Читать книгу Преображения Павла Волгина. роман в стихах - Олег Львович Бушуев - Страница 12

Но Дьявол – в нас. И это совесть,

Что судит строго за глаза.

Бог… он простит. Уйти готовясь,

Не ждём мы, чтоб он наказал.

Себя мы истязаем сами.

И умываемся слезами,

Моля его за всё простить,

И грех невольный отпустить.

К ошибкам мы непримиримы,

Когда их судим свысока.

Вблизи ж они все объяснимы,

А что касается греха,

То грех – лишь вольное злодейство

Иль ложь на службе фарисейства.

Ошибок избежать не мог

Ни человек, ни дух, ни Бог.

Да и равняться с абсолютом,

Нет смысла в этом мире нам,

Зачем же жить в душевной смуте,

Себя за промахи виня.

Ну, разве ж это не обидно,

Что за себя бывает стыдно

Предстать с грехом в глазах других,

Святыми представляя их?

Судьбой есть много недовольных,

Пред смертью совесть мучит их.

Стыдясь своих грехов невольных,

Они – там, в днях пережитых.

Забыв, что были те ценою.

Без них судьба была б иною.

За что ж стыдиться и краснеть?

Безгрешных в этом мире нет.

Что сокрушаться нам и плакать?

И проклинать себя и свет.

Мудрее нужно быть, однако,

Нам с прибавленьем новых лет.

Не повторять ошибок старых,

И опыт свой считая даром,

Оглядываться на завет,

Чтоб избежать тревог и бед.

А все грехи закономерны

И обусловлены судьбой.

Злодеем был бы Бог, наверно,

Грешащим пред самим собой.

Но нет, его не мучит совесть,

И ты живи, не беспокоясь,

Бог всё предусмотрел за нас,

И тех, кого хотел, он спас.

Хоть часто лучших забирал он.

Красивых, страстных, молодых.

Как будто бы за то карал он,

Что сам старей и хуже их.

За миром этим наблюдая,

Давал он разным негодяям

Дожить в довольстве подлый век.

Ему – что червь, что человек.

А, может, в этом мире нашем

Всё к лучшему, ведь думать так

Мы склонны, вспоминая даже

Лишенья, беды и Гулаг.

Дед говорил, едва не плача,

Так Павлу: «Будь бы всё иначе,

Я мудрость жизни б не постиг,

Хоть есть она в десятках книг.»

Своё духовное богатство

Он с бедным бытом совмещал,

И униженья, и злорадство

Он палачам своим прощал,

Судьбою лагерной доволен,

Забыв про тяготы и боли,

Всезнаньем высшим облечён.

В том парадокс и заключён.

Что это? Чувства извращенье

Иль глупость в тоге мудреца?

Года приносят всепрощенье

В предвосхищении конца.

Но преступленья помнить надо

И не прощать исчадьям ада,

Поскольку, подлецов прощать —

И значит – подлость поощрять.

Конечно, он судьбой тяжёлой

Грехи свои смог искупить.

И средство лучшее нашёл он,

Чтоб все несчастья позабыть.

Сам ад ему уж был не страшен,

Его он видел в мире нашем,

Обезумевшем от расправ,

Но, может, всё же, он неправ?

Так мы истории прощаем,

Её не в силах изменить,

И боль так мыслью замещаем,

Что мстительным нет смысла быть.

Что лучше быть великодушным,

Решениям судьбы послушным,

Коль правыми хотим мы стать,

И по ночам спокойно спать,

Но и себе должны прощать мы,

И не наказывать себя,

К своим поступкам беспощадны,

Расправу божью торопя.

Мы ж рады, если избавленье

Приносит мука искупленья,

И наказанья божья ждём

Как тучи с золотым дождём

.

И Павел думал: остаётся,

Грехи, смирившись, осознать.

Нам искупление даётся

В страданьях. Павел стал их ждать.

Хоть человек и забывает,

Но как оно всегда бывает,

Рок помнит всё, приходит срок,

И он сбирает свой оброк.

В довольстве жил он, но бывает,

Судьба подбрасывает нам

Соблазн, и всякий забывает

Всё, что вчера твердил всем сам,

И голову свою теряет,

И ложный путь вдруг выбирает,

Бежит подобно петушку,

Что потерял свою башку.

Да и слабы мы. В мненья света

Как в кандалы заключены,

Важны нам статуса приметы:

Влиянье, деньги, и чины.

А если этот дым растает,

То нас депрессия снедает,

И смысла в жизни больше нет.

 Вот, что для многих значит свет.

А тут узнал он, что обидчик

Его скончался в цвете лет.

Не от губительных привычек

И не трагически, нет, нет!

Так, лёжа в собственной постели.

Анатомы, вскрывая тело,

Причины смерти не нашли

И к «тайнам века» б отнесли,

Имей он в обществе значенье.

Для формы написали там:

Мол, «в результате нарушенья

Дыхания», всё как всегда.

Но Павел почему-то сразу,

Услышав заключенья фразу,

Всё как убийство расценил

И сам себя в нём обвинил.

И впал в депрессию такую,

Что перспективу потерял

С остатком веры. И врагу я

Такого бы не пожелал.

Как будто в запертые двери

Упёрся он в своё безверье,

И запил бы наверняка

От ощущенья тупика.

Лишились смысла ритуалы,

Что мы привычками зовём,

Ему покоя не давали

Сомненья в знании своём.

Он вспоминал, как был счастливым,

Ведь счастье – чувство перспективы,

И тот, кто потерял его,

Тот уж не ценит ничего.

Не верил в дружбу больше Павел,

Ведь друг его оговорил

И под статью почти подставил,

И, в результате, разорил.

Теперь одна была забота

У Павла – подыскать работу,

Где нужно знанье и талант.

Но скоро бывший коммерсант

 Все поиски такие бросил,

Надеясь на благую весть.

Теперь владели им вопросы:

Где ночевать и что поесть.

На биржу дважды обращался,

Уже батрачить соглашался.

За внешним видом не следил

И чёрт – те в чём везде ходил.

Есть сотни способов надёжных,

Чтобы иметь «бабло и кайф»:

Напёрстки, масса всевозможных

Услуг и прочий герболайф.

Но он не мог пойти на это,

Накладывала совесть вето,

Одно – чиновников дурить,

Другое – простаков «доить».

За долг лишился он квартиры,

Уж поутру не пил «Боржом»,

Всё бормотал о славе мира,

И постепенно стал бомжом.

Кормился где-то по базарам.

Бродя везде со свёртком старым,

Напоминающим суму,

Отцом завещанным ему,

Живя в апатии великой,

Спал на вокзале по ночам,

Терялся днём в толпе безликой,

И по делам уж не скучал.

Смысл жизни не искал теперь он,

Не видя выхода, не веря,

Что будет и беде конец,

Как говорил порой отец.