещения. И с этим воздухом доходят звуки, сотрясающие его. Удары бубна, цокот, шум торгов и пения. Всё это так далеко, но, кажется, будто стоят над её постелью. Юви пыталась закрыть уши сначала ладонями, потом пальцами, но так лишь ранила себя когтями. Она вся сжалась. На голове лежала подушка, закрывшая ухо. Никакое похмелье на сравниться с этим, но любое похмелье добавит противных чувств.

На тумбочке рядом, за спиной, лежит записка. Она её давно прочла, пока были силы. Домиаш проводила, но не на стаги. Юви тогда болтала много, шла сама. Утешает. Хотя Домиаш пишет, что и говорила Юви что-то странное про стрекоз.

Одна запись. Она вспомнила.

Она смотрела в стену, обнимала колени. Когти ног царапали древесину, пробив уже давно полотно. Она смотрела на эти следы, смотрела и на карты на стене, что выше её когтистых лап. Карта с созвездиями, основная семёрка, четыре внутри, от центра к краю ещё два созвездия тянутся. Вторая карта с изображением Линтою, светила, с лунами: Аэр, Лос и Ди-тар. Вторая карта от центра делится на восемь частей, рунами выведены названия сезонов и месяцев, в каждом месяце показан цикл лун. Луны по две везде, кроме одного, где все три – Аэртэме Лета.

Юви пыталась не моргать, через силу рассматривала следы и карту. Каждый раз, закрывая глаза, по всему телу проходила дрожь. Каждый раз, закрывая глаза, вместо пения она слышит вопли, вместо споров – крики, вместо цокота и инструментов она видит ломающиеся дома, хруст костей и рушащийся монолит Кортама, тогда звонко разлетевшийся на мелкие камни. И стоило лучу света попасть ей на глаза, как красный цвет напоминал пожары и разодранные тела. Лужи крови. Каждый раз, закрывая глаза, она видит дверь Кошмара.

Она дрогнула, как её коснулись. Рука едва тёплая лежала на предплечье. Юви открыла глаза и больше не двигалась, лишь тихо дышала. Настолько тихо, насколько могла.

– Э-хэ-эй, просыпайся, – этот тон, голос. Это была Ирбис. Моровая сидела на краю кровати. Она потрепала Юви за руку. Дема молчит, будто никого рядом нет.

– Онто тоже сожгли неугасимым пламенем. Сразу после дня Осифита. Знаешь, это своего рода ритуал такой. Сжечь всё к… чему угодно.

Юви медленно убрала с себя подушку и приподнялась. Она села на кровать прямо напротив Ирбис и теперь сверлит моровую взглядом. Как она поняла то? Как догадалась об этом альма, моровая, которая пару дней живёт в одной комнате с ней? И уж сейчас косит под правильную, подавляя ругательства. Если посмотреть, то клыки не облизывает.

– Я… – Юви начала говорить, но запиналась. Для неё воздуха было мало, хотя из одежды лишь шорты и ничего не давило на лёгкие или на горло. В помещении недавно игрался свежий воздух. – Мои последние воспоминания ещё из Иниря и очень… очень мутные. Потом воспоминание где-то в каменных стенах. Я бежала оттуда. За мной что-то гналось. И у этого. Что-то. Это даже не неистовый. Тело было прозрачным, длинным. А пасть из белейшей кости. Шесть лап. Глаза, налитые кровью, светились в темноте. И вместо ушей крылья стрекозы.

– У-у, жуткая тварь. Прямо из Кошмара, – Ирбис подняла ноги и устроилась на кровати напротив Юви. Щурилась.

– Термиалат сказал, что это был просто дурной сон и надо читать их. Душелечащая пыталась найти причину в забытых воспоминаниях. Нертемос просил, чтоб я все сны Кошмаров ему говорила. Вроде, мне должно стать легче. Нет. После серых воспоминаний руми, между ними и этим Кошмаром я ничего не помню. А проснулась в Косе. Меня рвало несколько дней при попытке поесть. Спала меньше, но чаще, иначе просыпалась в крике. Но всё равно вырубалась. А стало лучше, то Кос погорел.

Ирбис поцокала языком и покачала головой. Они сидели в тишине, которую прерывали песни и музыка, залетающие с открытой ветром тканью. И тут было прохладнее, чем снаружи. Юви осмотрела дрожащим взглядом Ирбис. Только сейчас она увидела, что моровая подстриглась. Шерсть стала короче, менее пышной, как и грива. Видимо, сама она устала. Возможно, её долго вычёсывали. Ныне одежда её была очень лёгкой, прозрачной.

– Доверилась цирюльникам? – усмехнулась Юви.

– В жизни ведь надо что-то менять! – с такой же усмешкой отозвалась моровая. И вновь непрерывная тишина и переглядки.

На животе Ирбис много чёрных пятнышек, вполне крупных. Это была её моровая метка, по которой она и получила новое имя. Так Гроза получил и своё имя из-за узора на лице. Сейчас Юви не вспомнит ещё моровых. А моровая метка – это место поражения мором. Моровые считаются мёртвыми, мёртвым – и их прошлое. Их имя забывается, как и личность, кем были. По метке можно узнать новое имя. Догадаться.

– А меня в твои лета уже свели с каким-то датром. Какой-то альма, может и дема, не знаю, кто больше, чуть бурый, – начала делиться своей жизнью Ирбис. Хотя многие из моровых стремились забыть это, или забывали невольно. – Мы подруга друга не любили. Честно сказать, отношения не самые плохие. Они были никакие. А потом, в один момент, он долго не приходил. Пропал. И какая ирония, что именно он меня и погрыз. Неистовый. Силёнок что ли не хватило, помереть или моровым стать.

Ирбис сплюнула, рот вытерла тылом ладони, костяшками прошлась по губам. Через небольшую паузу продолжила, в ровном тоне, с чувствами, как и она сама – мёртвыми:

– В поселении меня просто забыли. Подумаешь, какая-то ацирь-отшельница. Жила всего-то не в центре. Я выбежала из дома и кричала им вслед. А меня для них уже не было. Я просто легла у разрушенного монолита Осифита, смотрела на голубой огонь и ждала смерти, пока неистовые пожирали всё подряд. Они меня обходили. Я не умирала. От ран, от голода. Дни в Лат-Лате короткие, ночи долгие, не знаю, сколько лежала. Не считала. Казалось, вечность. Для неистовой же я слишком хорошо мыслила. Моровая. Тогда мне стало плевать на всё. И я продолжила жить простенько. Простенько, но со вкусом. Мертва уже, терять нечего.

После этого всё становилось на свои места. Презрение альм к празднику. Чем дальше к алиму, тем меньше выбора. Сводили без любви, а исходя из того, кто как прокормится. Это делали родственники или Шаманы в городах. Онто, Лима и Асмаль, каждый следующий город жёстче. Юсиви жила в Онто и она с ранних лет пошла к атегертам, не останавливаясь. Потому с ней не могли спорить. От таких, как она, зависела связь с другими городами, а это и пища кроме рыбы и морского зверя. И чего стоит прославленная лат-латская древесина…

Ирбис почесала коготками подбородок. Юви потянулась и достала из-под кровати рюкзак. Из него она вытащила маленький розовый камушек в чёрных нитях.

***

Потрескивание угля, тепло костра и ягодный чай. Под землёй, покрытой тяжёлыми снегами и вдали от сильных ветров. И ещё дальше от них настоящее тепло.

Она в гостях, где её не ждали, и там, где были рады компании. Редко ей искренне улыбались отры. Ещё реже это делали альмы. Но не в этой тёплой землянке, далёкой от центра.

– Я дарю тебе это, – грустный старый алимец срезает маленьким ножиком прядь своих густых седых волос и протягивает Юви. В этих волосах, в чёрных нитях, был белый камень, полупрозрачный. Она держит это в руках, рассматривая каждую грань этого сломанного кусочка драгоценного дара.

***

– Это что? – Ирбис заинтересовал данный камушек.

– Подарок. Я помню, что его дарили. Дарил. Говорящий С Призраками. Не помню когда, – Юви держит сейчас его в руках так же, как и тогда, как получила. Теперь тут нет шерсти, остались нити и сам камушек. И цвет его стал ярче. Он розовел. И она не знала, откуда он на самом деле. Воспоминания казались Кошмаром, только спокойным.

– О-о-о, Говорящий. Помню такого. Чудной. Мёртвым родился, а вёл себя живее всех живых. Он уже такая же байка, как Горокорам. Кто теперь знает, жили ли они вообще? Только немногие.

– Его сожгли?

– Эм… Да, ты права, – моровая нахмурилась. – Вроде его подозревали в причастности к культистам Семиоса. Лично я в это не верю, он всегда был ближе к Ниуфесу. Был. Усмирял неистовых в свои последние лета. Но такие вещи ведь не записывают, их слышат. Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, – Юви вздохнула. Из рюкзака достала мешочек с электрумом и жемчугом. – Надо сходить к цирюльницам.

– Давно пора. Ты только взгляни на свою шерсть! Сплошной ужас, – Ирбис вскинула руки и улыбнулась во все клыки, которые затем облизнула.

– Молчи, хорёк, – Юви кинула в моровую подушку. Ирбис засмеялась.

~~~~~

Чем позднее, тем меньше туми на празднике. Одни уже кого-то выбрали и удалялись от лишних глаз. Другие просто покидали центр, а с ними песни и музыка растекались по всему городу, как множество ручьев от широкой реки. Их следы видны по лепесткам цветов и лентам. На следующее утро будет много работы, чтобы привести улочки в надлежащий вид. Один день излишней вольности, ставший праздником.

Юви пропустила всё, что только могла. Зато сейчас к цирюльникам не было больших очередей: двое-трое туми стоят у входа. Юви не пришлось ждать долго, она вошла в шатёр, как позвали. Тепло, просторно и нежные жёлтые акценты по всему помещению исходили от множества свеч. На несущих колоннах вырезаны все ритуалы, что были у цирюльников, работающих с жизнью и смертью. Но ритуальницы-повитухи не относились к ним, они были в другом шатре, только для ацирь и слишком редко для таронов. Как и работающие со смертью, были самым дальним шатром, у края. А сюда приходили все, вне зависимости от касты и своего здоровья, чтобы исправить шерсть или другие внешние проявления. Этот шатёр встречал и легко рассказывал о других ритуалах.

Цирюльница с каштановой шерстью встретила Юви и повела за собой, вглубь крыла помещения. Воздух затуманился тёплым паром, а полумрак развеивали восковые свечи. По краям столы со всякой всячиной, на колоннах черепа животных из Усуля, хоть тут и работают с живыми туми. Всё через ритуалы, какими бы они ни были жуткими. Всё это – часть жизни ритуальников.

– Болит что, беспокоит? – начался стандартный опрос от ацирь по пути. Если посмотреть, то ритуальники одевались в плотные или лёгкие одеяния из ткани, также имели на себе много поясков и кармашков. Они готовы ко всему, потому на поясе и ножницы, и ножи, широкие и малые, но все точно острые.