Читать книгу Преображения Павла Волгина. роман в стихах - Олег Львович Бушуев - Страница 3

Да, это грех, но так ведётся в мире:

Кумиров часто мы себе творим.

И в каждом сердце жив он – дух кумира,

Который тайно управляет им.

А мой кумир – любимец вольной музы,

Стихом он разорвал земные узы,

И в мир бессмертных духов он попал,

Когда взошёл на книжный пьедестал.

Он жив в своей заветной лире вечно,

Он здесь со мной, он в воздухе самом.

Пишу сейчас свои стихи беспечно,

И кажется, что воплотился он

В моём стихе, воскрес для жизни новой,

Разбив годов тяжёлые оковы,

И дерзкий, наконец, свершил побег,

Но не в обитель чистых, светлых нег,

А в этот век над самым краем бездны,

Где призрак рабства и свободы дух

Сцепились в битве хваткою железной,

И кто из них останется из двух,

С победой гордо выйдя с поля боя,

Достанется кому какой ценою

Победа, знает это только Бог.

Нам Пушкин в битве той помочь бы мог,

Будь он сейчас средь нас живым поэтом.

Немало в жизни написал он строк,

В которых веет свежим духом этим,

Свободы духом. Жаль, что он не смог

Закончить то, что начал так счастливо.

И, может, это только справедливо —

Проникнуться свободным духом нам,

Чтоб плыть по строчкам, словно по волнам.

Он не пророк, но в тайны предсказаний

О судьбах мира был он посвящён.

Веков грядущих прозревал он тайны

И вразумить людей стремился он.

И смерти ранней, может быть, причиной

Презренье было к той возне мышиной,

Что жизнью все размеренной зовут,

Поскольку был напрасен этот труд.

Увы, сейчас Поэта все забыли,

И сдали навсегда его в архив,

В обитель мрака, тишины и пыли,

От бури современной жизни скрыв.

Усильями чиновной серой рати

Был проведен, как все мероприятья,

Помпезный и формальный юбилей,

И толстый крест на нём поставлен ей.

Да, Пушкин для меня – как будто солнце,

Как светлый бог иного бытия,

Но, всё же, избегая эпигонства,

Его стихов не повторяю я.

И словно от вина причастья весел,

Я говорю: «воистину воскресе!».

Толь это он воскрес, толь я, с небес,

Неслышную другим, услышав весть

О том, что ныне совершилось чудо,

И я могу теперь с ним говорить

И, недостойный славы, даже буду,

Как он когда-то, видеть и творить.

Хотя, быть может, это дерзость, всё же.

Artistic license* вымысла лишь сможет

Мою такую дерзость оправдать

И право творчества как дар волшебный дать.

В стихах он остаётся вечно с нами,

От низменных страстей и чувств далёк.

Как сон ночной ложится в подсознанье,

Так лёгкий стих его мне в душу лёг.

Всё сказанное мною тут не ново,

Ну а его божественное слово-

Оно всегда и ново и навек,

Как на вершинах горных чистый снег.

Со мной грустит он в царско-сельском парке,

Когда стою, о липу опершись,

Со мною у пруда он в вечер жаркий,

Когда свою обдумываю жизнь,

Когда домой задумчиво иду я,

Он тихо строчки мне мои диктует,

Но не из тёмной бездны, не извне,

А словно бы он сам живёт во мне.

Насколько я могу, всегда стараюсь

Признанья дань за слог платить ему.

Он для меня совсем не иностранец,

Хоть европеец, судя по всему.

Ища всегда в возвышенном опору,

Как и доныне, так и в нашу пору

С поэта образованный народ

Всегда примеры вольности берёт.

Сама национальная идея

Меж строк в его стихах заключена,

И я сейчас её назвать посмею:

Свобода – так для нас звучит она.

Лишь только с ней Россия возродится,

И ей лишь только вправе мы гордиться.

Да и не с ней ли в душу мне проник

Дух вольный ненаписанных им книг.

Одна из этих книг так начиналась:

«О сколько намъ открытій чудныхъ…» Cтоп!

Как сердце, помню, юное сжималось

От этих мудрых строчек, как озноб

От слов бежал мурашками по телу!

Но хватит мемуаров, ближе к делу!

О чём в стихах хотел сказать поэт?

В том у меня давно сомнений нет…

Чтоб вечное не путать с архаизмом,

А с эпигонством верность образцам,

Важно не знанье книг, а знанье жизни,

Доступное одним лишь мудрецам.

Я заболел? Скажите  мне на милость

И в том, что это всё так получилось,

Моя заслуга иль судьба сама?

А может, просто я сошёл с ума?

Нет, то строка развития просила,

И в сердце верность Пушкину храня,

Я шёл за ней, и словно дух России

Сошёл его строфою на меня.

И сердцу захотелось продолженья,

Так рифмой чувства приведя в движенье,

В моей душе оживший вольный дух

Мне сразу обострил и взгляд, и слух.

А вдохновенью очень важен случай,

Поэту он как вздёрнутый курок.

Мысль друга или впечатленье лучше,

Чтоб от него поэт зажечься мог?

В меня строка уверенность вселила,

Заворожила рифмой, вдохновила.

И понял я, что чудо в мире есть,

И вдохновенье— это дар небес.

Ведь вдохновенье – суть стихотворенья.

Когда диктует свыше дух слова,

В которых можно видеть суть явлений,

Ты обретаешь твёрдые права

Пророка с мудрым даром ясновидца,

Но дар тот только может проявиться,

Лишь если можешь сердцем видеть ты,

Не отличая были от мечты.

Дух просвещенья, опыт, случай, гений…

В подлунном нашем мире без него,

Без творчества, порыва, вдохновенья,

Увы, мой друг, не стоят ничего.

И труд души мне как освобожденье,

Как облегченье после восхожденья,

Как полной грудью долгий сладкий вдох,

Как взгляд на горы вниз из облаков.

Но в нашей жизни редко вдохновенье.

Оно – итог мучительных трудов,

И продолжаться может лишь мгновенья,

Блеснув на фоне прожитых годов,

Хоть кажется порой, что это муза,

Ища с тобой душевного союза,

На ухо шепчет рифмы в тишине.

Приятно ощущенье это мне.

А слушать музу – следовать призванью,

Быть не как все, во всём ища свой путь.

Не скорбь и грусть тогда приносят знанья,

– свободу, избавление от пут.

Ну а полёт души – бессмертья признак,

Его нам заменяет в этой жизни

Из узкой колеи своей побег.

Велик лишь только вольный человек.

И, словно осенённый благодатью,

Услышал я как будто эхо вдруг,

И рифму тут же записал: «читатель»,

И с нею гений, «парадоксов друг»,

В меня как дух вселился неизбежно.

И, сохранив нажитый опыт прежний,

Посредником его я в мире стал

И продолженье к строчкам написал.

И то, что вдохновенный я услышал,

Я в строки стихотворные сложил.

И подчиняясь светлой воле свыше,

О том поведать миру я решил.

Быть может, в жизни это раздвоенье

– и есть источник чистый вдохновенья.

Эпохи я хочу стихом связать

И, что поведал дух, пересказать…

Что ныне бред -поэзии примета,

Напрасно критик уверяет нас.

И что безумье – это знак поэта,

А стих – поток его бессвязных фраз.

Род философии порой – поэма.

Противопоставляем часто все мы

Напрасно к философии любовь

Священным откровеньям рифм и строф.

У Пушкина в стихах такого бреда,

Который ныне в моде, вовсе нет.

И безыскусность чувства – это кредо.

Таким, как он, и должен быть поэт.

Простым, доступным, только не банальным,

Не формой лишь одной оригинальным,

Но, прежде, осмысленьем бытия.

Таким, как он, хотел бы быть и я.

Размер в стихах совсем не так уж важен,

Будь это ямб, иль дактиль, иль хорей.

Да пусть хоть и гекзаметр будет даже,

На сотню лет моложе иль старей.

Но коли цели ясной строки служат,

Скажи, чем строфы пушкинские хуже

В эпоху этих быстрых перемен,

Чем беспородный нынешний катрен?

Критерии все ныне потерялись,

Ни в чём ориентиров чётких нет,

И вехи ставить я себе стараюсь

Из лучших достижений прошлых лет.

И пусть сейчас высокое не в моде,

А модно только пошлое в народе,

Но есть же, к счастью, те, кто жизни смысл

Находят в устремленье мысли ввысь.

Слова стихов всегда чужды науке,

В душе от чувств рождаются они.

И лечат нас от ханжества и скуки.

Они как витамины нам нужны

В скитаньях наших средь забот и злобы.

И в эти годы наглости и стёба

В стихах душевной мудрости ищу

И ей цингу души своей лечу.

И не из низкой зависти к успеху

Теперь я в стихотворца превращусь.

Расставив в строках рифмы словно вехи,

По ним же я к себе и возвращусь.

Я – это я, ни Бродский, и ни Пушкин,

К чему чужой мне славы побрякушки?

Призванью свыше буду верен я,

И, может, вспомнят внуки про меня.

Оно ещё придёт, другое время,

И свой порядок в жизни наведёт.

В стихах как в землю втоптанное семя

Мой вечный дух над временем взойдёт.

Хотя мне будет мало в этом толку,

Но всё ж своею книжкою на полке

Хочу порой напомнить о себе

Друзьям моим, отчизне и судьбе.

Мудрее я теперь, чем был я прежде.

Пока любовь в душе моей царит,

Пока ещё питаю я надежды,

Пока ещё бесценные дары

Порой от жизни этой получаю,

Великодушно, словно царь, прощаю,

В душе своей обиды не храня,

Всех тех, что не поверили в меня.

Я ждать привык. Смирился с ожиданьем,

Как с форс-мажором войн и катастроф,

Как с мыслью о конце, со страхом тайным,

И с рифмой, и с чередованьем строф.

Замедленный показ, где зритель дремлет

– ползёт улиткой по пространству время

Событий тех, которых очень жду,

Моё, ж, летит и тает на лету.

В стихах не буду душу на потеху

Толпе и черни раскрывать свою,

И оду ни стране своей, ни веку

В поэме философской не спою.

Не высказать души моей словами,

Хоть и хочу я поделиться с вами

Тем, чем живу сейчас и чем дышу,

И над стихом задуматься прошу.

Пишу я не для тех, кто отдыхает,

И кто всегда по ветру держит нос.

Пишу для тех, кто глубоко копает,

Ища ответ на каверзный вопрос.

И хоть живу в провинции у моря,

Себя мишенью ощущаю я,

Бываю я и с Богом часто в споре

Насчёт несовершенства бытия,

Но Бог меня пока оберегает,

Быть может, оставляя на десерт,

А может, на бессмертье обрекает,

Разрывом сердца заменяя смерть.

То, что живу в глухое время, знаю,

Но может быть услышит он сквозь мглу:

Как Зло на свете мне ни объясняют,

Но оправдать его я не могу.

На то, конечно, и даны Пегасу

Два рифменных крыла, чтоб мог летать,

Меня носил он часто над Парнасом,

Оттуда было далеко видать.

Страна стихов – невспаханное поле,

И должен рифмой распахать его я,

Чтоб прорастали в душах семена

Любви, в знак искупленья данной нам.

И пусть считает фарисеев племя,

Что клад на этом поле я ищу,

Раз, превращая острословье в лемех

Я поле русских слов вспахать хочу.

Миря порой философа с поэтом,

Хочу пройти я с честью поле это,

Взрывая рифмой комья слов пустых,

По борозде, что называют «стих».

Всё в этом мире призрачно и зыбко,

И если что и нужно в жизни мне,

То это – милой нежная улыбка,

Порой глоток Мерло иль Шардонэ,

Да рифма —верной музы откровенье,

В которой есть озноб прикосновенья

Того, чему названья в мире нет,

И то, что в мире видит лишь поэт.

Писать поэму эту начиная,

За плугом рифм по полю я иду,

Что потеряю, я пока не знаю,

И что на этом поле я найду.

Труд тяжек, но завидна, всё же, доля

Поэта—пахаря, а это поле…

Границ и вех не ведает оно.

Вперёд, Пегас! Начнём же c Богом!