Читать книгу Наследник Тамерлана. Ветер времени - Нина Левина - Страница 4

Чёрные клубы дыма стлались над горизонтом, заслоняя зимнее солнце, изредка выглядывающее из-за низких серых туч. Едкий запах пожарища первыми почувствовали кони. Тяжело всхрапывая и встряхивая гривами, они зафыркали, заржали, но не сбавили темпа, подгоняемые криками нетерпеливых всадников. Смёрзшийся снег вылетал из-под десятков тысяч копыт, вспахивающих белоснежную равнину до чёрной земли, заснувшей на зиму. В первом ряду всадников богатым убранством выделялся немолодой мужчина на горячем вороном скакуне, одетый в меховую накидку поверх кольчуги, мягкие кожаные сапоги и круглую, островерхую шапку, отороченную мехом чёрно-бурой лисицы. Повелитель Золотой Орды, великий эмир Едигей вёл войско на Москву. Тёмное, обветренное лицо эмира было хмуро, грозный взгляд прищуренных глаз устремлён к нескольким чёрным точкам, приближающимся со стороны дымящегося горизонта. По обе руки от него, отстав на полкорпуса лошади, мчались эмиры-военачальники, золотоордынские князья и царевичи. Всех их манили белокаменные стены Московского Кремля, за которыми русы скрывали несметные сокровища.

Чёрные точки стремительно приближались к неумолимому войску, и вот уже стали видны пятеро татарских всадников-разведчиков на низкорослых гнедых лошадках.

– Русы жгут посады, мой господин! – закричал один из них, не доезжая до Едигея. – Вокруг Москвы всё полыхает!

Едигей в раздражении скрипнул зубами. Сожжение Рязани оказалось тактической ошибкой. Можно было повременить с этим городом, когда основная цель – Москва. Но уж слишком много неприязни накопилось к строптивой Рязани, ещё со времён покойного Ольга Рязанского, хитростью и умением плести интриги, превосходившего самого Едигея. А великий темник считал себя непревзойдённым интриганом. Совсем недавно он выдал ярлык на княжение Рязанью Пронскому князю Ивану, но тот не сумел удержать власть, и княжеский престол вернулся к Фёдору – сыну ненавистного Ольга. Ведя войско на Москву, Едигей не смог удержаться от желания предать город огню. Тем самым выдав свои настоящие намерения раньше времени. Кое-кому из рязанцев удалось опередить ордынское войско, и теперь Московский князь Василий Димитриевич решил оказать «тёплый» приём своему покровителю, эмиру Едигею, сожжением посадов. Щенок возмужал и показывает зубы. Что ж, он ещё много раз пожалеет об этом. Не для того бывший темник Едигей столько лет шёл к власти в Орде, вырывая её зубами, нарушая клятвы и обещания, предавая вчерашних покровителей, уничтожая неугодных царевичей, чтобы какой-то князёк, возомнивший себя повелителем на русских землях, смог подорвать его авторитет. Нужно напомнить щенку, перед кем он должен склонять голову. И если для этого понадобится стереть с лица земли город за высокими белыми стенами – Едигей без тени сомнения сделает это, последовав примеру Тохтамыша, уничтожившему Москву двадцать шесть лет назад.

Тохтамыш! Презренный хан, на службе у которого Едигею пришлось провести столько лет, изображая из себя преданного, верного военачальника, глубоко в душе лелеющего честолюбивые мечты прибрать власть к своим рукам. У Тохтамыша Едигей впервые встретил молодого князя Василия. Тот, будучи ребёнком, «гостил», а по сути находился в заложниках у великого хана после сожжения Москвы. Отец его, Димитрий Донской, вынужден был пойти на такой рискованный шаг, подтвердив тем самым зависимость Московского княжества от Орды и снова начав выплаты богатой дани. Едигей хорошо запомнил, как Тохтамыш усаживал за стол молодого князя по правую руку от себя и величал его «возлюбленным своим сыном». Московские дани вскормили силу Тохтамыша, и он пошёл войной на земли, подвластные Хромому Тимуру, позабыв, что обязан ему своим положением. Когда сцепились между собой в длительном противостоянии два безжалостных хищника – Тохтамыш и Тимур, Едигей вовремя сообразил, на чьей стороне ему выгоднее находиться. Он быстро породнился с Тимуром, отдав свою сестру в его гарем, и стал одним из военачальников Железного Хромца, предав Тохтамыша. С особым удовлетворением Едигей наблюдал за разгромом хана Золотой Орды. Когда Тимур не стал преследовать Тохтамыша по русским землям, а повернул домой после долгого стояния в Елецком княжестве, Едигей понял, что настал тот самый час, о котором он столько мечтал. Золотая Орда слаба, как никогда, Тохтамыш получил убежище в литовских землях, а хан Корийчак, назначенный Тимуром, слабак и пьяница. Едигей отпросился у Тимура, якобы для поездки в Орду для сбора войска, но дерзко обманул его, вытеснил Корийчака в восточные земли и посадил на ханский трон своего племянника Тимур-Кутлуга. К счастью, Хромого Тимура на тот момент больше занимали проблемы в своей империи и подготовка походов на усмирение Кавказа и Китая. Отныне суждено было сбыться честолюбивым замыслам Едигея – Золотая Орда оказалась под его правлением.

Однако этого было мало. Пока Тохтамыш воевал с Тимуром, Московское княжество настолько укрепило свои позиции, что снова перестало выплачивать дань Орде, с каждым годом вовлекая под своё влияние всё больше и больше княжеств, где дружескими посылами, где браками, а где и демонстрацией возрастающего могущества. К тому же брачный союз Василия с дочерью Литовского князя Витовта значительно усилил Русь на западных рубежах. Как не хотелось Едигею заставить русичей снова начать выплаты, но он понимал, что пока ему не под силу это сделать в открытом противостоянии. Вначале проблем хватало с тестем Василия Витовтом. Он дал убежище Тохтамышу, договорился с ним о разделе южных земель и пошёл войной на ставленника Едигея Тимур-Кутлуга, мечтая снова усадить на ханский трон Тохтамыша, пообещавшего признать его главой всей Руси. На реке Ворскла войска Витовта были разбиты наголову, и хотя много русских и литовских князей полегло в этой битве, но поражение Литвы сыграло на руку Москве. Уже задолго до этого сражения князь Литовский, пользуясь родственными связями с Василием, потихоньку начал «откусывать» лакомые куски от земель русских, забирая их под власть Литвы. В год нашествия Тамерлана он прибрал к рукам Смоленск, затем предпринял опустошительные набеги на Рязанские и Псковские земли. По договору с Тевтонским Орденом поделил Новгород и Псков, вопреки интересам зятя. Василий поначалу терпел недружественные выходки тестя, своими действиями вызывая неудовольствие в народе. Кто знает, чем бы всё закончилось для Московского княжества, если бы не Едигей, надолго отбивший охоту у Литвы посягать на чьи-либо земли? Новгород и Псков вздохнули с облегчением, а в скором времени рязанский князь Ольг забрал у Витовта и Смоленск.

И успокоиться бы пришло время тестю, ан нет. Не прошло и двух лет с момента его разгрома на Ворскле, как Витовт присягнул на верность польскому королю Ягайло, получил в своё распоряжение польские войска и снова начал завоевание Северо-Восточной Руси. Сначала захватил Смоленск и Вязьму, а потом вторгся в Новгородские и Псковские земли. Князь Василий, видя продолжение агрессивной политики тестя, больше не мог терпеть его нападки на своё государство и, собрав войско, выступил против литовцев.

Благоприятность этого момента для своих замыслов сразу оценил Едигей. «Разделяй и властвуй» – хороший принцип для ведения скрытой, изматывающей войны, и эмир начал действовать. Для начала он заверил в своей искренней дружбе и любви молодого князя Василия. По примеру Тохтамыша назвал его «сыном возлюбленным», вложив в ядовитые уста как можно больше мёда. Выразил сочувствие по поводу вероломного родственника и предоставил татарские отряды в помощь. Послов от Василия ласково привечал и отпускал с богатыми дарами. Надёжное, дружеское плечо умудрённого годами и воинскими успехами Едигея, пришлось очень кстати молодому князю, преданному ближайшим родственником. Он с радостью принял помощь эмира и даже поверял ему свои обиды на Витовта. Между тем Едигей набрался терпения и принялся ожидать, когда два мощных войска перебьют друг друга, тем самым открыв ему дорогу на быстрое подчинение русских земель себе.

В это время в Орде было неспокойно, постоянно вспыхивали мятежи, целью которых было вырвать власть из рук всесильного темника. Едигей убил своего ставленника Тимур-Кутлуга и вместо него посадил на трон Шадибека, которого, в свою очередь, тоже пришлось отодвинуть от власти после очередного дворцового переворота. Ордынская знать была недовольна, и победоносный поход за богатыми трофеями был крайне необходим для поддержания авторитета. Потому Едигей задействовал всё коварство, чтобы заставить схлестнуться в кровопролитной войне Витовта и Василия. Оказывая видимую поддержку Василию, он не забывал засылать тайных послов Витовту с заверениями дружбы.

Да только чаяниям Едигея не довелось сбыться. Трижды сходились войска Литовского и Московского князей за период 1406—1408 годов, трижды стояли друг против друга на пограничных рубежах, но до серьёзной сечи дело так и не дошло. В 1408 году Москва и Вильно заключили «вечный мир», определив границы своих земель. По условиям мирного договора Витовт отказывался от притязаний на Северо-Восточную Русь и обязывался оставить в покое Псковские и Новгородские земли. Войска, утомлённые долгим противостоянием, вернулись домой.

Больше Едигею медлить было нельзя. Наступило самое подходящее время для набега на Русь, когда «сын возлюбленный» Василий распустил уставших воинов и не ожидал вероломства от того, кто оказывал ему помощь в борьбе за целостность земли русской. Едигей направил в Москву послов с сообщением, что глубоко оскорблён обидами, которые Витовт нанёс князю Московскому, а потому он сам, с войском, идёт наказать Литовского правителя. Едигей не сомневался ни секунды, что Василий поверит ему, а значит ордынские тумены не встретят сопротивления по дороге на Москву. Туда, к белокаменным стенам Кремля, теперь мчались тысячи хищных всадников под предводительством великого темника…

Вскоре на пути Орды начали встречаться люди, покинувшие свои дома в сожжённых посадах. Страшная весть о приближении войска Едигея, уже спалившего Рязань, слишком поздно долетела до Москвы, и поспешно было принято решение об уничтожении пригорода огнём. Одновременно со всех концов заполыхали деревянные постройки. Разгулявшееся пламя не щадило ни церквей бревенчатых, ни теремов добротных, ни лачуг приземистых. Жители посадов бросились к каменным стенам искать спасение от чужеземцев, но иначе рассудили в Москве, с сожалением признав, что не смогут дать приют всем оставшимся без крова. Никто не знал, как долго будет продолжаться осада, и запасов, собранных в городе, могло не хватить. Лишь кое-кому удалось пробраться за стены высокие, остальные вынуждены были искать спасение, полагаясь на волю Божью. Плач и стенания стояли тогда под стенами Москвы, смешивались в морозном воздухе с хлопьями сажи и оседали на лицах, проникая в самую душу.

– Никого не щадить! – коротко приказал Едигей, завидев первые группки погорельцев.

И войско, не сбавляя ходу, поскакало прямо на боязливо оглядывающихся мужчин с узлами в руках, на женщин, прижимающих к груди детей, и на стариков, еле переставляющих ноги по замёрзшему снегу. Теперь к топоту тысяч копыт добавлялись отдельные вскрики и свист опускающихся с размаху сабель, а войско мчалось дальше, приближаясь к белокаменным стенам Кремля, маняще возвышавшимся среди дымящих руин.

Зоркий взгляд Едигея заметил суетящиеся фигурки людей на стенах – женщины торопливо лили воду в надежде, что мороз покроет льдом высокие стены и ров, мужчины устанавливали орудия и подносили ядра, лучники занимали боевые позиции. Как только ордынское войско приблизилось, со стороны города грянул первый пушечный залп, и Едигей дал команду туменам остановиться. Между тем, пальба с городских стен продолжалась, и эмир решил не подвергать ордынцев напрасному риску.

– Мои храбрые воины! – обратился он к жаждущим кровавой битвы всадникам. – Перед нами Москва, где князем сидит человек, которому я оказывал почести, как родному сыну! Смотрите, как встречает отца этот неблагодарный щенок! Вместо богатых даров он посылает нам пушечные ядра! Вместо пиршественных столов он приготовил нам пламя, уничтожившее дома и припасы! – Тысячи глоток извергли угрожающие крики при этих словах, а Едигей продолжал: – Я не хочу отдавать ваши жизни за эти камни! Мы возьмём Москву измором! Будем зимовать под её стенами, пока люди, спрятавшиеся внутри, не начнут пожирать друг друга. Тогда они сами откроют нам ворота и отдадут всё, включая свои жизни. А мы превратим белые камни московской крепости, называемой Кремлём, в пыль и разнесём по свету копытами наших лошадей!

Войско ликовало, приветствуя слова своего полководца, и Едигей повёл его вдоль стен Кремля, держась на почтительном расстоянии от летящих ядр. Вид города, опоясанного рекой и крепостным рвом, не оставлял татарам надежды на скорое взятие. Объехав Москву кругом, ордынцы добрались до села Коломенское, которое защитники не успели уничтожить, и решили разбить здесь лагерь. Едигей велел поставить ему походный шатёр, неподалёку от полководца расположились другие военачальники. Привычные к суровым условиям, воины-кочевники разожгли костры и устроились на отдых в ожидании новых приказаний своего эмира. Отправленные к стенам Москвы многочисленные караульные отряды окружили город, отрезав его от внешнего мира.

Ранний зимний вечер окутывал землю, но всполохи разожжённых караулами костров и догорающих пожарищ освещали расположившееся под стенами Кремля войско, багровые отсветы играли на закоптившихся от гари стенах, поблёскивающих тонкой коркой льда. Едигей заметно нервничал, находясь в Коломенском – его беспокоило отсутствие посольства от Московского князя с просьбой о помиловании и предложением богатого выкупа. С каждой минутой раздражение Едигея нарастало, время шло, а из Москвы не было вестей. Наконец, перед шатром эмира раздался шум и крики – воины, рыскающие по округе, приволокли нескольких человек: двух мужчин и простоволосую испуганную женщину, прижимающую к себе плачущего ребёнка. Все они имели жалкий вид – порванные одежды, лица в синяках и следах запёкшейся крови. Людей с силой толкнули в спины, и они рухнули к ногам Едигея. Он с презрением взглянул на распростёршиеся тела, жестом велел поднять женщину и, хмуро глядя в её полубезумные глаза, спросил:

– Ты из города?

Его вопрос потонул в плаче ребёнка. Едигей недовольно щёлкнул пальцами:

– Заткните щенку рот.

Один из нукеров бросился к женщине и попытался отнять у неё ребёнка. Она закричала, заголосила, вцепившись в младенца, захлёбывающегося плачем. Тогда воин выхватил из-за пояса кинжал и быстро провёл им по шее ребёнка. Крик перешёл в бульканье, а потом стих, тёмная струйка крови побежала по рукам женщины, закапала на истоптанный копытами снег. На какое-то мгновение воцарилась тишина, в которой слышно было фырканье лошадей и треск поленьев в огне, а потом прорезалась диким звериным криком. Женщина завыла, закричала так, словно её резали, медленно, по кусочку. Едигей раздражённо махнул рукой, и нукер быстрым взмахом сабли отсёк пленнице голову. Крик оборвался, тело бесформенной массой осело на землю, выпустив из обессиленных рук труп ребёнка. Оба пленные мужчины приподняли головы и в страхе смотрели на развернувшуюся рядом бойню.

– Теперь ты! – Едигей указал рукой на одного из них. Ему не нужен был толмач, великий темник хорошо знал язык русов.

Нукеры подхватили мужчину и поставили на ноги, заломив руки за спиной.

– Ты из города?

– Посадский я, – тихо ответил мужчина, трогая языком распухшие губы.

– Что же так, посадский? – усмехнулся Едигей. – Князь Василий укрылся за городскими стенами, а тебе там места не нашлось?

Мужчина взглянул на стоящих вокруг татар, а потом остановил мутный взгляд на тельце ребёнка.

– То сынок мой был… И жонка… – тихо прошептал он и внезапно бросился вперёд, закричав: – Сдохни! Погань нечести…

Крик оборвался на полуслове, голова, продолжая шевелить губами, подкатилась к ногам Едигея. Он брезгливо оттолкнул её носком сапога и посмотрел на оставшегося мужчину. Тот взвыл, вскочил на четвереньки и пополз к эмиру, жалобно поскуливая. Один из нукеров сапогом наступил ему на шею, пригибая к земле, и мужчина замер, уткнувшись головой в снег. До Едигея долетали приглушённые слова вперемешку со всхлипами:

– Пощади, великий хан! Всё скажу, как есть, на духу! Только пощади! Не убивай!

Едигей повелительно махнул рукой, и мужчину подхватили под мышки, поставив на колени.

– Говори, что знаешь! – велел Едигей. – Князь Василий в городе укрылся?

– Нету! Нету его в Москве! Как дошла весть, что идёт на Москву воинство несметное, так наш князюшко перепугался дюже. Погрузил в сани свою княгинюшку с детками, взял домочадцев, да и был таков! – Мужчина всхлипывал, размазывая грязные слёзы по распухшему от побоев лицу. – Покинул нас кормилец, отдал на растерзание басурманам.

– Куда направился?

– Сказывают, ажно у Кострому. Подале отсель. Хочет, мол, дружину собрать да отпор дать тебе. Токмо, знамо дело, отсидится в тёплом местечке, пока беда не пройдёт стороной.

– Зачем посады сожгли?

– Так то дядюшка ихний, князь Серпуховской Владимир Храбрый повелел. Он в Москве ноне за главного остался. Всеми командует, готовит город к осаде.

– Владимир Храбрый, говоришь, – нахмурился Едигей, зная Серпуховского князя, как одного из лучших военачальников. – А не староват он для ратного дела?

– Где там! – воскликнул мужчина. – У него хоть голова и седая, да ума и отваги вдосталь. А уж строг как! За ослушание в военное время немедля велит казнить. Покуда жив князь Владимир, Москву тебе не взять.

Едигей больше ни о чём не расспрашивал пленника. Он молча повернулся и направился в свой шатёр, сделав едва заметный жест рукой. За спиной его раздался свист рассекаемого саблей воздуха, и послышался глухой стук падения на землю тяжёлого тела.

Этой же ночью Едигей собрал у себя на военный совет четырёх ордынских царевичей и восьмерых князей – всех, кто пришёл с ним за сокровищами русских. Был среди них и сын Едигея, князь Якши-бей, верный последователь своего отца в жестокости к непокорным. Жадностью заблестели глаза присутствующих, как только Едигей начал говорить, хищные ноздри с шумом вдыхали воздух, чуя в нём запах скорой крови и новых пожарищ.

– Московский князь Василий думает, что сбежал в Кострому от нашего гнева, – произнёс Едигей, обводя тяжёлым взглядом собравшихся. – Нельзя позволить щенку перехитрить льва. Сын мой, Якши-бей, бери с собой начальника тумена Азамата – он умный, старый воин, и тридцать тысяч всадников на самых быстроногих лошадях и сейчас же отправляйся в путь по следам Московского князя. Его гонит страх, но в пути обременяют женщины и дети. Моих воинов должна гнать ненависть и жажда ясыря. Повелеваю догнать Василия и привести мне живого с арканом на шее. Как только князь будет схвачен, все города и селения на обратном пути – ваша добыча. Мне нужен только молодой щенок, с его женой и домочадцами можешь разобраться по своему усмотрению. Думаю, гордый Литовский князь Витовт будет счастлив, если его единственная дочь София станет наложницей моего сына. Для жены она несколько старовата, достаточно юных европейских и византийских принцесс, коих присылают нам западные и южные народы, выражая свою покорность.

– Я готов, мой господин! – Якши-бей почтительно склонил голову. – Вскоре пленный Василий будет доставлен к твоему шатру!

Сын Едигея вышел под завистливые взгляды собравшихся.

– А что нам остаётся делать? – хмуро поинтересовался князь Бурнак. – Будем сидеть и мёрзнуть перед каменными стенами, пока твой сын вяжет новых рабов и набивает повозки серебром?

– Кто это сказал? – сверкнул глазами Едигей. – Когда это гордый эмир Едигей ждал подачек? Москвичи указали нам славный пример, уничтожив огнём городские посады. Они хотели большого пожарища – мы им поможем в этом. Выжжем все города вокруг Москвы! Разорим их дотла! С жителями не церемоньтесь! Молодых и здоровых забирайте в полон, старых и увечных не жалеть! Каждый из вас будет сгибаться под тяжестью сокровищ, возвращаясь домой. Пусть остаются только белокаменные стены посреди пустыни страха!

Князья и царевичи встретили эти слова криками одобрения.

– Завтра с утра, – продолжал Едигей, – берите отряды бесстрашных воинов и скачите во все стороны света за добычей. Начните с Коломны – месте, где собирались русские рати, идущие на Мамая и Тимура. Не оставьте вниманием Серпухов – вотчину Владимира Храброго, порубившего немало воинов, пришедших с Тохтамышем. Не забудьте про Переяславль-Залесский – русские особо почитают его, а также про Нижний Новгород, Городец и Дмитров. Только царевича Булата и князя Ерыкли-Бердея я прошу отправиться к Тверскому князю Ивану с повелением явиться под стены Московские с пушками, пищалями и самострелами. Ещё отец его Михаил ездил в Сарай за ярлыком на великокняжение Московское. Пообещайте сыну, что коли поможет взять город, сделаю его главным над князьями русскими. А пока, отдыхайте!

***

Отряд под предводительством десятника Котлубея скакал сквозь редколесье в сторону Ростова. Туда повёл основные силы князь Бурнак, дав команду нескольким отрядам рассредоточиться по окрестностям и прочесать их, чтобы ни одно селение не смогло избежать страшной участи. Ночью выпал тонкий слой снега, пушистого от сильного мороза и искрящегося в лучах низкого солнца, густо пробивающегося сквозь лапы стройных елей и голые сучья дубов. Кое-где виднелись свежие цепочки следов зверья, несколько раз мелькнул ярко-рыжий лисий хвост, да громкий стук лошадиных копыт в звенящем воздухе вспугнул из-под поваленного ствола стайку рябчиков. Но Котлубей и его спутники не интересовались возможностями охоты и ехали с угрюмым видом. За три дня пути им встретились всего лишь четыре жалкие деревушки с низкими, приземистыми домишками и душными землянками вместо жилья. Весть о нашествии Едигея, видимо, добралась и в эти глухие места. Люди задолго, ещё до ночного снега покинули обжитые места, прихватив с собой всё самое ценное. Хотя, что могло быть ценного, кроме глиняной да деревянной посуды, у обитателей такого скудного жилища? Раз нет богатств, так хотя бы взять ясырь – женщин, детей и молодых, крепких юношей. Но кроме нескольких беззубых стариков, видимо, не пожелавших покидать из-за немощи свои дома, татарскому отряду не встретилось никого. Котлубей злился, что вынужден выполнять приказ князя Бурнака, не слишком жаловавшего его и поручавшего самые невыгодные операции. Тот наверняка уже с основными силами добрался до Ростова, набивает перемётные сумы богатствами горожан и выбирает себе лучших женщин и опытных мастеровых, имеющих высокую цену на невольничьем рынке.

Котлубей вздрогнул – совсем рядом резко закричала сойка, а затем, чуть дальше, ещё одна. Крик подхватили другие птицы, и лес загомонил на все лады, разнося тревожные трели во все стороны.

– Котлубей! Чую запах костра и мяса! – крикнул один из всадников, и десятник остановился, по-звериному втянул воздух раздувшимися ноздрями, повёл носом из стороны в сторону, одобрительно кивнул, определив направление.

– Там жильё! – указал он рукой, и отряд поскакал вперёд, оставляя за собой позёмку из снежной пыли.

Вскоре из-за стволов деревьев показался деревянный тын, а за ним первые дома – добротные деревянные избы с резными наличниками. Над примостившимися рядом сараями вился лёгкий пар от дыхания находящейся внутри скотины. Кое-где мычали коровы, изредка вскудахтывала курица да мекали козы. Селение было немаленьким, дворов на двадцать, пересекаемых широкой улицей. Глаза Котлубея сверкнули алчным огнём – он заметил печной дым над несколькими избами.

– Сопротивляющихся мужиков рубить без жалости, старики и младенцы нам тоже не нужны. Остальных сгоняйте между домами!

Котлубей махнул рукой, и отряд с громким улюлюканьем ворвался в село, перемахнув через хлипкий деревянный тын. Залаяли взахлёб дворовые собаки. Всадники, словно хищные звери, врывались в мирно стоящие дома, и везде их ждала одна и та же картина – пустые горницы только что оставленного жилища. В нескольких избах на дубовых столах стояли чугунки с аппетитным варевом, вокруг лежали деревянные ложки, а обитателей и след простыл.

– Они не могли уйти далеко, спрятались где-то рядом! – закричал Котлубей, выскакивая из очередной избы. – Еда ещё тёплая.

Всадники принялись всматриваться в снежный покров и вскоре заметили утоптанную тропинку из свежих следов, ведущую вглубь леса.

– За ними! – крикнул Котлубей, и татары, разгорячённые близостью добычи, припустили по следам беглецов.

Через несколько минут безумной скачки впереди, за деревьями, мелькнули несколько женских и детских бегущих фигур.

– Урагша! Вперёд! – завопил Котлубей, но его воины не нуждались в дополнительном подбадривании. Они изголодались по настоящей добыче за время странствования в лесах, и теперь мчались как ястребы, стелясь над землёй и держа в поводу заводных лошадей.

Вскоре всадники выскочили на поляну и увидели перед собой тёмную низкую избушку, задней стеной прилепившуюся к пригорку, покрытому заснеженным кустарником. На вершине пригорка рос многовековой дуб с широким, покривившимся от старости стволом, с тяжёлыми толстыми ветвями, свисающими до земли. Туда-то, к избушке и бежали две женщины в заячьих телогрейках, таща за собой двух девочек, замотанных в пуховые платки, и мальчика, путающегося в длинном кафтане. Перед собой они подгоняли белую корову с большими рыжими пятнами. Та мчалась, задрав хвост и резво перебирая копытами не хуже скаковой лошади. Дверь избушки была приоткрыта вовнутрь, оттуда высунулась голова молодого парня, что-то тревожно крикнувшего женщинам, и те припустили ещё быстрее. Юноша распахнул дверь шире, впуская вырвавшуюся вперёд корову. Котлубей заметил, что вытоптанная следами дорожка тоже ведёт к этой избушке.

– Все сбежались в одно место! – довольно закричал он, предвкушая добычу.

Между тем женщины успели забежать в избушку, дверь за ними закрылась, а через минуту к этому месту подскакали разгорячённые всадники. Котлубей соскочил с коня, выхватил короткую саблю из ножен, изо всех сил ударил плечом в дверь. К его большому удивлению она легко раскрылась, и он чуть не упал в узкие сени, едва удержав равновесие. В избушке было сумрачно, свет едва пробивался сквозь низкое оконце, затянутое бычьим пузырём, но и этого освещения было достаточно, чтобы увидеть, что горница за сенями пуста. Вдоль стен стояли деревянные лавки, заваленные каким-то тряпьём, на стенах висели пучки сухих трав, возле покрытой копотью печки были нагромождены кучей тёмные горшки и плетёные корзины. Медленно таял снег на земляном полу, нанесённый множеством людей, но самих людей не было. Ни одного человека. Корова тоже исчезла. Следы вели к дальней стенке, завешанной облезлой шкурой медведя. Котлубей заметил шевеление шкуры, как от лёгкого ветерка, бросился к ней, держа саблю наготове, с силой дёрнул её и замер в полном изумлении – за шкурой оказалась глухая стена из переплетённых жгутами старых корней дерева, плотно спрессованных глиной и мелкими камнями. Котлубей рубанул по корням саблей, но лезвие отскочило от крепких сплетений, не причинив им ни малейшего вреда. Между тем воины Котлубея, теснясь в маленькой горнице, переворачивали всё вверх дном, пытаясь найти потайной ход, через который сбежали люди. Только напрасно, и десятник принялся в ярости крушить всё вокруг, размахивая саблей.

– Остановись, Котлубей! Ты что-то потерял?

Вопрос, заданный резким, дребезжащим голосом прозвучал словно гром с ясного неба. Десятник обернулся и увидел маленькую, сгорбленную старуху, сидящую возле печи. Она была одета в тёмные лохмотья, держала в руках длинную трубку и спокойно раскуривала её от тлеющего уголька. «Почему я не заметил её сразу?» – пронеслось в голове Котлубея.

– Потому что глаза твои горели алчностью и злобой, – словно отвечая на его вопрос, произнесла старуха.

Теперь все татары увидели её, прекратили погром и обступили с обнажёнными саблями. Первым желанием было – изрубить её в куски. Так, как они это сделали со всеми стариками, встреченными в покинутых селениях. Но что-то сдерживало сейчас храбрых воинов Котлубея. То ли нагловатая уверенность с которой старуха, раскурившая трубку, выпускала дым в их сторону, то ли твёрдый взгляд её не по-старушечьи умных глаз, то ли тот факт, что в её избушке бесследно растворились люди.

– Ты знаешь наш язык? – наконец спросил Котлубей.

– А чего ж не знать? – не то рассмеялась, не то закашлялась старуха. – Лет пятьдесят назад довелось мне побывать любимой женой славного татарского сотника Джамбула. Правда, недолго. Пока красота не начала увядать, и сотник не перевёл меня в простые наложницы, взвалив готовку еды на всю ораву его жён и детей. Что скалитесь? – проскрипела старуха, взглянув на усмехающихся татар. – Не верите, что когда-то я могла быть красавицей?

– Где люди? – к ней подступил Котлубей. – Мы видели, как у тебя скрылись жители деревни.

– Они в безопасном месте, далеко отсюда.

– Показывай дорогу!

– Забудь об этих людях, их жизни вам не достанутся. Отсюда нет дороги к тому месту, где они прячутся.

– Тогда я отрублю тебе голову!

– Не торопись. В моих руках судьба эмира Едигея, – неожиданно произнесла старуха, поднимаясь с лавки. – Если убьёшь меня – никогда не сможет он стать полновластным правителем Хорезма!

В избе повисла пауза. Воины переглядывались, со страхом глядя на старуху, осмелившуюся заговорить о судьбе великого темника.

– Что ты несёшь, старая ведьма? – в ярости зашипел Котлубей. – Я сейчас изрублю тебя в куски…

– Ты правильно назвал меня, Котлубей, – спокойно выбивая пепел из трубки о край печи, заметила старуха. – Люди давно зовут меня Ведой, хотя когда-то я носила другое имя. Можешь убить меня, ты хорошо владеешь саблей. Но все воины твоего отряда слышали мои слова, они обязательно донесут их до ушей Едигея. Что ты ответишь ему, когда он спросит о старой Веде?

Десятник в страхе отпрянул, представив себе тяжёлый взгляд прищуренных глаз эмира. Кто знает, что известно старой карге? Котлубей задумался. Если ничего важного – эмир сам велит казнить её, но и десятнику достанется за глупую выходку. А если что-то важное – Едигей может и наградить его. Котлубей посмотрел на воинов, готовых действовать по его приказу и махнул рукой:

– Старуху забираем с собой! Возвращаемся к эмиру Едигею!

– Это и есть обещанный ясырь? – зароптали несколько воинов. – Беззубая развалина? Где сокровища? К Ростову не успеем – воины князя Бурнака заберут всё без нас. Что будем делать под московскими стенами? Ждать, когда сломаются крепостные пушки?

– Хотите, чтобы я вырвал вам языки? – мрачно спросил Котлубей, выхватывая из ножен кинжал. – Это и будет ваша добыча в случае неповиновения приказу. Можете поживиться тем, что найдёте в брошенных домах. А потом сжечь всё дотла. Но начнём с твоей развалюхи, старая ведьма.

– Тебе решать, – пожала старуха плечами, – позволь только забрать кое-какие вещи.

Веда взяла одну из корзин, заполнила её пучками трав и быстро вышла, подгоняемая тычками в спину. Она потом ещё долго оглядывалась, с болью в сердце видя, как огонь пожирает сухие стены старой хибарки, служившей ей прибежищем много лет.