Читать книгу Осколки маминой любви - Оксана Озкан - Страница 2

Жизнь впилась в её память осколками льда, что остаются в бокале из-под охлажденного напитка. Лето закончилось так же быстро, как заканчивается свежий лимонад в жару. Наступила осень – время, которое заставляет всё вокруг словно замереть на несколько месяцев, когда многие хоть раз размышляют о тленности всего сущего. Стоя у окна, за которым капли дождя вдребезги разбивались о холодное стекло и катились вниз, как души в преисподнюю, она вспоминала свое прошлое. Для грусти осенью у каждого свои причины.

С самого детства Мария была активным ребенком с глубоким мудрым взглядом. Она любила быть в центре внимания и даже пела громкие, совсем недетские песни, вставая на стул, чтобы всем ее было видно, когда вокруг суетились всегда чем-то занятые взрослые. Она была счастлива.

– Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю…1, – начинала свои песни маленькая Мария.

– Эх, как хорошо поёт твоя дочь, Светулёк, – кряхтя и причмокивая, говорил старенький дед Светланы, приходящийся Марии прадедом, – на-ка вот тебе червонец, купи ребенку чего-нибудь, – оглянувшись и убедившись в том, что его заначку не видит старуха-жена, он протягивал Светлане помятые десять рублей.

– Вот кто-то с горочки спустился, наверно, ми-и-и-лый мо-о-ой идёт, – поднимая в детской памяти еще один мотив, продолжала громко петь девочка с большими красными бантами на тонких косичках.

– Во даёт внученька, это ж надо ж, мать, голос какой, – смахивал слезу старик, доставая из заначки двадцати пяти рублевую купюру, – на-ка вот, Светулёк, себе чего-нибудь тоже купи и супругу Сереже.

«Сережа» – отец Марии, фотографии которого она очень любила разглядывать, потому что с его изображением их было слишком мало. Маленькая Мария вообще любила фотоальбомы и те моменты, когда вместе с мамой, сидя на полу, они раскладывали пожелтевшие от времени старые снимки. Иногда с фотографий задумчиво смотрела скромная школьница семидесятых годов с «белым верхом – черным низом» – мать Марии. Иногда попадались такие фотографии, где она была еще совсем маленькая, – на Марию из старенького альбома смотрела улыбающаяся девочка в панамке, легком летнем платьице и сандалиях, сидящая в песочнице и прижимающая к себе красивую куклу-мальчика огромных размеров. А вот мама и папа на собственной свадьбе. Папа – высокий, красивый, в коричневых брюках и пиджаке, мама – худая, нежная, воздушная в своем белоснежном длинном свадебном платье из кружевного гипюра! Вот они смеются и держат друг друга за руки, а на другой фотографии – целуются. Вот рядом с ними еще кто-то, и у всех серьезные лица, мама и папа что-то пишут красивыми ручками на листе бумаги. А вот снова мама, только она теперь без папы, очень сильно располневшая, на фоне ковра и детской кроватки, держащая ребенка на руках. Других фотографий мамы и папы не было.

Семья Марии ничем не отличалась от остальных советских семей. Пока в жизни девочки не случилась третья по счету осень, сковавшая грудь осколками льда, покрывающего первой тонкой наледью лужи на улицах темных пустых дворов и глубокую холодную реку Волгу.

Родители Марии развелись по обычной причине: отец полюбил другую. Больше всего на свете некоторые женщины страшатся того, что супруг встретит кого-то и уйдет из семьи: это бы означало, что цель всей жизни провалена. С самого детства чуть ли не каждой внушается, что если выйти замуж, все проблемы в два счёта решатся. «Вот выйдешь замуж, и делай, что хочешь», – бранится мать восьмилетней девчонки, которая дерётся, «как мальчишка». «Вот выйдешь замуж, пусть муж тебе разрешает», – кричит взбесившийся отец, когда несовершеннолетняя дочь возвращается домой на час позже дозволенного. «Вот выйдешь замуж, свекровь научит!» – это тесто не поднимается у семиклассницы на уроках труда.

Светлана, воспитанная в строгой семье, считала: как только она выйдет замуж, то непременно станет счастливой, свободной и любимой. Ей не важны были красные дипломы и миллионы развивающих кружков, куда её родители с завидной периодичностью водили.

Она не знала, что в жизни «замужем» кроме свободы, счастья и любви могут быть и побои, и пьянки, и ложь, и даже измена. Жизнь той маленькой девочки, которая еще вчера мечтала «замуж», теперь разбита на острые осколки. «Почему он так поступил со мной?», «Почему он так поступил с нами?» – спрашивала себя Светлана, у которой на руках была дочь. Когда в семье есть дети, эта тема приобретает особенно скользкие края, как у кувшина с водой, второпях извлеченного из холодильника в сильную летнюю жару. Сохранить семью, несмотря на то, что он любит другую, и манипулировать? Или всё же смириться с положением жертвы и уйти без боя?

Быть женщиной трудно, быть счастливой женщиной еще труднее.

Светлана боролась за право остаться «счастливой» и замужней. Мария, даже несмотря на то, что была совсем крошкой, отлично помнила день, когда её мать раздобыла модный в советские восьмидесятые широкий топ с цветочным принтом, сползающий с плеча, опоясанная широким лакированным ремнем, ждала с работы отца. В тот вечер он не пришел. На следующий день приехала бабушка Марии, мать Светланы, и малышка провела с ней весь день.

Светлана, воспользовавшись присутствием своей матери и оставив ей ребенка, отправилась на встречу с любовницей мужа, чтоб просить эту женщину не разрушать семью. Найти её не составило особого труда: она была сотрудницей Сергея. Светлана подкараулила у выхода.

– Я знаю, что между вами и моим мужем что-то было, и, возможно, имеет место быть и сейчас, но прошу вас, оставьте нашу семью! Вы ведь тоже женщина, вы ведь способны понять, что разрушаете чужое счастье, отнимаете у маленькой девочки отца. Пожалейте и нас, и себя, – с надрывом в голосе, вжимая в себя плечи и втягивая живот, проговорила Светлана.

– Боже, как вы унижаетесь, разве это к лицу уважающей себя женщине? Да вы только полюбуйтесь на себя! Как вы сказали? «Имеет место быть?» – она разрумянилась от саркастического смеха. – Какая вы неграмотная к тому же! И ведь подобные вам претендуют на таких, как Сережа. Ужасная несправедливость, —

она поправила волосы, потом подол своего черного в белый горошек модного платья, её взгляд стал серьезным.

– Да, я женщина, и тоже с ребенком. И я тоже хочу быть счастливой. Мы с Сергеем любим друг друга. Вас он больше не любит, поэтому отпустите его. Ни уважения, ни жалости, ни тем более страстного чувства мужчины к себе вы таким образом не добьетесь. Не унижайтесь.

Так ответила новая, ухоженная, самовлюбленная самка отца Марии. Затем она опустила взгляд, погладила свои тонкие руки и неслышно удалилась, пока Светлана приходила в себя от ответа любовницы мужа, как от пощечины.

Женщины не смогли договориться, Светлана не устраивала истерик, не поднимала шума, её руки мелко дрожали, ноги подкашивались, она вернулась домой совершенно разбитая.

Светлана понимала, что развод в советские годы был неудобен. Как, впрочем, и во все времена. Развестись было так же неудобно, как, например, потерять, ключи от квартиры. Никто не одобряет потерю ключей от квартиры.

Однажды Светлана вышла за молоком. Казалось, что еще несколько минут назад ключи от квартиры были у нее в руках, потом – в кармане куртки, и она спокойно продолжала свой путь к магазину. А когда вернулась, вдруг обнаружила, что ключей нет. Было неизвестно, когда они выпали из кармана, и не подобрал ли их кто-то. Не придет ли этот кто-то в дом, не проникнет ли в квартиру, пока Светлана будет гулять с коляской? У неё началась паника: она позвонила мужу на работу от соседки, сообщив о случившемся.

– Ну ты и ворона! Прокаркала свои ключи, как кусок сыра. Какая ты рассеянная в последнее время, устал я от тебя и твоих проблем, – проворчал Сергей и повесил трубку. Он пришел уже вечером, пока жена и дочь мерзли от холода, ожидая его у подъезда. Сергею не оставалось ничего другого, как вызвать мастера для замены замка. Вопрос был решен. От мыслей, доводящих Светлану до паранойи, не осталось и следа.

Пока не поменяешь замок в двери, чтоб никто не смог её открыть потерянным нами злосчастным ключом, – не успокоишься. С разводом та же печаль. Еще вчера муж был единственным заветным ключом, которым можно было открыть двери в душу. А теперь придется менять чертов замок.

– «Казаться гордою хватило сил… ему сказала я всего хорошего…»2, – безжалостно напевало утреннее радио тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Светлана пригласила всех родственников, в том числе и родителей мужа, которые приехали из другого города на самый веселый в году праздник – Новый год. Но Сергей не пришел с работы, его не было дома ни в предновогодний вечер, ни в ночь. Гости разошлись, родные забили тревогу, – не случилось ли чего. Никто, кроме Светланы и её матери, не знал, что на самом деле случилась ужасная трагедия – смерть семьи, и что этот Новый год в семье из трех человек был последним.

Бабушка Марии, успокаивая свою дочь, уверяла, что поможет, что не допустит несчастья своих самых любимых в мире людей – дочери и внучки.

– Света, доченька, не плачь. Мы ведь плачем оттого, что жалеем себя. Береги свои нервы, у тебя ребенок, сейчас насмотрится, а потом будет думать, что так и должно быть, и горе ложкой хлебать по привычке.

– Мне всё равно…

– А вот и я! – открывая дверь своим ключом, вошел в квартиру Сергей.

– А-а-а, явился, не запылился! – тут бабушка Марии подпрыгнула, как разъяренная кошка, и набросилась на зятя. – Собирай свои вещи и катись из этого дома, мы не намерены кормить и учить тебя, взрослого здорового мужика, да еще и баб твоих содержать! Умник какой, теперь он чужую дочь воспитывать будет, а свою бросит… Иди к своей мымре, пусть она тебя обхаживает!

Он был интеллигентом, студентом и в то же время сотрудником инженерного завода, импозантным ярким шатеном с зелеными глазами, всеобщим любимцем и лидером. Он был неплохим мужем, который иногда приносил матери Марии цветы и почти всю свою небольшую зарплату с инженерного завода тратил на семью. Он был «любимым папой», который вдруг по каким-то нелепым обстоятельствам стал числиться в разряде словосочетаний холодного официального стиля – «твой отец». Он был отцом Марии, который после развода с её матерью несколько раз предпринимал попытки увидеться, но так и не смог этого сделать.

Ничего не сказав, он собрал чемоданы и, перешагнув через ребенка, двинулся к входной двери. Мария ухватилась за штанину отца, потягивая свои пухлые ручонки к нему, на что рассерженный мужчина отшвырнул малышку ногой и продолжил свой путь к выходу.

Мария не могла помнить того, как глаза матери налились крупными слезами, что горячими струями стекали по ее полным щекам.

Светлана, красивая когда-то женщина, одетая в легкое ситцевое платье в цветочек, познакомилась с казавшимся тогда надёжным, потрясающим мужчиной, но не заметила, как сильно изменилась после вступления в брак. Её неопрятное платье, спутанные волосы, запах лука от рук отталкивали мужа, а дочери этот внешний облик матери говорил лишь о боли, испытанной ею, и взрастил в девочке нежелание жить по той же модели. Мария никогда не хотела быть похожей мать, все чаще получая в свой адрес сравнение с отцом в виде маминой любимой реплики «папенькино отродье».

После ухода отца Марии в другую семью, её матери, как и многим разведенным матерям, было тяжело с дочерью. Ребенок постоянно болел, третий по счету больничный не заставил долго ждать неоднозначного предупреждения от руководства.

Удар предательства, затянутое черными тучами небо и постоянное отсутствие солнца – вполне себе повод для уныния. Одинаково тоскливые советские улицы, в которых, казалось, сам черт сломит ногу, дома из бетонных плит грязно-серых оттенков, сугробы со следами кем-то выгуленной собаки, – это то, что теперь Светлане приходилось наблюдать, ежедневно опаздывая на работу. Постоянно болеющий ребенок, мучающийся то от высокой температуры, то от ветряной оспы, то заходящийся приступами удушающего кашля, то видящий огромных пауков, не существующих в реальности, – все это кого угодно доведет до нервного срыва. Было решено отправить Марию к родителям Светланы в другой город до первого отпуска. Потом – до поступления дочери на учебу в первый класс государственной школы.

Детство маленькая Мария провела на своей родине, у бабушки с дедушкой в небольшом городе, где всегда было уютно и тепло. Там даже зима, казалось, не кусает морозом, а лишь прикасается к щекам-яблокам шерстяной варежкой. Там перед новогодними праздниками в каждый двор приезжал на белых лошадях, запряженных в сани, красивый бородатый и толстый Дед Мороз с мешком подарков. Он просил ребят рассказать ему что-нибудь интересное, а потом находил в своем мешке подарок и торжественно дарил на память. Мария очень любила Деда Мороза, сама не знала, за что именно, но ей он казался очень хорошим и добрым. Правда все те песни, которые она пела когда-то давно для гостей, вставая на стульчик, петь уже совсем не хотелось: вдруг Дед Мороз тоже заплачет, как тот старенький дедушка, когда услышит, как она поет? Малышка ничего не рассказывала, не пела, но подарок все равно получала. Не в этом ли прелесть зимнего чуда? Его не просишь и не ждешь, а оно вот так само внезапно происходит. Мария любила снег: он покрывал осеннюю грязь и слякоть, делая всё вокруг чистым и простым.

В городе детства всё было особенным: в домах никогда не запирались двери, соседи приходили в гости, не предупредив, без звонка или сообщения, чего нельзя было ожидать в городе, где осталась Светлана. Летом солнце улыбалось и пекло даже после самого продолжительного и сильного ливня. Оно освещало лица людей, и, казалось, каждый человек здесь счастлив и благодарен. Бабушкин дом всегда был наполнен ароматом чистых простыней и глаженного белья, варенья из вороняги3, антоновки, дрожжей и свежей выпечки. Дед занимался рыбалкой: зимой, когда толстые льды сковывали бурные воды Урала, плел сети. Весной, когда река разливалась во всю мощь, и летом, когда вода возвращалась в лоно реки, ловил рыбу и брал с собой повсюду свою внучку. Летом дедушка с бабушкой и Марией отправлялись в загородный домик, где жили вдали от шумного города и собирали дары огорода и сада. Здесь были самые вкусные в мире ранетки, настоящая хрустящая антоновка и черноплодная рябина. Здесь благоухали кусты жасмина и черной смородины. Здесь росли огромные сочные розовые помидоры, созревали баклажаны и перцы, красовались аккуратные огурцы, патиссоны и кабачки, грелись в красноватой земле лук и картофель. Виноградная лоза была посажена так, что создавала небольшую беседку и подобие веранды возле домика, скрывая его от жарких солнечных лучей, а спелые фиолетовые крупные виноградные гроздья свисали над головами и просились прямо в руки.

В домике было две комнаты: спальня, где было темно, пахло сыростью и кремом от комариных укусов, и кухня, где на маленькой плитке бабушка готовила самый вкусный в мире дачный суп из лапши в виде звездочек. Здесь жили в большом гнезде осы, к которым ни за что на свете нельзя было приближаться. Здесь орудовала своими удивительными клешнями некая «мерзкая медведка»4, которая жила под землей и никак не хотела показываться не только Марии, но даже её бабушке. Под баком с водой жила ящерица, похожая на крокодильчика, которая иногда высовывала свою любопытную головку, а потом убегала прочь от жары и детского взгляда.

Это время вспоминалось Марии самым счастливым, и, тем не менее, впивалось в грудь острым осколком – воспоминанием об утрате чего-то очень важного в жизни, или того, кто очень важен в жизни любого ребенка. Как жаль детей, чье детство кончается быстро.