Читать книгу Товарищу Сталину - Олег Анатольевич Беляев - Страница 5

– Хозяева, открывайте! – Кричал кто-то со двора.

– Хозяева! – Удары в дверь становились все сильнее.

Егор сквозь сон услышал крики и стук, сразу не предав значения, полагая, что это сон. Но стук усиливался, казалось, что вот-вот дверь разлетится в щепки. Егор подскочил и отворил дверь. На пороге стояли люди, человек пять, тот, кто стучал, был одет в черную кожаную куртку, перетянутую ремнем. «Милиция…", – первой пронеслась мысль, значит все-таки выследили, уроды. Открыв двери, он оказался лицом к лицу с человеком, стоящим на крыльце. Хозяин словно действительно ничего не понимал, угрожающе взревел:

– В чем дело? – и обдал при этом стойким перегаром человека напротив. Тот, сделав шаг назад, измерив Егора взглядом. Затем, повернув голову в пол-оборота к остальным, сказал:

– Беднота…

Те, о чем-то перемолвились и зашуршали бумагами.

– В чем дело? – вновь недовольно повторил Егор.

– В чем дело?! – Переспросил человек в форме. – Дело серьезное, товарищ! Проспишься, приходи в штаб. – И сунул Егору какую- то бумажку.

В ответ Правдин кивнул и, совершенно ничего не понимая, прикрыл дверь. Чувствуя, что он еще сильно пьян, все списал на ночной кошмар. А потому, устроившись на своем табурете, снова провалился в глубокий сон. Проснулся он от того, что во рту пересохло, онемевший язык и затекшее тело не слушались хозяина. Голова трещала от чрезмерно выпитого и смешанного спиртного, а еще чувствовалась неловкость, и гадкий осадок на душе за вчерашнюю выходку. Егор поднял бутылку из-под портвейна и заглянул в горлышко. Из горлышка на него посмотрело донышко, «Значит бутылка пуста», – сделал он неутешительный вывод и отставил пустую тару в сторону. Поскольку осеннее утро моросило все тем же нескончаемым дождем, а впереди были выходные, он решил еще хоть немного поспать. Но сделать это все же лучше на кровати, как белый человек, а не как бомж в драном тулупе, сидя на табуретке. Открывая дверь из коридора в дом, ему показалось, что она словно обветшала за ночь, была как будто неродная.

Оклемаюсь, надо посмотреть, а то стыдно: вроде при руках еще, и такая дверь. Подумал он.

Пробираясь в сторону кухни, чтобы выпить воды, он решил не включать свет в коридоре, не желая будить спящих детей и жену. Из-за закрытых ставней в доме царила непроглядная темень, потому пробираться приходилось на ощупь. Лапая по стенам руками, он никак не мог понять, куда подевалась кухня.

– Чертовщина какая-то…

Прошептал он, пытаясь нащупать выключатель. Но на привычном месте его тоже не оказалось.

Странно, неужели я еще настолько пьян, что не могу разобраться в собственном доме…

– Егор, ты чего, не проспался что ли? Чего шебуршишь? Угомонись, а то детей побудишь.

– Нин, а ты чего делаешь в прихожей?

– Точно пьян, еще. В какой такой прихожей? С детьми на печке спала, пока ты со свой хмель в сенцах гонял. – Шепотом ответила жена.

– На какой печке? – с недоумением переспросил Егор.

– Слушай, угомонись, а то я не поленюсь, спущусь за скалкой.

В душе у Егора, не смотря на зверское похмелье, уже закипала и клокотала ярость. Что могло произойти за ночь? Отчего жена стала такой задиристой и властной? Но, вспомнив вчерашние выкрутасы, он в зародыше задавил желание немедленно разораться и только покорно спросил:

– Нин, а что вчера было-то? – Он уже сильно засомневался, действительно ли вчерашний день закончился так, как он это помнит.

– Ну вот, допился до зеленых чертиков, все позабывал. А я тебя предупреждала, окаянный, добром это не закончится! С Сашкой, куманьком своим, напились. Я его вчера скалкой-то огрела, дрянь такую. Разве не он чуть свет – заря тарабанил? Небось, приходил похмелиться. Ты ему передай, нет ему прощения, и скалкой я его еще отхожу. – Шептала Нина, еле сдерживая себя, готовая вот-вот сорваться в крик.

– А когда стучали? – Почему-то спросил обалдевший Егор, не помня в своей биографии родства с кумом Сашкой, а также факта вчерашней попойки и утреннем визите.

– Да вот, под утро уже…

В голове у Егора перемешалось почище, чем в доме Облонских. Он так же на ощупь стал пробираться на выход. Осторожно выйдя в коридор, он чуть было не закричал от увиденного: коридора, его прежнего коридора, не было, было что-то похожее на шалаш, крыша крыта соломой, стены обиты не струганными кривыми досками, щели между которыми были подоткнуты все той же соломой… Внутри похолодело. «Что же произошло? Что случилось? Неужели белая горячка? Да нет, я ведь не алкаш, ну бывает хватишь лишку, но так, чтобы до чертиков, прежде не было…» Медленно, как будто опасаясь удара по голове, пригнувшись, он вышел на улицу. Голова закружилась, отказываясь верить в происходящее.

– Вот допился, – шепотом сказал он, словно боясь, что его могут услышать.

Галлюцинации были столь явственными, что Егор в серьез испугался за свой рассудок.

Осеннее, промозглое утро ничем не отличалось от вчерашнего вечера. Но все вокруг было чужим. Чужим, совершенно чужим! Он не верил своим глазам, старался протереть их кулаками, тряс головой, настраивая свой мозг на нормальную, привычную работу. Но все, что он видел, никуда не девалось, и, скорее всего, было настоящим. Той улицы, на которой он жил, не было, как не было всего частного сектора, зажатого между двумя микрорайонами многоэтажек, желающих в скором будущем и вовсе проглотить частников. Но и микрорайонов тоже не было. Не было его железного забора и калитки, а был лишь ветхий плетень, опоясывающий дом, в некоторых местах свалившийся в грязь. Дома были разбросаны там и здесь настолько, насколько хватало взгляда. Улица угадывалась только по грязной, раскатанной телегами и разбитой копытами животных дороге. Егор обошел дом – это была какая- то жалкая лачуга, как в книжке про крестьян Царской России.

– Я сошел с ума!..– негромко произнес Егор, пораженный увиденным, продолжая стоять во дворе босиком, в старом драном тулупе и белых кальсонах.

Вдруг из дома напротив вышел долговязый мужик в расстегнутой гимнастерке, галифе и сапогах. Он помахал Егору, подзывая его к себе. Но Егор не трогался с места, тупо смотрел на зазывавшего его мужика. Не дождавшись никакой реакции со стороны Егора, неизвестный, сгорбившись как вопросительный знак, скользя и чавкая сапогами, пошел навстречу.

– Кум, ты чего? – Спросил незнакомец. – Кум! … – Затряс мужик Егора за плечи.

Правдин взглянул на трясущего мужика безумными глазами и, улыбаясь, спросил:

– Санька, это ты?

– Ну конечно, я. А то, кто же? А я смотрю, ты вышел во двор, глаза кулаками трешь, головой трясешь. А когда вокруг дома пошел, вот тебе здрасьте, думаю, Егорка умом тронулся. Или может, чего хуже, лунатизмом захворал?

– Тронулся, Сашка, тронулся….

– Да ну? – С недоверием переспросил он, с жалостью в глазах осматривая собеседника.

– Ты знаешь, я не помню, что вчера было, всегда помнил, а сегодня хоть убей, ничего не помню.

– Уф, напугал ты меня, Егорка, я думал, что и правда беда приключилась. Ну а то, что забыл, это ничего, я тоже, сам знаешь, через раз помню, и ничего, живу себе, не тужу. А ты что босой, в тулупе да в кальсонах стоишь? Пойдем ко мне, полечимся.

У Егора в голове было пусто, как в пионерском барабане. Он ничего не понимал, поэтому решил, пусть все идет, как идет, а там по ходу будем разбираться.

– Пойдем в хлев, там тепло… – Санька юркнул в угол и, пошуршав соломой, вытащил бутылку с белесой жидкостью.

– Это еще та, – тряся бутылем, подмигнул Санька. – Помнишь?

Егор, не помня, пожал плечами и кивнул.

– Так что вчера было? – Спросил он.

– Я вчера вступил в комиссию по раскулачиванию, и в первый же день раскулачивали Ереминых.

– Раскулачивание? Ереминых?

– Ереминых, Ереминых, – подтвердил Санька. – Так вот, мы их раскулачили, погрузили все зерно на подводы и отправили на станцию.

– А Ереминых?

– Ереминых выгнали на улицу, дом сожгли! – В форме доклада произнес Санька, приложив руку к голове.

– К пустой голове руку не прикладывают, – приняв доклад, ответил Егор.

Санька, уже запрокинув бутылку, пил вонючую жидкость, зажмурив глаза. В этот момент он стал похож на козленка, которого поят из бутылки заботливые хозяева. Сделав несколько жадных глотков, он выдохнул и, приложив рукав к носу, занюхал им. Егор взял протянутый сосуд и сделал два небольших глотка, но, не ощутив ни горечи, ни хмели, вернул ее Саньке со словами:

– Все, я пошел…

– Что, так погано? – Участливо спросил кум.

Ничего не ответив, лишь отмахнувшись рукой, Егор вышел на улицу. К дому шел как в бреду, ничего не понимая, не ощущая холод и грязь, босыми ногами. Вошел в дом, к нему подбежала дочурка, и дергая за полушубок, залепетала:

– Тять, тять, а ты по чем на улицу босой ходил?

Из-за печи выглянула Нина и вопросительно посмотрела на мужа, а он стоял и ощущал себя на необитаемом острове, но туда попадают, хотя бы понимая как, осознавая это. А как попал на этот остров он, оказавшись среди родных и таких чужих для него людей?

Молча, Егор снова вышел из дома, пытаясь осознать происходящее и собраться с мыслями. Нужно рассуждать логически. Весь вчерашний день и вечер он помнил до мельчайших подробностей. Ни этой деревни, ни Сашки, кума, ни такой воинственной жены, у него не было, и, судя по всему, время было совершенно другое. Увидев бутылку, он поднял ее и посмотрел на этикетку, дата разлива говорила, что вчера действительно было, и был он у матери с братом, и дома устроил скандал. Поднял бумажку, которая валялась рядом с бутылкой, развернул ее и стал читать.

Товарищ бедняк и середняк!

Советская власть, которая дала вам свободу, нуждается в продовольствии. Вся надежда на беднейших крестьян. Все на войну с кулаками

Даешь хлеб!

– Советская власть…, – повторил Егор.

В каких это годах происходило: в двадцатых, тридцатых, сороковых? Нет, этого не может быть, это чья-то злая шутка, розыгрыш, все пройдет, все непременно пройдет и станет как прежде… С людьми такое не случается. Он снова и снова перечитывал листовку, уже почти смирившись, обдумывал свое незавидное положение. Если задавать вопросы напрямую, можно привлечь к себе ненужное внимание, а поэтому стоит выждать время, чтоб понять обстановку.

Егор залез в карман, вытащил сигареты и зажигалку, поднял бутылку, это были улики о его странном происхождении в другом мире – от них нужно избавиться. Или оставить, могут пригодиться? Стоял в нерешительности, раздумывая, как поступить. Наконец решил выпотрошить табак в листовку, бутылку и зажигалку спрятать в сенцах, в щель между досками, и надежно подоткнуть соломой. В доме послышалась какая- то возня, и в приоткрытую дверь показалась Машенькина голова, она защебетала своим ангельским голоском:

– Тять, а тять, тебя мамка зовет.

Егор взглянул на свои ноги, не зная где их помыть или вытереть, стоял в нерешительности. Выглянула Нина и, увидев растерявшегося и какого- то беспомощного мужа, решила не упрекать его пьянкой, а позвала дом, где приготовила ему воду вымыться. Она подала чистую одежду и стала собирать на стол.

Одежда Егору была в пору, но чувствовал он себя в ней словно в чужой шкуре. Она была словно необжитая им, что ли. Но это было не самое большое неудобство, весь окружающий мир был неудобным, необжитым, а оттого и казавшийся агрессивным, пугающим. Ели молча. Егор изредка поднимал глаза и осматривал то детей, то Нину, пытаясь увидеть какие- то отличия от них, прежних. Но внешне они ничем не отличались, вот только казались они совершенно чужими, как и все, остальное. Видя состояние мужа, Нина спросила:

– Что, так тяжко?

Егор кивнул.

– А ты бы меньше самогоном баловался, того смотри и разум чище был. А твоего кума после вчерашнего я на пороге видеть не хочу, что б духу его у нас больше не было!

– А что так?

– Как это, что? – Переспросила Нина. – А разве это не Сашка со своими дружками Ереминых раскулачивал?

– Ну, это не дружки, а комиссия…

– Комиссия! Да знаю я эту комиссию, такие же непутевые пьяницы, как и куманек. Но только не они тебе хлеба дали заработать, чтоб детишек кормить, а Савва Еремин.

– Кулак, твой Савва.

– Кулак – вот! – Показала Нина сжатую ладонь, – а Еремины никогда не отказывали нам в помощи. И Наталка Еремина все справлялась о Машенькином здоровье и помогала, когда малышка наша хворала. Эх, быстро вы людское добро забываете, – подытожила Нина.

– Ну а где вы были, когда их раскулачивали? Чего не вступились, раз такие сердобольные?

Нина как-то странно посмотрела на мужа, словно заподозрив подмену. Но ответила как обычно:

– Да там и были, вместе с ними выли, да только что мы могли сделать против мужиков с наганами да ружьями? Да еще больше, чем полсела, как озверело: говорят, что с ними правильно поступают, и злее всех кричали те, которые у Саввы на покосе хлеба заработали. Лица у них от ненависти аж перекосило!

– А я где был?

– А я почем знаю, может вон, на Луну, летал! – Ответила Нина, кивнув в окно, за которым на небе из-за плотных туч пыталось пробиться солнце.

«И причем здесь Луна?» – Подумал Егор.

Ему хотелось поскорей разобраться в происходящем, понять, какого черта он здесь делает, как это произошло, и что, в конце концов, делать дальше. Не доев, Егор начал одеваться, на вопрос Нины, куда собрался, он ответил, что утром приходил комиссар и велел прийти в штаб. Нина, побледнев села, и сложила руки на коленях.

– Тебя тоже будут гитировать в комиссию… Не ходи, Егор…

Ничего не ответив, он быстро вышел на улицу.