Читать книгу Алгоритм страха - Ноэми Норд - Страница 7

Вот оно, будущее.

Маленькие мальчики. Будущие мужчины. Хозяева мира, где все устроено по заказу сильного пола.

Власть мужчин – власть волосатого самца.

Холодная тень преградила дорогу.

Коротышка, сопливый сатир на полусогнутых.

Мрачное существо.

Он повел носом в мою сторону. Жадные ноздри расширились, вбирая запах. Анализаторы тонко загудели, стараясь расшифровать мой генокод.

Этот пластирон был почему-то особо неотвязный.

– На, получи! – я вытащила баллон с дезодорантом и пустила в настроенный в мою сторону нос шипучую струю.

Всегда ношу с собой этот самодельный распылитель. Уверена, что запах эструса ос и керосина пусть надолго, но парализует его альвеолы..

– Чихай, чихай! На здоровье. А мне пора! Теперь я для тебя никто. Не человек. Ты не сможешь ввести мой генокод в свой пыхтящий от перегрузки анализатор.

Я оттолкнулась ногой от асфальта и собиралась укатить из этого проклятого места, но меня кто-то окликнул:

– Ни с места, непроиндексированный гражданин!

Ах! Сзади еще один страж!

Но какой-то необычный. Сверкает, как фольга для запекания. Смотрит исподлобья и непреклонно:

– Согласно параграфу пять дробь восемьдесят восемь требую остановиться и предъявить радужку.

– Радужку?

Хорошенько оттолкнувшись, я рванула с места, на прощанье предъявила стражу средний палец.

Но пластирон легко догнал, завернул руки за спину, и вот уже над моим плечом застыл инъектор.

Через секунду мне будет больно, очень больно.

Но зато на все плевать.

Жду.

Один щелчок – и едкая капсула парализует сначала плечо, потом сведет шею, и я не смогу сделать ни единого шага, зависну в пространстве, слыша лишь оглушительное биение сердца.

Потом мое искаженное болью лицо ослепит фотовспышка.

Когда начнется трансляция новостей, эту уродливую гримасу протащат крупным планом поперек всех рекламных роликов, и мониторы захлебнутся от радости, что пойман и обезврежен еще один непроиндексированный гражданин.

Детки в прыгалках завопят от ужаса. А правильные мамочки будут тыкать пальцем в рожу окосевшего монстра, приговаривая считалку:

Не люблю пугать младенцев.

Поэтому терплю, слежу за мимикой, закрыла рот, сжала зубы, зажмурила глаза.

Насчет глаз – особое правило. Если во время парализации не зажмуришься, их непременно обгадят мухи. Веки заплывут гноем и покроются кровавыми язвами.

Нет уж, знание – сила. Не открою. Ни за что.

Ну, давай, коли быстрее, не мучь!

Почему страж медлит? Или это новая изощренная пытка? Говорят, страшна не сама боль, а ее ожидание.

Ну, давай, давай!

Сделай это!

Или страж ловит момент, когда я приоткрою глаза или закричу?

Ни за что.

Нет.

Нет.

Нет.

Выстрела не последовало.

Я приоткрыла веки.

Мы стояли вдвоем на пустынной улице.

Я и он.

Беглая преступница и охотник.

Этот пластирон казался очень необычным с виду. Он светился, покрытый никелем и мигающими светодиодами. Но при был начинен самой совершенной технологией.

Такие пластироны – редкость на улицах.

Их физические параметры совершенны. Они при ходьбе не заваливаются на сторону, их голоса, не искаженные сваркой, звучат натурально. При встрече эту модификацию трудно отличить от человека, одетого, например, в антирадиационный костюм.

Технология производства пластиронов никому не известна.

Говорят, их делают из трупов. Ими управляет чувство боли, оно их водит по улицам города надежнее бездушной программы.

Но пластироны, чувствуя боль, сами не умеют сочувствовать.

Может и этот страж – человек внутри?

Нет, глаза у него на вид казались мертвецкими, холодными, отключенными от происходящего, как и биометрические монокли, пристегнутые к груди.

Я словно заглянула в глаза мертвеца.

Правый зрачок расширен до радиуса радужки, другой был жив и мерцал, в нем отражались млечные дуги расклеванных ребер с постамента напротив.

Этот глаз смотрел мимо меня.

Казалось, страж окаменел, глядя на высохший труп какой-то длинноволосой недавно распятой муззии.

Жесткие волосы преступницы мастью пепельного крыла, взлетели над раздолбанным черепом, их рвал ветер, и, казалось, что лицо смотрит куда-то в небо.

Кем была в прошлом эта красавица, и какой пункт правильноверных догм нарушила, уже никто никогда не узнает.

Имена преступников и память о них, обязаны растаять в тумане Вселенной раньше праха их тел.

– Мирисабелла, – услышала я и вздрогнула.

– Мирисабелла? – Я попыталась заглянуть в лицо казненной, запрокинутое высоко вверх.

Враг молчал, как немой.

– Ты сказал «Мирисабелла»? Это не она.

Он не ответил.

– Ты слышишь? Моя мама жива. Я говорила с ней вчера.

Проклятый пластирон молчал.

– Не пугай меня, страж. Вот мой степфон. Я позвоню – и мама ответит.

Телефон откликнулся сразу.

– Алло?

– Мама? С тобой все в порядке?

– Да, дорогая!

– Я так и знала! Ты получила коробку?

– Да, дорогая!

– Целую, мамочка, люблю!

– Да, дорогая!

– Ну, мне пора.

– Да, дорогая!

– Пока, пока!

Я выключила степфон.

Пластирон смотрел на меня как-то слишком грустно.

– Видишь, с моей мамой все в порядке. Молчишь?

Он молчал.

– Правильно. Молчи. Ты не должен разглашать имен казненных. Ты не имеешь права быть с ними знаком. Но, скажи, зачем ты следишь за мной? Ждешь, когда я запущу камень в твою Мирисабеллу? Не дождешься, кем бы она ни была. А почему – знаешь? Скажу по секрету, что я давно присмотрела здесь местечко и жду, когда меня использует какой-нибудь пластитрон с железным колом.

– Не мечтай о невозможном, Ана.

– Вот как? Заговорил! Тебе известно мое имя? Как ты его узнал? Ты не настолько совершенен, чтобы сканировать зрачки на расстоянии. Твоим рецепторам далеко до идеала. Говори, не молчи. Похоже, ты не слишком совершенен, если не можешь ответить ни на один человеческий вопрос.

– Я, наконец, нашел тебя.

– Ты искал меня? Не ты ли тот самый тролль, которому я поклялась вчера кое – что оторвать? Не за этим ли пришел?

– Не задавай много вопросов. Я не тот, кого сам бы убил.

– Так кто же ты? Имена преступников знают только преступники. Ты, наверно, один из них?

– Я слежу за тобой давно. Год назад распознал твой лексический клон.

– Ты ошибся.

– Сначала ты пряталась среди школяров, прилежно зубрящих сунны, потом среди словесной шелухи степфонов, притворялась наивным отроком на побегушках.

– Я другая.

– Траектория твоей хаотичной беготни постепенно выстроилась в круг. А центром его, сама понимаешь, стало место твоего сегодняшнего прозябания, – кривая усмешка перекосила нижнюю часть лица стража. – Я знаю о тебе все.

Мертвый зрачок отразил мой ужас.

– Дай пройти.

Кто поверит криволапому псу, что я та самая, которая десять лет назад благополучно от них ускользнула?

Мой отец увез меня от расправы, спрятал в руинах мертвого города.

Там я выросла.

О, нет, не среди неприкасаемых, как вы их величаете, а среди настоящих людей. Знаете ли вы, что кроме хомячков и пластиронов, в мире остались настоящие люди?

Если в механизме не хватает детали, то он не работает.

Так и человек. Если в мозгах не звенят золотые цепи, он вольное существо.