Читать книгу Бетельгейзе. Военный приключенческий роман в двух частях. Часть 1 - Номен Нескио - Страница 5

Поезд, сообщением Новосибирск – Новый Уренгой, уносил нас на Север. Может на тот момент это был один из самых безрассудных поступков в моей жизни, но именно тогда я абсолютно не думал об этом. Затея с поездкой с каждой минутой становилась всё более увлекательной.

Густая растительность постепенно отступала, заметно менялась природа этого региона России за окном вагона. Пьяные вахтовики существенно разбавляли однообразность нашего пути. Оставив позади Ханты – Мансийский автономный округ, поезд всё дальше и дальше уезжал на Север проходя территорию Ямало – Ненецкого округа, достигнув наконец-то газовой столицы России, города Новый Уренгой. Впереди нас ждал Салехард. Немыслимые расстояния в этой части страны просто поражают своей протяжённостью. Андрей Всеволодович поведал мне свою историю, благо, что время было предостаточно, чтобы осмыслить размах трагедии забытого Богом места Аламай. Мелькали имена, когда-то крепко отложившиеся в детской памяти Андрея Всеволодовича…, Дядя Юха, Капочкин, Пересвет, дядь Коль, Айза, Гера…, все эти люди становились и мне более знакомыми и даже родными по мере приближения к конечному пункту нашего путешествия. Мой спутник как будто забывался, более молчал, подолгу смотрел в окно вагона на пролетающие мимо станции и, казалось, что иногда я вообще для него переставал существовать. Тут я наконец-то вспомнил о том мальчишке:

– Всеволыч, скажи, мне пожалуйста, как было имя того мальчика, твоего друга.

– Лев, Лёва, – ответил А.В., даже не посмотрев в мою сторону как на собеседника, – Зачем тебе?

– Да вот как ты мне тогда рассказал, я теперь постоянно об этом думаю, – ответил я, пытаясь оживить беседу, – А альбом…? Альбом с марками…, ну, где он теперь? Ты забрал его тогда?

– Да понимаешь? Не до альбома тогда было. Не знаю где он. Сгорел наверно, когда интернат подожгли.

В мыслях я возвращался в ту ночь после магазинного знакомства с А.В.: «Лё-ё-ё-ёшка-а-а…, Лё-ё-ёшка-а-а-а…, не уходи, я спасу тебя…», – ну, конечно же, только не Лешка, а Лёвка. Лёвка тогда погиб. Я почти угадал его имя.

В Салехарде мы пересели на пассажирский теплоход «Механик Калашников», который доставил нас до пункта Ныда, а далее до посёлка Дровяной мы шли на лихтере, заплатив капитану «на карман» за нелицензионную перевозку пассажиров. Который любезно просветил, каким образом мы можем добраться до Аламая, перепоручив нас своему знакомому капитану частного судна, который, по его словам, просто горел желанием доставить нас в ту Тьмутаракань.

Посёлок Дровяной встретил нас небольшой бухтой с портом и неповторимой сельской суетой всех северных поселений. Запах моря и рыбы с примесью соляра и железа был неотвратимой частью окружающей среды тех мест. Всё живое, что передвигалось по земле, сопровождалось густыми облаками мошек и комаров, наверно самых злобных и кровожадных из насекомых кровососущих тварей, способных до смерти заесть и человека и животное и всё для того, чтобы насытиться, размножиться и закрепиться на своём месте под солнцем. Люди, вынужденные работать на открытом воздухе, укрывали открытые участки тел за перчатками и противомоскитными сетками и больше походили на фехтовальщиков в своих овальных тёмных масках. Жилой и административный фонд посёлка состоял из старых домиков, бараков и иных построек. Некоторые из них были отреставрированы сайдинговой обшивкой и внутренним убранством из пластика, другие же так и оставались тёмными строениями, явно намекая на то, что ни что не властно над временем. Весь посёлок был окольцован деревянными тротуарами с покосившимися перилами. Автопарк посёлка состоял из гусеничных «газонов» и болотоходов «Треколл» на огромных колёсах, какие показывают на автомобильных шоу, ну и, конечно же, отечественных «УАЗиков» различных модификаций. Для передвижения местное население успешно использовало оленей, запряжённых в нарты и снегоходы. С окончанием навигации Дровяной погружался в зимний анабиоз и без того не слишком торопливая жизнь в посёлке замирала окончательно. Корабли и кораблики местной флотилии вытаскивались на берег, дабы не быть затертыми льдами, чтобы с началом весны и наступившей оттепели быть отремонтированными и покрашенными и вновь пуститься покорять арктические воды. Ну а сама зимняя жизнь на Дровяном светилась огоньками магазинчиков и лавок, а также различных управлений и контор, без которых ну никак не обойтись человеческому обществу. В ночное время подобные Дровяные были сравнимы с не самыми активными областями галактик и вселенной. Всё тот же одинокий свет сообщал о том, что вот и на этом краю земли закипает чайник, идут по телевизору сериалы и футбол, шуршит бумага в местных офисах, неся на себе распоряжения с резолюциями, приказы, указы, докладные, отчёты и прочую писанину.

Но всё же Дровяной…, так что же там?

Приложив немного усилий, мы нашли-таки судно и капитана, мужчину лет около шестидесяти, который нам так и представился: «Капитан». То, что должно было доставить нас к месту назначения, явилось перед нами маломерным холодильным траулером классификационного типа «Балтика». На борту этого судёнышка красовалась надпись «Тортуга». Капитана не слишком интересовала цель нашей поездки, тем более что финансовый вопрос был улажен довольно быстро, соглашением сторон:

– Однако постоять нам придётся суток двое. У нас с двигателем проблема, но это поправимо. А вы можете расположиться в каюте. Ну займите уж себя чем-нибудь, да и скидка в цене думаю вам будет не лишняя. Смотреть, конечно, на Дровяном нечего, но погулять будет не лишним, нам идти долго придётся. Далеко это.

– Скажи, капитан. Где тут можно найти столярную мастерскую? – обратился А.В.

– Так вот, на пирсе прям, если чуть дальше пройти, ориентир во-о-он на ту вышку, там и найдёте, – ответил капитан, указывая рукой направление, – Увидите надпись «СТО… ЯР», вот это и будет мастерская.

– А Стояр…, это что…, такое имя?

– Теперь уже вроде как имя. Просто этот «стояр» уже полгода не может выпилить букву «Л», у него штормом одну букву унесло…. М-да…. А вообще он умелец. Ну если гроб или табуретку сколотить…. Вам что надо-то…, табуретку или…, в общем, найдёте, негде там блудить. А мне некогда, моторист абсолютно не шевелится в работе.

Он что есть силы бросил какую-то тряпку, которую прежде мял в руках, не переставая вытирать их от чего-то тёмного и закричал:

– Сашка-а-а-а, твою ж мать, а…!!!! Ну ты где есть, моё несчастие?

В ответ машинное отделение корабля что-то пробурчало неразборчивое голосом из открытого люка и вскоре явило миру чумазого молодого человека, лет около двадцати пяти, худощавой комплекции, который был мотористом на судне, торжественно произведённым недавно, капитаном «Тортуги» в «старпомы».

– Ты вот, дядя Петя, вечно чем-то недоволен, а я, между прочим, стараюсь, – попробовал оправдаться Сашка, – Я за всю команду отдуваюсь, я и матрос, и кок, всё в одном лице, а благодарности от тебя ни в жизнь не добьешься.

– И даже тогда, когда твои ботинки коснутся пристани, я тебе не дядя Петя, я для тебя капитан или товарищ командир. Заруби это на своём носу. У нас тут флот, а не пансион для разных там проходимцев, и если уж выбрал себе такую профессию, то будь добр соответствуй, постигай все премудрости. Я тебя ремеслу учу и не желаю видеть, чтобы ты, как твои одноклассники….

– Однокурсники они, – чуть слышно поправил Сашка.

– … однокурсники, будь они неладны…, однокурсники, …. Так вот, чтобы ты на мели сидел, а то словно зайцы на островах машут своими лапками, чтобы их стащили. Стыд, да и только…, и кто их только учит? «Апостол» – то, вон…, до сих пор на Тибее «загорает», – абсолютно без зла ворчал капитан уже, кажется, совсем забыв о нашем существовании.

– Да постигаю я, постигаю…, ворчишь только с утра до ночи…. Кстати…, а случись ему написать вывеску «Плотник» и опять с «Л» беда, как есть, получился бы «П… ОТНИК». «Стояр-потник» …. Прикольно…. Анекдот в общем… – вставил очевидно ранее заготовленную шутку Сашка.

Капитан всплеснул руками и по-доброму заворчал:

– Слышь-ка ты, Петросян недоделанный. Ты бы вот со своими шутками повременил бы. А меж тем у этого «потника», руки растут откуда надо, не то, что у некоторых.

– Конечно же «некоторые» это я…?

– А это как хочешь, так и принимай, и нечего тут «обиженку» из себя строить. Марш в трюм, и поторопись в «движком», – ответил капитан.

– Ну-ну, – пробурчал «старпом» и снова скрылся в машинном отделении.

– Я так вам доложу, – зачем-то обратился к нам капитан, дождавшись, покуда Сашка скроется в своем царстве, – Нормальный он парнишка, только вот ветра в голове на десятерых раздать можно. Это я специально его в строгости держу. Будет с него тогда толк, уж можете мне поверить.

Стоит ли описывать ничем не отмеченное наше пребывание в транзитном Дровяном. Вовсе нет, даже рискуя навлечь на себя гнев местных жителей занятых речной деятельностью. Только кажется мне, что не увидят они этих строк. К тому же много ли таких Дровяных пораскидано на всём пространстве страны. Но к вечеру следующего дня к «Тортуге» подъехал грузовой «УАЗик» и с него, на борт корабля мы выгрузили деревянный обелиск со звездой, покрытый черным быстросохнущим лаком, каким покрывают канализационные трубы, что бы они ни ржавели, и фанерный крест такого же цвета.

– Всеволыч, а что крест-то такой скудненький? «Пожалел мастер материала что ли?» – спросил я, осматривая привезённые предметы.

– Я сам хочу крест понести, а вот сил нет у меня. Поэтому попросил полегче, что бы был. Понимаешь? Именно я должен, – ответил мой спутник, – Там с тобой установим. К тому же чтобы местные его на дрова не порубили, ну а на фанерки, надеюсь, не позарятся.

– Ну раз так, тогда, конечно, понятно.

К полудню следующего дня «Тортуга», взбив гребными винтами воду, отошла от причала Дровяного и, войдя в устье реки, которую все называли почему-то Сова, направилась дальше на Север, оставив позади себя последний форпост цивилизации в этом регионе. Большой чёрный крест бы надёжно закреплён на палубе «Тортуги» и придавал некую торжественность нашему предприятию. Капитан умело вывел корабль из порта, он, очевидно, очень гордился им. Душная каюта, в которой постоянно воняло соляром, часто выгоняла нас на палубу, и мы подолгу обозревали проплывающие мимо окрестности. Пустынные берега, то песчаные, то каменистые, поросшие кустарниками, проплывали мимо, иногда пустота оживала появлением, то больших зайцев, то лисиц. Необычно было видеть диких зверей в их естественной среде. Два раза за весь путь мы встретили стойбище рыбацких чумов ненцев, где кипела по-своему насыщенная жизнь, бегали по берегу ребятишки, сушились сети, на импровизированных, довольно высоких «козлах», чтобы ни стать добычей зверей, сушилась рыба, горели костры, дымилось смоляное варево для покрытия лодок. Я не мог себе представить какая же сила должна повлиять на то, чтобы вот в этой местности, когда-нибудь засветились огни города, появились и ожили улицы, наполненные сигналами машин, воем сирен и движением людей, замелькала бы реклама, зазывающая в ночные клубы или кинотеатры. Ну а пока, полное, безраздельное царство диких зверей и тишины, нарушаемой течением реки и шумом ветра. Вся эта девственность казалась незыблемой, на века, очевидно, до тех пор, пока не остынет Солнце.

– Скажи, капитан, а что сейчас там, на Аламае? – обратился я к нашему капитану, поднявшись в рубку с его разрешения.

– Ну как что…? Да ничего там нет. Раньше это ж фактория была, вроде как поселение, даже рыбозаготовочный пункт и первичная обработка были, мясо оленье и шкуры заготавливали, но это всё до войны, люди жили, а сейчас…, сейчас какой был лес, так что не сгорело или сгнило, давно уж растащили. Там же постройки были, бараки…, а тут лес, он дороже золота. Но есть балок для охотников, единственное пристанище. И там можно значит остановиться, всё лучше, чем в палатке или на голой земле сидеть. Находятся еще экстремалы поохотиться и на рыбалку посидеть, а вот еще нырять…, как это называется? – спросил капитан, соорудив из ладоней рук маску для подводного плавания.

– Дайвинг, – улыбнувшись, ответил я.

Вот-во-о-от…. Дарвинг этот…, придумают же себе развлечения на свою голову, будь он неладен. Приезжают, но очень редко коли уж занесёт нелёгкая. Я даже как-то туда иностранцев катал, не спорю, хорошо заплатили, американцы были, им вот чё не скажешь, так ржут во весь рот. Одним словом, забавные ребята. Грузили их потом, правда после такой рыбалки и этого…, как его…, дарвинга… вот, на «Тортугу» как неодушевлённый груз, они же так как наши пить-то не приучены и им нашего туризма пока не осилить. Ихний коктейль против нашего «ерша» так себе, компот, одним словом. Это ж надо додуматься соду в…, как ее…, во вхиску (прим. Виски) насыпать. Про их пойла мне переводчик рассказывал. Чудно у них всё там в Америке, а всё же к нашим природам тянутся. Наверно от того, что ту соду никто не покупает и ложками её жрать тоже не станешь, а так, пьяному человеку можно впарить что хочешь и к убеждению он податлив, опять же заплатит хорошо. Капиталисты, одним словом. Я по себе знаю, пил раньше прямо запоем, а потом чуть не замёрз, в метель понесло меня и заблудился, ладно что ненцы подобрали и после того, в момент вся охота пропала, даже пиво не пью. Тут такие места, что любая оплошность может дорого обойтись, или замёрзнешь, утонешь или в лебёдку затянет, а могут и звери напасть, мы тут словно беззащитные младенцы. Теперь все эти пьянки…, это не моё.

Он еще долго рассказывал разные истории о «мёртвой» жизни Аламая, к тому же местные шаманы избрали это место для своих обрядов, считая его сакральным, привлекая, а иногда и отпугивая проходящие мимо суда, кострами и танцами. Аламай не сдавался, он как убитый солдат впился окоченевшими пальцами, ломая ногти, в эту землю не желая быть забытым и брошенным. Аламай потерял навсегда свой прежний облик поселения, до последнего согревая людей досками, которые так успешно были разобраны местными жителями, в котором люди переживали суровые зимы и лихие годы войны. Но, сопротивляясь забвению, навсегда остались души тех, кто жил или погиб тут. Да и как было бы поступить иначе? Из-за труднодоступности, это место оказалось совсем неизбалованным патриотическими визитами.

– А я так скажу…. Э-э-э-х…, не очень-то я любитель сюда ходить, – просочился сквозь мои размышления несмолкающий голос капитана, – Не нравится мне это место, гиблое оно какое-то, неуютное. Так что стараюсь там не задерживаться, увез-привёз и отвалил…. А этот старик…, с крестом чего собрался делать? Родственники на Аламае жили наверно или он поп? Так вроде там и могил-то нет, – обратился ко мне он, указывая на А.В.

– Он жил там когда-то, – негромко ответил я, – Так еще тёмная история с немецкой лодкой. В общем, не спрашивай его. И так видишь, как переживает, я сам за него опасаюсь, как бы здоровье не подвело.

– Про лодку тоже слышал. А ещё вроде как у ненцев даже немецкие пуговицы с «форменки» находили и ещё какое-то барахло. Вот ведь было же время такое, не приведи Господь. Хотя, даже не знаю, верить или нет.

Тяжёлые капли начинающегося дождя легли на стёкла иллюминаторов «Тортуги». Дождевые тучи, казалось, висели над самой мачтой корабля, не предвещая ничего хорошего. А.В. стоял на носу судна и, не отрываясь, смотрел вперёд.

– Ты знаешь? Вот что…, пожалуй, вынеси-ка ему дождевик, а то погода портится, не случиться бы шторму, только этого нам не хватало для полного счастья.

Немного подумав, капитан повернул переговорную трубу и прокричал:

– Старпом, что с метео?

– Бу-бу-бу…, бу синоптик, – раздалось в ответ.

Капитан в сердцах махнул рукой, но через минуту в рубке появился сам «старпом» – Сашка с куском батона в руке:

– Так, товарищ капитан, я ж «движку» чинил, ты мне даже в баню не дал сходить. А с метео не успел, мы отошли сразу. Если по нашему барометру, то давление падает….

– Вон, полюбуйся какая, на небесах парилка разворачивается, будет тебе скоро баня, – проворчал капитан, – Так иди уже, занимайся своими делами, я вижу их у тебя много.

Я взял предложенный плащ и, спустившись из рубки на палубу, подошёл к А.В., и осторожно набросил на плечи.

– Всеволыч, ты бы вот запахнулся что ли. Да и вообще лучше в каюту спуститься, видишь, погода портится.

– Спасибо, Олег, – негромко ответил А.В., кивнув головой, – Я постою еще немного, – и застегнул плащ, надев капюшон, остался стоять на месте, – Ты иди, пожалуйста, мне одному тут хочется остаться. За меня не переживай, со мной всё в порядке. Иди с Богом.

Я снова поднялся в рубку. Капитан понял всё.

– Если еще балл прибавится на воде, я вынужден буду отправить вас в каюту. Так что следи за саксаулом, как бы он за борт не отправился, волна смоет, и глазом не успеешь моргнуть. Нет, ну ты смотри-ка…, а…, всё же хорошо было с погодой и вот нате вам…, здрасьте! – бурчал под нос сам себе капитан.

Я хотел было поправить капитана с «саксаулом», но потом понял, что сказал он это не со зла, просто перепутал понятия.

Налетевший ветер заметно раскачивал наш кораблик, положение усложнялось еще и тем, что он был пуст. Капитан, взяв в руки микрофон громкоговорителя, заорал в него:

– Пассажир…, эй там…, на палубе…, говорит капитан, давай в трюм спускайся!

А.В. держась за поручни, спустился с палубы и тут на нас буквально обрушился дождь. Подвижный круглый иллюминатор закрутился с бешеной скоростью, отбрасывая своей центробежной силой потоки воды, позволяя хоть как-то видеть вперёд. Я всё ещё оставался в рубке, забившись в угол, чтобы ни мешать капитану.

– Северя-я-як…, идёт…, но это несколько лучше, чем Юго – Запад, – сам себе проговорил капитан, крепче сжимая трясущийся штурвал «Тортуги», которая шла, разрезая волны и сопротивляясь внезапно налетевшему ветру, – Ничего-о-о…, прорвемся…, давай, выноси нас из этой задницы. И спрятаться-то негде, эка незадача. Ни чё-ё-ё-ё…, эт мы еще посмотрим кто кого…, не в первый раз. Эх, жаль пустые мы, вот и болтаемся тут…. Сашка!!! – заорал капитан в переговорную трубу своему помощнику, – Задраивайся на хрен и на связи будь. Вахта твоя пока переносится в трюм. Попробуем, может в протоку зайти удастся, да боюсь, если боком повернемся, опрокинет нас. Были бы с грузом…, так это ж другой «коленкор».

Вдруг сильный удар о правый борт корабля заставил вздрогнуть и меня и капитана.

– Что это такое?

Капитан пристально всматривался сквозь дождевую завесу пытаясь рассмотреть источник удара.

– А-а-а-а…, это «топляк», всё нормально. Лишь бы не пробил или не порвал борт.

– «Топляк» …, что это?

– Да вон он…, полюбуйся. Это бревно, по всему видно с лихтера свалилось, да на берегу лежало, и подобрать никто не успел, а теперь вот волнами смыло и болтается тут. В общем, крепят груз, как попало вот такие нерадивые «Сашки», а потом теряют. Бывает такое, что и говорить. Сашка…, осмотри трюм!!! А то мы тут торпедировались «топляком». Хотя молодец мой помощник, но я его не балую, мал он ещё наградами блестеть.

Снаружи потемнело.

– Ты вот что, давай-ка, тоже вниз спускайся, там может твоя помощь понадобится, – обратился капитан ко мне, – и я, цепляясь за поручни, спустился в каюту. Помощник, запустив меня, задраил за мной дверь.

– Сашка, слушай мою команду, – заорал капитан в переговорную трубу, – Скоро подходящая протока будет, слева по курсу, я заведу туда «Тортугу», как скомандую, так все на правый борт наваливайтесь. Весь груз, какой есть перетащите так же к правому борту.

– Да, капитан, будет исполнено, – ответил Сашка и, оглядев «свой экипаж», произнёс, – Какой груз…? Тут пара сумок всего. Груз…, блин нашёл.

– Я все слышу, раздался из трубы голос капитана, – Что за обсуждения могут быть?

Сашка заткнул трубу рукой и сжал губы. Но посмотрев на нас виноватым взглядом, скомандовал:

– Так…, всем приготовиться к повороту. Ждём сигнала капитана.

Ожидание продлилось ещё около часа.

– Приготовиться…! Ребята…!!! Навались, поворачиваем!!! – проорала труба.

Мы кинулись к правому борту, повисая на чём только можно. Судно начало крениться. Слева, через прохудившийся уплотнитель иллюминатора просочилась вода. «Тортуга» зачерпнула воду своим левым бортом.

– Эй, в трюме. Держать крен!!! Держа-а-а-ать…, тут нельзя тонуть, мы не выплывем!!! – опять командовала труба.

Но что было еще нам делать кроме как пытаться удержаться на наклонившемся правом борту. Всевозможные предметы, лежавшие на каютном столике, повалились на пол. В иллюминаторах правого борта, сквозь стену из дождя, было видно лишь тёмное от тяжёлых туч небо. В трюме стоял неимоверный гул от ветра, гуляющего по вентиляционным трубам.

– Давайте…, одновременно…. И раз, и раз…, – скомандовал Сашка, и мы стали одновременно толкать телами в борт корабля, помогая противостоять стихии. Казалось, что мы поворачиваем очень долго, скребя обо что-то бортом и днищем, треща переборками, но «Тортуга» справилась и вскоре выровнялась, погасив опасный крен. Тяжело дыша, мы опустились на пол и, взирая друг на друга, как по команде рассмеялись, крикнув не сговариваясь:

– Да-а-а! – победно вскинув руки вверх.

А.В. смотрел на нас как на маленьких мальчишек, победивших в «Царь – горе» и улыбался.

– Старпом в рубку! Остальным спасибо! Всем отдыхать, – оповестила труба, но мы еще некоторое время находились на своих местах, не веря, что опасность позади.

– Ну…, и чё замерли…? «Фине де атто прима (итал. Конец первого акта), – важно произнёс «старпом» Сашка, переводя дух, и авторитетно начал рассказывать историю, – Это что…». Я как-то на Новом…, ну и капитан тоже со мной…, так вот, как-то на Новом Порту попали…

– Сашка, да где тебя носит, живо в рубку, а прежде давай-ка в дизельную, и глянь чё там и как, – заревела труба, не предвещая для «авторитетного старпома» ничего хорошего.

Сашка пулей вылетел из кубрика.

Еще около двух часов «Тортуга» боролась с природой, оказавшись между двух стихий. Судно шло по-быстрому и сильному течению реки и на встречу, не менее сильному северному ветру, покуда капитан ловким манёвром не завёл нас в протоку, где мы укрывшись за небольшой сопкой, могли перевести дух. Поднявшийся шторм буйствовал, но теперь мы были для него несколько недоступны. Такое явление было не редкостью в этих местах, тем более что сказывалась близость к морю. Полярный день был еще силён и не желал сдавать свои позиции, поэтому ближе к полуночи, когда шторм стих, было всё еще светло. Как же крепко спалось после всего пережитого за этот день, даже не смотря на солярный запах в трюме, под мерное покачивание «Тортуги». Так прошла ночь. Утро встретило нас ярким солнцем и наступающей осенней прохладой. Тундра была готова к осени, расписав себя необыкновенными цветами. Природа готовилась к своим пышным похоронам, впереди будет долгая зима. Так было всегда, начиная от сотворения мира. Капитан с помощником осмотрели судно и, по-видимому, остались довольными, а нам, позволив некоторое время погулять по песчаному берегу протоки. Было тихо, стихия как будто отступила, сдалась, а может просто затаилась, готовя новые сюрпризы или испытания.

– Капитан, позволь мне повести «Тортугу», – обратился Сашка к хозяину судна.

– Да? – с некоторым недоверием спросил капитан, при этом оглядев Сашку с головы до ног, он посмотрел на своего помощника так, как будто тот был чем-то вроде таракана или жука, тем не менее, решение капитана было неожиданным, – Доложи-ка мне, любезный, что такое «Поворот оверштаг»?

– Поворот оверштаг – это поворот судна на новый галс против ветра, при котором нос судна пересекает линию ветра…, только мне зачем? Это же для парусного флота необходимо, – выпалил Сашка, подкрепляя свой ответ жестами рук.

– Твоё дело не рассуждать, а исполнять, но ответ верный. Хвалю. Ну давай-давай…, корабль твой, но смотри не заведи нас на мель. Слушай только мои команды, – сказал капитан, улыбка на мгновение мелькнула на его лице, тут же слетев, уступила место суровому выражению, к которому так привык Сашка.

Сашка занял место за штурвалом.

– Готов? – спросил капитан.

Сашка махнул головой.

– Тогда обе машины, «Малый вперёд»! Курс на бакен правым бортом.

«Бук-бук-бук» зарычала дизелями «Тортуга» и, затянув местность сизым дымом, двинулась вперёд к месту, где протока была более широка и шла в разлив, чтобы развернуть кораблик. Сашка от счастья так и остался стоять с открытым ртом, от чего из уголка рта даже побежала струйка слюны, после того как капитан неожиданно и для себя разрешил повести корабль в таком неудобном месте и уж тем более совершить манёвр разворота.

Капитан некоторое время наблюдал за своим молодым помощником и после, очевидно не выдержав такой неподобающей картины, скомандовал:

– Эй там, на мостике! Рулевому…! Закрыть свою пасть!!! А то за флот стыдно!

Сашка вздрогнул и, сообразив в чём дело, выполнил команду, утерев слюну, немного смущаясь нелепой оплошности, которая несколько испортила его установившийся статус.

– Обе машины стоп!!! Левая, малый назад, правая, малый вперёд!!! Лево руля!!! Разворот!

Через два часа «Тортуга» вышла из протоки, весело побежав по успокоившейся глади Совы сверкая мокрыми бортами. Свежий ветер с близкого моря разбавлял солнечные лучи пытавшиеся согреть воздух, подобные контрастные ванны приносили невероятные впечатления. Лицо то нагревалось, то тут же обжигалось колючими потоками северного ветра. Но, несмотря на появившееся солнце, тёмная, почти чёрного цвета вода в реке не делалась приветливей, давая понять, что не по вкусу ей вторжение судна с гребными винтами. Очевидно, что эта местная река принимала только чуть слышный всплеск вёсел и неторопливое скольжение деревянной лодки.

– На Алама-а-ай…!!! – неожиданно для себя заорал я, встав ногами на носовое ограждение корабля. Впечатлительно развевались флаги на мачте и корме. Кружили огромные чайки-халеи. И я поймал себя на мысли что в своём возрасте далеко за сорок, я радуюсь, как мальчишка бесподобным впечатлениям от внезапно свалившегося путешествия. И где-то в глубине души мне хотелось ещё раз пережить какой-нибудь шторм, тем не менее, заранее приглядев себе спасательный круг. Я, в некотором смысле вот сейчас испытывал эйфорию. Я был счастлив как мальчишка.

– Юнга, на камбуз! Приготовить всей команде по порции рома…, в виде горячего чая! – весело прохрипел динамик громкоговорителя голосом Сашки, который вскоре сменился музыкой из советских фильмов, так динамично вписавшихся в обстановку. В этот момент я почувствовал себя матросом команды «Тортуги», потому что это обращение было ко мне, и отправился в трюм исполнять приказание. Из рубки на меня смотрело «суровое» лицо Сашки, на котором была капитанская фуражка, было видно, что его просто распирало от гордости.

– Эй на мостике!!! Слушай мою команду!!! Полный вперёд, обе машины! Так держать!!! – скомандовал капитан бодрым голосом, – Скоро должны быть на месте…. Ох не люблю я этот Аламай. Нехорошее там место.