Читать книгу Чужая душа, или Наискучнейшие «уроки счастья» - Нинель Лав - Страница 3

Лера сидела за столом, подперев голову руками, и с тихой ненавистью смотрела на мужнину чашку, оставленную им на столе после завтрака.

Сама по себе чашка не вызывала у Леры раздражения, даже наоборот: Лере нравилась эта темно-синяя чашка с золотой каймой по верхнему краю и ослепительно белым нутром (когда-то она сама купила ее в магазине, чтобы подарить мужу – подарить не к 23 Февраля или к какому-нибудь другому празднику, а подарить просто так, только потому что ей захотелось сделать ему приятное). Но именно сегодня, когда все с самого утра валилось у нее из рук, неубранная, грязная чашка мужа и хлебные крошки на столе особенно раздражали.

– Вот козел! – скрипнув зубами, выразительно произнесла Лера, с ненавистью глядя на злополучную чашку. – Неужели так трудно смахнуть со стола хлебные крошки, вымыть чашку, и убрать ее в шкафчик? – продолжала накручивать себя Лера, подспудно понимая, что ни к чему хорошему это «накручивание» ее уж точно не приведет. – Почему каждое утро мне приходится делать одно и то же? Я что, сижу дома или меньше его устаю на работе? Почему все домашние обязанности надо взваливать именно на меня?

Кап!

Обида и раздражение на мужа, давно уже поселившиеся в душе Леры, были серенькими и вяленькими, легко загонялись внутрь решительной хозяйской рукой и никогда не вырывались наружу. Ну, разве что разок другой, когда хозяйка падала с ног от усталости и плохо контролировала свои эмоции.

– Отстань! – тихо рычала Лера на сына, держащего в дрожащей руке дневник с очередным замечанием учительницы.

Кап!

И раздражение подленько хихикало в кулачок и раздувалось от собственной значимости.

– Пропади все пропадом! – уколов палец иглой, стонала полуодетая Лера, наскоро пришивая на рубашку мужа оторванную пуговицу. – Вчера ты не мог сказать мне, что у тебя пуговица оторвалась? – укоряющим тоном вопрошала она, наперед зная ответ мужа. – Обязательно надо подсовывать мне эту треклятую пуговицу, когда я опаздываю на работу! Сам бы пришил!

Кап!

И обида расправляла плечи, вставала на цыпочки и, плавно взмахивая прозрачным шарфиком, начинала медленно кружиться в «темпе вальса», мило улыбаясь расстроенной хозяйке беззубым ртом.

А в остальном Лерины обида и раздражение вели себя тихо и пристойно, сидели в самом темном уголке души, грелись внутри и набирались сил для «решительного броска».

Вот и сегодня, пытаясь усмирить и загнать поглубже внутрь раздражение и обиду на мужа, Лера сидела за столом в крошечной кухоньке в двухкомнатной малогабаритной квартире, и жгучие слезы бессилия подступали к уже накрашенным глазам.

– Я что ему бесплатная домработница?! – пафосно вопрошала Валерия, крепко сжимая кулаки в бессильной злобе. – Или мне это наказание за что-то?

Кап!

Вопросы, конечно, были риторическими, но Лере от этого легче не становилось: изо дня в день она задавала себе эти вопросы, по утрам заставая на столе оставленный мужем беспорядок, но, сколько она ни просила его, сколько ни ругалась с ним по этому поводу – все в их семье оставалась по-прежнему: она бегала по магазинам, готовила, убирала, стирала и гладила, муж мусорил и «лоботрясничал» в гараже, ссылаясь на «ремонт» машины.

Темно-синяя мужнина чашка, приняв хозяйское раздражение на свой счет, обиженно ощетинилась витой, серебряной ручкой чайной ложечки, доставшейся Лере в наследство от бабушки, как в прочим и квартира.

Слезы обиды и бессилия изменить что-то в этом осточертевшем быту были уже совсем близко, и Лера, предотвращая надвигающуюся беду (тушь в глаза – это ли не трагедия, когда опаздываешь на работу?!), резко встала с табуретки, подняла голову вверх и часто-часто захлопала накрашенными ресницами, пытаясь загнать непрошенные слезы обратно внутрь. От резкого движения полы простенького ситцевого халата распахнулись, открывая худые бледные ноги молодой женщины.

– Ну, нет! Такого удовольствия я позволить себе не могу, – не на шутку встревожилась Валерия, тут же позабыв о неубранных, хлебных крошках и грязной мужниной чашке на кухонном столе. – Слезы по утрам привилегия неработающих женщин!

Кап!

Аккуратно вытерев оставшиеся в уголках глаз слезы, Лера схватила со стола злополучную чашку и, не глядя, шагнула к раковине, но там ее поджидало еще одно непредвиденное злоключение: кухня была настолько мала, что места для движения и обуревавших Валерию эмоций практически не было – нога Леры тут же наткнулась на выстроенные в ряд у дверцы мойки пивные бутылки! С грохотом повалившись на пол, бутылки раскатились во все стороны по потемневшему от времени линолеуму (вчера вечером муж устроил себе маленький пивной расслабончик и, конечно же, утром, уходя на работу, не удосужился выбросить бутылки в мусоропровод – это же не его обязанность!).

Кап!

От неожиданного бутылочного грохота Лара вздрогнула, отшатнулась от раковины, обиженная темно-синяя мужнина чашка выскользнула из дрожащих хозяйских рук и, упав на пол, со звоном разбилась.

Кап!

Глядя на весь этот бутылочно-чашечный разгром, Лера почувствовала внутри себя зарождающийся клокочущий вулкан злости и попыталась привычно отвлечь свое внимание от «житейских проблем» и подумать о чем-нибудь приятном, например, о нарядных, симпатичненьких кухонных обоях…

Нежно-салатовые моющиеся обои с редкими яблоневыми белыми цветами и розовыми бутонами достались Лере совершенно случайно: два года назад, рыская по магазинам в поисках новогодних подарков, она увидела на стенде обои с расцветшими среди зимы яблоневыми ветками и тут же решила, что обязательно их купит и мысленно торопила кассиршу, сознательно отрезая себе путь к отступлению. Но на этом хорошие воспоминания, связанные с этими обоями, и закончились… Лера вспомнила, сколько выслушала от людей оскорблений в метро и автобусе, толкая их связанными рулонами; вспомнила, как целый вечер умоляла мужа поклеить новые обои к Новому Году, а он не соглашался, говоря, что нельзя клеить новые обои на старые – старые обязательно надо удалять, а это такая морока, что лучше всего этого и не начинать; вспомнила, как на следующий день – тридцать первого декабря, придя с работы пораньше, вошла в крохотную кухоньку и с остервенением стала вытаскивать посуду из шкафов, снимать полки и отдирать надоевшие выцветшие бумажные полотна. Вспомнила, что старые обои, как и предупреждал муж, отдирались с кусочками стены; вспомнила, приход Геннадия с работы и его выпученные от ужаса и злости глаза, когда он увидел разгром на кухне и его крик, и выразительные, нелицеприятные жесты у виска, и свои оправдания, и свой ответный, оскорбительный крик. Вспомнила, как муж объяснял ей, что нужно перед наклейкой обоев зашпаклевать образовавшиеся в стенах дыры, и как она побежала в магазин за шпатлевкой и шпателем, и, конечно же, купила не то, что требовалось, и побежала обратно менять купленное, и забыла про обойный клей, и побежала еще раз, но магазин уже закрылся – праздничный день все таки; вспомнила, как, глотая слезы, варила обойный клей дедовским способом из картофельного крахмала, но клей получался то слишком жидким, то слишком густым, то комкастым и ей приходилось осторожно счищать ножом комки крахмала с расстеленных на полу обоев…

Они все же успели поклеить новые обои к празднику, и муж, ворча и охая, лежал на диване перед телевизором, а она одной рукой засовывала на полки тарелки и банки с крупой, а другой готовила праздничный ужин, и новые понравившиеся обои уже не казались ей такими нарядными и весенними и, глядя на них, вспоминались ужасы ремонта и обоюдная, оскорбительная ругань, и хотелось плюнуть на наступающий Новый Год, накрыться с головой одеялом и завыть белугой от обиды и непонимания, но пришлось (ради сына) сидеть за праздничным столом, и улыбаться, и кричать «Ура!», и дарить друг другу подарки, и загадывать желание под бой курантов…

Кап! Кап! Кап!

От этих удручающих воспоминаний стало совсем невмоготу, и Лера, так и не позавтракав и не убрав с пола весь этот бутылочно-чашечный разгром, выбежала из кухни.

Валявшиеся на полу бутылки в ужасе метнулись в разные стороны из-под ног рассерженной женщины, боясь быть разбитыми так же, как ни в чем не повинная темно-синяя мужнина чашка.

Быстро одевшись и громыхнув напоследок входной дверью, Лера сбежала по лестнице с четвертого этажа, распахнула скрипучую, железную дверь и шагнула за порог пахнущего мочой и псиной подъезда. Шагнула и тут же двумя ногами угодила в вольготно раскинувшуюся у самой двери огромную лужу, денно и ночно подстерегающую зазевавшихся жильцов.

Лужа испуганно хлюпнула от неожиданного вторжения в себя и мстительно набросилась на нарушительницу своего спокойствия. Ледяная вода тут же просочилась сквозь смазанный детским кремом рант стареньких осенних сапог и жадно прильнула к теплым беззащитным стопам.

Кап!

Раздражение и обида в душе Леры, сменив медленный ритм вальса на зажигательный чарльстон, уже резвились от души, с каждой секундой приобретая все более красноватый оттенок. Но, видимо, хозяйка обиды и раздражения в прошлой жизни была закаленным спартанским воином, привыкшим стойко переносить лишения и неприятности, и на провокацию собственных эмоций не поддалась.

– А что ты хотела? – сама у себя спросила Лара, выбираясь из злорадно торжествующей лужи по прозвищу «Вечное Бедствие». – Сегодня тринадцатое число! К тому же, пятница – день Всемирной Катастрофы! Лучше тебе, дорогая моя, сразу приготовиться к худшему и не впадать в панику по пустякам!

Остановившись на сухом асфальте, Лера потопала промокшими ногами, пытаясь выгнать из сапог холодную воду, но вода и не думала покидать завоеванный плацдарм. Пришлось Лере шагать дальше – возвращаться домой из-за такого «пустяка», как промокшие ноги, не было никакого смысла: переобуваться все равно было не во что – зимние сапоги, героически продержавшиеся несколько сезонов, не выдержали беготни по лестницам и, окончательно развалившись, благополучно отправились на помойку.

Всю дорогу до офиса Лера старалась думать только о промокших ногах – это отвлекало ее от семейных неурядиц и даже радовало, что она, наконец-то, может справиться хоть с этой проблемой – в офисе ее ждали сухие кроссовки и теплые махровые носки.

Хотя кроссовки у Леры были поношенные, а не новые, как у Лии Токаевой, сидящей за соседним столом; махровые носки дешевые, а не из тонкой ангорской шерсти, как у Наташи Паниной, сидящей за столом напротив, но сейчас это не имело никакого значения: главное, что кроссовки были сухими, а носки теплыми. Однако, Валерия забыла, что сегодня было тринадцатое число, да к тому же еще и пятница – день Всемирной Катастрофы! А в этот роковой день, как известно, происходят ужасные вещи, предвидеть которые и подготовиться заранее к которым просто невозможно!!!