Читать книгу Хозяин Медведь-горы, или Тайна последнего Артефакта - Олег Князев - Страница 6

Утром я проснулся, как мне казалось, также, где-то в середине десятого, правда, не от солнечного света, бившего мне в глаза, а от громкого голоса Мишки, хлопотавшего на кухне. Он что-то мыл или готовил там, гремя посудой.

– Уважаемые москвичи и гости курорта, – услышал я его нарочито гнусавый голос, – вас, майн херц, приглашают к обеду на нашей кухне. И дальше:

– Многоуважаемый Антон Игоревич – вставайте, одевайтесь, умывайтесь. Вас ожидает к столу Михаил Викторович!

Приходя в себя, разлепив глаза, я невольно улыбнулся – ну, юморист! И потянулся в бок, пытаясь встать с кровати, но не смог. Я почувствовал, что меня как-то ведёт в сторону и вообще, оказывается, был не в состоянии встать, потому что ещё совсем не протрезвел. При этом, меня мучила жажда и мне очень хотелось пить. В голове все кружило и меня повело куда-то в сторону, и я рухнул на подушку, обхватив голову руками. В этот момент в комнату вошёл Мишка.

– Ну, ты как, Антош? – спросил он меня участливо.

– Не знаю, – ответил я с закрытыми глазами. – Не могу смотреть, всё кружится в голове. Хочу пить. Воды, – еле проговорил я, не открывая глаза, и услышал, как он пошёл на кухню.

– Ну, ты был хорош вчера! – услышал я. Он уже вернулся, протягивая мне стакан с долгожданной водой, которую я жадно выпил и, словно обессилив от моей попытки сконцентрироваться, сидя на кровати, опять упал головой на подушку, стараясь не поворачиваться, чтобы не “опрокинуть” своё дезориентированное сознание и остановить бесконечное кружение в голове. Выпив воды, я почувствовал себя словно опять пьяным.

– Ты хоть помнишь, что ты там орал на набережной вчера? – продолжал Мишка. Не отвечая на его вопрос, я попросил его пока не разговаривать со мной, надеясь, что мне полегчает после воды. Он замолчал, но стоял рядом со мной у кровати, не уходя и что-то жуя с хрустом.

– Огурец, – догадался я.

Прошло несколько минут. Мишка молчал – может, он вышел в гостиную, я не знал, но, когда он заговорил со мной в следующий раз, мне было уже полегче.

– Антош, может, тебе ещё водички дать? Или водочки? – пошутил неудачно он, потому что при упоминании о водке, меня чуть ли не стошнило, и я беспомощно взмахнул рукой, чтобы он не продолжал дальше эту тему.

– Ну-ка, выпей! – услышал голос Михаила.

Не открывая глаз, я на ощупь взял стакан с водой или что там было и, приподнявшись немного в кровати с его помощью, выпил солёную, холодную, приятно пахнущую огурцами и укропом, жидкость. Это был огуречный рассол. Не поняв вначале, как и что, я почувствовал себя затем немного лучше. Кружение в голове стало замедляться, и я смог открыть один глаз, чтобы увидеть, где там Мишка. Он стоял с банкой огурцов домашнего засола, смотря на меня, и тут же всунул мне в руку холодный, солёный огурец, и я схрумкал его ядреную, упругую мякоть, чувствуя, как капли рассола стекают с губ на подбородок. Увидев, что я смотрю на него одним глазом, он улыбнулся – а мне было легче смотреть на него именно так – мир вокруг меня хоть как-то замедлил своё вращение.

Удивительно, но скоро круговерть в голове реально уменьшилась и даже, как-то остановилась, и я смог посмотреть перед собой обеими глазами. Моё сознание стало чётче, а мысли – яснее, и, хотя мне было как-то по-прежнему муторно в моём после-алкогольном отравлении или что это было, я спросил его:

– А во сколько мы с тобой пришли домой?

– В третьем часу ночи. Еле-еле отговорил тебя идти в море купаться с твоими нимфами.

– Какими нимфами? Морскими?

– Обыкновенными! – ты же сам их так назвал! – весело ответил Михаил.

– Кого?

Ничего не понимая и чувствуя, что от этих усилий поддерживать с ним разговор, на меня пять накатывается приступ головокружения, я замолчал.

Мишка, поняв, что я ничего не помню о том, что было с нами после вчерашней ночи, рассказал мне в своей шутливой манере, что я тягал его по всяким злачным местам, где тусовался народ. А потом пошли на Массандровский пляж, куда мы добрались, потихоньку, за полночь. И там мы, вернее я, увидев двух девчонок-симпатяшек, сидевших за столиком и пивших кофе напротив освещенной ночной кафешки, и стал с ними знакомиться, сказав: – Девоньки, а невесты в вашем городе есть? Девчонки тоже были навеселе и мы, типа, понравились друг другу. – Как так, их же было двое? – недоуменно спросил я, не глядя на него.

– Ну, да, – подтвердил Михаил. – Вот ты им обеим и понравился. Ты подтащил стул к их столику, уселся, и стал делать им комплименты. Называл их нимфами и очаровашками, и звал купаться в море.

– А они?

– Девчонки называли тебя симпапусиком и весело смеялись над тобой. А, может, и не над тобой – просто ржали и давились от хохота. Уж больно ты их веселил. Они, кстати, тоже были немного поддатые. Так что, вы нашли друг друга.

Мишке явно нравилось рассказывать мне о том, о чём я совершенно не помнил сейчас, и он выступал, вроде, как единственного очевидца моего такого отвязного поведения. Его искренне забавляло это и, даже, если бы он и присочинил к своему рассказу что-нибудь ещё, чего не было на самом деле, мне бы пришлось верить ему на слово.

– Ну, а когда ты их обеих взял под руки и попробовал спуститься на пляж к морю, я понял, что тебя надо спасать.

– От кого? – не понял я.

– От тебя самого и этих безбашенных, таких же, как ты, девчонок.

– Симпатичных? – поинтересовался я.

– Ну, да, – одобрительно отозвался Мишка. – Ты же уже спрашивал! Если бы ты не был таким пьяным, ты бы реально мог закадрить любую из них.

– А ты? – побеспокоился я наивно о друге.

– Я, братан, уже нашёл свою нимфу или фею, как хочешь, называй.

Тут я вспомнил про Владу, и кивнул одобрительно и от этого неосторожного движения головой моё сознание просто расплескалось.

Я закрыл глаза, застонав и, наверное, помертвел – моё дыхание сделалось частым и поверхностным. Мне было опять так муторно, что голос Мишки стал причинять мне чуть ли не физические мучения. Я бы с удовольствием закрыл бы уши и так бы лежал с закрытыми глазами, чтобы изолировать свое сознание от внешнего мира. А Мишка, между тем, стал лицедействовать, не понимая, как мне было плохо.

– Ай, яй, яй, – какого человека не уберегли от пьянства! – патетически воскликнул он, заламывая руки, изображая сценическую драму. Но, видя, что я никак не реагировал на его добродушное паясничество, понял, что мне, действительно, поплохело. И продолжил серьезно:

– Всё, Антош, больше никаких водок и пивасиков! И никаких посиделок в ресторанах. Ты нам нужен здоровый. Ты приехал в Ялту не для того, чтобы квасить и бузить, а знакомится с местными достопримечательностями, понимаешь.

Он опять кого-то изображал.

– И мы не позволим тебе морально, так сказать, разлагаться! – с пафосом продолжал он, тряся рукой перед моим лицом. Я, реагируя, приоткрыл опять один глаз и тут же закрыл его.

– Отстань!

У меня – в моём сознании или наяву — всё по-прежнему кружилось перед глазами.

– Никакой водки! – изгалялся Мишка. – Ты понял? Пить вредно! – он словно давал мне психологические установки. А между тем, в голове у меня всё просто плескалось от алкоголя, наполнившего вновь все мои извилины в мозгу. Я застонал от ощущения беспомощности и физической немочи.

– Не могу встать, – прошептал я. – Голова кружится…

– Это ещё хорошо, что она у тебя не болит! – “успокоил” он меня. – Воистину, чем лучше вечером, когда в охотку пьёшь, тем хуже утром протрезвенье, – продекламировал он сам себе и, поняв, насколько мне хреново, пожав сочувственно моё плечо, вышел из комнаты.

Я лежал с закрытыми глазами, потому что как только я пробовал их открыть, мир вокруг меня начинал вращаться и смещаться в сторону, опрокидывая меня и кружа моё оцепеневшее сознание.

– Ну-ка, выпей вот такую интересную таблетку! – услышал я вдруг голос друга. – Сейчас мы её растворим. Это Алька-прим. Применяется от тяжкого помелья и от головной боли, – проговорил он, будто читая инструкцию. – Эффект наступает через тридцать минут, – закончил он ознакомление с инструкцией по применению. – Как раз твой случай. Так что, проверим.

Попробовав приподняться в кровати, затем я взял на ощупь стакан с шипучей жидкостью.

– Мне её Влада как-то принесла, – проговорил Михаил, словно оправдываясь. – Говорит, что очень помогает при тяжком похмельном синдроме. Мне как-то было хреново пару раз. Но я так и не пил их, а просто выпил утром полстакана вод…, – он осёкся, вспомнив, что меня мутит от одного упоминания этого слова.

Он смотрел на меня в тревожном ожидании и, убедившись, что я всё выпил и лежу, вроде как засыпая, сказал, что пока займется делами.

– Ладно, Антош, приходи пока в себя, а я пока поработаю с документами. Мне как раз надо кое-что доделать. Если проснёшься, и меня нет дома, значит, я поехал в офис. Я быстро вернусь. Так что, лежи, спи – у нас сегодня воскресенье. Отдохнём, пока, дома. И, кстати, Ливадия сегодня отменяется. Ну, ты и сам понимаешь…

С этими словами он вышел из комнаты.

Не помню, как заснул и не знаю, как долго спал, но проснулся от звука защёлки замка, закрывшей входную дверь. Я открыл глаза. Солнце, за то время, что я спал, переместилось за дом на другую сторону, и в комнате было немного сумрачно. Я посмотрел на часы – Ого, уже было почти начало четвёртого дня! В квартире кто-то был – я услышал приглушенный голос Мишки, отвечавший что-то женскому голосу.

В закрытую дверь моей комнаты постучали. Я приподнялся на кровати, прислушиваясь к своим ощущениям в голове. В ней, вроде бы, уже ничего не дребезжало, и не опрокидывалось, и не вращалось – я реально протрезвел.

– Миша, ты? – спросил я.

Дверь открылась, и в комнату вошёл Мишка. Он был явно в хорошем настроении. – Старик, ну ты как, очухался? – фамильярно спросил он.

– Да, вроде как-то так. А ты с кем там разговаривал?

– Так ты не понял? А говоришь, протрезвел, – сыронизировал он.

И тут же в полуоткрытой двери появилось красивое лицо Влады. Она заглядывала в комнату из-за спины Михаила – помахала мне рукой и тут же деликатно отошла в сторону.

– Давай, приводи себя в порядок, а мы пока на кухне что-нибудь придумаем вкусненькое, – сказал Мишка и прикрыл дверь, шепнув мне, что у Влады есть сюрприз для меня.

Сев опять на кровать, я потёр затылок и растёр лицо ладонями, а потом и уши, пытаясь вспомнить, что же я делал вчера ночью на Массандровском пляже, и не мог по-прежнему ничего вспомнить.

– Ну, да ладно… – проговорил я вслух, окончательно придя в себя, и встал с кровати, надев затем шорты и футболку и, открыв дверь, вышел в гостиную – там никого не было. Мои друзья разговаривали на кухне, и я прошёл быстро в ванную, не смотря на них.

Ну, а потом мы втроём сидели на маленькой кухоньке за обеденным столом. В начале нашего общения в ходе импровизированного запоздалого обеда, я чувствовал себя неловко – Влада действовала на меня магическим образом, чуть ли не лишая меня столь привычной мне раскованности в общении с девушками, но затем чувство неловкости пропало – она оказалась милой и общительной девушкой, и мы быстро перешли с ней на “ты’.

Влада проявила себя расторопной хозяйкой – она сделала маленькие ржаные бутерброды с кусочками рыбки в томатном соусе и отварной картошкой на тарелке, и разогрела на газовой плите Мишкин вчерашний “улов” (оказалось, что после нашего застолья в арт-кафе, оставшейся жареной рыбки хватило и на обед), поставив затем на металлическую подставку на столе горячую сковороду с рыбешкой – как там её называли, кефалька? луфарик? Здесь же стояла большая тарелка с сыром, оливками и листьями салата с майонезом, и пшеничными сухариками. Рыбка мне понравилось, хотя и была суховатой. А вот консервированная обжаренная рыбка в красном томатном соусе была просто деликатесом! Мишка сказал, что это азовский бычок – никогда и не слышал о такой рыбке, живя в Москве – но это оказалось лучшее из тех обычных рыбных консервов, которые мне довелось пробовать, хотя и редко, когда мы ездили на дачу. Я с удовольствием съел почти все бутерброды, приготовленные Владой, нахваливая эти бычки.

Закончив обед, попив чай с инжирным вареньем (тоже вкуснятина местная!), мы прошли в гостиную и сели на удобный, широкий, матерчатый диван. Михаил включил большой плазменный телевизор, висевший на стене напротив нас— там шёл блок дневных новостей “НТВ”– и нашёл какой-то музыкальный канал. Влада принесла с кухни 3 бокала и бутылку вина – это был “Черный мускат”.

– Вчера, кроме неё, его никто так и не пил, – вспомнил я.

Наполнив бокалы, мы выпили это приятное на вкус десертное, тёмно-красное вино. Честно говоря, мне не хотелось никакого спиртного, даже такого приятного, сладкого вина, но не мог же я показаться слабым перед Владой, которая, с каким-то изяществом и непринужденностью “дегустировала” свой бокал. И тут я неожиданно вспомнил с сожалением, что наша поездка в Ливадию сегодня отменилась.

– Ну ещё бы, столько выпить вчера – да Мишка и завтра не пройдёт алкотест. Так что, до вторника придётся ходить пешком, – подумал я.

Тем временем, он переключил телевизор в режим присмотра фотографий и подсоединил какую-то флешку к разъему сзади экрана.

– Ну, что, Антош, готов к сюрпризу? – я и забыл, что он мне там шепнул в комнате.

Я отвлёкся на Владу, стараясь держаться молодцом, хотя моя голова была какой-то пустой и плохо соображающей. Она встала, поправив свое коротенькое платье, выйдя из гостиной.

– Сейчас покажу тебе кое-что интересное, что нам принесла Влада, – он улыбнулся, глядя на неё, и продолжил, садясь на диван. – Я сам увидел эти снимки сегодня днём, после звонка Влады. Пришлось ехать срочно к ней домой, и вот что она мне там показала, – он показал рукой на экран с какими-то большими снимками.

В его голосе звучала загадка, и я уже был слегка заинтригован этим, хотя для меня было бы лучше сейчас посидеть просто так на диване, ни о чём не говоря.

– Так что, смотри, и удивляйся, – воскликнул он, довольный тем, что заинтересовал меня. На экране пошли сочно-цветные, красивые фотографии какого-то небольшого городка, а затем несколько высотных зданий в парке с пальмами на фоне массивной горы.

– Где это? – спросил я, поворачиваясь к Владе.

Она, пока я смотрел фотки, вернулась, принеся в красивом подстаканнике стакан горячего чая с лимоном, сказав, что крепкий, сладкий чай поможет мне окончательно восстановиться. Я уже чувствовал на себе власть её черно-жгучих, красивых “цыганских” глаз.

– Это Партенит, куда ты так стремишься, – вставил он, отвлекая меня от “чар” Влады.

– Курортный поселок городского типа, – пояснила, улыбаясь, Влада, видя невольную Мишкину ревность. – А этот горный массив с кустарниковой растительностью, часть Медведь-горы, – пояснила она.

Дальше на экране пошли великолепные фотки видов Партенита, снятых, очевидно, с горы, с высоты метров в 200. Посёлок был, как на ладони, с его десятками больших зданий современной постройки, и большим холмом ближе к морю. На холме стояла высоченная телевизионная вышка— и весь этот вид красовался на фоне окружающих гор, безбрежного моря и, где-то вдали, каких-то неясно видных прибрежных мысов в 30–50 км, на горизонте (не пойму, почему это поселок, когда его впору называть городком). А далее следовали фотографии видов круч и скал, стоящих прямо у моря в зоне прибоя. Затем виды природных ландшафтов и потом опять крутые склоны Медведь-горы и фото какой-то бухточки, с крутой скалой у дикого пляжа с огромными валунами. А затем отдельно, увеличенное фото этой же скалы с каким-то рубиново-красным пятном, в центре которого горел золотой круг (пятно округлой формы реально золотого цвета). Потом та же скала была снята с других ракурсов. И на всех снимках сиял этот золотой “глаз?” в обрамлении рубиновых пятен… Cудя по размерам кустарникового деревца, прилепившегося на крутом склоне скалы в паре метров от этого рубинового пятна на каменной круче скалы, оно было около двух метров в диаметре.

Михаил нажал на стоп-кадр на дистанционном пульте управления и, повернувшись ко мне, спросил:

– Ну, что ты об этом думаешь?

– Об этом “цветке”? – спросил я.

– Ты называешь его цветком? – переспросил Михаил.

– Не знаю, просто напоминает нечто вроде цветка. Я понимаю, что это какое-то природное образование, но издалека это смотрится для меня, как цветок. Или как какая-то, извините, клякса, которую кто-то шлёпнул сверху и поставил в центре золотое клеймо. Со стороны – золотая краска или что за состав там был – реально выглядел и блестел жёлто-золотым цветом!

– Как золото инков. В общем, Знак – проговорил я (на днях закончил читать приключенческий бестселлер Клайва Касслера “Золото инков”).

– А вот это неожиданная мысль, – одобрительно проговорил Михаил, оценив моё образное сравнение. – И эта штука, значит, служит, как “Знак”, – вопросительно-утвердительно сказал Мишка.

– Какой “Знак”, и что он означает в таком случае? И, кто нарисовал или сделал его? – спросил я, смотря на Мишку и Владу.

– Ты задаешь мне те же самые вопросы, которые я задавал Владе, когда я сегодня днём приехал к ней, и она показала мне эти фотографии.

– А откуда они у тебя, Влада? – спросил я, опять смотря в её пленительные глаза.

– Расскажи ему, девочка моя, всё, что ты знаешь об этом, – как-то неуместно фамильярно-шутливо, сказал Мишка Владе, мягко потрепав её за щёку. – О нашем, – сделал он ударение, – “естествоиспытателе”, – и хохотнул непонятно для меня.

Она отмахнулась от него с улыбкой, и повернувшись ко мне, рассказала удивительную историю.

Оказывается, этим утром к ней заехал её хороший знакомый – он переехал с родителями лет десять назад в Партенит, где его отца назначили главным врачом военного санатория “Крым”, расположенного прямо у Медведь – горы. Отца, правда, потом, после перетрубаций в 13-м году, сделали заведующим какого-то там лечебного отделения. Не знаю подробностей. Парня зовут Олег Баженов – в просторечье Алик. Во всяком случае, все друзья, и сама Влада, называют его именно так. Так вот, Алик – неутомимый ходок, любитель исследовать в одиночку тайны Природы, её заповедные места в Партените и его окрестностях, изучая местные леса и горные массивы, и он облазил почти все уголки Медведь-горы.

Он и раньше много рассказывал Владе о красотах этого места: о сказочных февральских (!) полянах c подснежниками на вершине горы, о дубах, расколотых снизу, как будто, “подземными” молниями, о странной форме деревьев и камней, которые периодически попадались ему в чащах на вершине горы, о диких пляжах с кристально чистой водой и дельфинах, которых он видел прямо у берега, и о странных блуждающих ночных огнях на склонах горы, свидетелем которых он был лично несколько раз. И этот Олег утверждал, что, когда он несколько раз ночевал один на поляне на вершине горы, он просыпался от непонятной тревоги, а вернее, от какого-то низкого вибрирующего звука, который периодически шёл откуда-то из глубины горы. Более того, он специально пошёл в ночевку на гору, чтобы более детально исследовать этот феномен, но среди ночи он увидел каких-то непонятных людей, которые прошли почти беззвучно мимо его места ночлега. И ещё кое-кого, как он говорит – некие Сущности – о чём он не может пока рассказать даже Владе. Но делал намёки о том, что он знает кое-что о базе НЛО в недрах Медведь-горы.

– Ух ты! – воскликнул я.

У меня эти описания, похожие на сюжет, словно взятый из какого-то романа с элементами приключений или, даже, триллера, вызвали всё более и более растущий интерес к этой горе и связанной с ней тайнами, с которыми я мог бы познакомиться чуть ли не в живую, там, в Партените. И, конечно же, мне уже хотелось увидеть эту притягательную Медведь-гору самому, и я слушал дальше Владу, что называется, во все уши, забыв о своей сегодняшней “немощи”. – Ему повезло тогда, – продолжала Влада нагнетать мистерию, – что он устроился со своим спальным мешком в выемке между двух больших 3-х метровых валунов, а тропа шла метров в пяти от него.

Она остановилась, перехватив мой взгляд, явно наслаждаясь эффектом, который оказал на меня её рассказ, а, вернее, её чарующие глаза.

– Давай, продолжай, не тормозись! – поторопил он Владу, видя, что она явно кокетничает со мной. – Шехерезада ты моя ненаглядная! – и подмигнул мне по-свойски, видя, что она оказывает неотразимое воздействие на меня.

– Слушаюсь и повинуюсь, о султан моих грёз! – шутливо подыграла она, сложив ладони вместе, в условном наклоне перед ним, и продолжила дальше, улыбнувшись ему, свой обстоятельный рассказ, подобно той сказочной, рассказчице-красавице из “1000 и одной ночи”.

– Ну, так вот, мне рассказывали, о счастливый царь, что дело было так…, – она опять бросила на меня обворожительных взгляд её чёрных, красивых, глаз.

– Хотел бы я им быть, – мелькнула у меня неожиданная шальная мысль. – Какая же она красивая! Ах ты, Мишка, султан – ты – наш – счастливчик, – и я невольно взглянул на него, понимая, что он прекрасно осознаёт, что Влада мне очень нравится.

Дальнейшее содержание её интересного и очень занимательного для меня рассказа так заинтересовало и озадачило меня, что я смотрел на неё, думая уже не о её красоте, а о смысле услышанной информации.

– Как-то раз, поздней осенью, его застала непогода на вершине горы, и на неё опустился невесть откуда взявшийся туман. Алик, спускаясь вниз с горы, пошёл в тумане не той тропой. Сбился с пути и, в итоге, пошёл, что называется, напролом через заросли колючего кустарника прямо вниз, избегая каменистых осыпей. Он знал, где примерно располагаются осыпи и обрывы на этом боку горы, напротив Партенита и, спускаясь, таким образом, вышел на какие-то пещеры на склоне горы. Обследовать эти пещеры у него не было возможностей, но он смог хотя бы внешне посмотреть, как и что там было. По его словам, они носят искусственный характер и сложены из огромных каменных глыб, по типу дольменов. И он слышал даже какой-то странный голос, звавший его оттуда.

Мишка, в концовке её рассказа, скептически ухмыльнулся – мол, знаем мы эти байки, но я воспринял её рассказ крайне серьёзно.

Закончив свой рассказ, Влада смотрела на меня с довольным видом – она была явно польщена вниманием, с которым я слушал её и, ещё больше интересом, проявленным мной к ней самой. А я смотрел на неё, опять погружаясь в чарующую глубину её глаз и, как будто ждал продолжение её рассказа.

Мишка, заметив мой интерес к “рассказчице”, отвлёк меня от неё, вступив в разговор, делая свои ненужные комментарии, “приземляя” её неторопливое повествование. – Это всё, старик, из серии Олеговых баек для вот таких бырышень, – он взглянул снисходительно на свою подругу, – которым я не очень доверяю.

Влада капризно надула губки.

– Нет, нет, моя Шехерезада! – воскликнул шутливо он. – Не тебе, а рассказам нашего чудн’ого партенитского друга. – Вообще, – он хлопнул меня приятельски по плечу, отвлекая на себя моё внимание, – это отдельная история, о которой можно поговорить потом. Так вот. Продолжаю. Вчера вечером этот Олег позвонил Владе (Михаил позже рассказал мне подробнее об этом парне, но, по большой части, эта информация была пересказом со слов Влады. Она знала Алика ещё с Симферопольского университета, который она закончила 2 года назад, и они были в дружеских отношениях. А он там работает преподом на кафедре истории – вернее, работал, пока не уволился по личным обстоятельствам— по слухам, там была какая-то его интрижка со студенткой. Но Влада ничего больше не знает об этой теме. Она поддерживает с ним хорошие отношения, но не больше. Мишка терпимо относится к этим контактам Влады, и она даже познакомила их, пригласив на свой день рождения. У Михаила и сейчас нормальные отношения с ним, и пару раз Олег приезжал к нему за юридической консультацией в Ялту по вопросам оформления недвижимости в собственность) и рассказал ей об этом самом “Знаке”, который он сфотографировал дня четыре назад с пешеходной тропы на склоне Медведь-горы. Сегодня он был в Ялте и, попутно, заехал к ней и дал ей флешку с фотками и разными видеозаписями где-то на пять гигов.

Слушая дальнейшие пояснения его и Влады, меня настолько увлекла эта поразительная информация, о которой я узнал сейчас, что, когда они оба закончили говорить, я сидел, молча, переводя глаза с Влады на Михаила и обратно, не думая о красоте его подруги. Там, на горе, явно была какая-то тайна! Меня охватил исследовательский драйв.

– Ну, вы даёте! – выдохнул я возбужденно, выйдя из-под гипноза глаз Влады. – Да это же надо исследовать! Надо написать в РЕН ТВ Игорю Прокопенко – пусть снимет репортаж о Медведь-горе!

– Какой там Прокопенко! – возмутился Мишка. – Он нас отожмёт от этой темы, снимет сливки и уедет. Ты видел, сколько в сети на youtube бродит разных сюжетов о Медведь-горе, всяких там НЛО и прочей лабуды? Ничего конкретного, типа ОБС.

– Это что такое? – озадачился я этой странной аббревиатурой.

Влада прыснула от смеха, а Мишка снисходительно сказал, что это – “одна баба сказала”.

– Ты как-то слишком грубо обобщаешь всё, – с лёгким недовольством возразил я. – Не веришь сам…

– Не мешай верить другим, – подхватила мою мысль Влада.

– Ладно, проехали, – сказал примиряюще Михаил. – Если серьёзно, то, не думаешь ли ты, что у него будет столько времени, чтобы детально вникнуть в эту историю? Он же профессионал-маркетолог от ТВ! Клепает свои 60-минутные сюжеты каждый день на недели и месяцы вперёд. Кто-то что увидел, кто-то что-то услышал – поди проверь, правда, во всём этом, или вымысел! А вам интересно смотреть…, – он разговаривал с нами, чуть ли не как бывалый старший товарищ в группе с детьми-подростками. – Снимет репортаж на десяток минут, и всё. Сливки ему, а нам пшик. Уедет, наделав здесь шороху, наслушавшись разных непроверенных слухов, и покажет потом ТВ-интервью с местными разносчиками подобных сенсаций.

– Вот поэтому, Олег и не поддерживает каких-либо связей ни с нашим ялтинским, ни с партенитским самодеятельным сообществом по изучению подобных случаев. У него есть своя база подобных сведений, и он не распространяется о ней. Но он всё видел сам! – вступилась за своего партенитского друга или товарища, Влада. – А там столько интересного! – она показала рукой на экран.

– Ну, не буду спорить! – Мишка поднял шутливо вверх руки. – Он, возможно, и впрямь знает на порядок больше всех тех подобных исследователей этой темы. Ведь для чего-то он и шастает на Аю-Даг, как…, – недоговорив, он подошёл к нашему фуршетному столику и пригубил вино из маленького бокала.

По тому, как он взглянул на неё при этом, в нём чувствовалась какая-то досада из-за этого неведомого мне Алика. – Может, он как-то ревновал её к нему? – мелькнула у меня неожиданная мысль.

– Да любой факт, о котором Олег рассказал мне, заслуживает отдельного рассмотрения и изучения! – Влада, вроде, как, не на шутку рассердилась на Мишку из-за его неуместного скепсиса. – Но, при всём этом, может, он и сам не захочет раскрывать такие сведения для всеобщего ознакомления!

– Ладно, ладно! – воскликнул примиряюще Михаил. – Спросим потом у самого Олега на этот счёт. Но, в любом случае, обойдёмся пока без РЕН-ТВ. Сами снимем, если что, а уж потом свяжемся с Прокопенко. Или, “Комсомольской правдой”, – подытожил он свой спор с Владой.

– Но, он мог бы нам помочь организовать исследования под его патронажем, – возразил я запальчиво, продолжая свою линию, сердясь, что Михаил принимает решение, даже не спросив моего мнения об этом. – Может, кое в чём профинансировал…

– Не будь таким наивным! – сказал, как отрезал, Михаил. – И, потом, зачем нам его патронаж?! Как и эти… телевизионщики. Забудь о телевидении, Антош, – судя по его примиряющей интонации он, вроде, как уговаривал меня, теша моё самолюбие. – Местные лесники, кстати, и так жалуются, что на Медведь-гору ходят все кому не лень. Особенно, в последнее время. Да, если Олег что-то расскажет или сболтнёт “чужим хлопот потом не оберёшься! Начнут и ходить, и снимать, доставать местное начальство санаторское и прочее, просьбами о разрешении на съемки в этом заповеднике! А там и без того хватает разного “приходяще-уходящего” люда. Вот поэтому, Олег и не связывается ни с кем, – он бросил изучающий взгляд на Владу. – У него же там, в режимном санатории, отец работает. Начнут у отца спрашивать, зачем Олегу вся эта никому не нужная шумиха…, – он опять посмотрел на свою “капризульку”.

– Ах, Влада – Лада! – вздохнул я, почему-то с лёгкой щемящей грустинкой, глядя на неё.

– Я уж не говорю, Антош, – оторвал меня Мишка от её глаза, – о пионерских сборищах, типа прощание с Аю-Дагом и ритуальных походах на его вершину. Да ещё и костры разводят там.

– Разводили, – поправила его Влада.

– Ну, да. Теперь, им, правда, запретили это делать. А всякие там доморощенные любители природы, которые охапками рвут подснежники весной для продажи?! А графоманы, которые испоганили миллионолетнюю скалу над тропой, с которой были сняты эти фотки.

– Только не “графоманы”, а “граффитиманы”, если можно так выразиться, – мягко поправила его Влада.

– Ну, да. Ты же у меня такая умная! Университет закончила, как ни как, – с шутливой досадой проговорил Мишка, целуя Владу в щечку.

– Хорошо, что не в губы, – ревниво подумал я.

– Нет! – решительно повторил он, перехватив мой косой взгляд, обращая опять моё внимание на себя. – Нам не нужна шумиха в масс-медиа. И местным жителям это не надо. Партенит – тихий поселок и отдыхающие приезжают туда, в основном, профильные – это же военный санаторий. И им лишней огласки не надо. Ну, и, к тому же, всякие там противопожарные и природоохранные органы тоже держат ситуацию под контролем – вокруг же природный заповедник!

– Ты знаешь, Антончик, сколько миллионов лет этой горе? – спросила меня Влада. Я пожал плечами, приятно удивившись, прозвучавшей в её голосе некоей симпатии ко мне.

– 160 миллионов лет!!!

– Да, ну?! – поразился я.

– То-то и оно! А это же еще и геологический заповедник. Здесь есть уникальные минеральные породы.

– А какие там эндемики растут! – подхватил Михаил.

– Что такое эндемики? – переспросил я.

– Да… Антоша… живешь ты в своей Москве, ездишь на отдых по всяким заграницам, и ничего не знаешь о родной природе, – притворно – осуждающе проговорил Мишка, подмигивая Владе. – Так ведь не в Крыму же живу, – возразил я, оправдываясь.

– А у вас, что, в Подмосковье нет никаких редких, уникальных цветов и растений? Эндемиков? – вдруг поддержала Влада высказывание Михаила в мой адрес. И для чего-то сказала на латыни “ Ignorantia non est argumentum”, с улыбкой посмотрев на меня, и пояснила, что – это уникальные растения, которые встречаются только в каком-либо одном определенном месте, и больше нигде в мире!

Я промолчал и кивнул головой, хотя и понял сказанную ею фразу, мол, “незнание – не довод”. Но, чтобы ни сказала сейчас мне эта “Шехерезада”, даже слегка обидное по смыслу, было для меня несущественным. Да и к тому же, я и впрямь не могу всё знать!

– Так вот, на Медведь-горе полно этих самых эндемиков! Например, орхидеи. А какие грибы здесь водятся осенью! – продолжила Влада, мило улыбнувшись мне. – Мы как-то с Олегом ходили за грибами в позапрошлом году – обалдеть, как их там много после затяжных дождей! По лицу Мишки я увидел, что это ненужное упоминание об Олеге и его “грибалке” с Владой было ему неприятно.

– И нашли удивительные грибы и, даже знакомый моего отца— большой знаток и любитель грибов – сказал, увидев их фото, что и не знает, что это за грибы! – беспечно продолжала Влада, не замечая тени недовольства, пробежавшего по лицу моего друга.

– Ах, ты, ревнивец! – подумал я иронично, обращаясь между тем к Владе со словами: – И ты, что, их выкинула?

– Зачем, – пожала плечами Влада. – Попробовала понемногу. Грибы-то шикарные были— какие-то, как на кораллы похожие, светло-коричневые, крупные. По полкило каждый! Позже, в Википедии, я нашла, что это была редчайшая разновидность гриба под названием “заячья капуста”. Ты даже не представляешь, какой он вкусный. Я вначале чуть-чуть попробовала – запах у него, как у трюфелей!

– Никогда не ел и даже не слышал о таких удивительных грибах! – в моём голосе звучало искреннее удивление, смешанное с условным сожалением.

– А мне повар знакомый дал как-то трюфельную эссенцию синтезированную, – взял Мишка опять разговор в свои руки, видя, что моё внимание целиком переключено на Владу и её лицо. (а я и правду смотрел, чуть ли не восхищенно, в её огромные чёрные глаза – как я потом узнал, родители Влады были украинцы, и они переехали из Крыма в Киев несколько лет назад, а она осталась здесь. А украинки такие гарные барышни!).

– Польешь на грибы любые и – вуаля – получай трюфель! – в пол-уха слышал рассеяно я Мишку, посматривая на его красотку.

– Они там, в ресторане, на разные грибочки лили эту эссенцию и впаривали лохам, что это трюфель, – продолжал мой друг, отвлекая моё внимание на себя.

– Ну, так по форме же можно понять, – возразил я обоснованно Мишке, посмотрев на него.

– Какая там форма! – воскликнул он. – Мой повар работает в паре с обрусевшим китайцем. Так тот, прямо, кудесник натуральный – он такие трюфеля из сои лепит, закачаешься! Правда, его один французский турист, знаток трюфельной кухни, подловил на этой эссенции. «Так-тож француз!» – многозначительно протянул Мишка. – Он у себя во Франции какие-то делянки имеет в лесу, где растёт трюфель, и знает всё об этих грибах, что называется, из первых рук.

Мы с Владой переглянулись, улыбнувшись, с какой важной интонацией это было сказано. Мишка, не замечая нашей лёгкой иронии, продолжал расхваливать дальше неведомого нам китайского умельца:

– Ну, а заезжие “бузинусы” (это мы с ним так бизнесменов зовём), которые, отведав эти ”китайские трюфеля”, пальцы веером держат потом и их так и прёт потом небрежно сказать, что, мол, в “Gussi” (ресторан, где работал тот китаец), ел настоящие трюфеля! А ты понимаешь, сколько они стоят!?

Я кивнул, соглашаясь с ним, переведя глаза на улыбающуюся мне Владу. – Кстати, в Ялтинских лесах реально встречаются трюфеля, просто никто не знает, где и как их искать, – продолжал увлеченно эту неожиданно-возникшую тему Михаил. – А вот кабаны – знают. Они, как чумовые, перепахивают порой дёрн в поисках грибного лакомства. Да, кстати, и на Медведь – горе встречаются кабаны, – вернулся он к теме горы. – А вот есть ли там трюфеля – не знаю.

Высказавшись, он посмотрел на Владу, словно ожидая от неё некоей поддержки и одобрения. Она благосклонно улыбнулась и, наклонившись к нему, что-то шепнула ему на ухо.

– Ну, прямо, идиллия какая-то, – невольно подумалось мне с лёгкой завистью об их отношениях.

– Заворковали, как голубки…

Неожиданно, я вспомнил о Веронике и её образ, помимо моей воли, занял моё сознание, словно отвлекая от Влады и её чар. Я почувствовал какое-то неприятное ощущение в голове – видно мой мозг, перегруженный всей этой информацией, обрушившейся на меня, протестовал и требовал отдыха вследствие его недавней алкогольной интоксикации. Столь интересную информацию, не говоря уже об этом загадочном “Знаке” и рассказа о неких тайнах Медведь-горы следовало бы слушать на трезвую, ясную голову, а не с недавнего похмелья. У меня как-то стала странно вспухать затылок— аж бугры какие-то набухли сзади. Я пощупал затылок и стал массировать его и шею обеими ладонями – вроде, помогло. Мишка с Владой озадаченно смотрели на мои манипуляции, прекратив разговор. Я продолжал сосредоточенно давить на затылок.

– Антоша, с тобой всё нормально? – спросил Михаил.

Я объяснил, в чём дело и попросил Мишку дать мне перекись водорода, сказав, что мне она очень помогает в подобных случаях. Надо лишь затылочно-плечевую зону смочить перекисью водорода и интенсивно массировать.

– И что, помогает? – иронически поинтересовался он.

– Да, – заверил я его. – Хочешь попробовать?

– Ты, верно, шутишь? Перекись водорода же в ракетном топливе используется!

– Так-то ж в твёрдой фазе! – с видом знатока ответил я.

– Ох, пудришь ты мне мозги, Антош! – в его голосе зазвучало недоверие.

Я хотел, было, ему возразить, но получил неожиданную поддержку от нашей черноглазки.

– Ребята, мальчики! – призвала нас к порядку Влада. – Спорить будете потом и по другому поводу. Я верю тебе, Антоша, – благосклонно обратила она на меня свой взор. Её взгляд при этом излучал невысказанную симпатию ко мне – у меня аж, как бальзам на душу вылили. Мишка перестал подначивать меня и, наклонившись к Владе, что-то ей опять прошептал.

В общем, у нас наступила пауза в обсуждении этой захватывающей темы. Влада, между тем, сама (!) предложила мне помассировать затылок и шею. Ну, вы представляете, как реагировало моё интоксифицированное сознание на её прикосновения! Я забыл и про голову, и про шею, и про тот Знак на горе. Это был такой расслабон, что я блаженно закрыл глаза в неге, сидя на стуле на кухне – там Владе было удобнее делать мне массаж.

Мишка сидел рядом за кухонным столиком и с довольным видом смотрел на меня. Открыв глаза и перехватив его ухмылку, я и сам улыбнулся в ответ, и ему, и Владе. – Ну, как, полегчало? – cпросил он участливо, но всё так же с какой-то лёгкой иронией в голосе. Я не стал обращать внимание на его ироничный тон и серьезно ответил, что Влада прямо вернула меня к жизни.

– Ещё бы, – ответил Мишка. – У Влады скоро будет второй диплом. Она у нас учится на врача— специалиста по акупунктуре и всяким этим восточным массажным премудростям. И работает, кстати, пока массажисткой в лечебном Центре. Я и попросил показать на деле её искусство тебе. Мне не оставалось ничего, как кивнуть ему, а потом и Владе, с благодарностью. – А первый диплом у неё, – добавил он с хитрецой, – не падай! Учитель истории!

Мишка сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом.

– Обалдеть! – только и смог выговорить я.

– Ну, да какая она там учительница! Влада слишком независимаz, чтобы её кто-то поучал и контролировал в рамках школы, да ещё за те деньги, что ей там платили! И слишком молодая, и красивая.

Он окинул самодовольным взглядом её фигуру:

– Моя девочка. И потянулся к Владе, чтобы поцеловать её, но Влада увернулась, показывая ему взглядом, что она занята.

– Ну, и что ты думаешь? – продолжил Мишка, самодовольно глядя на свою красотку. – Она уволилась и радикально поменяла свою профессию!

Но для меня эта информация о её неудачном учительском опыте ничего не значила – я был рад в этот момент, что, к счастью для меня, она поменяла свою профессию – волшебные прикосновения её пальцев были бы для меня такими же чудесными, даже, если бы она работала, скажем, простой уборщицей в школе…

Мы опять прошли в гостиную и сели на диван. Пока нас не было здесь, экран телевизора отключился, сэкономив Мишке пару рублей в его счёте за электричество. Он опять включил его через пульт и, усевшись, на этот раз, между мной и Владой, определил следующую тему нашего разговора.

– В свете этой новой информации, которая представляет интерес для нашего московского гостя, я предлагаю внести корректировку в планы его дальнейшего отдыха, – начал он, как на совещании. – Если возражений нет, – продолжил он, обращаясь ко мне, а затем к Владе, – то Ливадия, пока, отменяется, как и поездка в Алупку и Симеиз. Мы съездим туда позже на неделе. А завтра мы едем все вместе в Партенит, к Олегу. Ну, и заодно, наш москвич, – тут он подмигнул мне, – ознакомится с тамошними достопримечательностями и совершит морскую прогулку вокруг Медведь-горы, и посетит местный пляж. Возражений нет? – он посмотрел на нас обоих. – Возражений нет! – утвердил он моё невысказанное желание поехать в Партенит. – Да, и чуть не забыл! К тому же, у тебя будет возможность поискать там твою Веронику!

Он подмигнул мне и посмотрел на свою красотку. Влада улыбнулась понимающе и кивнула головой, и они опять о чём-то зашушукались, почти не обращая на меня внимания и, более того, Мишка, извинившись, пошёл с ней опять на кухню, сказав, что поможет ей приготовить ужин.

– Какой там ужин? – подумал я. Мы же только что поели, а потом до меня дошло, что Влада действовала обжигающе-горячо не только на меня… Ну, да, ладно. Понятное дело, – и подумал опять о Веронике.

– Значит, он ей уже рассказал о Веронике? Она даже ничего не спросила меня о том, кто это? Кто бы сомневался! Я же не брал с него слова ничего не говорить Владе о моей сероглазке! Насколько же они были разные c ладой и, при этом, красивые по – своему. Так что, мне следовало бы не пялиться на Владу, а думать о Веронике. Так будет лучше для меня, и для нашей дружбы с Мишкой.

Мои мысли переключились на моего другана. Его манера общения и то, как он разговаривал и вёл себя, словно мы не выпили вчера столько бухла, вследствие чего я оклемался сегодня, чуть ли ни к трём часам дня только после его таблетки, удивляли меня.

– Я был в таком дауне полдня, а Мишка, как ни в чём ни бывало, встал бодрячком, пообедал, съездил в офис, поработал там, да и к Владе съездил, и они там ещё наверняка…, – я остановил нить своих рассуждений. В общем, молодец, что и сказать. Мне по этой шкале выносливости “алкотестера” далеко до него…

В нашем разговоре наступила, так сказать, техническая пауза. Я сидел на диване и прокручивал через дистанционный пульт десятки красивых, видовых снимков, записанных на Олеговой флешке. Честно говоря, меня так заинтриговала тема, связанная с Медведь-горой и всеми этими анормальностями, что мне не терпелось хоть сегодня отправиться туда. Правда, ехать на ночь глядя было ни к чему. И ещё – меня смутно преследовал образ Вероники. Даже смотря все эти красивые сочно-цветные виды, я думал о Веронике.

– Кто же она? Где же мне искать её в Партените. Это же целый город! Как же самонадеянно я рассчитывал найти её там за пару дней! Да там неделю, наверно, нужно будет провести, чтобы увидеть или встретить её где-нибудь случайно на улице или на пляже, как я рассчитывал ранее… Периодически вспоминал её профиль, невольную улыбку, которую она мне подарила на прощание, выходя из автобуса… Может, завтра я вдруг каким-то чудом увижу её там?

На кухне, между тем, слышались какие-то звуки открываемого крана с водой, стук ножа о твёрдую доску, хлопки двери холодильника – похоже, Мишка и вправду что-то помогал готовить Владе? – c удивлением подумалось мне.

После некоторого затишья на кухне, они вышли, наконец, в гостиную и первым делом он сказал, обращаясь ко мне, что здесь так жарко.

Я пожал плечами, улыбнувшись, думая о своём, смотря на его и впрямь какое-то раскрасневшееся лицо. Влада, словно забыв что-то на кухне, вышла из гостиной и вернулась через минуту с подносом, где на большой тарелке виднелась нарезанная колбаса, сыр и кусочки ржаного хлеба на шпажках, который она поставила на журнальный столик. Михаил тем временем подошёл к окну, выходящую на северную часть со стороны гор, над которыми уже склонялось к закату солнце, поливая своей лучистой энергией город и его окрестности.

Не знаю, был ли сегодня местный температурный рекорд, но кондиционер в гостиной Мишки, работал не покладая своих холодильных сил, поддерживая комфортные +22 в комнате. Михаил задёрнул полупрозрачную штору, сквозь которую проявился лик солнца с приглушенным огненным ореолом – ну точь, в точь, как тот Знак на скале… Я обратил внимание моих друзей на это несомненное сходство, и они сказали, что я – молодец. Во всяком случае, нам действительно стало всем ясно, что это был некий знак Солнца, который кто-то или что-то нарисовало или “распечатало” на крутом боку скалы. Мы все опять были в “теме” и у нас затем возникла дискуссия о том, мог ли этот знак быть действительно нарисованным каким-нибудь чудаком-альпинистом, которому удалось забраться на эту 30-метрову скалу, чтобы из чудачества или самоутверждения, взять и нарисовать этот “золотой знак” на этой недосягаемой для непрофессионалов, высоте.

Едва начав обсуждать это предположение, мы тут же сами нашли столько контраргументов против этой теории, что не стали дальше заморачиваться с этой, вначале, правдоподобной идеей. И в самом деле – ну, какой альпинист?! Забираться туда с бочонком краски одному или даже в компании сподвижников, было нереально сложно, а главное просто не имело смысла. Если бы это делалось в целях рекламной акции, с привлечением дополнительных сил и помощников, это можно было бы ещё как-то объяснить, и понять, и сделать. Об этой акции в таком случае, узнали бы местные жители, или те же владельцы моторных лодок— пёхом, по крутой тропе сверху, с альпинистским снаряжением и банками с краской, спуститься сюда трудновато – а по воде – без проблем. Ведь эта скала, по словам Олега, стоит на диком пляже, возвышаясь на сорокаметровую высоту почти неприступной стеной. Крутые скальные склоны здесь покрыты колючим кустарником и кустами, перемежавшихся с участками каменных оползней. И спускаться вниз, таща с собой бачки с условно-рубиновой и золотой краской, не представлялось возможным. Ну, а выше этой скалы находились крутейшие склоны, и пройти оттуда вниз было тем более невозможно, если только не использовать для этого вертолёт, подготовленную команду и спецназовское снаряжение.

Таким образом, мы утвердились в мысли, что подняться на эту скалу можно было лишь с пляжа.

– Ребята, нам надо самим, на месте, подняться туда или, хотя проверить возможность подъема наверх, – предложила Влада.

Мишка оценивающе посмотрел на свою подругу и застрял взглядом на её лице, причём он делал так все чаще и чаще в ходе нашего разговора и я, словно ревнуя его к Владе (глядя в её чёрные, завораживающие глаза, у меня у самого, невольно возникало какое-то смутное томление и желание смотреть на неё), перевёл внимание Мишки на себя.

– А что, если, кто-нибудь выстрелил туда, наверх, как в пейнтболе, краской?

– Не получится, – уверенно ответил Мишка. – Обрати внимание, что это золотое пятно чистое, на нём нет никаких красных пятен, которые бы неизбежно попали в таком случае на этот знак. – Да, он прав, – подумал я, – cледы рубиново-красной краски, или что там было, аккуратно шли вокруг золотого пятна. Так что предложение Влады было более, чем уместно. Естественно, что я поддержал её идею. Мишка тоже не возражал, и мы решили, что надо будет на моторной лодке сходить к этой скале завтра.

– Или, послезавтра, – сказала Влада.

– Почему послезавтра? – недоумённо спросил я.

– Там, вроде, на море с вечера пошла “низовка”, – пояснила она, – эта “низовка” может длиться несколько дней. Море в эти дни беспокойное и может слегка штормить. Перспектива шторма на море меня никак не устраивала.

– Так ведь, вчера же море было таким спокойным, прямо ласковым! – протянул я.

– Да здесь такое часто бывает— “низовка” и “левант” сменяют регулярно друг друга— проговорила Влада, – я опять окунулся в обворожительную глубину её глаз.

– Низовка”, это, по— научному, “апвелинг”, – пояснил мне Михаил.

Он явно хотел поразить меня, неискушенного в местных реалиях, москвича, знаниями особенностей Черного моря и, оторвав мой взор от Влады, продолжил.

– Это когда к поверхности поднимаются более глубокие холодные и солёные водные массы из-за сгона воды юго-западным ветром. Это явление ученые называют “апвеллингом”. Так что, наша “низовка” может кратковременно понизить температуру прибрежных вод на 10–15°. И, такое случается у нашего побережье 2–3 раза за лето и длится порой по 3–4 дня. Если хочешь, я тебе кое-что об этом расскажу из своей практики.

Мне всё было интересно, и я согласно кивнул головой. И мои друзья рассказали мне особенности местной погоды, розы ветров, смены течений и мы явно отвлеклись от главной темы нашего разговора, пока Влада не напомнила нам затем, о предмете нашего разговора.

На улице, вроде, потемнело, и я даже не заметил, когда кто-то из них включил свет в гостиной.

Естественно, что мы не сидели до этого всё время, как приклеенные, к дивану. Влада периодически выходила на кухню, чтобы сварить им кофе (я не люблю кофе – оно слишком бодрит меня). Так что она заваривала для меня пару раз какой-то целебный чай из крымских трав с чабрецом, который я с удовольствием пил с инжирным вареньем. И мы выходили, также, несколько раз, еще, когда было светло, на балкон, где у Мишки стоят удобные табуретки у маленького столика, где он курил кальян (вот же сибарит!). Влада, морщась, уходила вместе со мной в гостиную и, пока Мишка курил там, я, пользуясь его временным отсутствием, задавал Владе интересующие меня вопросы о Горе, ответы на которые мне было интереснее и приятнее получить именно от Влады, “купаясь” в её глазах.

Мы опять вернулись к обсуждению этого загадочного “Знака”, когда Мишка вдруг спросил Владу, а не могло ли быть такого, что Алик просто не замечал этого рубиново-золотого пятна раньше, и увидел его только на днях? И Влада пояснила, что, по словам Олега, он почти каждую неделю по субботам или воскресеньям поднимается вверх на поляны Аю-Дага к местам Силы, совершая затем пробежки по тропе Раевского в её ровной части со своей овчаркой— собакой. А этот знак увидел то ли в эту среду, то ли в четверг.

– А что за тропа? – поинтересовался я.

– Э, братан! Как же тебе повезло с нами! – улыбнулся Мишка, хитро глядя на меня и сказал, что он, когда впервые поднялся по ней наверх, был буквально ошарашен открывшимися сверху видовыми площадками незабываемых ландшафтных пейзажей южнобережья и новизной впечатлений знакомства с Медведь горой.

– Правда, это было давно. Я тебе даже немного, вроде, завидую, что ты сможешь всё это увидеть впервые! Там так здорово! Если что, я тебе и расскажу, что знаю, и помогу.

– Да, – поддержала его Влада. – Виды там потрясные. А вот, чтобы добраться до тех видовых площадок придётся попотеть, – посмотрела она на меня своим чарующим взором.

– С непривычки, Антош, ты там, наверно, выдохнешься после первых двадцати минут подъёма, – вставил свои “пять копеек” Мишка, заметив кокетливый взгляд Влады ко мне.

– Да ещё по жаре, – продолжала Влада. – Тем более, идя следом за Олегом. Он, как лось, попрёт вперёд за своей собакой.

– Это, какое же здоровье надо иметь, чтобы с собакой по горам бегать! – восхитился невольно я.

– Да, Олег у нас выносливый, – смеясь, сказала Влада. – Он и в университете был лучше всех по физподготовке на своем курсе.

– Да, что, ты, заладила опять о нём! – не выдержал Михаил. – Больше, что, не о чем говорить?

– Ну, так вот, – проигнорировала Влада ревнивый комментарий Брагина. – Если ты захочешь узнать у Олега что-нибудь об истории Крыма, Партенита, не говоря уже о Медведь-горе, – она опять посмотрела на меня, улыбаясь своими чарующими чёрными глазами, – и, если он потом разговорится, будь готов слушать его не перебивая и следовать за ним, как Сэм за Фродо…

– Бери круче! За Гэндальфом, – подхватил Мишка, иронично улыбнувшись (это они на тему из “Властелина Колец” понял я). – Антон же не хоббит-полурослик, хотя, – он взглянул на меня, – пониже Олега будет. Да… Тренированный мужик, что говорить, жилистый и крепкий, – он повернулся к Владе и, увидев её какую-то непонятную улыбку, как у Моны Лизы, не сходившую с её лица, нахмурился, словно ему что-то не понравилось в её поведении. – Хотя и чудаковатый, – закончил он с каким-то внутренним подтекстом свою краткую характеристику этого Олега, смотря на свою подругу. Её улыбка Джоконды ему была чем-то, вроде, неприятна.

– Да нормальный он парень, – заступилась Влада за этого неведомого мне их партенитского друга. – Ну, хобби у него такое! Мы там как-то поднимались с ним, – и она запнулась, увидев, наконец, эмоциональную реакцию на Мишкиной физиономии.

– Давно…, – скомкала она концовку предложения, заметив, наконец, что он уже давно хмурился от её дифирамбов Олегу.

– А какой Раевский? Тот самый, герой войны с Наполеоном? – спросил я, устремляя наш разговор в новое русло, и как оказалось, речь шла именно о Николае Раевском, участнике войны 1812 года и его бывшем имении – большом наделе земли прямо у склона Медведь горы со стороны Партенита. Но тропа, о которой они говорили, была проложена не им, а его внуком – полным тёзкой своего славного деда.

Мои друзья вкратце рассказали мне о судьбе этого внука, последнего владельца лесистого участка с ранее “бесхозной” частью горы, где благодаря совместным с его матерью усилиям часть горы была облагорожена высадкой декоративных растений и кедров. А главное – проложена благоустроенная тропа, вернее, гравийная дорога, которая шла наверх к видовым площадкам на краю головокружительных обрывов. А сам внук, словно лермонтовский герой из аллегорического стихотворения “Парус”

– а он мятежный просит бури, как будто в буре есть покой – и в самом деле, нашёл этот вечный покой в бурном лихолетье сербско-турецкой войны, сложив свою молодую, в общем-то, голову, в 1878 году, сражаясь за славянофильские идеалы освобождения южных славян от турецкого владычества.

Влада – начитанная девушка (она же закончила, по словам Мишки, вроде, истфак) даже прочитала мне это самое стихотворение, и я вспомнил, что учил этот стих ещё в школе.

Услышав печальную историю гибели этого отважного патриота России, отдавшего жизнь за такие благородные идеи (но бессмысленные, как оказалось в будущем, по моему мнению, в свете новых реалий, сложившихся в Европе), я никак не мог согласиться с его решением воевать за их свободу или вообще, за свободу тех же болгарушек и южных славян, и пожертвовать за это своей жизнью.

– Ну, сам бы я никогда бы не пошёл на это без особых причин. Может, у него и были такие, личные, причины? – неожиданно подумалось мне. – Э-эх, – сетовал я про себя, – знали бы те наши прапрапрадеды-солдатики российские, какими оказались неблагодарными болгарские потомки тех братушек, за которых отдали жизни сотни тысяч наших солдат и офицеров! А вот сербы и сейчас признательны россиянам.

И неважно, что это всё имело место в других исторических реалиях в прошлом – я прямо – таки чувствовал сейчас ту незримую связь наших поколений. Тем более, что сербы по— прежнему нуждались в нашей помощи и сейчас, в нынешней политической обстановке. Главное – они помнили о той давней жертвенной помощи от России, и её отважных сынов.

– Болгарские-то “cлавянушки” просто предали память тех россиян, погибших за них в те Балканские войны с турками… Да… давно это было. Хотя в новых реалиях и мы сами с турками сейчас чуть ли не союзники кое в чём.…

– И та дорога, которую обустроил молодой Раевский на Медведь-горе, – слушал я словно издалека голос Мишки, – донельзя запущенная и уже почти непроходимая для транспорта, ведь раньше позволяла ехать чуть ли не в каретах до видовой площадки над морем.

– А ты там был с Владой? – поинтересовался я неожиданно, перебив его.

– Да нет! – ухмыльнулся Мишка. – Это же давно было! – сострил он, но его шутку никто не поддержал, и в продолжение темы сказал:

– Ну вот завтра и сходим все вместе пешком, моя Шехерезада, там, где баре на каретах ездили, – с довольным видом посмотрел он на свою чаровницу и, увидев, что я невольно опять застыл взглядом в её глазах, повысил голос, обращая на себя моё внимание:

– Ну да ладно. Хватит пока об этом говорить. Мы, кажется, отвлеклись от нашего “золотого символа” с твоими историями о пробежках Олега по тропе Раевского, – взглянул он с “подтекстом” на Владу.

– О, султан моих грёз, – начала, было, она их очередную интермедию, но я поспешил спросить её об упомянутых ею местах Силы на горе, и тут она, заметив ревнивый взгляд Михаила, не стала говорить со мной на эту тему, сказав, что о Медведь-горе можно рассказывать хоть до глубокой ночи.

– И всё равно у тебя, Антон, будут всё новые и новые вопросы, – она, вроде, как закончила наше обсуждение олеговского “Знака”.

Мне стало ясно, что наш ревнивый Мишаня сбил её настрой на продолжение темы о горе. Пользуясь наступившей паузой в нашем разговоре, он собрался пойти покурить на балкон и позвал меня с собой постоять там с ним.

Взглянув на зашторенное окно, а потом на часы в углу комнаты, Влада воскликнула:

– Мальчики, а вы знаете, сколько уже времени?!

Занятые нашим обсуждением этой интереснейшей темы, мы заговорились, не замечая наступления сумерек за окнами. Я взглянул на свои часы – оказывается, уже было около девяти вечера. В комнате у нас было светло, а за пластиковыми стёклами гостиной, закрытых матерчатыми жалюзи, уже наступила темнота, расцвеченная сотнями светлых окошек из домов через речку на Киевской улице и многочисленными фонарями уличного освещения.

Мишка предложил мне выпить кофе с “мензуркой” коньяка и перекусить в лёгком ужине с бутербродами с сырокопченой колбасой и сыром – нашем мини-фуршете, о котором мы все забыли, увлечённые разговором. Поднос с едой так и стоял одиноко на журнальном столике, не заметный на фоне раскиданных там каких-то глянцевых журналов.

У меня проснулся аппетит и я съел, не церемонясь, всё, что было выставлено для угощения на том столике, благодарственно кивая Владе головой (она с улыбкой наблюдала за тем, как я лихо уминал остатки еды на столике) и выпив кофе, но без мишкиного коньяка, я опять заговорил на тему о “Знаке”, загадках Медведь-горы и мы просмотрели затем оставшиеся короткие видеосюжеты, скачанные Олегом для Влады на этой флешке.

Было уже начало одиннадцатого, когда Брагин опять захотел уединиться с Владой на кухне, но она мягко, но твёрдо сказала ему, что ей нужно идти домой на Ломоносовскую улицу. Конечно же, мы пошли её провожать и, заодно, прогуляться по набережной, провожая до дома нашу очаровательную спутницу. Она жила, по словам Михаила, в районе овощного рынка у Спартака и пояснил, что “Спартак”– это бывший ялтинский кинотеатр. А теперь там “Столовая по-домашнему”, – он проговорил это с таким сожалением в голосе, что мне стало ясно, что с этим кинотеатром у моего друга связано немало ностальгических воспоминаний…

Мы быстро собрались и выйдя на улицу, я тут же почувствовал разницу между комфортными +22 в Мишкиной комнате и + 28! на улице. И это вечером!

Влада жила в районе “Спартака” и нам предстояло пройти по всей набережной и дальше, чтобы дойти до её дома. По ялтинским масштабам это было далековато, а вот по московским – прямо рядом.

Перейдя по узенькому, железному мостику через речушку, разделявшую Московскую от Киевской улицы, прошли по пешеходной аллее к “Советской” площади и, не задерживаясь, направились к подземному переходу, где нам неожиданно повстречались там двое энтузиастов— неумех: один плохо играл на гитаре, а второй также безыскусно, но очумело, колотил по импровизированному барабану из большой плотной коробки. Они, судя по их виду и поведению, отчаянно нуждались хоть в каком-нибудь заработке и любом благодарном зрителе, пусть и с тощим кошельком.

Увидев нашу длинноногую диву, они восторженно удвоили свои попытки подзаработать под занавес их трудового вечера, прося, затем, оценить их выступление. К моему удивлению, Влада снизошла до их столько громко выказанной просьбы и дала им затем двести рублей, попросив не шуметь и больше так не играть.

Парни долго благодарили, глядя ей вслед и, похоже, закончили свой балаган, получив хоть какую-то деньгу’.

Выйдя по ступенькам наверх – отсюда было рукой подать до большого, белого здания местного Почтамта на углу пощади— мы оказались, собственно, на набережной. Несмотря на позднее для местных жителей время, здесь было полно гуляющей публики и, что меня удивило, много детей дошкольного возраста.

Видя моё удивление, Влада сказала, что сегодня же воскресенье, и нам приходилось, лавируя в скоплении людей, потихоньку двигаться в нужном направлении и вскоре мы уже пробирались чуть ли не в людском половодье и неожиданно затормозились в районе ТРЦ под названием “Фонтан”.

По словам Мишки, внутри этого красивого, недавно открытого 5-и этажного торгового центра был настоящий фонтан, который исторически находился на этом месте еще с 50х годов. Напротив этого ТРЦ растет большой платан, дающий днём прохладу публике, а вечером служа своеобразной музыкально-развлекательной площадкой.

Так вот, у этого платана мы увидели очередное собрание зевак, закупорившей неторопливое шествие праздной публики. Оттуда, из-за спин собравшихся, неслись громкие ритмические звуки ударника и пронзительный стон соло-гитары какой-то самодеятельной группы, игравшей рок-музыку.

Подойдя к толпе, я узнал, что это группа приехала из Севастополя, называет себя “Курага” и они уже почти неделю в Ялте, бесплатно выступая здесь по вечерам. Вот это было настоящее шоу! – мы были просто очарованы их выступлением, особенно голосом их молодого вокалиста с длинными русыми волосами. Они реально классно играли и мы, без всяких, уговоров или просьб о помощи артистам, дали девушке-помощнице, обходившей по кругу собравшуюся публику, по 500 рублей.

Слушая отличный вокал молодого парня из “Кураги”, мы простояли под платаном почти до половины одиннадцатого вечера, когда эти ребята ушли на перекур, который затянулся, и Влада предложила нам идти дальше.

Мы пошли дальше, разговаривая об этих талантливых ребятах и об уровне уличных исполнителей на набережной. Хорошее, классное выступление заслуженно-денежно вознаграждается ялтинской публикой.

Кстати, выступления российских исполнителей, вроде Григория Лепса, Земфиры, Стаса Михайлова, не говоря уже о заграничной Лободе, и короле нашей эстрады Филиппе Киркорове, пользуются просто огромной популярностью у местной и отдыхающей публики, приехавшей сюда из всех уголков России. Другого шанса увидеть и послушать вживую знаменитых исполнителей, дающих здесь всего один концерт, у подавляющей части публики никогда и не будет, а Ялта предоставляла возможность свиданий с подобными артистическими знаменитостями почти каждый вечер!

– Да и концерты других популярных исполнителей, старых звезд второй величины типа Агутина и компании идёт здесь также при полном аншлаге. А в августе, когда людей здесь приедет ещё больше, так просто каждый день выступают супер— звёзды нашей эстрады! Ведь Ялтинский “Юбилейный” зал – это как Знак Качества для артистов – менее известных исполнителей сюда просто не приглашают, – пояснил Михаил.

– Знак! – вдруг выкрикнул я, удивляя его.

– Ты это о чём? – воззрился он на меня, останавливаясь.

– Тот “Знак” в Партените!

– Что с ним? – опять не понял Мишка.

– Да то, что это Знак для тех, кто знает! Имеет скрытый подтекст, обозначая место встречи.

– На той скале?

– Не обязательно! Может, место встречи в условленном месте где-нибудь на Горе после появление этого условного Знака!

Мишка, наконец, понял, что я имел ввиду и хлопнул меня по плечу, сказав, что “в этом что-то есть” и, догнав Владу, которая шла дальше вперёд, объяснил ей, в чём дело. Она не заметила нашей заминки в движении и, узнав в чём дело, мило улыбнулась мне со словами “Умничка!” Ну, а потом, Мишка вернулся к своим наблюдениям о реалиях ялтинской набережной, её жизни, как и города в целом, идя и говоря мне о том, что я, как new kid in town, сразу и не замечу, и не пойму.

Вчера ночью, идя не-зная-куда по ночному городу из того “арт-кафе”, где мы так славно посидели с Владой, а потом и вдвоем с Мишкой, я почти ничего не помнил, где мы шли тогда, и не видел вот такого ночного, людского половодья, которое, очевидно, схлынуло и исчезло с набережной ближе к полуночи.

По его словам, к вечеру вся курортная жизнь сосредотачивалась здесь, стекая людскими ручейками со всех сторон города, на призрачно-освещённую набережную. И, пока все обычные, местные, жители после трудового дня и недолгого вечернего отдыха и занятий своими насущными, повседневными делами, готовились ко сну, здесь, на набережной, как на местном Бродвее, празднично – одетая публика выходила и собиралась в широкую людскую реку, оккупировавшую набережную ежедневно в период с 19 по 23 часа ночи каждый погожий вечерне-ночной период в курортный сезон. Ну, а поскольку в июле погода всегда хорошая, если только не идет дождь или не дуют ветра’ с моря, эта картина праздничного, прогулочного выхода-хождения по набережной с целью посмотреть на других и себя показать, повторялась в той или иной вариации почти каждое вечерне-ночное время. Состав публики менялся здесь почти ежедневно ввиду убытия одних граждан по окончанию срока их отпуска и прибытия на отдых новых туристов – естественная замена и обновление их рядов проходило незаметно для самой публики. И, периодически, в Ялте появлялись шикарные блондинки, которые также быстро и исчезали, как белые красивые бабочки в ночи…В вечерне-ночные заведения Ялты— кафе, рестораны, бары и питейные заведения шли внешне всё те же курортники, чьи лица и отдельно-запоминающиеся девушки, проходили бесконечно-меняющееся пёстрой массой для местного персонала всех этих заведений.

Пользуясь этим постоянным, сезонным обновлением, как рыбаки в путину, местные “промысловики” общепита и питейного бизнеса торопились завлечь в сети своих рестораций всё новых и новых клиентов, готовых выложить за свой заслуженный и долгожданный отдых значительные средства, которые они, собственно, копили весь трудовой год, готовясь к их трате в отпуске. Находясь здесь, они были готовы выделить и потратить— щедро или прижимисто – на все эти свои увеселения в городе, который заслуживал и требовал от них ежедневно соответствующих дневных и ночных расходов. И неважно, хорошо ли готовят, обслуживают или привечают клиентов в местных многочисленных торгово-развлекательных заведениях и в сфере питания этого южного города. Вся эта праздная здесь публика, постоянно меняясь в своем составе, представляла собой подобно безликой, разносортной рыбе, идущей на нерест в сети рыбаков в путину, денежную клиентуру, “мечущую” деньги, охочую до развлечений в курортный сезон, длящийся в Ялте с мая по октябрь каждый год, с небольшими вариациями, в зависимости от погоды. И пик этого сезона “прихода” отпускников в Ялту приходится на конец июля – середину августа, когда пришлый народ заселяет всё что можно на ЮБК, включая все её окраины и городские поселки, относящиеся к Большой Ялте.

– Ну, а, вообще, так называемая Большая Ялта включает в себя как минимум с десяток населённых пунктов на побережье, таких, как Ливадия, Гаспра, Мисхор, Кореиз, Алупка, Симеиз, Кастрополь, Форос, с той стороны, – Мишка манул рукой в сторону Ласточкиного гнезда, – и Большой Массандры, Никиты и мелких населённых пунктов вплоть до Гурзуфа. А сама Ялта разрастается от побережья вверх на холмы и предгорья. Что же будет здесь, – обвёл он рукой пространство вокруг себя, – через 100 лет?

– Хороший вопрос, – подумал я философски про себя, понимая, что здесь, конечно же, всё изменится со временем. В лучшую, или в худшую сторону – это, уже, другая тема…

Идя дальше по удивительно многолюдной в это позднее время набережной, Михаил много чего порассказывал мне об её прошлом и нынешнем облике с её всевозможными ночными заведениями. Он же, как местный, знал все эти реалии дневной и ночной жизни его родного города. Влада по большей части молчала, слушая наш разговор, идя с ним под руку.

Было очевидно, что пользуясь наличием этого периода массового заезда приезжих (почти как миграции лосося в реку образно пошутил он), в Ялту шёл и невидимый поток иной категории граждан, которые хотели и имели неплохие возможности получить свой кусок праздничного пирога с праздной публики, отдыхающей на набережной. К ним относились, как всевозможные воровские гастролеры (но это – отдельная тема), так и добропорядочные граждане, которые за счет своего искусства, умений, каких-либо музыкальных или артистических талантов или отчаянного энтузиазма, могли попробовать раскрутить публику на деньги. К этой когорте тружеников имели отношение, как молодые ребята, которые в костюмах зверушек, котов, зебр, лошадей и т. д., честно отрабатывавшие свой заработок днём и вечером, ходя в жарких, потных, плюшевых костюмах, раскручивая публику на фотографии с ними, так и многочисленные самодеятельные певцы и, талантливые и не очень, музыканты и исполнители всех мастей.

Их было реально много на таком ограниченном пространстве набережной около полутора километров в длину, соглашался я с наблюдениями моего ялтинского друга: молодых и не очень-скрипачей, баянистов, аккордеонистов, трубачей, саксофонистов и даже какого-то затесавшегося сюда дедка – “щирого” хохла с оселедцем, одиноко перебиравшего струны на своей огромной домбре, а также фокусников – по большей части мнимых – я вспомнил мою вчерашнюю предвечернюю прогулку с Мишкой по Ялте. И, в конце этих честных и не очень, самодеятельных тружеников, стояли нищие и бомжи, которые тоже рассчитывали на свою краюху подаяния от щедрой ялтинской публики…

Пару раз нам встретились здесь группы ребят— поклонников хип-хопа, собиравших под свою ритмическую музыку и акробатические “па” большие толпы народа, стоявшего, как запруда на стремнине, мешая обоестороннему движению людского потока на набережной.

Свернув с освещённой части набережной по ступенькам к морю, мы немного не дошли до огромной, красиво изогнутой сосны, видневшейся впереди нас дальше по набережной. Красиво подсвеченная белыми, призрачными светодиодными шарами, она невольно привлекала к себе внимание, склонившись поперёк улицы, опустив свой ствол с огромной пышной ветвью на белое здание трёхэтажной гостиницы напротив неё.

Сойдя вниз к зоне причалов, пошли затем в полутьме мимо полуразрушенных причалов, призрачно-освещённых лунным сиянием, заглушаемым ближе к набережной неярким светом желтоватых фонарей. Пройдя дальше мимо часовни, красиво-рельефно подсвеченной жёлтым светом на фоне чёрного неба (здесь были вчера), мы очутились на берегу “дикого” пляжа у длинного, высокого причала для катеров.

Здесь было пустынно и тихо, и у кромки спокойного моря сидело на камнях несколько молодых пар, негромко разговаривавших и любовавшихся ночным морем, огромной жёлтой луной с призрачно-светящейся дорожкой над ним и слева – красной дорожкой от фонаря маяка, смутно белевшего на моле вдали прямо напротив этого необустроенного пляжа.

Идя рядом с Михаилом и Владой, которые держались, как влюблённые за руки, я невольно завидовал своему другу.

Когда же, наконец, и я сам смогу вот так пройтись с Вероникой?

Мишка, видя, что я загрустил, словно поняв мои мысли, прервал, наконец, свои воркования с Владой (видно, вечером, он вместо кофе наливал себе коньяк), предложив мне взять Владу под руку, уступая место рядом со своей красавицей.

И шёл рядом с другой стороны, “контролируя” обстановку, разговаривая, в основном, со мной. Влада, по большей части, шла, молча, смотря на спокойное ночное море, периодически останавливаясь и почти не участвуя в нашем разговоре, смотря в черноту ночного моря, где периодически возникала и пропадала искрящаяся призрачным светом лунная дорожка.

Луна время от времени затягивалась полупрозрачной, а, иногда и тёмной вуалью редких облаков, и тогда здесь, в плохо освещённой части нижней набережной у моря, становилось ещё темнее, словно скрывая нас в какой-то романтической темноте, нужной, наверное, влюблённым, и таким, как я, мечтательно-созерцательному, молодому человеку, томимому неясными мыслями о любви, идя с такой красивой, молодой девушкой, как Влада.

Не знаю, что на меня нашло, но мне хотелось сейчас прижать её к себе, и я порой просто уговаривал себя не глупить и не думать о её такой неожиданно-волнующей для меня красоте. Мишка, словно не замечая её присутствия с нами, не втягивал Владу в наш с ним разговор, отвлекая на себя моё внимание и я, досадуя на него за его излишнюю сейчас для меня разговорчивость, поддерживал внешнюю видимость моего оживленного разговора с ним. Влада не мешала Михаилу в его дружеском общении со мной и, идя со мной под руку, была немногословна, благосклонно давая ему возможность чувствовать себя хозяином положения в нашей маленькой, дружеской компании, смотря, по большей части, в сторону моря на лунную дорожку.

Идя с задумчиво-молчаливой Владой, я невольно поддался её настроению и тоже, потом замолчал, постепенно перестав отвечать на Мишкин лёгкий трёп, и шёл, молча, бережно ведя под руку мою прекрасную спутницу, стараясь не думать о её чувственной красоте, и неожиданно для меня самого, мысли о Веронике, такие несвоевременные для меня сейчас, наполнили моё сознание. Её нежный образ, возникший словно наяву перед моими глазами, как-то охладил невольное влечение к роскошной Владе, и мне стало так грустно на душе – как же хорошо мне было бы сейчас с Вероникой, если бы, найдя её, я бы смог вот так, как те молодые люди, или как Миша с Владой, гулять, отдыхая с ней здесь. Идти с моей “белоснежкой”, вот так, как сейчас, по ночной набережной, любуясь красотой южнобережья, вдыхая в себя запахи моря, тамарисков, сосен и кипарисов, восхищаясь картиной звёздного неба на фоне пальм, и чувствуя в себе какое-то умиротворение, без дневной суеты и спешки, в своём единении с природой и романтическим притяжением любви к ней, но ещё большее, к сероглазой Веронике…

Эти щемящие душу размышления бередили мою душу, наполняя меня неосознанным любовным томлением. Были ли бы мои мысли созвучны душевному настроению этой девушки, если бы она, вдруг, была бы со мной рядом, здесь и сейчас? В какой мере всё это было бы для неё таким же необыкновенным и упоительно-новым, как и для меня? Да, я хотел любви, и быть любимым. Этой девушкой… Не зная совершенно ничего о ней.

– Прямо, наваждение какое-то, – мелькнула у меня в голове неожиданная мысль. Я провёл ладонью по волосам, словно пытаясь прекратить поток этих уже каких-то навязчивых мыслей.

-–Горбоносый высокий человек восточной внешности хищно улыбнулся, смотря невидимо со стороны на молодую пару и их спутника, медленно шедших в темноте по нижней набережной…

– Мой дорогой Друг Дэл’шед. У нашего молодого влюблённого наступил период “лунной” романтики. Не переусердствуй в его любовном влечении к Веронике. А не то он вместо Апотрея будет искать эту девушку…

– Не беспокойся, дорогой Друг Аб’бас. Джин’нан уже в курсе. Наш будущий Друг найдёт Его вместе с моим Кандидатом. И дальше примет решение на месте.

––И пообещал сам себе, что не буду тянуть с её поисками, а при первой же возможности, оказавшись в Партените, отправлюсь искать её, и словно успокоившись, приняв это решение, повеселел, упоённо вдыхая ночной свежий воздух, обозревая над собой огромное бездонное пространство бархатно-чёрного неба с группкой редких облаков, подсвеченных ярким лунным светом – я на Юге!

Ялта была прекрасна, как чёрная жемчужина в блёстке оправы раскинувшегося над ней бездонного ночного звёздного неба, освещённая огромной Луной, висящей ночным солнцем над бескрайней тёмной водной равниной морской глади.

Вчера, в такое же время, над Ялтой нависли тучи, и даже пошёл дождь, которого, я как-то не заметил и смутно помнил, хотя и вымок и уж, конечно, мне было тогда не до красот южной ночной природы.

А сегодня всё было по-другому и выглядело так свежо’ и красиво для меня, и я был готов впитывать в себя, как капли того, вчерашнего дождя, картины ночной Ялты.

Интересно, что после нашего разговора о том “Знаке”, о котором я вспомнил, после комментария Мишки о советском “Знаке качества”, мы так, больше, и не возвращались к этой столь загадочной для меня теме его странного появления на скале у Медведь-горы, как если бы мы все разом забыли или перестали думать о Нём. В тишине волн, с еле слышным вздохом плескавшихся у гранитного, низкого края береговой части набережной, до нас доносился приглушенный гул шумно-развлекательного праздника жизни на её освещенной части наверху, который мне сейчас был безразличен и не нужен.

С моря тянуло морской прохладой в лёгком дуновенье бриза, и мы всё также медленно шли, попав в романтическое настроение южной ночи. Влада не торопилась идти домой, думая о чём-то своём, или ей наскучило кокетничать, и она хотела, как и я, любоваться сейчас ночной Ялтой, морем, избегая поздних ночных аттракционов или уже редких в это время ночи, музыкальных номеров – было уже начало двенадцати ночи. Я почти не разговаривал, почувствовав какое-то странное для меня самого охлаждение к Владе, и стал воспринимать её затем, именно, как чужую для меня девушку – подругу моего друга – и стал, скорее философствующим наблюдателем, размышляя над словами и пояснениями моего крымчанина, порой делавшего уместные комментарии обо всём, что касалось ночной жизни Ялты. Хорошо знавший, как дневную, так и ночную, “теневую” действительность этого южного приморского города, его жизненных ритмов и особенностей, он продолжад охотно делиться со мной известными ему фактами и сведениями об этом курортном городе, хотя я его об этом и не просил сейчас.

Мы прошлись до самого конца полутёмной нижней набережной в сторону красиво-освещённого разноцветными огнями силуэта судна – ресторана “Апельсин”. Ночное море отражало у берега в своей чёрной, почти зеркальной глади, красно-бело-синее полотно цветовой иллюминации обводов судна, что было, само по себе, очень красиво. Мимо нас проходили такие же, как и мы, любители вечерне-ночных прогулок, которые, пользуясь случаем полюбоваться видом огромной, полной Луны с её серебряной, искрящейся дорожкой, над морем, стояли или сидели на скамейках в полутьме у длинной, высокой, защитной каменной стены на нижней набережной (по словам Михаила, такая красота открывается для обозрения ночью с берега здесь нечасто).

Поднявшись, затем, по каменным ступенькам в проходе в полукруглой стене каменного парапета на обзорную площадку с видом на город, мы вышли наверх к видневшимся ещё раньше, снизу, своими верхушками, красивым зонтикам – грибкам с накинутой на них светящейся, белоснежной паутинкой, словно новогодней, светодиодной иллюминации.

Покрытые множеством призрачно серебряных, лучистых крошечных огоньков, высокие “грибки” словно приглашали нас по-дружески посидеть на больших, белых скамьях под ними напротив иллюминированной ладьи “Апельсина”. Здесь везде было много для столь позднего времени, гуляющих и сидящих на скамьях людей, и я с интересом оглядел вокруг, подойдя к полукружью невысокого каменного ограждения, откуда открывалась великолепная панорама ночной картины города: видом искрящейся серебром лунной дорожки от полной Луны над морем напротив набережной; невидимых в темноте склонов бухты зданий с тысячами светлячков электрических огней и жёлтых пятен нарядно-подсвеченных зданий, спускавшихся мозаичными пятнами света сверху к воде с невидимых тёмных склонов; красного мигающего огонька почти невидимого в темноте портового маяка и далёких, одиночных огоньков на мачтах яхт, скрытых во мгле чёрного, как самая безлунная ночь, тихого моря – и всё это на звуковом фоне рулад неугомонных сверчков в ночном воздухе, напоенном влажными, чувственными ароматами испарений пахучих трав и растений с земли, и морских водорослей и солей, с моря.

Всё это вместе создавало и будило во мне какие-то романтические чувства и желание поделиться с кем-то своими ощущениями благолепия мира и любованием ночной красотой окружающей природы, дразняще-невидимой и скрытой в бархате ночи, и столь ярко демонстрирующей свои прелести и великолепие при свете яркого солнечного дня.

Михаилу, как местному жителю, всё это было привычно и даже буднично. Да и романтиком он, как я понимал, уже не был давно. Скрывая зевоту, он предложил Владе присесть, но, взглянув на свои изящные золотые часики, она с сожалением отказалась.

Полюбовавшись отсюда прекрасным видом на набережную и бухту с огнями ночного города вокруг неё при полной Луне – царице ночи, которая зависла над городом в столь ясно видном призрачно-белом, с желтоватыми оттенками, ореоле в тёмном небе над городом, мы направились к огромному платану.

Почему я так подробно живописал эту нашу прогулку по ночной Ялте? По той же самой причине – Время изменит облик этого чудесного города, жизнь горожан и его гостей, и мне было важно сохранить, запечатлеть, как на картине, написанной словами, образ этого пока ещё беззаботного курорта и его жизни, которую я увидел и узнал в этих двух днях моего пребывания в нём. Тем более, что как оказалось позже, у меня затем не было ни возможности, ни желания описать мою новую встречу с Ялтой, в которой я опять оказался вследствие поистине необыкновенных происшествий, не зная и не помня ничего о себе и об этом месте, о котором я сейчас пишу, словно стараясь запомнить для меня самого всё, что увидел за это время в компании моего лучшего друга, не зная о том, что он вскоре предаст меня в совершенно новых для меня и него, обстоятельствах.…

Войдя в аллею за уже знакомым мне гигантским платаном, который был расцвечен, подобно огромной новогодней ёлке, большими лёгкими шарами на каркасе, обтянутом светодиодными лямочками, периодически менявших свой свет, мы прошли по тёмной песчаной дорожке к вернисажу художников (мы уже были здесь вчера) и затем вышли к проезжей дороге, где у моста через речку стоял ещё один огромный, подсвеченный огоньками, кряжистый платан.

Здесь, на обочине дороги, стояли, покуривая, таксисты с “тачками”, всегда готовые за тройную (по Мишкиным словам) плату, отвезти запоздалых путников, скажем, в гостиницу “Массандра” или “Ялта” на окраине города или, куда там потребуется. Проблема была в том, что та же тройная такса, по его словам, была у них здесь и днём.

В общем, на такси в Ялте мне пока ездить было ни к чему.

Ну, а дальше, мы шли по красиво расцвеченной ночной подсветкой широкой аллее – Пушкинскому бульвару – с его высокими, эффектно-подсвеченными, красивыми разлапистыми платанами и каштанами. Этот бульвар располагается вдоль второй ялтинской речки – “Водопадной”, текущей с центральной части высоких гор, смотрящих на Ялту cо стороны Пушкинского бульвара.

Мы прошли мимо бронзового памятника Пушкину напротив какой-то итальянского вида, подсвеченной скрытыми фонарями, белоснежной, высокостоящей летней беседке, как будто парившей над аллеей в ночной мгле, окружавшей её. Влада предложила нам сфотографироваться всем вместе у “Пушкина”, и мы попросили проходившего мимо парнишку сфоткать нас на её сотовый.

Здесь, на бульваре, было тихо, при полном отсутствии освежающего бриза, дувшего на набережной с моря. Из редких здесь ресторанов и кафешек звучала негромкая, в отличие от шумной набережной, музыка.

Дойдя до фасада видневшегося ещё издалека красивого здания, подсвеченного скрытым жёлтым светом, я увидел на его фронтоне вверху белеющий там барельеф с эмблемой ордена Ленина и, по бокам от него, символы рельефных стягов из советской эпохи. А на самом верху здания, чуть ли не на крыше, виднелась какая-то каменная прямоугольная композиция, плохо-различимая в полутьме, увенчанная пятиконечной звездой. И много одинаковых белых барельефов с завитушками, воспроизводящих какой-то другой советский орден. Ниже виднелись какие-то стилизованные овальные щиты или что это было, с завитушками по сторонам, украшавших верхнюю часть высоких, квадратных колонн, стоявших напротив фасада здания.

– Там, наверху, под звездой, барельеф гидроэлектростанции. Здание ГЭС. Это же бывший санаторий советских энергетиков, – пояснил Михаил. – Уже закрыт лет пять.

– Значит, не работает. Жаль, санаторий “Энергетик”, – cочувственно прочитал я название из рельефных букв вверху на фасаде.

– Да. Закрыт, – с лёгким сожалением в голосе опять повторил Мишка. – Как и все его постперестроечные магазинчики, выставочные салоны и помещения. Там, сзади, кстати, есть небольшой закрытый парк, где раньше была отличная столовая с едой на вынос в огороженную зону со столиками под навесами. С баром. Можно было, и поесть недорого, и посидеть с приятелями и…

– Выпить, – смеясь, сказала Влада, – что же нашему господину Брагину ещё нужно после трудового дня?

Я не стал развивать эту тему, и не поддержал шутливую иронию Влады.

Мне это название ни о чём не говорило, и Мишка вкратце рассказал об этом здании. – Сейчас он в ожидании перемен – хозяин поменялся, а новый не спешит его открывать. Наверно, перепрофилирует, – с сожалением добавил он.

Здесь же, у этого “Энергетика”, находился красивый, вытянутый в восьмёрку, фонтан – его полная чаша воды красиво отражала жёлтый свет подсветки этого здания. По сторонам от большой полированной диоритовой вазы, стоявшей в центре фонтана, стояли по три маленьких вазы-розетки. Мишка сказал, что фонтан не работает ночью, а вот вечером его фонтанирующие потоки водных струй светятся неоновой красно-сине-зелёной подсветкой – очень зрелищно. Я поверил ему на слово – в Ялте всё такое красивое и приятное на вид – и этот фонтан, вернее, бассейн с водой, был по-своему красив и без струй и подсветки.

Мы прошли дальше и уже на подходе к остановке из павильона слева от нас— какое-то пивное заведение у речки – послышались пьяные крики и ругань.

– Вот тебе на, – подумал я. – И никакой милиции поблизости.

Кстати, это одна из особенностей города – вы почти нигде не увидите милиционеров на улицах Ялты (только в проносящихся патрульных машинах). Наверно, в городе очень спокойно и афишировать присутствие стражей порядка не требуется. Но Мишка сказал, что по набережной регулярно проходят наряды милиции по двое и трое молодых парней в светлой, а иногда и в чёрной, летней форме. И всё же, эти пьяные крики показали, что в Ялте отдыхают не только культурные граждане, настроенные на беспроблемный отдых. Ну, да это мои наблюдения…

Перейдя через широкую здесь улицу по подземному переходу и, вышли к зданию этого самого кинотеатра “Спартак” – права, бывшего, где неподалёку от него и жила Влада. Этот кинотеатр с оригинальным фасадом – выдвинутой вперёд открытой площадки-терраски на втором этаже – перепрофилировали, оказывается, под столовую. Тут же, слева, стояла пара маленьких, торгово-продовольственных, палаток у огромного платана с видневшейся дальше автобусной остановкой. Здесь было тихо и почти никого из прохожих— почти полночь на моих часах. Местные уже спят, а все приезжие или на набережной или сидят во всевозможных кафешках, ресторанах, барах и питейных заведениях, или же уже незаметно разошлись, а затем и разъехались по своему местному съёмному жилью и гостиницам. Здесь, похоже, все уже спали – за тёмными окнами почти нигде не было видно света.

Неожиданно, как будто споря с моими наблюдениями, где – то далеко за на нами (на набережной?) прозвучали гулкие, с эхом, раскаты фейерверка, похожего на звуки салюта в День Победы, или на весенний гром.

– У Ивана Ивановича день рождения, – снова пошутил Михаил.

Ну, да теперь я и сам знал, что это за “Иван Иванович” … Мы прошли мимо входа на Пушкинский рынок и дальше по узкому тротуару вдоль двух— этажных домов старой, наверное, дореволюционной, постройки, с кафешкой на углу, где, лет сорок назад, по словам моего ялтинца, был общественный туалет – я пожал плечами, не понимая, зачем он мне это сказал и тут же, впрочем, подумал, что, напрасно его закрыли, хоть и так давно.

– Преемственность, хоть какая-то, должна всё же, сохраняться, – пошутил я, шепнув затем Мишке на ухо по – английски насчёт natural call. Мишка понял, заулыбавшись.

– Потерпи, мы уже почти пришли, – шепнул он, подмигивая мне и смотря на свою фигуристую подругу, шедшую впереди нас.

Выйдя к торцу красивого современного 9-этажного здания с вывеской банка на фронтоне второго этажа, мы обошли его сбоку, подойдя к металлической двери с кодовым замком. Мишка стал прощаться – обниматься с его супер-вумен – мне стало даже как-то неудобно стоять рядом с ними, и я почувствовал при этом чуть ли не ревность, внезапно охватившую меня при виде Мишкиных объятий и поцелуев Влады.

Впрочем, она почти тут же повернулась в мою сторону, протянула мне свою руку (я пожал её с чувством) и затем активировала кодовую комбинацию замка, открыв массивную сплошную стальную дверь. Зайдя внутрь подъезда, Влада одарила меня воздушным поцелуем и пошла к видневшемуся справа от двери, лифту.

Ну, а затем, стоя у подъезда, Мишка вызвал такси и через пять минут мы уже ехали, к моему облегчению, на Московскую…

Вот так и прошёл мой, фактически, второй, полный впечатлений, незабываемый день в Ялте.

И ничто не подсказывало мне тогда, что эти два дня моего летнего “тусовочного” отдыха в Ялте, наполненные ожидаемо-приятным времяпровождением на знаменитом крымском курорте, сменятся буквально завтра чередой поистине удивительных событий, положивших конец моей прежней, обыденной жизни молодого человека, и, в дальнейшем, для меня всё изменится самым кардинальным образом в моих попытках отгадать тайну появления того “Знака” на скале. И что Он собственно представлял из себя…