Читать книгу Осколки маминой любви - Оксана Озкан - Страница 3

Когда Марии исполнилось восемь лет, её мать вышла замуж второй раз, и ребенка забрали от бабушки с дедушкой обратно, в холодный и сырой ветреный город. Теперь семья из трех человек ждала появления на свет ещё одного ребёнка, младшего брата Марии. Жизнь маленькой девочки изменилась, и часть домашних забот была на ней.

– Что я сказала тебе? Купить хлеба? Правильно? Где тогда сдача? – впустив ребенка в квартиру и хлопнув дверью, кричала разъяренная мать.

– Мама, кассирша на сдачу дала мне конфет, мы с подружками съели их…

– Ты, мерзкая дрянь, понимаешь, что это воровство? Ты воруешь мои деньги, которые я зарабатываю из последних сил, и жрешь конфеты? С подружками! Иди и собери с них деньги за конфеты! Кому я говорю! Не ной, иначе своими же руками тебя задушу.

Мария понимала всю ответственность за крохи, с трудом заработанные на жизнь матерью и отчимом. Из-за безденежья, касавшегося многих семей в тяжелые кризисные российские девяностые годы, кто-то был вынужден заниматься «бизнесом», а кто-то – воровать. В те времена в речи многих законопослушных и не очень граждан появилось слово «рэкет»5, из-за которого часть честно заработанной прибыли уходила в никуда. Точнее, куда-то эта часть всё же уходила, вот только это никак не касалось семьи Марии. Эта напасть способна была вывести из равновесия даже самого стойкого и крупного предпринимателя. Что говорить о мелких, размножающихся как мерзкие назойливые насекомые, торговцах – челноках, в ряды которых входила мать Марии, всегда напряженная и трясущаяся над каждой заработанной копейкой.

Не было больше мамы, вместе с которой Мария рассматривала старые фотографии, засыпала под любимые рассказы о Катрусе6. Не было больше мамы, с которой девочка гуляла в парке, собирала одуванчики, а потом ела медовое мороженое из жестяного стаканчика и пила яблочный сок. Теперь рядом жила какая-то другая, чужая мама, от которой Мария неоднократно терпела побои и оскорбления, изо дня в день наблюдая повторение одной и той же картины – усталость, ругань, нервные срывы.

Умер дедушка Марии, его тревожило сердце, он пережил несколько инфарктов, последний из которых стал решающим.

– В то утро я должна была ехать за ним в больницу. Собралась, оделась, думаю, присяду на дорожку, как у нас принято. Села на табуретку в кухне, вдруг вижу, как в окно бьются синицы. Папка кормушку сделал для них, сало им подвешивал, Света, дочка, синицы-то меня предупредили, – плакала бабушка в телефонную трубку, сообщая о смерти своего мужа, отца Светланы и дедушки Марии, с которой ещё прошлым летом они вместе ловили карасей.

От печального события остались черно-белые фотографии и боль очередной глубокой утраты, завывающая диким воплем где-то внутри маленького детского сердца. Это та боль, которая никогда не проходит, даже если приходится возвращаться к привычному ритму в мире живых людей.

Мария пошла в школу. Первую школьную подругу звали Рита. Они были соседками. Рита жила этажом выше Марии. Спускаясь по лестнице вниз, девочка забегала за подругой, и они вместе шли в школу, держась за руки.

– Ну-ка быстро села за стол! Пока не доешь, не выйдешь отсюда!

– Мама, но Рита пришла, она меня ждет на пороге!

– Мне плевать на твою Риту! Жри, я сказала, иначе вывалю тебе это за шкирку!

Рита ждала возле двери и слышала всё, что сказала Светлана своей дочери. После этого случая Рита больше не заходила за Марией, и в школе общение девочек ограничивалось только приветствием.

Об этапе перехода Марии от девочки к девушке мать не предупреждала, не объясняла ничего, полагаясь на дворовых подружек.

– Ты гадина! Испачкала всё постельное бельё, это пятно не отстирывается! Я батрачу, как лошадь, ради того, чтобы ты портила наше имущество? Я тебе не прачка, иди и отстирывай эту гадость! Грязная свинья! Ненавижу тебя! Папинькино отродье! Лучше бы ты умерла.

***

В периоды летних каникул, отдыхая от городских хлопот и постоянного стресса, а также «нарабатывая на зиму» по любимому выражению Светланы, новая семья Марии находилась в поселке в шестидесяти километрах от города, в родительской усадьбе отчима. Усадьба! Какое высокое слово для огорода в тридцать соток.

Мать и отец отчима были людьми старой закалки, пожилыми, трудолюбивыми, веселыми и своенравными. У них был огромный вишнево-яблоневый сад, плоды которого бережно уходили в заготовки на зиму. Они держали коров, свиней и кур. На грядках их огорода красовались кабачки и капуста, краснели помидоры, росли тяжелые тыквы, свекла и морковь. Хозяином всех насаждений был картофель, который занимал большую часть земельного участка и требовал много ухода. Дел у стариков было невпроворот, оттого и вставали они ни свет ни заря и работали до позднего вечера.

Светлана просыпалась вместе с родителями мужа, доила коров и отгоняла их в стадо, выгребала навоз, полола грядки, поливала кусты, готовила еду для всех, после чего мыла за всеми посуду. В своем желании казаться лучше, чем она есть на самом деле, мать Марии забывала обо всём. Ей хотелось простого человеческого счастья, а потом, когда оно вдруг пришло, Светлана не понимала, что с ним делать. В гонке за счастьем и сохранением видимой идиллии и гармонии в отношениях со всеми, мать Марии забыла о самом главном – материнских чувствах к своей старшей дочери. Так забывают про одного из участников игры в прятки: всех спрятавшихся нашли, а того несчастного забыли и начали играть уже в совсем другую игру. Но здесь всё было хуже – Светлана срывала свою усталость на дочери, и с каждой ссорой всё больше и больше отдалялась от нее.

Было решено строить собственный дом в селе, рядом с домом родителей отчима Марии. Прибавились заботы, а с ними и злость на старшую дочь. Девочка росла, помогала по хозяйству близким, которые занимались бизнесом и торговлей уже и летом, в селе. Невыполотые грядки, оставленные где-то немытыми банки из-под молока или не приготовленный к возвращению взрослых обед служили поводом для родительских разочарований и детских обид, которые росли вместе с Марией. Её младший брат Владимир был болезненным ребенком, родившимся с черепно-мозговой травмой, и, как над любым больным ребенком, над ним тряслись, на него молились и сдували с него пылинки. Мария всем сердцем любила его с пеленок и ухаживала за ним, как за собственным малышом, поскольку разница в их возрасте была достаточно большой. А он пользовался положением страдальца и несчастной жертвы своей болезни, нередко сгущал краски, придумывая невероятные истории о сестре.

– Мама, она лупила меня! Видишь! – и он показывал матери синяки на локтях и коленях, гордо полученных от игр в догонялки или в казаки-разбойники.

– Зачем ты обманываешь? Я ничего такого не делала…

Не успевая договорить, Мария получала затрещину сначала от матери, потом, бывало, и от отчима, оставалась иногда без обеда, пытаясь казаться гордой и не нуждающейся в еде: куском хлеба её тоже не раз попрекали. В темной комнатушке, где был сброшен ненужный хлам, уткнувшись в старую подушку, пахнущую яблоками и набитую гусиным пером, девочка уже с юных лет прятала осколки обид и слёз. Сердце Марии хотело тепла, но не находило его в новой семье.

Девушка старалась не вспоминать черно-белые картинки своей жизни, разорванные, словно фотография, на мелкие куски и выброшенные в окно несущегося на большой скорости поезда. Она вспоминала самые приятные моменты своей жизни, детства, первой влюбленности. Особенно пленительными и завораживающими ей казались всплывающие в памяти картинки первой встречи с долгожданным принцем из сказки, чьи губы пахли малиной, чьи волосы соблазнительно путались на ветру, чьи ладони согревали своим теплом.

Ей было шестнадцать, когда она впервые влюбилась. Шестнадцать… Что может знать о жизни и любви столь юная особа? Выражение лица молодой девушки меняется по нескольку раз в минуту, словно секундная стрелка часов, резкими движениями двигающаяся по циферблату. Что можно сказать о ее также быстро сменяющих друг друга чувствах? Шестнадцать лет – тот возраст, когда затаенные обиды на жизнь, на людей, улыбающихся неискренней улыбкой, ищут выхода и, как правило, находят его…

У отчима Марии была сестра, Надежда, у которой тоже была дочь, Ирина. Несмотря на напряженные отношения между Светланой и Надеждой, их дочери ладили. Мария была старше Ирины всего на два года, и это позволяло им проводить совместный досуг, делить секреты и вместе играть в девчачьи игры.

Они часто виделись даже зимой, что уж говорить о том, что летом девочки были неразлучны. Во время одного такого визита к Ирине, Мария познакомилась с Николаем.

– Привет, Коль. Ты от нас что ли? А мы с Машей как раз думали к тебе зайти, у тебя есть камера к моему велику?

– А! Ирка! Ну ты и вымахала за год, совсем невеста стала! Да, мы недавно приехали, минут десять назад, зашёл с твоими поздороваться!

Николай был дальним родственником Ирины, но с Марией знаком ещё не был. Недалеко от дома родителей Ирины жили бабушка и дедушка Николая, которых он вместе с семьей навещал каждым летом.

– Коль, это моя… кхм… сестра, Мария!

Мария стояла на тропинке недалеко от дома родителей Ирины и не могла смотреть прямо в глаза Николаю: он казался ей божеством. Этот юноша был особенным: он не был похож ни на одного из тех, на кого засматривалась успевшая физиологически сформироваться симпатичная девушка. В свои тринадцать она уже интересовалась противоположным полом. Сначала ей нравился одноклассник Олег, у которого были широкие плечи, большие руки, крупные черты лица и пятерки по всем предметам. Но всё закончилось тем, что Олег вызвался проводить до дома одноклассницу Катьку. Потом в жизни Марии появился Сергей, которым она очень гордилась, потому что он был старше её на целых десять лет, и даже принес ей, восьмикласснице, в школу магнитофон с кассетами модной рок-группы «The Prodigy» на дискотеку. Любовная история с Сергеем закончилась после того, как он объявил, что женится «по залету» на какой-то «девушке из общей компании». Мария не очень расстроилась на этот счет, потому что кроме магнитофона и необычных музыкальных предпочтений, никаких других особенностей у молодого человека не было. Потом был Алексей. Но нравился он Марии всего неделю. В свои четырнадцать он уже хлестал водку, и от него пахло так же, как от отчима девушки.

Теперь перед ней стоял тот, кто приходил в самых откровенных и нежных снах, какие только могут присниться шестнадцатилетней особе. От переизбытка эмоций её руки мелко задрожали, язык онемел и превратился в жалкое подобие пропитанной жидкостью ваты. Коленки затряслись, и ничего не оставалось, кроме того, что слушать голоса Ирины и Николая.

Ирина направилась в сторону дома Николая, увидела своего дядю и повисла у него на шее. Её родственник не ответил на объятия: он был весь в саже. Николай в этот момент оценивающе смотрел на Марию, пока та, улыбаясь, смущалась, не зная, куда себя деть. На ней было черное платье, дешевое и купленное на оптовом складе матерью для продажи на рынке, но не проданное по причине брака в изделии, а оставленное для дочери. Даже это мерзкое черное платье, которое, казалось, всей душой ненавидела сама хозяйка, не могло скрыть всю мягкость и чувственность нежной кожи и трепетного тела. Шикарные волосы цвета молочного шоколада рассыпались по округлым плечам и доставали кончиками до узкой талии. Робкая улыбка на лице не могла скрыть глубокой боли, утонувшей в бездонных глазах цвета моря, отчего взгляд шестнадцатилетней девушки превращался во взгляд опытной, уставшей от жизни женщины. Ресницы, выгоревшие на концах, стремительно двигались вверх и вниз, ямки на щеках то исчезали, то появлялись снова. И губы… ах эти губы. Любому, кто поцелует их, они обещали рай на земле.

– Так ты идешь в дом, сестричка Манюня? Можно тебя так называть?

Николай спрашивал так, словно знал, о чём думает девушка, прятавшая взгляд и густо покрасневшая.

– Нет. Я пожалуй пойду. Ты не против?

– С чего бы? Мы оба тут гости, так что. Ну, увидимся?

Мария улыбнулась и отправилась домой. Всю дорогу до дома она пыталась мысленно нарисовать портрет Николая и запомнить его, чтобы ночью, когда, наконец, она останется наедине со своими фантазиями, предаться им сполна и записать мысли в свой дневник, который она начала вести совсем недавно.

«16 июня 1998 год. Я влюбилась с первого взгляда. Осознание этого было таким волнующим и в то же время хрупким и уязвимым. Я даже представить не могу себя рядом с этим божественно красивым парнем. Кто я и кто он? Ира говорит, что он с семьей жил в Германии, потому что папа военный. Он, наверное, столько всего видел, о чем ему со мной разговаривать? Он, Николай, рядом с такой кикиморой, как я? Да никогда. У него такие красивые медового цвета глаза, окаймленные бархатными ресницами, что кажется, будто я утону в них, если буду долго смотреть на него. Я и рассмотреть-то его не могу: как только вижу его открытую улыбку губ, похожих на спелые вишни, сразу краснею. А у него персиковый загар и такая мягкая кожа, что даже если бы он покраснел, я б этого не увидела. Наверное, у него уже были женщины: такого парня не пропустит ни одна красотка. Ну почему я все время о нем думаю?»

Мария, размышляющая над ситуацией и вслух казнившая себя за то, что ушла раньше времени, не спала всю ночь. Тогда она еще не знала, что получила в подарок от судьбы удивительное чувство, которое ей предстояло разделить с Николаем. Чувство, которое бывает в жизни лишь раз, которое описано во всех книгах, но до сих пор до конца не изведано и никем не объяснено.

На следующий день Ирина пригласила в гости к бабушке Николая и его брата, и, что свойственно всем девчонкам-сводницам, позвала Марию. Свидание было неожиданным. Мария копалась в земле, выскочила во двор с испачканными руками и лицом, что вызвало дружный хохот. После этого ребята решили прогуляться до поля с рожью. По дороге туда все дружно болтали, а оттуда Мария и Евгений, младший брат Николая, затеяли спор, который вылился в приличную перепалку.

– Женя, не ломай кусты! Ты что ли сажал это бедное дерево! – кричала Мария, пользуясь правом старшей, пытаясь привлечь внимание Николая.

– Но и не ты сажала! Пошла ты, ещё указывать что ли мне будешь, коза! – не сдавался Евгений.

– Не разговаривай так со старшими!

– Ты что ли старшая тут? А?

И тут произошло то, чего никто из ребят не ожидал: Евгений совершенно вышел из себя, как это случается в некоторых семьях с мальчишками, выросшими при старших братьях на ежедневных тумаках и издёвках, буквально накинулся на Марию и стал изо всех сил бить её по ногам.

– Ээээ, хватит, Женёк, ты переиграл мальца, не? – Николай вмешался в спор и отвесил приличный подзатыльник брату. Сделал он это по привычке, а не из-за желания защитить Марию.

Время летело быстро. На обратном пути ребята в основном молчали, разговор не клеился, образовывались неловкие паузы. Марии хотелось развития событий, но этого не происходило. Ей казалось, что она несется, сломя голову, за своей мечтой, которую вот-вот настигнет, но что-то мешает ей, и она с сожалением обнаруживает, что никуда не бежит вовсе, а стоит на месте. Как в сказке про Алису7, которую Мария никогда не любила. Ей больше нравились настоящие, реальные, советские рассказы про девочку Катрусю, которые мама читала ей, когда она была совсем маленькой. Мама любила её совсем маленькой, жаль, что Мария так быстро выросла.

Было решено ужинать в усадьбе родителей отчима Марии. В тот день натопили баню и воды наносили на две дюжины взрослых – парься не хочу. Гостей усадили на почетные места, как принято в истинно русских, соблюдающих традиции, деревенских семьях. Париться в бане Николаю и Евгению тоже предложили, и даже пообещали чистое сменное белье.

– Да-да, чего вы гогочете-то! У деда-то целая гора вон, кОльсонов-то изношенных! – «окая», приговаривала бабушка, то и дело поглядывая на деда и подмигивая ему.

Все дружно засмеялись. Потом отчим Марии с особым восторгом рассказывал парням подробности недавней рыбалки и объяснял хитрости при ловле рыбы-сома. Мать Марии разносила тарелки, помогая свекрови, бегающей из столовой в кухню за какой-нибудь очередной вкусностью в виде блинчиков с творогом или вареньем. Ирина и Владимир обсуждали новый мультфильм. На фоне общей занятости и разноголосья Мария не сводила глаз с Николая, и ей казалось, что он тоже смотрит на неё как-то по-особенному. Она не знала, что Николай смотрел «по-особенному» на многих симпатичных девушек.

Парни согласились попариться в бане, но отказались от дедушкиных кальсонов под очередную волну одобряющего смеха. Мария задумала план. Как было отделаться от непреодолимого вожделения и страстных образов, возникающих в её голове? Марии представлялось, что Николай врывается к ней в баню, пока она обнажена и ни о чем не подозревает, набрасывается на неё и со всей страстью молодого мужчины впивается в её губы, сжимая гибкий стан, на ходу раздеваясь. Потом ей представлялось, что происходит пожар в бане, и Николай спасает её из огня, вынося охваченную дымом и обнаженную на своих сильных руках. А потом они, задыхающиеся от нехватки свежего воздуха и вспотевшие, падают на холодную землю, и она видит, что рубашка Николая расстегнута, а под ней – едва тронутая легким пушком красивая, загорелая, энергично поднимающаяся в движении, сильная мужская грудь. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь спас её из огня, и это теперь был даже уже не кто-нибудь, а конкретный, вполне реальный молодой мужчина. Романтические фантазии юных девушек иногда доходят до совершенного абсурда: с чего бы это было Николаю врываться к Марии в баню? Да и одними мечтами и фантазиями не добиться желаемого. Когда Евгений вышел из бани, где мылся вместе с братом, Мария под предлогом выйти по нужде, выбралась из дома. Никогда еще она не была так благодарна туалетам, которые во многих частных домах в сельской местности расположены на улице.

Недолго думая и желая воспользоваться удобным моментом, Мария зашла к Николаю в баню и, увидев его обнаженный стан, который юноша стыдливо прикрывал полотенцем, неожиданно смутилась.

– Давай погуляем завтра вечером? – сказала Мария голосом тех людей, которые пытаются прервать неловкую паузу.

– Конечно, без проблем…, – растерянный парень согласился.

«Как-то скучно получилось, – думал Николай. – Я рассчитывал сам её раскрутить, а тут всё проще пареной репы. Радует одно – лето обещает быть сдобным!»

Весь следующий день в ожидании свидания он рисовал интимные сцены в своем воображении. Мария же была в детском восторге от собственной смелости и с нетерпением ждала встречи, забыв про сорняки в грядках с морковью. Ей, юной и привлекательной девушке, казалось, что вот именно так и зарождается настоящее чувство: женщина непременно должна проявить инициативу, а мужчина должен быть скромен и стыдлив.

– Сегодня так жарко на улице было, душно, – намекал Николай.

– Да это у тебя кровь горячая, мне вот, например, холодно, – наивно отвечала Мария.

– Возьми мою куртку. Там в кармане есть карамель, если хочешь, – разочарованно мычал парень.

В карманах куртки Николая лежали обычные леденцы розового цвета с малиновым ликером. Нежная начинка разливалась во рту, благодаря чему карамель дарила необыкновенные вкусовые ощущения, а руки снова и снова тянулись за новой порцией. Но после исчезновения ликера каждой отправленной в рот конфеты оставался кусок леденца, который впивался в щеки и язык острым осколком тающего сахара.