Читать книгу Северное сияние - Нора Робертс - Страница 8

Он был в пути, когда повалил снег. Крупными мягкими хлопьями, не тая́щими в себе никакой угрозы. Напротив, снежные хлопья показались ему изумительно красивыми. Напомнили снегопады его детства, когда снег шел всю ночь и все утро, так что, посмотрев в окно, можно было радоваться: в школу не идти!

Воспоминание вызвало улыбку. Вот были времена – снег воспринимался не как неудобство и не как осложнение, а как большая удача. Может, так и надо?

Смотреть вокруг себя, видеть бескрайние снежные равнины и взвешивать открывающиеся возможности. Он уже учится ходить на снегоступах, может, и лыжи освоит? Беговые лыжи – это, пожалуй, интересно. Кроме того, за последние месяцы он слишком отощал. Регулярные физические упражнения, да еще на свежем воздухе, в сочетании с исправно ожидающей его горячей пищей помогут вернуть форму.

Купит себе обмундирование и начнет гонять по округе. Хоть развлечется немного. И природу увидит не из окна машины, а вживую.

Нейт притормозил. Слева от него группа оленей пробиралась меж деревьями. На фоне белоснежных сугробов их шкуры казались совсем темными.

«Для городского человека это совершенно новый мир», – подумал Нейт. Весь его сельский опыт до сих пор исчерпывался двумя летними походами в Западном Мэриленде.

Нейт поставил машину перед участком, включил обогреватель двигателя и стал смотреть, как Отто с Питером натягивают вдоль тротуара толстый шнур на уровне пояса. Нейт натянул рукавицы и пошел помогать.

– Что затеваем?

– Ориентир. – Отто закрутил веревку вокруг фонарного столба.

– Для чего?

– В белую мглу[4] в метре от крыльца заблудишься.

– Не думал, что все так страшно. – Нейт посмотрел на улицу и потому не заметил, как его заместители переглянулись. – Много снега обещают?

– Да уж фута четыре точно навалит.

– Разыгрываешь! – Нейт повернулся.

– Ветер крепчает, так что сугробы раза в два-три точно вырастут. – Отто с явным удовольствием просвещал начальника. – Это тебе не Большая земля.

Нейт вспомнил о Балтиморе, где пятнадцать сантиметров снежного покрова парализовали бы город.

– Надо убрать машины с улицы и проверить готовность снегоочистительной техники.

– Машины у нас обычно не трогают, – возразил Питер. – Потом откапывают.

Нейт вспомнил поговорку о чужом монастыре и покачал головой. Ему платят за установление порядка – стало быть, он его установит.

– Уберите машины с улицы. Через час все, что останутся, будут отбуксированы. Аляска или Большая земля – неважно, главное, что ожидается сильный снегопад. Пока погода не наладится, объявляю круглосуточное дежурство без выходных. Участок без рации не покидать. Как обычно поступают с живущими за городом?

Отто потер подбородок:

– Никаких правил не существует.

– Попросим Пич связаться с каждым по списку. И приготовим жилье для всех, кто захочет переждать буран в городе.

На этот раз он заметил, как они переглянулись. Питер улыбнулся.

– В город никто не поедет.

– Может быть. Но мы должны дать людям возможность выбора. – Он подумал о Мег. Десять километров от города, отрезанная от внешнего мира. Она, конечно, с места не сдвинется, это он уже понял. – Сколько у нас этого шнура?

– Хватит. Вокруг домов все сами натягивают.

– Надо проверить. – Он вошел в участок, чтобы дать поручение Пич.

На налаживание процесса ушел час, после чего десять минут он уделил Кэрри Хоубейкер и ее цифровой камере. В противоположность мужу она оказалась живой и энергичной и жестом попросила его заниматься своими делами, чтобы кадр получился естественным.

Он перестал обращать на нее внимание и продолжил обсуждать с Пич противобуранные мероприятия. Выяснять, что вышло из его интервью с Максом, у него не было ни времени, ни желания.

– Со всеми связалась? – спросил он у Пич, имея в виду окрестных жителей.

– Двенадцать человек еще.

– Кто-нибудь изъявил желание приехать?

– Пока нет. – Она поставила в списке очередную галочку. – Люди живут за городом потому, что им там нравится, Нейт.

Он кивнул.

– Все равно обзвони. А потом отправляйся домой и доложишь, когда приедешь.

Она расплылась в улыбке.

– Ты прямо как наседка.

– Общественная безопасность – это моя работа.

– И вроде повеселел. – Она взяла в руки карандаш и ткнула в его сторону: – Приятно посмотреть.

– Метель меня встряхнула.

Нейт поднял голову и с удивлением увидел, как в дверь входит Хопп. Разве в снежную бурю горожане не сидят по домам?

Хопп тряхнула головой.

– Ну и валит! Говорят, шеф, ты распорядился машины с улиц убрать?

– Скоро пустим по главным улицам снегоуборщик.

– Одним разом тут не обойтись.

– Надо думать.

Она кивнула.

– Есть минутка?

– Ну, если только минутка… – Он жестом пригласил ее в кабинет. – Вам надо спешить домой, мэр. Если, как говорят, навалит четыре фута, вас по самые подмышки засыплет.

– Я хоть и маленькая, но крепкая, а если сидеть в буран дома, я делаюсь раздражительной. Сейчас январь, Игнейшус. Снегопад – обычное явление.

– Все равно, температура минус пятнадцать, темень кромешная, и снега уже порядком насыпало, с фут, наверное – и это при ветре в тридцать пять узлов.

– Я смотрю, ты в курсе событий.

– Объявляли по местному радио. – Он показал на приемник. – Обещают вещать круглосуточно, пока метель не утихнет.

– Как всегда. Кстати, о газете…

– Я дал интервью. И Кэрри сделала снимки.

– Все еще злишься? – Она покачала головой. – Город впервые за все время обзавелся шефом полиции, причем не из своих. Это же такое событие, Игнейшус!

– Не стану спорить.

– И надо тебе было столько времени бегать от Макса?! Ну, да ладно. Я положила этому конец, хотя сделала это не слишком деликатно. Прошу меня извинить.

– Принимается.

Она протянула руку и с изумлением почувствовала сердечное ответное рукопожатие.

– Езжайте домой, Хопп.

– И ты тоже.

– Я не могу. Сперва мне нужно осуществить мечту моего детства – проехаться на снегоуборщике.

С каждым вдохом он словно набирал в грудь ледяные иголки. Такие же иголки лезли в глаза, несмотря на защитные очки. Закутанный в несколько слоев одежды, он все равно окоченел.

Ощущение полной нереальности происходящего – бушующий ветер, грохот снегоуборщика, стена снега, которую никакие фары пробить не в состоянии. То и дело их луч скользит по чьему-то окну, но весь мир сейчас сузился до полоски света перед ярко-желтым лезвием бульдозера.

Разговаривать он не пытался. Вряд ли Бинг захочет вести беседу, да в таком шуме это и невозможно.

Надо признать, Бинг Карловски управлял своей техникой с точностью и аккуратностью хирурга. Нейт ожидал увидеть грубую, скорее черновую, работу – в соответствии с условиями. Но Бинг уверенно сгребал снег в заранее определенные места, расчищал обочины и узкие проезды, и все это – на такой скорости, что у Нейта душа уходила в пятки.

Он не сомневался, Бинг был бы только рад услышать его испуганные вопли, поэтому крепко стиснул зубы, чтобы ни один предательский звук не вырвался.

После очередного круга Бинг достал из-под сиденья коричневую бутылку и от души хлебнул. От резкого запаха у Нейта заслезились глаза.

Поскольку они остановились перед растущей снежной горой, Нейт решил позволить себе небольшую ремарку:

– Я слышал, алкоголь снижает температуру тела! – прокричал он.

– Дешевая пропаганда. – В доказательство Бинг сделал еще один глоток.

Нейт решил не спорить. В темноте, без свидетелей… Да Бинг с огромным удовольствием оставит его коченеть в этой горе снега, особенно учитывая семидесятифунтовую разницу в весе. Тема запрета на наличие в транспортном средстве распечатанной бутылки и на употребление спиртного за рулем тоже не поднималась.

Бинг повел могучими плечами. Только глаза его сверкали в узкой щелке между плотной вязаной шапкой и шарфом.

– Убедись! – Он протянул бутыль Нейту.

Говорить о том, что он не большой любитель спиртного, было неуместно. Нейт решил, что благоразумнее – и вежливее – принять угощение. Он глотнул – и внутренности обожгло таким огнем, что ему показалось, от горла и желудка остались одни угли.

– Матерь божья…

У него перехватило дыхание, а когда он опять смог вдохнуть, легкие наполнились не льдинками, а искрами пламени. Сквозь звон в ушах он услышал смех. Если только это был не дикий вой какого-то злобного волчины исполинских размеров.

– Это что еще за гадость? – Он продолжал хрипеть, а слезы катились из глаз и замерзали на щеках. – Аккумуляторная кислота? Адский огонь в жидком виде?

Бинг забрал у него бутылку, глотнул еще раз и завинтил крышку.

– Виски по фирменному рецепту.

– Ну и ну!

– Мужик, который не умеет пить виски, – не мужик.

– Если это для тебя критерий, я согласен считаться бабой.

– Сейчас отвезу тебя домой, барышня. На сегодня хватит.

Вокруг глаз у Бинга собрались морщинки, обозначающие улыбку. Он включил задний ход и развернулся.

– Поставил двадцатку, что ты тут и месяца не продержишься.

Нейт не двигался. Глотка горела огнем, глаза щипало, а ноги казались двумя ледяными глыбами, хотя и были в двух парах термоносков и сапогах.

– Кто тотализатором заведует?

– Тощий Джим, бармен из «Приюта».

Нейт кивнул.

Он не знал, каким образом Бинг ориентируется, но этот человек вполне мог бы стать проводником у Магеллана. Он снайперски провел машину сквозь пургу и остановил точно перед «Приютом странника».

Нейт спрыгнул. Снег на тротуаре почти доходил до колен, а ветер безжалостно швырял в лицо колючие горсти. Нейт нащупал веревку и не без труда добрался до дверей.

Внутри стояла такая жара, что сделалось больно. Вместо гула в ушах зазвучал Клинт Блэк из музыкального автомата. За стойкой и в зале сидело человек двенадцать, они ели, пили и разговаривали так, словно за стеной и не бушевал гнев господень.

«Лунатики, – подумал он. – Все до единого».

Захотелось кофе – обжигающего – и мяса с кровью. Он и сырым бы его съел.

Ему что-то кричали, он покивал в ответ и продолжал негнущимися пальцами сражаться с пряжками и «молниями». Подоспела Чарлин.

– Ах ты, бедолага! Закоченел небось? Давай помогу.

– Я уже. Я сам.

– Да ладно, пальцы-то не слушаются.

Как странно, нереально – мать женщины, с которой он сегодня спал, будет снимать с него запорошенную снегом аляску.

– Я сам, Чарлин. Мне бы лучше кофейку. Спасибо.

– Сейчас принесу, лично. – Она потрепала его по холодной щеке. – А ты садись.

Оставшись наконец в брюках и рубашке, он проковылял к бару. Достал бумажник и сделал знак человеку по имени Тощий Джим.

– Держи сотенную, – громко объявил он. – Моя ставка. Ставлю на то, что не уеду.

Убрав бумажник, он подсел к Джону.

– Добрый вечер, Профессор.

– Добрый вечер, шеф.

Нейт изогнулся, чтобы прочесть название сегодняшней книжки.

– «Консервный ряд»[5]. Хорошая вещь. Спасибо, Чарлин.

– Не за что. – Она поставила перед ним кофе. – Сегодня у нас отличное жаркое. Мигом согреешься. А то гляди, я тебя согрею.

– Согласен на жаркое. Если кто-то решит остаться на ночь, номеров хватит?

– У нас в «Приюте» места всем хватает. Сейчас подам жаркое.

Нейт крутанулся на табурете и обвел взглядом присутствующих. Все лица были знакомы. Завсегдатаи. Он их тут каждый вечер встречает. Бильярдистов он не видел, но голоса тоже узнал. Братья Мэки.

– Будут такие, кто напьется, но все равно станет рваться домой? – спросил он Джона.

– Мэки могут, но Чарлин их отговорит. Основная масса через час разбредется, а самые стойкие могут и до утра досидеть.

– Себя к кому причисляешь?

– От тебя будет зависеть. – Джон поднял свой стакан.

– В каком смысле?

– Если примешь предложение Чарлин, я отправлюсь к себе в одиночестве. Если нет – то к ней.

– Мне бы, главное, поесть.

– Значит, сегодня я ночую у нее.

– Джон, а тебя это не трогает?

Профессор уставился на свой стакан.

– Если бы и трогало, это мало что изменит. Такой уж она человек. Романтики говорят: любимых не выбирают. Я с этим не согласен. Все мы выбираем. Я выбрал такую.

Чарлин принесла жаркое, корзинку с хлебом и большой кусок яблочного пирога.

– В эдакую погоду после работы мужчину нужно как следует накормить. Налетай, Нейт.

– Непременно. От Мег что-нибудь слышно?

Чарлин заморгала, словно вопрос прозвучал на иностранном языке.

– Нет. А что?

– Да я думал, вы общаетесь. – Жаркое было горячим, и он начал с хлеба. – Как она там в такую погоду, интересно?

– Мег знает, чего хочет. Ей никто не нужен. Ни мужчина, ни мать.

Она ушла в кухню и громко хлопнула дверью.

– На любимую мозоль, – прокомментировал Нейт.

– Это еще что… Вот если решит, что тебя больше интересует дочь…

– Мне очень жаль, но так оно и есть. – Он попробовал жаркого. Картошка, морковь, бобы, лук и жестковатое, похожее на дичь, мясо – уж точно не говядина.

Еда согрела изнутри, заставила забыть о морозе.

– Это что за мясо?

– Лось, кажется.

Нейт помешал жаркое, зачерпнул еще.

– Лось так лось.

Снег шел всю ночь, а он спал как убитый. Утром ветер все еще громко завывал, бил в окна снегом.

Света не было, пришлось зажечь свечи. Он тут же вспомнил о Мег.

Оделся, с сомнением посмотрел на телефон. Тоже, наверное, не работает. Кроме того, нельзя же звонить женщине в половине седьмого утра только потому, что накануне делил с ней постель. Не стоит о ней беспокоиться. Она в этих краях с рождения. Сидит себе в доме. С собаками и запасом дров.

И все же он волновался. Он спустился вниз, светя себе фонариком.

Впервые в ресторане не оказалось людей. Столы чисто вытерты, стойка бара – тоже. Судя по отсутствию запаха, кофе еще не варился и бекон не жарился. Не слышно обычных для утренних часов голосов. Нет и мальчика, с улыбкой поднимающего лицо ему навстречу.

Только темень, завывание ветра и… храп. Он пошел на звук. Луч фонарика выхватил из темноты братьев Мэки. Они лежали «валетом» на бильярдном столе, укрывшись одеялом, и дружно храпели.

Нейт прошел на кухню и не без труда отыскал булку. Оделся, сунул булку в карман и потянул на себя дверь.

Ветер чуть не сбил с ног. Невероятной силы ветер, швыряющий горсти колючего снега в глаза, в рот, в нос. Он с трудом сошел с крыльца.

От фонаря почти не было толку, но Нейт все же направил луч вперед и отыскал шнур-поводырь. Запихнул фонарь в карман, обеими руками ухватился за веревку и, подтягиваясь, стал продвигаться шаг за шагом.

На тротуаре снег лежал выше колен. Мелькнула мысль: чем от переохлаждения, скорее от удушья погибнешь, если в сугроб провалишься.

Он все же осилил небольшое расстояние до проезжей части, где благодаря бульдозеру Бинга – и его фирменному виски – снег лежал не выше щиколоток. Главное – не попасть в наметенный за ночь сугроб.

Придется вслепую перейти улицу и как-то добраться до участка. Он закрыл глаза, мысленно представил расположение улиц и домов. Потом втянул голову в плечи, выпустил из рук шнур, достал фонарь и тронулся в путь.

С таким же успехом он мог находиться в безлюдной глуши, а не в городе с асфальтовыми улицами и тротуарами, чье население сейчас поголовно укрылось за каменными и бревенчатыми стенами. Ветер гудел в ушах и норовил отбросить его назад, но он упорно двигался вперед.

Нейт сказал себе: люди частенько гибнут при переходе улицы. Жизнь полна опасностей и неприятных сюрпризов. Случается, выйдут двое из бара, а одного потом находят в кювете с ножом под ребрами.

Какой-нибудь идиот может запросто выйти на улицу в пургу, попытаться перейти улицу и, заблудившись, окоченеть на морозе в каких-нибудь трех футах от жилья.

Нейт споткнулся и чуть не упал. Представив себе расположение дороги и тротуара, Нейт, как слепой, выставил руки вперед и нашел веревку.

Перебирая трос руками, он дошел до пересечения с другой веревкой, повернул в нужную сторону и наконец добрался до входа в участок.

Недоумевая, зачем ему понадобилось накануне запирать дверь на ключ, он достал ключи, посветил фонарем на замочную скважину. Открыл дверь, вошел, отряхнулся от снега, но раздеваться не стал. Как он и подозревал, участок промерз насквозь. Настолько, что окна изнутри покрылись морозным узором.

Кто-то – более предусмотрительный, чем он, – оставил у печки вязанку дров. Нейт развел огонь и долго грел перед ним руки, даже не снимая рукавиц. Когда дыхание восстановилось, он закрыл печку, взял свечи, фонарь и попробовал заняться делом.

Отыскал радиоприемник, работающий на батарейках, настроил на местную станцию. Как и было обещано, вещание велось без перерыва, и кто-то с сомнительным чувством юмора завел «Бич Бойз». Под стать погоде!

Нейт сидел за своим столом, слушая одним ухом радиопередачу, другим – рацию на столе у Пич, и, горюя об отсутствующем кофе, жевал свою булку.

В половине девятого он все еще был в участке один. Сочтя, что время подходящее, сел за коротковолновый передатчик. Пич уже учила его с ним обращаться, теперь надо было попробовать себя в деле.

– Полицейский участок вызывает… – Он назвал позывной Мег. – Мег, ты меня слышишь? – Из приемника лился треск, шум, какой-то скрип. – Полицейский участок вызывает… Ну же, давай.

– Слышу вас, полицейский участок. А есть ли у тебя лицензия на пользование этим каналом, Бэрк? Прием.

Он понимал, это смешно, но при звуке ее голоса испытал большое облегчение. И радость.

– Я шеф полиции. Мне по статусу полагается.

– Скажи: «Прием».

– Да, правильно. Прием. Нет, подожди, у тебя там все в порядке? Прием.

– Так точно. У нас тепло и уютно. Сидим и слушаем таку. А у тебя? Прием.

– А мне удалось самостоятельно перейти через дорогу. А что такое таку? Направление в рок-музыке? Прием.

– Это ветер так называется, Бэрк. От которого у тебя окна дребезжат. А что тебя в участок понесло? Прием.

– Я на службе. У тебя тоже света нет?

Она подождала, потом ответила:

– Придется сказать «прием» за тебя. Конечно, света нет, в такую погоду иначе и быть не может. У меня генератор работает. Не беспокойся. Прием.

– Подавай голос время от времени, чтобы я не беспокоился. Угадай, что мне вчера перепало? Прием.

– Помимо меня? Прием.

– Ха! – Господи, как хорошо. И плевать на мороз! – Да, помимо тебя. Мне достался самогон и жаркое из лосятины. Прием.

Она громко рассмеялась.

– Мы из тебя сделаем настоящего полярника, Бэрк. Ладно, пойду собак кормить. И дров надо подбросить. Пока. Отбой.

– Отбой, – повторил он.

В помещении стало теплее, можно было снять парку, но шапку и теплый жилет он оставил. Чтобы чем-то заняться, он принялся просматривать досье. В этот момент вошла Пич.

– Я уж думала, сегодня не найдется безумцев идти на работу.

– Я один. А ты как добралась?

– Бинг меня на бульдозере подвез.

– А, это у вас вместо такси. Давай помогу. – Он взял у Пич сумку. – Ты могла сегодня не приходить.

– Работа есть работа.

– Это так, но… У тебя тут случайно не кофе? – Нейт увидел в сумке термос.

– Не знала, завел ты генератор или нет.

– Не только не завел, но даже не знаю, где он. Да я особо и не искал, с техникой у меня отношения сложные. Так, кофе… Стань моей женой и нарожай мне детишек, дорогая!

Пич по-девчачьи хихикнула и шлепнула его по руке.

– Поосторожней с такими предложениями. Пусть у меня и было три мужа, это не значит, что я откажусь от четвертого. Давай, налетай на кофе. И булочки с корицей не забудь.

– Могли бы жить во грехе… – мечтательно протянул Нейт и незамедлительно наполнил кружку. В нос ударил чудный аромат. – До конца дней…

– Если будешь и дальше так часто улыбаться, могу тебя и на слове поймать. Смотри, что этот таку натворил, – прибавила она, видя, как в дверь вваливается Питер, а вслед за ним – снежный вихрь.

– Ну и погодка! Аж с ног валит. Отто уже в пути, я с ним говорил.

– Тебя тоже Бинг доставил?

– Нет, мы с отцом на собаках приехали.

– На собаках, – задумчиво повторил Нейт. Какой-то другой мир. Но Пич права: работа есть работа. – Вот и хорошо. Питер, давай займемся генератором. Пич, ты свяжись с пожарными. Надо собрать команду, чтобы расчистили тротуары, как только посветлее станет. Люди должны иметь возможность передвигаться. Первым делом – дорогу к больнице и к участку. Придет Отто – скажи, братцы Мэки в бессознательном состоянии валяются в «Приюте» на бильярдном столе. Пусть проследит, чтобы они попали домой в целости и сохранности.

Он стал натягивать куртку, мысленно составляя список первоочередных дел.

– Надо прикинуть, когда дадут свет, люди будут интересоваться. И когда телефонную связь наладят. Как вернусь, составим текст для объявления по радио. Я хочу, чтобы люди знали, что мы тут и им есть куда обратиться в случае чего.

Как хорошо! Нейт сам удивился этому давно забытому чувству.

– Питер?

– Я здесь, шеф.

Запись в дневнике

18 февраля 1988 года

Сегодня мы чуть не потеряли Хэна. Он провалился в расщелину. Все произошло так быстро! Мы шли наверх и были полны энтузиазма, до вершины всего несколько часов. Замерзли, оголодали, нервничаем, но полны воодушевления. Только альпинист поймет цену этому сочетанию. Дарт – впереди, это единственный способ избежать его очередного взбрыка, за ним – Хэн, я – сбоку.

Что было вчера – я уже не помню. Дни похожи один на другой – все белые, холодные и безликие.

Я отвлекся, в голове стучит пульс, восхождение завораживает, ни о чем не думаешь, знай карабкайся вверх по заснеженному склону. Мы упорно шли вперед, ворча и проклиная эту вершину, но продвижение было заметным. Мы рвались прямо в небо.

Вдруг Дарт как закричит: «Осторожно!» И у Хэна над головой просвистел отколовшийся камень. Мелькнула мысль: нет, я так не хочу – чтобы меня сбила со скалы длань господня, – и тут опять. На сей раз камень пролетел всего в нескольких дюймах от меня, увлекая за собой целый град других камней.

Мы кляли Дарта на чем свет стоит, ведь это из-под его ноги отскочил кусок. Но мы друг друга без конца ругаем, чаще всего – по-дружески, в шутку. Способствует вбросу адреналина в кровь, тем более что на высоте дышать становится все трудней.

Я знал, что Хэн уже на последнем издыхании, но мы продолжали идти. Нас будто что-то влекло все выше и выше, наверное, наша одержимость, а отчасти – Дарт с его понуканиями.

Его глаза за стеклами очков были совершенно безумными. Глаза бесноватого. Я воспринимаю эту гору как последнюю стерву, но я эту стерву люблю, даже когда всаживаю ей в брюхо ледоруб. А для Дарта, мне кажется, она как демон, и этого демона он должен во что бы то ни стало победить.

На ночь мы привязались к вбитым в скалу крюкам, под нами чернота и над нами чернота.

Я смотрел на северное сияние, оно, как жидкий нефрит, разлившийся по черной зеркальной поверхности.

Сегодня Дарт снова шел первым. Такое впечатление, что он и этим одержим – быть всегда впереди. Спорить – только время терять. Как бы то ни было, меня больше волновало, как поддержать Хэна. Его, как самого слабого, надо было поставить в середине.

Короче, желание Дарта быть лидером и мое положение замыкающего спасли одному из нас жизнь.

От веревки мы отказались. Я, кажется, упоминал, что на таком морозе от нее толку чуть. Мы снова уверенно продвигались вверх, используя короткий световой день, а ветер так бушевал, что заглушал даже нашу перебранку.

И тут я вижу, как Хэн спотыкается и начинает скользить вниз. У него будто земля ушла из-под ног.

Секундная потеря бдительности, снег проскальзывает под подошвой – и он уже летит прямо на меня. Клянусь, я так и не понял, то ли это я его подхватил, то ли он распростер крылья и взлетел над пропастью. Помню только, мы сцепили руки, я засадил ледоруб в лед и стал молиться, чтобы он нас удержал и чтобы стерва-гора не скинула нас обоих в пропасть. Не знаю, сколько я пролежал на животе, держа Хэна за руки, и сколько он провисел над бездной. Мы оба вопим, я пытаюсь закрепиться носками ботинок, но мы скользим, скользим и скользим… Еще несколько секунд, и пришлось бы выбирать – или выпустить его руку, или сорваться обоим.

И вдруг рядом со мной в скалу врубается ледоруб Дарта – в каком-то дюйме от моего плеча. Используя ледоруб как точку опоры, он перехватывает руку Хэна. Теперь, когда часть нагрузки с меня снята, мне удается закрепиться и чуть отползти от края. Мы оба потихоньку отползаем и вытягиваем наверх Хэна, в ушах стучит кровь, а сердце до боли колотится о грудную клетку.

Мы откатились от края и лежим на снегу. Под холодными желтушными лучами солнца нас бьет озноб. Так мы лежим, кажется, много часов в каком-то футе от гибели.

Тут уж нам не до смеха. Даже по прошествии нескольких часов мы не можем вспоминать это происшествие шутя. После такого потрясения мы не в состоянии идти дальше, к тому же у Хэна повреждена лодыжка. Ему на эту вершину уже не взойти, это ясно.

Ничего не остается, как расчистить площадку, разбить лагерь и разделить наши скудные припасы. Хэн при этом горстями ест болеутоляющее. Он ослаб, но не настолько, чтобы не реагировать на порывы ветра, треплющие нашу палатку, – в такие моменты глаза у него округляются от ужаса.

Надо возвращаться.

Надо возвращаться. Но стоило мне заговорить об этом, как Дарт как с цепи сорвался, стал Хэна клясть на чем свет стоит, а на меня – орать как баба. Он как помешанный – а может, и вправду? Мечется в темноте, как медведь, в бороде и бровях – лед, в глазах – свирепый огонь. Все твердит: и так из-за Хэна день потеряли, но если до вершины не дойдем – пусть Хэн тогда пеняет на себя.

В этом есть резон, отрицать не стану. Мы совсем близко от цели. Может, отдохнув, Хэн и осилит последний рывок.

Завтра мы идем на вершину, а если Хэну это окажется не под силу – оставим его в лагере, сделаем свое дело, а на обратном пути его заберем.

Конечно, это безумие. На Хэна, даже после лекарств, смотреть жалко. Но я уже увлекся. Точка возврата пройдена.

Ветер воет, как стая бешеных собак. От одного этого воя можно свихнуться.