Читать книгу 7-Я. Дольки - Оксана Михайловна Оомс - Страница 8

Де́ньги – специфический товар, обладающий наивысшей ликвидностью, служащий мерилом стоимости других товаров и услуг.

wikipedia.org

Прихожу домой, к ней, естественно.

Она читает какую-то книгу. Мордочка вся скривленная, кажись, сейчас будет реветь.

Я – должен же сочувствовать! – подхожу, обнимаю за плечи, спрашиваю так нежно:

– Что, романтическая история? Сентиментальный ты мой малыш…

Она голову ко мне поворачивает, вся в слезах:

– Нет, это не роман. – И протягивает мне книгу.

Раскрываю – а там какие-то пучки. Травы, короче. Для коров книга.

Но соорудил сочувствующее лицо, рассмотрел типа с интересом пару страниц с пучками, ей книгу вернул:

– И по поводу рыдает мой малыш?

– Хочу все это завести! И так плакать захотелось…

Большей дуры я еще не видел. Ни по размеру, ни по качеству мозга. Рыдать над ботаникой! Кошмарито!

– А почему же плакать захотелось? – Сочувственно, даже искренне сочувственно: а кого же не проймет от дурости такой?!!

– Они все… такие трогательные. Нежные. Я так их всех хочу!!!

Прижалась ко мне – понимание нашла. Я ее по голове глажу. Может, псишку вызвать?

– Я могу себе представить, как я растрогаюсь, когда все это счастье вживую увижу…

И рыдает!

Нет, надо звонить. А то вдруг еще станет почву для своей ботаники подготавливать и мой прах использует как удобрение? Хотя я для растений ядовит буду. Я так себе думаю. Так и будет.

– Ну, что опять на так? – Сидит, ревет, как потерпевшая. Задолбала она меня, эта старуха…

– Давай, малыш, признавайся… – С нежностью гляжу, мамочка научила.

Это, наверное, ее тридцать лишних килограммов жидкость лишнюю изгоняют через железы в глазах. А как иначе объяснить сей бред?

– Понимаешь, я постоянно думаю…

ОНО еще и думает! Надо же! Интересно, каким именно местом в ее целлюлите ОНО думает? Потому что мозг ее категорически заплыл жирами, там, наверное, все в таких перетяжках, как мясо свиное. А как иначе?

Но запустил в голос побольше участия:

– И о чем, малыш?

Да уж. Малыш. В сто раз увеличенный пупс. Такой же жирный, жуткий. Как из фильмов ужасов. Именно потому каждая из них – просто малыш. Никак не иначе. Иного не заслужили, старухи тупые.

– О том, что я не на своем месте.

Что бы ОНО еще ляпнуло? Да если бы ОНО такую должность не занимало, я бы с этим чудовищем даже в одной комнате не находился – стыдоба позорная. Как раз на своем, для меня подходящем…

А это чудо-юдо-рыба-кит продолжает:

– Понимаешь, я постоянно ловлю себя на мысли, что я на себя со стороны смотрю. – Лучше бы так и было! Увидела бы хоть раз свои восемьдесят кило – и с ума бы сошла, сто процентов! А то – со стороны она смотрит… Лицемерка! – И, понимаешь, я прихожу к мысли, что это все – не так, и я – не там…

Что за бред? Но скорчил скукоженое выражение лица, понимание изобразил, сам весь – в сочувствии.

Она на меня посмотрела, как я весь скукожился, подумала, что я ей достаточно сочувствую, продолжает:

– Постоянно ловлю себя, что будто живу не своей жизнью. Будто параллельно это тому, что должно идти в моей. Моя работа, моя квартира, мои интересы, мои друзья… А на самом деле все должно быть не здесь, не с ними всеми, не на такой работе… Какая-то паранойя!

Она сама себя утешила, рассмеявшись. Ага, только я тебе могу сказать истину: у тебя, кит, действительно паранойя. Жрачная. Вот я: ем только МЯСО. Ничего более. Одно МЯСО. Потому и обладаю трезвым умом. Я – хищник. Ты – жертва.

И я тебя съем.

Ну, не в прямом смысле этого слова – подавлюсь ведь.

Морально – обязательно.

***

Эта дура ребенка родила.

***

Проходили сегодня очередной сеанс шокотерапии.

В смысле, с очередной.

Я их себе стадо набрал, каждую величаю изумительным словом «малыш». У каждой сразу такое доверие ко мне образуется, меня это прям умиляет! Думают, что они от этого моложе, красивше и стройнее становятся, от этого одного моего слова!

А на самом-то деле мне просто влом их имена дурацкие запоминать.

Она сидела дома, вся такая грустная-прегрустная. Какие-то инородные мысли ей в голову закатились, она решила их там взрастить. Я – ей:

– Малыш, может, по магазинам?

О, кто, как не я, знает, как это дело «повышает» их самооценку! Наблюдал уже сотни раз, приятнее ничего в мире нет.

Глазки заблестели, личико разрумянилось: тоже знает, читала и на себе пару раз испытывала, что шопотерапия где-то там помогает. Хотя это по-другому называется теперь, но они же этого пока что не знают… Шоко-, не шопо-…

Поскакала козой стокилограммовой к шкафу: выбирать, что бы такое надеть, чтоб его в магазине снять и еще что-то там на себя надеть, чтоб опять то, другое, снять, и еще что-то надеть – и так до бесконечности.

Я, поняв, что у меня есть минимум час времени, залез в ее комп и пошустрил по ее документам, мэйлам и счетам: я же должен знать ее финансовое состояние, я же не зря с ней время провожу! И зарплату за это дело должен поиметь соответствующую.

– Идем?

Стоит на пороге такое чудовище, все в туши, помаде и каком-то диком платье, которое по последней моде на ней пищит.

Я закатил глазки: типа, сражен.

– Идем, малыш. Ты как всегда… Ну, ты знаешь…

Да, зачем лишние слова? Женщина – такое существо: ей и не говори ничего – она сама себе все додумает: книжек начитана, кинов насмотрена, фантазия работает хорошо.

Так, какие тут у нас бутики? О, этот – как раз. В плане продавщицы.

– Чем могу помочь? – Деревянная улыбка, поза – королевы, к которой в ее личные палаты челядь с козой зарвалась, она здесь – самая красивая, молодая и умная. Правильно зашли, самое оно.

– Можно, мы тут посмотрим? – О, у моей центнерной дюймовочки голос дрогнул, она при виде продавщицы явно растерялась: первый шаг сделан.

– Ну, попробуйте, – продавщица оглядела мою с ног до головы, скривилась (и как они все так делают, все, до одной?) и отошла, бдя на посту: а вдруг эта женщина задумает что-то здесь же, на месте, спереть?

Моя – скукожилась вся, пошла вдоль рядов, как на расстрел.

Я добавляю масла: подмигиваю продавщице.

Все. Концерт начался.

Я не знаю, как так получается, но получается всегда по одному и тому же сценарию. Я скромно стою в уголке: не режиссер, но благодарный зритель.

– Вам чем-то помочь? – Бежит за моей, ни на секунду не давая расслабиться и успокоиться. Все – одно к одному, как я люблю. Моя вздрогнула: а то как же, сзади – голос неожиданный, кого хочешь испугает.

Интересно, а каким образом все эти продавщицы надеются помочь этим покупательницам? Они что, думают, что у них как меж платьев стоящих, вкус лучше? Или они четко понимают, что именно нужно этой женщине? Или они с нее платье снимать будут, сумочку возле примерочной держать?

Никак не пойму, как именно хотят продавщицы помочь потенциальным покупательницам, но бегают они за ними с этим вопросом постоянно.

– Женщина, Вы уверены, что сможете себе что-нибудь здесь подобрать? – Это – продавщица моей, уже почти в затылок дыша.

Та, пробегая мимо рядов с платьями (конечно, за тобой же гонятся, надо убегать, рефлекс!), мотает головой: ни «да», ни «нет»: и не поймешь, что она хотела этим сказать.

Но на тупейшие вопросы продавщицы ответить реально невозможно. Потому я, видя, как ломается логика моей, просто стою и наблюдаю.

– Вы не туда смотрите, здесь – только для молодежи! – Очередное заявление продавщицы в очередной раз ошарашивает мою, которая протянула руку к чему-то там. Дрожащая длань останавливается, нерешительно ищет другое направление.

– Давайте, я Вам попытаюсь подобрать что-то соответствующее Вашему возрасту, – продавщица сочувствует моей: ей же уже целых тридцать шесть, глубокая пенсия в двадцатишестилетних глазах продавщицы.

Моя решает не спорить с этой особой и понуро бредет за ней.

– Вот, смотрите, миленько, правда? – Какое убожество! Серый мешок, украшенный черными вставками. Хотя… Я пригляделся. Цветовая гамма женской одежды последние десять лет поражает своим ́́разнообразием́́. Черное платье. Серый плащ. Черный свитер. Серый шарф. О, великая редкость – коричневое пальто с черными вставками.

В общем, куда ни посмотри в любом женском магазине – везде только два цвета: черный и серый, редко встретишь хотя бы какой-нибудь иной оттенок.

За цветом надо идти в мужские отделы. Там тебе – и синий, и голубой, и зеленый, и особенно много розовых. Красота! Создается такое впечатление, что таких женоненавистников и женопользователей, как я, – миллиарды.

Как же это нужно женщину презирать как человека, как существо с фигурой, с грацией, с душей, чтоб такие безобразные, страшнейшие, бесформеннейшие и бесцветные вещи на них шить?

А они, дуры, ходят – и еще это все безобразие за бешенные бабки покупают, у них же внутри кнопочка такая: надо новое купить! И покупают! И становятся все, как одна: в черном, в портящем весь их силуэт, в старящем их лет на двести…

Еще бы: одень женщину в безобразные одежды, черные, бесформенные, неудобные, залей ей глаза химией из туши, залепи ей губы химией из помады, замажь ей все тело химией из кремов, да еще и в жесткую неудобную обувь впихни (а другой сейчас нет, а другой сейчас не выпускают!) – и вуаля! – имеешь перед своим носом такое себе подобие женщины. Именно подобие именно женщины, которая ни себя не видит во всем этом ужасе, ни своего мнения не имеет во всей этой несущейся со всех сторон информации, ни свою натуральную, данную ей от природы слабость проявить не может во всей этой «лично ей нужной» феминизации, ни семью завести нормальную не может во всей этой рекламе «свободных отношений», ни чувствовать себя, в конце концов, женщиной не может – еще бы, культ молодости: женщина – это в четырнадцать, остальные – старухи. О, это кайф! Мое время! Мое! Как же приятно такими старухами пользоваться! Мне от них – и прибыль, и моральное удовлетворение!

Вот сейчас. Моя выбрала какое-то платье – бурый бесформенный мешок с серыми добавками – и поплелась в примерочную. За ней – галопом продавщица: считает одно (!) платье в ее руках, лишь бы моя его не украла. Конечно же, женщины ходят только за этим в магазины!

– Может, Вам помочь?

Интересно, КАК? Моя что – инвалид без рук и ног, и сама не в состоянии платье свое снять и твое надеть? О, эта вечная война женщин, она меня умиляет!

Моя с перепугом задернула шторку. Вот сейчас, кульминационный момент! Продавщица, дождавшись минуту, залезает головой в примерочную, при этом случайно дергая шторку так, что моя в полуголом виде – на виду у всех, униженная и перепуганная.

– Вам что-то подсказать? – В продавщицы, кажись, идут одни садистки!

Моя пытается закрыться шторкой, но борьба неравная: побеждает сильнейший, в боях опыта набравшийся.

– Вам, может, больший размер принести, в этот Вы вряд ли влезете… Хотя… Ой, я ошиблась, – лукавый взгляд на меня, или я гляжу на поразительные способности красотки-королевы магаза, – этот и есть самый-пресамый большой, XXXL…

Мне вспомнилась одна моя бегемотиха, которая владеет перепродажной фирмой одежды. Она мне рассказывала, что раньше, еще лет 10 назад, все размеры еще более-менее соответствовали размеру… ну, как бы это потолерантней выразиться… ok, женщины. Написано – «40», значит, размер там именно – «40», никак не «34». А сейчас… Секрет. Большой человеческий секрет. А сейчас все предприятия по пошиву одежды находятся в Китае, этой великой стране великих промышленных возможностей. И китайские женщины, все как одна – миниатюрные и тонкокостные (ох, мне бы туда!!!), разглядывая те парашюты, которые наши женщины называют платьями, как бы возмутились: «А это на кого? Где такие великанши обитают?» И… – Трам-пара-рам! Великий китайский заговор раскрыт! – стали уменьшать стандартные размеры до… ну, немного до своих. Каждый год – на один сантиметр, на два, на три… Итого – что мы имеем: сейчас 38 размер – это 34, 44 размер – это 38… Вон, моя бегемотиха примеряет платьице громкой европейской фирмы, сделанное умелыми китайскими маленькими ручками. Я все вижу, ибо продавщица сделала и для меня, и для всех даже с улицы огромную дыру для просмотра из шторки в примерочной, моя бегемотиха уже устала с ней бороться и уже так примеряет все. Так вот, что я вижу: платье-столбик. Ну, в плане: оооооочень толстый столб. Огромная бочка, в которой нет даже намека на женскую фигуру. Я-то вижу свою бегемотиху: у нее (если ее уменьшить в два раза) все на месте – и грудь, и талия, и бедра. Отличная такая женская фигура, только будто в лупу просматриваемая. А платье надела – все: плечи ей зажимает, грудь так сплющило, что ей и не вздохнуть, если до конца застегнет, на талии все это добро болтается, а бедра, как и грудь, зажаты платьем до невозможности двигаться. Вот такие они, эти маленькие китайские ручки))).

А еще в их платьях есть удивительная изюминка, просто шикарная, от чего я постоянно отворачиваюсь и вытираю слезы. Естественно, дикой радости. Их рукава… Это же эйфория, реально!!! Никакая «малыш» еще не влезла в платье, если в нем есть рукава! Если еще оно кое-каково натянулось на их бочки тела, то руки вообще никуда не влезают. Китайские производители, насмотревшись на своих изящных женщин, решили, что у всех в мире руки сверху и снизу одинаковой толщины. То есть китайской худобы. но все мои «малыши» поправились в плечах и руках до локтей, вот в чем секрет!!! После локтей их руки остались тонкими, жир туда не дошел, устал))). И мои коровищи не влезают))). Жирок не пущает.

Я сделал грустные глаза. Эта на меня как раз посмотрела. Она сделала глаза еще грустнее. Еще бы. Такой шок испытывать – это вам не по интернету одежу искать. Хотя, видел я эти приходящие по интернету вещи… Они их, эти бегемотихи, оставляют только потому, что лень идти на почту и назад отправлять… Полные барахла шкафы у каждой – а одеть просто нечего… Вот и весь опыт удачных покупок…

Это все продолжается еще около часа. Я наслаждаюсь каждой секундой сего действа, которое женщины называют «шопотерапия», а я меняю одну букву в этом слове – ибо они получают именно его.

Интересно, в какое это время покупка одежды для женщин была удовольствием? На моей памяти – это для них сплошной стресс, тяжелейший, умовыворачивающий. После такой встряски они – как шелковые: зашуганные, неуверенные в себе, своей красоте, своем уме и вообще в его наличии… B страшной одежде, в жмущей обувке, в гнилых колготках по цене золота, в химической косметике, убивающей все их органы… В общем, мне их даже обрабатывать не нужно: они сами себя доводят до состояния зомби, мне – делов только: бабки с них выжимай.

В общем, моя получила впихнутое лично от продавщицы безобразнейшее барахло (видно, пролежало в ее магазине уже лет пять и уже по швам расползается, такое оно «только сегодня завезли») и ползет на кассу.

– Малыш, мне звонят, минуточку подожди, – и я с озабоченным видом отхожу, приложив телефон к уху.

Не буду же я за нее платить? Дурак я, что ли? Мы, мужики, – не дураки. Вон, я смотрю, еще парочка моих собратьев такой же финт проделывает.

Я по дороге, якобы разговаривая, хватаю приглянувшийся мне свитерок: знаю, он мне как раз, для мужчин шьют всегда очень здорово, качественно и по размеру, – и бросаю на стол сверху на жуткое платье моей:

– Сейчас, сейчас, – и отхожу.

Моя – а что ей остается делать? – достает кошелек и расплачивается: и за себя, и за меня. КЛАСС!

Я еще поговорил – для виду – минут пять, «не замечая» ее за своей спиной, и с маской дикой радости на лице достаю кошелек, разворачиваюсь… и упираюсь в нее:

– О, ты уже здесь? Я иду – расплачусь за тебя… Должен же я тебе красоту покупать, мужчина я твой или нет, в конце концов?

Она стоит с кульком в руке:

– Да я уже…

Я – очень недовольно:

– Как ты могла? Не дождалась меня! Ты же слышала, мне нужно было всего пару минут… Могла бы и дождаться! – Обиделся, отвернулся от нее.

– Ну, милый, ну, спасибо, что ты мне сделал подарок, – о, прогресс! Она уже забыла, что сама расплачивалась! – Но я уже так устала там, в том магазине, хотела поскорее на свежий воздух…

– Женщина, Вы еще здесь? – Продавщица – моей, строгим голосом. Покурить она вышла. Подумала и – заключительным аккордом по душе моей – с улыбкой приложила, – желаю хорошего дня Вам и вашему сыну!

И, победительно затушив сигарету о стену, торжественно удалилась.

Да, лучших слов в заключение сегодняшней «шокотерапии» и сказать было нельзя.

Моя вся дернулась: еще бы, даже в самом сильном бреду невозможно себе представить тридцатилетнего сына у тридцатишестилетней матери, и задумалась. Прям вижу, как в ее башке эти мыслишки тараканами бегают: если кто-то подумал, что рядом со мной – мой сын, тогда на сколько же это я выгляжу? На пятьдесят? На шестьдесят? Ни одна из них не подняла крик на продавщицу, унизившую ее, ни одна! Каждая стала в себе раскопки производить. Вот и прекрасно! Мне по унижению и выбиванию спеси из нее меньше работы! Хотя… Какая там спесь уже! Одна неуверенность! И это – за какой-то там час в магазине! А жизни мне спокойной – минимум на месяц!

Закрепили походом в обувной. Там ее бывший тридцать седьмой размер чудом (и снова – китайским чудом!))) оказался вовсе не тридцать седьмым, как она раньше думала. «А, к сожалению, сороковым, а то и сорок первым, женщина.» Это все ей строгим голосом наговорила продавщица-копия той, которая ей платье для расстрела всучила. Моя пыталась впихнуть ногу в туфлю. Оно ей жало. Везде. И в длину, и в ширину. Продавщица кривила губки из силикона:

– Вы мне еще туфли дорогие порвите! Может, Вам ортопедическую дать?

Моя бегемотиха уже была согласна на все. Бурая от стыда, с каплями пота, дрожащими руками она брала из рук продавщицы какую-то муть, более похожую на резиновые боты, и примеряла их на свою ногу. Оно не влезало. Ну, как всегда. И даже сорок второй размер был уже мал… Я вспоминал разговор с еще одной моей бегемотихой, которая владела оптовой перепродажной фирмой обуви, которая также, как и одежда, шла из Китая. Вспомнились китайские покореженные ножки девочек, которые они с детства заковывали в бинты, чтобы размер ноги казался меньшим. Подумалось, что именно эту пытку сейчас применяют производители обуви и для наших женщин, потому что я еще ни одного раза за последние свои десять лет общения с женщинами (а женщин знакомых было у меня просто огромное количество, ну, просто зашкаливающее, есть вероятность, что за сотню тысяч), так вот, я не видел еще ни одну женщину, которая бы НЕ СТРАДАЛА ОТ УЖАСНОЙ И НЕУДОБНОЙ ОБУВИ. Но… Они же – курицы. Они же не умеют думать. Головой, мозгами, телом, которое болит от мучительной обуви. Они же идут за писком моды! Как крыски в известной сказке Андерсона… Они же не могут возмутиться этому оголтелому террору против них, который им устроили модные фирмы обуви… Имеют, что имеют))).

Я нагнулся, стал на колено, стащил первую попавшуюся туфлю с прилавка, нежно приставил к ноге бегемотихи. Продавщица прыснула в кулачек (еще бы, в ее понимании, я обязан был склоняться только к ней, она же – центр сего мирозданья), а я считывал реакцию бегемотихи. А ее пробрало, а она вся сжалась и в ожидании – чего, большего?))) – замерла вся.

– Я думаю, тебе вот это подойдет, смотри, красота какая, но с тобой, малыш, не сравниться…

В моей руке было что-то жесткое и насквозь искусственное. Я бы его даже в коридор не поставил – миазмы полиэтилена распространялись так, что у меня запершило в горле. Как же они это должны были носить? Колодки какие-то… Я присмотрелся: наскоро проклеенное нечто выдержало бы пару недель, при этом постоянно оставаясь жестким и натирающим до крови… Неа, не успеет разноситься: развалится…

Я краем глаза посмотрел на цену… Да за такую цену оно должно золотым быть… Как же над ними издеваются…

Я, находясь снизу, отлично видел размер ноги моей бегемотихи. Я когда-то давно, еще ДО своей удачнейшей карьеры в разорении женских сердец и кошельков, работал такой же продавщицей. Вернее, продавцом. В обувном магазине. Где меня и подобрала моя первая бегемотиха. Она меня так ревновала к каждой покупательнице, что сначала купила мне магазин мужской обуви, а потом, когда я из него возвращался весь уставший и ни к чему не способный, отправила меня на раннюю, очень раннюю пенсию.

Вот так))).

Так вот. Я видел. Что у бегемотихи. Реально. Размер ноги. Тридцать седьмой. Но.

Я оглядел прилавки. Такого размера на прилавках уже не было.

Китайское производство.

По цене золота.

Ее тридцать седьмой сейчас – это даже не сороковой, а сорок второй.

Я снял один босоножек со стекла. Попытался уже ради спортивного интереса впихнуть ногу бегемотихи в него.

Ага. Смех берет, но мы его замаскируем под усердное пихание.