Читать книгу Евстафий, сын того самого Никифора - Олег Николаевич Кокин - Страница 6

В полумраке теплого помещения Стафу стала видна суета хозяйки с одной из дочерей по приготовлению утренней еды и чая. Еще крепкий старик, с длинной седой бородой и усами, хозяин зимника, сидел, скрестив согнутые ноги под собой. Его полосатый ватный халат на груди был распахнут, в проеме был виден еще один халат. На голове у хозяина была одета круглая тюбетейка. Он широким жестом пригласил Стафа присоединиться к нему. Стаф не стал артачиться и присел, так же, как и старик, на скрещенные ноги. На чистом атласном покрывале хозяйка начала выставлять сполоснутые кипятком пиалы перед мужчинами. Поставила рядом с хозяйской пиалой заварочный чайник и чашку с белым густым соусом. Хозяин прочел дуа (короткую молитву) на арабском языке:

– БисмиЛлях! (что означало « С именем Аллаха!»). Разлил чай по пиалам, добавил кипятка и плеснул густого соуса в чай по порядочной порции. Поднял свою пиалу, подождал, пока Стаф тоже возьмет свою пиалу с получившимся белым чаем. Только после этого отхлебнул со свистом порядочную дозу белой смеси из пиалы. Стаф попробовал потихоньку втянуть в себя парящий напиток. Его обоняние почувствовало вначале терпкий запах чая и приятный дух бараньего жира, язык и нёбо ощутили во рту горячий, мягко обволакивающий полость рта и горло, напиток. Напиток не кислил и не горчил. Ему понравилось и он, с интересом поглядывая на людей в доме, незаметно выпил первую пиалу. Хозяин наполнил ему ее во второй раз и, наконец, назвался, прикоснувшись рукой к своей груди:

– Талгат Кулжигит. А тебя как кличут?

Он указал этой же рукой на гостя. Ожидавший нечто подобное, Стаф немедленно ответил:

– Стаф.

И добавил специально исковерканным киргизским наречием:

– Хорошо понимай ваш язык. Плохо говорить.

Воодушевленный его ответом, хозяин, со скоростью пулемета начал рассказывать гостю все, на чем останавливался его взгляд. Сообщил, что его хозяйка Назира, прекрасная женщина и добрая мать четверых детей. У них красавицы дочки, Гулай, Динара, Минатгуль и умница сын Азат. Они скотоводы. Разводят и выращивают овец. Труд тяжелый, но выгодный для выживания в бескрайней степи. Правда, иногда концы не сходятся с концами. Расходы на обустройство жилища, зимнего и летнего, на закупку продовольствия и приправ, на приобретение одежды, обуви и других, важных в хозяйстве, вещей требуют продажи или обмена большого количества овец, которых надо выпестовать и откормить. Но, слава Аллаху, за выросших дочерей они с матерью получат калым от женихов, и Азат растет хорошим помощником. За время его монолога хозяйка подала на стол глубокую чашку с мелко нарезанным вяленым бараньим мясом, посыпанным сверху колечками лука, и две исходящих хлебным духом лепешки. Хозяин Талгат прекратил знакомить гостя с жизнью его семьи и сосредоточился на степенном поедании мяса с кусочками лепешки. Стаф, таким же образом, то есть, руками брал маленькие щепотки мяса с луком, не спеша отправлял их в рот, отламывал кусочек лепешки и тщательно пережевывал очень калорийную пищу, не забывая запивать ее уже остывшим кипятком. Немного насытившись, Стаф негромко, все так же ломаным языком киргизов, поведал свою придуманную историю с караваном немецкого купца с Гамбурга. Талгат Кулжигит хитро прищурил свои и без того узкие раскосые глаза и вопросил гостя:

– Что, твои караванщики тоже одеты в такую легкую одежду, в которую ты одет?

Стаф начал выкручиваться из щекотливого положения, приводя, как ему казалось, неопровержимые доводы про путешествие всю дорогу в утепленной кибитке. Да вот незадача, прихватил у него живот в движении, он выпрыгнул из кибитки, чтобы облегчиться. Но было темно, да и животом долго маялся, пока сидел в позе степного орла. В то время началась поземка, скрыла все следы каравана. Вот он и блуждал по зимней степи, долго блуждал, уже отчаялся, но набрел на следы волокуши, которые привели его к замечательному человеку, Талгату Кулжигиту. На что хозяин зимника отреагировал по-своему. Поднял сложенные лодочками ладони рук перед лицом, возвел взгляд кверху и долго что-то бормотал по-арабски. Затем огладил бороду ладонями три раза и уведомил гостя:

– Любит тебя Всевышний, потому и навел на мой дом.

И продолжил совсем другим тоном, обращаясь к хозяйке:

– Жубай (жена), мы поели. Зови детей за стол, пора им тоже отведать настоящей еды.

Жена Талгата подошла к двери и открыла ее, чтобы позвать работающих в хлевах детей к столу. Но вместо приглашающего призыва, из ее уст послышался затихающий крик ужаса и боли. Все еще держась за косяк двери одной рукой, Назира ухватилась за торчащую из ее груди стрелу и, падая на руки подскочившему к ней мужу, прохрипела:

– Шайтан Утен со своими каракчы (разбойниками). Кесепет (беда).

И обмякла в объятиях мужа. Талгат одной рукой удерживая умершую жену, другой рукой захлопнул дверь и задвинул железный засов. С помощью старшей дочери он бережно уложил жену на саманную лежанку и дрожащим от волнения голосом призвал гостя вооружиться. Стаф в смятении оглядел помещение, ища оружие. На глаза ему попался кухонный нож, которым пользовалась хозяйка. Не раздумывая, Стаф схватил его и прижался спиной к стене около двери. Набросил на плечи, предложенное старшей дочерью в ответ на его просьбу, белое покрывало. Хозяин зимника покряхтывая, достал из-под шкур кривую туркменскую саблю, скинул верхний халат. Крепко опоясал тонкий халат платком жены. Натянул на тюбетейку волчий малахай. Там же под шкурами на ощупь нашел круглый деревянный щит. Торопливо делал дела, но основательно. Обратился сразу и к дочери, и к Стафу:

– Сейчас мы с гостем выйдем биться с разбойниками. Ты, Гулай, запрись и никого не пускай в дом, кроме сестер и брата, следи за дымоходом, оттуда может спрыгнуть разбойник, если это случится, стукнешь его крепко по голове палкой. Ты, Стаф, на рожон не лезь. Прячься от верховых за углами строений. Нападай исподтишка и бей наверняка, и сильно. Готов? Пошли.

А с улицы в это время слышен был рассерженный голос предводителя шайки разбойников:

– Выходи Талгат и добром возврати мне долг, если ты откажешься, я полоню твоих детей, а тебя мой лучник пристрелит так же, как он пристрелил твою Назиру.

Стаф первым выскочил из дверей, и мышкой юркнул в сторону ближайшего угла дома. Разбойники даже не поняли, что за белая тень мелькнула из дверей и враз исчезла за углом строения. Хозяин зимника играючи отбил прилетевшую стрелу щитом и коротко ответил на притязания разбойника, стоя спиной к захлопнувшейся двери:

– Кровь пролита, долг уплачен. Уходи подобру-поздорову.

Утен зло рассмеялся:

– Поговори еще, поговори. Скоро услышишь, как мой сын с балбанами валяет в хлеву твоих девок. Лучник, чего медлишь, давай, засыпь это верблюжье отродье стрелами.

Лучник плаксиво ответил главному разбойнику:

– Дядя Утен, тетива на луке совсем растянулась.

Утен раздосадовано рявкнул:

– Ну, так меняй живее, раззява.

В их перепалку вклинился душераздирающий девичий крик из хлева и громкое испуганное блеяние овец. От этого крика Талгат озверел. Он молниеносно подскочил к предводителю разбойников и, проскользнув перед мордой отпрянувшей было лошади, попутно взрезал ей горло, и с другой стороны достал саблей по сапогу Утена. Замешкавшемуся с перестановкой тетивы на луке племяннику Утена отрубил левую ногу по колено. Тот, побросав и лук и тетиву и поскуливая, сполз с коня на мерзлую землю, и пытался остановить хлещущую из обрубка ноги кровь, обвязывая его запасной тетивой. Утен удачно соскочил с упавшего коня и, прихрамывая, набросился на Талгата с саблей. Стаф промчался мимо спокойно стоящих трех оседланных лошадей и заскочил в открытые ворота длинного хлева. Сразу присел слева от прохода, пытаясь разобрать в потемках хлева происходящее в его глубине. Едва он рассмотрел валявшегося недалеко от него мальчишку с расквашенным в кровь лицом и, со всхлипами пытавшегося встать на ноги, как услышал девчоночий отчаянный крик, доносящийся из правой загородки для овец. Стаф, пригибаясь, чтобы не так сильно была заметна его фигура, быстро приблизился к загородке. Открывшаяся ему картина поразила его до самого сердца своей дремучей жестокостью. Один из напавших бандитов с полным упоением трудился над бесчувственным телом девочки-подростка среди толпившихся вокруг овец. Другой ворог заламывал руки и бил по лицу другую девчонку. Она-то и кричала от побоев и боли. Недолго думая и проникнувшись ярой ненавистью к насильникам, Стаф перепрыгнул низкую оградку загородки и воткнул кухонный нож в спину, борющемуся с девчонкой, бандиту. Тот охнул и отвалился от предмета вожделения. Второго насильника постигла та же участь, быть зарезанным кухонным ножом. Даже мертвым бандитам Стаф завязал руки их же суконными поясами. Снятым с себя покрывалом он прикрыл истерзанную девчонку, которая была без сознания. Другой, героически сопротивлявшейся, девочке указал на лежащую сестру и корявым киргизским языком сказал, что она жива, но потеряла сознание, и что мальчишку тоже надо сюда привести. Неумело обыскал тела бандитов, нашел два длинных кинжала и одну кривую саблю у них. Саблю оставил себе, а кинжалы отдал девочке с наказом защищаться от разбойников вместе с братом. Он уже подходил к выходу из хлева, когда ему в голову пришли совершенно как будто не связанные между собой воспоминания. Картина недавно прошедшего времени с тремя оседланными лошадьми без всадников у хлева и наказ Талгата Кулжигита своей старшей дочери о возможном проникновении разбойников в дом через дымовое отверстие в крыше. Стаф приостановился, обдумал всплывшие воспоминания. Понял, где сейчас находится всадник с третьей лошади. Решил разбежаться от хлева и, пользуясь своей прыгучестью и легкой одеждой, с ходу запрыгнуть на крышу дома. А дальше, как пойдет. Он аккуратно просунул лезвие сабли сзади за поясной ремень, чтобы она не мешала ему в движении. Выглянул снизу ворот хлева на улицу. Главный разбойник опять верхом на другом коне кружил перед домом и наскакивал на изворачивающегося, будто уж на сковородке, хозяина зимника. Оба противника не уступали друг другу в сноровке и быстроте ударов саблями. Но было видно, что Талгат Кулжигит выдыхается. В ходе последнего наскока разбойника Талгат отбил скользящий удар его сабли щитом, но не успел увернуться от крупа лошади, и был сбит наземь. Пока разбойник разворачивал лошадь передом к Талгату, тот смог подняться только на четвереньки. И быть бы ему разрубленным напополам, если бы не Стаф. Надвинув черную шапочку на самые глаза и подняв руки над головой, он с диким криком:

– А-а-а!

опрометью бросился к лошади разбойника. Его вид в черной шапке, в черной куртке, в черных джинсах и в белых кроссовках привел в замешательство и главного разбойника, оглянувшегося назад, и оторвавшегося от проламывания дымового отверстия балбана, с удивлением рассматривающего невиданное в здешних местах черное существо. Талгат на всю катушку использовал выпавшую передышку в схватке. Он обежал дом и по быстро приставленной лестнице поднялся на крышу. Утен, не найдя взглядом Талгата, вбросил саблю в ножны. Раскрутил над головой волосяной аркан, притороченный одним концом к луке седла, и набросил его на безоружное черное существо. Исчадие Ада, как считал Утен, попалось. Утен ударил каблуками сапог по бокам лошади, она понесла. Стаф не пробежал и десяти шагов, как был перехвачен петлей аркана в подмышках. Резкий рывок сбил его на заснеженную землю. Его закрутило и быстро потащило прочь от зимника. Но в дело умыкания черного существа вмешались два совершенно противоположных действа. Во-первых, с крыши саманного дома послышался истошный крик балбана:

– А-а-ма-ан! (Пощади, сдаюсь! – кирг.)

немедленно перешедший в сдавленный хрип. Изумленный Утен натянул поводья и притормозил коня. Во-вторых, мгновением ранее, бедро Стафа, освобожденное задранной курткой, зацепилось частью джинсов и брючным ремнем за утренний злополучный колышек. Поэтому в этот краткий момент приостановки стремительного волочения Стафу удалось опустить руку на рукоятку, никуда не девшейся в этой круговерти, трофейной сабли. И когда волочение на аркане возобновилось, Стаф потянул саблю на волю. Ее лезвие разрезало кожаный ремень. Зацепившиеся за колышек джинсы с треском порвались по самое не хочу, и слетели до щиколоток. Ноги мгновенно покрылись мелкими и глубокими царапинами. Удерживая саблю двумя руками и махая ею по ходу волочения, Стаф вслепую пытался попасть по натянутому, как струна, волосяному аркану. Через время это ему удалось. Он остановился в снегу. Хотя избитое и поцарапанное тело казалось изжеванным, и болела каждая его клеточка, Стаф незамедлительно натянул сбившиеся джинсы вместе со снегом на многострадальные ноги. Снятой с подмышек петлей аркана затянул крепким узлом пояс джинсов. Одернул куртку и огляделся. С двух противоположных сторон к нему приближались одиночные всадники. На крыше Талгат зарубил просящего пощады разбойника с легким сердцем, а нечего нападать на мирных кочевников зимой и убивать ни в чем не повинную женщину. Кровь за кровь, смерть за смерть! Краем глаза заметил волочащегося за конем Утена гостя-иноземца на аркане. Справедливо рассудил, гостю надо помочь. Для коренного кочевника в нескольких поколениях не составило труда за краткое время изловить из оседланных лошадей одну, помоложе. Не медля ни секунды, Талгат Кулжигит пришпорил коня, тот поскакал вслед за лошадью Утена. Расстояние медленно сокращалось. Вдруг произошло небывалое. Утен все так же удалялся, а влекомое на надежном волосяном аркане тело ни с того ни с сего остановилось. И вставший на ноги человек начал натягивать сползшие ниже колен штаны. Талгат прибавил ходу мохнатой лошадке. Утен, почувствовав легкий ход коня, развернулся в седле и увидел отцепившегося от аркана черного человека. Злость на неудавшийся грабеж, на бестолковых и неповоротливых подвластных балбанов подстегнула рвение Утена к немедленному уничтожению бывшей жертвы. С силой натянув поводья, он развернул лошадь в обратном направлении. Камча так и ходила по бокам бедного коня. Но, не судьба, к черному человеку со всех лошадиных ног спешил на выручку, теперь не должник и родственник, а враг навеки, кипчак Талгат. Еще раз, резко развернув лошадь и заскрипев зубами, Утен бросил исчезнувшего в хлеву сына и балбанов на произвол судьбы и поскакал домой. Стаф, переводя дух, с удовольствием наблюдал за, резко прибавившим ход, конем с хозяином зимника и за поспешным отступлением главного разбойника. Остановившись рядом со Стафом, Талгат с серьезным видом поздравил гостя с освобождением из разбойничьего плена и поинтересовался, каким способом тот сумел избавиться от аркана. Стаф поднял из снега такую же саблю, что и у Талгата, и показал ему. Перегнувшись с седла, Талгат хлопнул Стафа по плечу:

– Наш каарман аскер. (Каарман аскер – доблестный воин. Кирг.) Снимай куртку, постели спину лошади позади седла и прыгай на нее.

Неторопливой рысью Талгат привез Стафа до зимника. Здесь уже вовсю распоряжалась Гулай. Вместе с сестрой Динарой и братом Азатом, лицо которого было замотано белым куском материи, они раздевали донага мертвых бандитов. Их тела стаскивали в одну кучу, а одежду, обувь, малахаи и оружие в другую кучу. Стаф заметил в куче мертвых тел и бандита с отрубленной ногой, у того было перерезано горло. Стаф обратился с просьбой к хозяину зимника:

– Уважаемый Талгат Кулжигит, штаны мне надо, мои полный швах.

Талгат усмехнулся:

– Не только штаны. Зима. Тебе одеться надо, как мы одеты. Динара подбери чистую одежду и обувь для нашего аскера. Где измарано и порвано, вымой и зашей. Азат, расседлай лошадь, поставь ее к товаркам в хлев на проходе, задай корма и напои их. Мы с аскером шкуру и мясо с убитой лошади добудем, пока она теплая. Ты, Стаф не смущайся, возьми из кучи штаны себе. Переоденься в доме.

Пока Стаф подбирал штаны, Талгат собрал все оружие бандитов в охапку, и они направились в дом. В своем углу в доме Стаф скинул с ног мокрые кроссовки и джинсы и собирался натянуть кожаные штаны, снятые с разбойника. Следом вошла Гулай с изрядной кипой одежды и обуви, начала хлопотать по дому и около не приходящей в сознание младшей сестренки, все время изредка бросая взгляд в его сторону. А когда увидела частые кровавые полосы на ногах их гостя, то, следуя женской природе, воскликнула:

– Отец, нашему гостю срочно необходимо обеззаразить раны на ногах.

Талгат раскладывал сабли и кинжалы по сундукам, обернулся и глянул на ноги Стафа:

– Ай, молодец, Гулай. Усмотрела беду. В том сундуке возьми бутылку с аракой и отдай Стафу. Пусть протрет свои царапины и быстро надевает штаны. Мы идем свежевать лошадь.

И вышел из дому. Стаф с благодарностью принял из рук Гулай бутылку с водкой. Выливал на пригоршню чуть-чуть водки и с шипением, щиплется зараза, протирал кожу ног. Закрыл бутылку той же затычкой, что там и была, и отдал драгоценный сосуд стоящей рядом Гулай. Одел мягкие кожаные штаны, подпоясался той же петлей волосяного аркана, ноги всунул в подходящие по размеру трофейные красные юфтевые сапоги с деревянными каблуками, надел в рукава, протянутый ему Гулай, починенный Динарой халат разбойника, на голове оставил свою уже высохшую шапочку. Подхватил с дастархана, оставленный Талгатом нож для него, и выскочил на улицу. Хозяин зимника давно приступил к разделке туши убитой им лошади. Нож в его руке так и мелькал. Попрятавшиеся было во время ожесточенной схватки людей по щелям и закоулкам зимника, собаки, в количестве трех штук, с урчанием рвали подкинутую Талгатом требуху и сочно грызли огромные мослы с остатками лошадиного мяса. На полуснятой шкуре с одной стороны туши Талгат складывал сочащиеся кровью куски мяса и внутренностей. Азат с палкой зорко охранял от собак мясное изобилие. На долю Стафа выпало перетаскивать куски мяса в дом. Там девчата, Гулай и Динара, развели сильный огонь в очаге и в большом казане грели воду для варки конины. После долгожданной команды хозяина зимника о прекращении заготовки мяса, мужчины загрузили тела бандитов и остатки неразделанной туши лошади на подтащенную волокушу. Впрягли в нее фыркающую от запаха крови мохнатую лошадь и, поторапливая её камчой, время двигалось к сумеркам, направились в степь по следам разбойников. Талгат сказал, что три чакырым зимой, достаточное расстояние от зимника, чтобы этой падалью не пахло возле жилья. (Чакырым – расстояние, на протяжении которого слышен крик человека. Кирг.). Примерно равно одной версте /1,06 км/. Свалили в снег неприятный груз. Обратно ехали на волокуше. Прибыли. Талгат опять велел Азату заняться скотиной и ее кормежкой, а Стафа попросил помочь ему выкопать могилу для убитой жены. Место он выбрал на восточной стороне зимника, недалеко от дороги. Копали кетменями. Мерзлый грунт неохотно откалывался маленькими комами земли. Но упорный Талгат с не менее упорным Стафом безостановочно долбили и ритмично выбрасывали из постепенно углубляемой ямы куски мерзлой почвы. Наконец добрались до мягкой земли. Немного отдохнули. И с ожесточением, за небольшой промежуток времени, закончили копать. Стаф до того вымотался, что когда присел с вымытыми руками к дастархану, то глаза его начали сами собой закрываться. Он насильно проглотил отваренное мягкое горячее конское мясо, запил его бульоном и, махнув Талгату рукой, типа пока-пока, еле переставляя, налитые будто свинцом, ноги, добрел до своей лежанки. Подложил под голову свернутую свою куртку и мгновенно уснул. Что происходило далее в помещении и чем занимались члены семейства почтенного Талгата, его уже не волновало. Похоронили мать семейства, хорошую женщину Назиру, жену Талгата Кулжигита по мусульманскому обычаю на следующий день вместе с младшей дочерью Минатгуль, умершей ночью от большой потери крови, так и не пришедшей в себя, в одной могиле. Почерневший от свалившегося горя Талгат прочел полагающуюся молитву над усопшими. Завернутые в саван тела матери и дочери осторожно опустили в яму и засыпали землей. Место захоронения Талгат с сыном огородили деревянными оградками, принесенными из хлева. Дети Талгата тихо плакали. Даже у Стафа и, казалось бы, хладнокровного хозяина зимника блестели глаза от непролитых слез. Природа тоже как бы прониклась похоронным настроением семейства. Небо быстро нахмурилось, поднялся сильный ветер, с небес посыпались крупные снежинки, укрывая белым покрывалом место упокоения жертв насильственной смерти. В этот день все молчали. Ухаживали за скотиной, молчали. Готовили еду, молчали. Стирали белье и вычищали трофейную одежду, молчали. Кушали за дастарханом, молчали. Только изредка был слышен надтреснутый голос Талгата Кулжигита, читавшего короткие молитвы на арабском языке. После захода солнца в доме раздался голос хозяина зимника, разрешившего громко разговаривать. Он пригласил Стафа и своих детей к дастархану, заставленному различной едой, и предложил обсудить дальнейшую жизнь.