Читать книгу Алгоритм страха - Ноэми Норд - Страница 6
5. На площади Отступников
ОглавлениеСгорбленная старуха положила на мое плечо почерневшую сморщенную ладонь и прошептала:
– В полдень. На площади Отступников ты получишь весточку от отца.
– Кто ты? – я обернулась на голос, но посланница уже унеслась далеко вперед.
Я долго смотрела ей вслед.
Она летела на роликах над выщербленным асфальтом, и черная мантия на рукавах раздувалась, как вороньи крылья.
Отец…
Он улыбнулся на прощание, взмахнул рукой, надвинул капюшон на глаза и шагнул в непроглядный туман.
– Не уходи! – я с криком бросилась следом.
Мать, подхватила меня на руки и утащила обратно в руины.
– Почему он ушел?
– Так надо. Будем ждать.
– Старая Эли сказала, что в городе – вход в ад.
– Не слушай никого. Главные врата в ад – человеческая глупость.
– Отец обещал принести мне подарок.
– Он ушел не за подарком.
Тайны взрослых убивают души детей.
Отец не вернулся ни завтра, ни послезавтра. Пропал навсегда.
Мама с тех пор замолчала, постарела, высохла.
Не хотела жить. Целый день смотрела, как на закопченном потолке пляшет тень от парафиновой свечи.
Я кормила ее из чайной ложки.
– Ну, еще ложечку! Пожалуйста! Проглоти. Не умирай.
– Я не умру.
– Эли сказала, что умрешь, если не будешь есть.
Мама погладила меня по голове прозрачной рукой и шепнула:
– Ты хорошая девочка. Красавица, умница. Папа тебя любил больше, чем меня.
– Неправда, он тебя любил больше жизни!
– Обещай никогда не уходить в город.
– Я могла бы найти отца.
– Нет! Жди. Если не сообщили о смерти, значит вернется.
Как долго мы его ждали!
Десять лет!
И вот, наконец, первая весточка о нем.
* * *
Без трех минут полдень. Я на месте обещанной встречи.
Здесь, как всегда в будний день, мало прохожих.
Практически никого. Пустота.
Казни состоялись в прошлую пятницу. Страдальцы на крестах уже отмучались и окоченели. Тела высохли под солнцем, не успев разложиться.
К ним не разрешают прикасаться, пока ветер сам не скинет иссохшие члены с крестов.
Останки отступников лишены права на захоронение по обряду. Они прокляты и преданы общественному поруганию.
Каждый прохожий обязан выразить презрение трупу, швырнув в него камень.
Стражи бдительно следят за тем, кто не наклонится за булыжником.
Таких упрямцев, как правило, вскоре находят здесь же на свежих кольях, и родичи, пришедшие проститься, обязаны плюнуть на униженное страданием тело.
Раздался шум, мальчишеский смех.
Компания пацанов с затычками в ушах пронеслись на скейтбордах.
Они с пронзительным гиканьем принялись выписывать восьмерки и круги между постаментами с распятьями, заглядывая в мертвые лица.
– Гляди! Гляди! – закричал пацан в полосатой бандане, показывая пальцем на свежий труп, насаженный на кол. – Это наша соседка.
Чугунная арматура проползла вдоль позвоночника совсем юной муззии, прорвав кожу над лопаткой. Голова свесилась на грудь, ветер лениво покачивал обвисшие пряди, засохшие, как кисти маляра, окунутые в бурую краску.
– Ее казнили шесть дней назад. Знатное было зрелище! Весь район пришел на это посмотреть.
– Вот, зараза!
Парень нагнулся поднять булыжник.
– Сдохла! – юнец кинул в голову трупа камень. – Так и надо! Жаль, что быстро умерла. Если бы я мог, оживил бы и снова казнил. А потом еще раз! И еще!
– Я бы тоже так сделал, – поддакнул малыш.
– А в чем ее прегрешение? – рядом, притормозил еще один мальчик.
– Эта шлюха убежала от мужа с астрономом, вон с тем, – парень показал на тело, насаженное на кол с другой стороны площади.
– Будь проклят, вор! – в сторону мученика полетел увесистый булыжник. Но мученик, хотя еще был жив, даже не шевельнулся.
– Он еще дышит.
– Это хорошо, пусть дольше помучается.
– А зачем им надо дольше мучиться?
– Это надо нам, а не им.
– Эх, жаль, что блудница умерла раньше вора! Видел бы ты, как они тянули друг к другу руки и вопили: «Прости меня!», «Нет, ты прости!», «Любимая!», «Любимый!» Жаль что с них кожу не сняли.
– Кожу? Ишь, чего захотел! Кожу снимают не за секс, а за политику.
– «Измена мужу – и есть политика», – так сказал вещатель.
Старший мальчик снова бросил камень:
– И ты брось камень.
– Эх, повезло им, рано отмучались.
– Почему ты думаешь, что живым на кресте хуже, чем мертвым в аду?
– Сам знаю, что ничего плохого на том свете нет. Посмотри: черепа ржут над нами. Видишь – зубы скалят, радуются, что у нас, дураков, смертные муки еще впереди.
– Они страшные. Я боюсь, – захныкал малыш.
Второй пацан поднял камень.
– Иди в ад!
Раздался гулкий шлепок, из расколотого лба вытек мозг. Надсадные стоны поперхнулись утробной икотой, и вор, задергав членами, затих.
– Убил! Что же ты наделал! Он мог бы мучиться еще три дня! Ты тупой! Если кто-нибудь заметил, что ты избавил преступника от мучений, тебя самого казнят.
– Откуда я знал, что в этот раз не промажу? Ведь, правда, не знал? Ты же сам всегда дразнишь, что я косорукий!
– Да, ты такой!
– А я не косорукий. Ведь попал же, попал с первого раза!
– Валим отсюда. И никому ни слова, – сказал старший.
Он остановился, громко свистнув остальной компании. К ним подкатила еще пятерка пацанов:
– Че свистел?
– Сматываемся.
– Гляди – рука! – один из мальчиков подобрал выбеленную временем кость и запустил в ухмылку распятой блудницы.
Череп дернулся и с хрустом отломился. Голова покатилась по бетонным плитам, зияя пустыми глазницами.
– Лови!
– Бей!
– Пасуй!
Мальчики удалились, пиная по голове.