Читать книгу Дни освобожденной Сибири - Олег Помозов - Страница 7

Безвестные, отважные герои!..

Настанет день и будет враг разбит.

И ваши имена тогда народ откроет

И для веков с любовью сохранит!

Кондратий Урманов. Былые походы

1. Предыстория. Куломзино – Марьяновка

Борьба за Омск оказалась намного более затяжной, чем за Томск. Восставшим легионерам Чехословацкого корпуса и силам сибирского антибольшевистского сопротивления удалось овладеть Омском лишь к 7 июня. Таким образом, операция по захвату города продолжалась без малого две недели. А началось всё днём 26 июня, когда на железнодорожную станцию Куломзино (теперь Карбышево), находившуюся в пригороде Омска, прибыл железнодорожный состав с вооруженными чехословаками. Советское руководство города, на основании только что полученного указания из Москвы, решило силами милиции, а также красногвардейцев местного железнодорожного депо разоружить прибывший чехословацкий эшелон. В самом Омске значительных сил легионеров на тот момент не было, на его центральной железнодорожной станции стоял штабной эшелон Чехословацкого корпуса, в котором находился его командир генерал-майор В. Н. Шокоров*, а также другие офицеры штаба под охраной роты ударного батальона первой дивизии.

_______________

*Поскольку Чехословацкий добровольческий корпус формировался как подразделение Российской армии, то на его командных должностях до определённого момента находились, главным образом, русские офицеры.

В Куломзино же прибыл один из батальонов 6-го полка, что-то около 600 человек легионеров. Они были вооруженны 160 винтовками и одним пулемётом; такой комплект вооружения каждому батальону, а точнее эшелону чехословаков разрешалось иметь в соответствии с мартовским 1918 г. договором, заключённым с Советским правительством. Однако помимо официально разрешенного иностранные военнослужащие попрятали в потайных местах вагонов пистолеты, гранататы и прочие «незадекларированные ценности». Легионеры думали, что таможня даст добро и пропустит их дальше на восток, но они ошиблись. У руководства омского исполкома было на руках строжайшее предписание из Москвы дальше Омска ни одного чехословака не пропускать, эшелоны полностью разоружать и отправлять назад, вместо владивостокского порта – в архангельский.

Чехословаков их союзники (американцы, англичане и французы) обещали

вывезти из России в Европу через Владивосток, и это их вполне устраивало. Через Архангельск было, конечно, намного ближе, но там легионеров, перешедших на русскую службу, очень даже легко могли перехватить немцы, которых чехословаки, вследствие многовекового своего порабощения, боялись просто панически, тем более что немцы грозились всех легионеров, некогда состоявших на службе у Тройственного союза, переловить и перевешать за предательство.

Чехословаки, получив в Куломзино ультимативное требование о сдаче оружия, отдали лишь 30 винтовок, после чего заменили сибирских машинистов на своих собственных и очень быстро ретировались, отступив к станции Марьяновка, находившейся в 70 верстах от Омска. Командовавший красным отрядом Пётр Успенский бросился за ними в погоню, настиг их, но попал в засаду, был смертельно ранен сам, а вместе с ним погибла и значительная часть его отряда. Прибывшее к Марьяновке красногвардейское подкрепление во главе с Андреем Звездовым легионеров уже там не застало, они отступили ещё дальше на запад к полустанку Маскалёнки.

По воспоминаниям члена Омского совдепа Александра Карлова, уже ближе к полуночи вечером 26 мая, как только были получены первые известия о разгроме отряда Успенского у станции Марьяновка, председатель Западно-Сибирского исполкома большевик Владимир Косарев, понимая всю серьёзность создавшегося положения, тут же распорядился срочно собрать рабочий актив города, главным образом железнодорожников, как представителей самого массового отряда городских пролетариев, а сам отправился на телеграф, для того чтобы связаться с ближайшими сибирскими городами и предупредить их руководство о том, что чехословацкие легионеры проявили неповиновение и выступили с оружием в руках против представителей советской власти.

С Томском и Новониколаевском связаться, по всей видимости, не удалось, телеграфная связь с восточными городами, по некоторым данным, была прервана ещё утром 26 мая. В западном от Омска направлении телеграфное сообщение ещё функционировало, и Владимир Косарев, а также сопровождавший его Александр Карлов с большим неудовольствием для себя узнали, что чехами уже заняты станции Исиль-Куль, Шумиха, а также находившийся буквально в ста верстах от Омска полустанок Маскалёнки. Однако Петропавловск, ближайший к западу от Омска город, ещё оставался на тот момент в руках советской власти. Косареву удалось поговорить со случайно оказавшимся на телеграфе железнодорожного вокзала заместителем председателя Петропавловского горсовета, который сказал, что чехи, находящиеся на станции, чем-то слегка возбуждены, а в остальном у них, дескать, всё пока спокойно. В ответ ему в краткой форме изложили то, что произошло в Куломзино, в Марьяновке, а также на ближайших к Петропавловску станциях, и приказали срочно принять самые решительные меры по разоружению легионеров.

По окончании переговоров, часа в 3—4 утра (понедельника 27 мая), Косарев с Карловым отправились в железнодорожный клуб на станцию Омск-Центральный, где их уже ждал партийный и рабочий актив местных железнодорожников, а также прибывшие за несколько дней до этого из Москвы товарищи А. И. Окулов, Р. П. Эйдеман и А. Я. Нейбут, первые двое возглавляли красногвардейский отряд латышей и пермских рабочих, направлявшийся на противосемёновский фронт*. Косарев уведомил собравшихся о своих переговорах Петропавловском и другими станциями. Вскоре появилась информация о том, что и Новониколаевск занят мятежными легионерами, которые теперь двигаются вдоль железной дороги по направлению к Омску и вроде бы как захватили уже Каинск (современный Куйбышев). Для выяснения истинного положения вещей на железной дороге омские большевики использовали аэроплан, который имелся у латышских стрелков Эйдемана и который был направлен с целью воздушной разведки сначала на запад, а потом на восток.

_______________

*Большевики Алексей Окулов и Роберт Эйдеман являлись членами Всероссийского Учредительного собрания от Енисейской (Красноярской) губернии, после его роспуска они на несколько месяцев задержались в российских столицах, а затем были направлены в Сибирь с особыми поручениями. Окулову предписывалось заняться организацией отрядов Красной армии в Красноярске, а Эйдеман во главе красногвардейского подразделения латышей (Эйдеман и сам был латыш по национальности) направлялся в Забайкалье на борьбу с атаманом Семёновым. По некоторым данным этот отряд на протяжении всего мая месяца занимался продразвёрсткой в Пермской губернии, откуда и прибыл в Омск за несколько дней до описываемых событий. Тогда же на той же самой железнодорожной станции оказался проездом ещё один латыш – Арнольд Нейбут, большевик с дореволюционным стажем, человек Троцкого, он направлялся по заданию ЦК партии во Владивосток, в качестве особоуполномоченного в ранге своего рода наркома иностранных дел на Дальнем Востоке.

Прибывшим из Москвы товарищам руководство Омского совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов поручило возглавить созданный в связи с последними событиями военно-оперативный штаб. Должность его председателя занял Алексей Окулов, а главнокомандующим всеми войсками назначили Роберта Эйдемана, их штаб разместился на втором этаже железнодорожного вокзала станции Омск. Сразу же было образовано два рубежа обороны (фронта), командиром Марьяновского стал уже находившийся там Андрей Звездов, а на Новониколаевский в ранге командующего направили некоего Черепанова. Последнему в качестве ударной группы придали отряд воинов интернационалистов из местных лагерей для военнопленных под началом венгра Кароя Лагети. В составе подкрепления на Марьяновский фронт была отправлена часть пермского красногвардейского отряда под командованием Соловьёва. Латыши Эйдемана, как самое надёжное воинское подразделение, остались при Омском совдепе в качестве охраны и последнего резерва большевиков.

На следующий день, 27 мая, созданный в тот же день военно-революционный штаб во главе с Владимиром Косаревым объявил Омск на военном положении. Одной из главных задач большевистского руководства в

те дни стало проведение мобилизации среди мужского населения призывного возраста, как в самом городе, так и в его окрестностях, в Омском, Тарском и Тюкалинском уездах. Но данные мероприятия, как свидетельствуют даже некоторые советские источники, полностью провалились. Несмотря на заклинания о необходимости спасения социалистической революции, крестьяне, а это были, в основном, вчерашние фронтовики, не хотели снова брать в руки оружие. Рабочие Омска, надежда и опора советской власти, также не спешили записываться в Красную гвардию. Среди квалифицированных рабочих омских железнодорожных мастерских имелось достаточно большое количество приверженцев умеренных социалистических партий, то есть эсеров и меньшевиков. Последние, что вполне естественно, не только бойкотировали набор в пролетарскую гвардию, но, по некоторым сведениям, устроили даже ряд диверсий на железной дороге (об это чуть позже). По воспоминаниям председателя военно-революционного штаба

В. М. Косарева, за первые дни чрезвычайной ситуации удалось мобилизовать лишь полторы тысячи дополнительных бойцов, а потом ещё и разделить эти крохи на два фронта, половину направить к Марьяновке, а остальных – на запад, на станцию Татарская, куда к тому времени уже продвинулись чехословаки и примкнувшие к ним сибирские офицеры-добровольцы, совместно с гражданскими ополченцами.

2. Переговоры о перемирии

В силу сложившихся, мягко говоря, не совсем благоприятных для омских большевиков обстоятельств, они, дабы обезопасить себя хотя бы с одного фланга, решили замириться на некоторое время с противником в районе Марьяновки и, взяв передышку, произвести, по-возможности, дальнейшую мобилизацию всех имеющихся у них сил, плюс к этому – попросить помощи из Томска, а, возможно, дождаться и обещанных подкреплений из Москвы от Троцкого, и только после этого организовать генеральное наступление на взбунтовавшихся чехословаков. Так что 28 мая на запад в сторону расположения чеховойск под общим командованием капитана Гануша была направлена мирная делегация во главе с большевиком Залманом Лобковым. И в тот же день на станции Исилькуль (на полпути между Омском и Петропавловском) две противоборствующие стороны на взаимовыгодных условиях подписали договор о перемирии сначала на 2 дня, а потом продлили его ещё на некоторое время, до 4 июня включительно*.

_______________

*Одним из условий того договора, кстати, было освобождение попавшего в плен к чехословакам народного комиссара по продовольствию (министра из Правительства Ленина) Шлихтера. Также, видимо, не лишним будет отметить, что во втором раунде мирных переговоров в качестве посредника принял участие майор Гинэ, уполномоченный французского правительства при Чехословацком корпусе, который 1 июня прибыл на станцию Исилькуль из Петропавловска.

Однако эта мирная тактика, как показали дальнейшие события, явилась по большей части ошибочной и привела в результате к полному поражению красных в сражении за Омск. Во-первых, омским большевикам так и не удалось дождаться помощи ни из Томска, ни из Москвы, а, во-вторых, им всё-таки пришлось, в конечном итоге, вести борьбу с восставшими чехословаками как на востоке, так и на западе. Причём на восточном направлении против частей капитана Гайды бои не прекращались ни на один день и велись с переменным успехом в районе станции Татарской и Каинска (что на долгое время сковало, кстати, силы новониколаевской группировки чехо-белых и не позволило ей до определённого момента успешно развить наступление на Барнаул и Мариинск). На западе же от Омска большевики, имея перевес в артиллерии на начальном этапе противостояния, не смогли воспользоваться этим своим преимуществом и позволили легионерам за несколько мирных дней пополнить передовые части не только живой силой, но и вооружением (чехословаки к тому времени захватили такие достаточно крупные города как Челябинск, Курган и Петропавловск, изрядно поживившись там имуществом российских военных складов).

3. События на ст. Петропавловск

В Петропавловске, в отличие от Омска, не было крупных железнодорожных мастерских, поэтому главным пролетарским оплотом советской власти в городе стал консервный завод, на территории которого петропавловским большевикам удалось сформировать красногвардейский отряд рабочих в количестве примерно 500 человек. Всего в городе, по некоторым данным, под ружьём у красных имелось около 800 бойцов. Им противостоял небольшой отряд казачьих офицеров из местной подпольной организации во главе с войсковым старшиной (подполковником) В. И. Вол-ковым и находившиеся на железнодорожной станции легионеры Чехословацкого корпуса в количестве не более батальона. Таким образом силы противоборствующих сторон были примерно равны. Красные имели небольшое превосходство в вооружении, а несомненным преимуществом мятежников являлся фактор неожиданности.

Однако использовать это своё преимущество восставшие не смогли, их выступление по какой-то причине задержалось, а руководство Петропавловского совдепа, в свою очередь, получило уже вечером 26 мая соответствующее предостережение из Омска. Большевики объявили город на осадном положении, мобилизовали все имевшиеся у них силы. По линии железной дороги в обе стороны было направлено по одному вагону с рабочими для разбора путей на случай дальнейших самочинных действий чехословаков. Тогда чехи прислали в исполком делегацию и просили не принимать против них никаких репрессивных мер до окончательного выяснения обстоятельств вооруженных конфликтов, случившихся под Омском, а также в Челябинске и других городах. Весьма странно, но Петропавловский совдеп, на свою беду, почему-то пошёл им навстречу.

По всей видимости, это произошло, главным образом, вследствие того, что за лояльность легионеров поручились члены французской военной миссии при Чехословацком корпусе во главе с майором Гинэ, находившиеся в Петропавловске. Глава миссии, узнав о начавшихся в Исилькуле мирных переговорах, попросил советские власти разрешить ему и его товарищам выехать из города, для того чтобы принять участие в урегулировании возникшего вооруженного конфликта между чехословаками и красными сибиряками. Взамен майор Гинэ пообещал, что дислоцированные на железнодорожной станции Петропавловск легионеры будут вести себя хорошо и никаких незаконных действий предпринимать не станут без предварительных консультаций с миссией. Французам поверили наслово, что, в общем-то, неудивительно, ведь иностранцы не такие уж и частые гости в наших краях, поэтому к ним всегда относятся с особенным пиететом. В общем петропавловские власти приняли заверения французов за чистую манету и не произвели никаких предупредительных мероприятий против чехословаков, более того они даже распустили часть вооруженных рабочих, для того чтобы они смогли преступить к своим прямым обязанностям на производстве. За такую свою доверчивость красные жестоко поплатились.

В ночь на 31 мая, вопреки заверениям французов, которые в это время уже были далеко от места событий, петропавловские заговорщики все-таки выступили, поведя наступление с двух противоположных сторон города. Чехословаки под командованием штабс-капитана Жака от железнодорожного вокзала – по направлению к консервному заводу, а местные подпольщики в количестве примерно 60 человек – из Подгорной части города в центр, к административным зданиям. Обе ночных операции повстанцы провели весьма успешно, и консервный завод, с засевшими в нём рабочими-красногвардейцами, и городской исполком, охраняемый небольшим отрядом интернационалистов, были взяты решительным штурмом, после чего в городе сразу же установилась новая власть. Потери со стороны нападавших оказались незначительными, четыре или пять человек погибло, несколько бойцов получили ранения. О жертвах со стороны оборонявшихся мало что известно, однако есть сведения о 22 пленных интернационалистах, главным образом венгров, которых чехословаки, отведя за город, расстреляли, а всех остальных «большевичков», сдавшихся на милость победителей, казаки, согласно своей вековой традиции, сначала выпороли, а потом сопроводили для содержания в местную тюрьму.

Город Петропавловск, уездный центр Акмолинской области, включал в себя небольшой рабочий посёлок, железнодорожную станцию, да расположенную в так называемом Подгорном районе довольно крупную казачью станицу. Сюда, после демобилизации с полей Первой мировой войны в начале весны 1918 г. прибыла значительная часть военнослужащих 1-го им. Ермака Тимофеевича полка Сибирского казачьего войска. Здесь же в Петропавловске поселился и комбриг того же казачьего воинства полковник Иванов-Ринов. Последний в первое время возглавлял подпольную организацию города, но потом был переведён в Омск руководить уже тамошними нелегалами, а в Петропавловске его остался замещать вызванный из Кокчетава Вячеслав Волков.

Ни одного высшего учебного заведения в Петропавловске на тот момент не было, здесь находилось лишь казачье училище, да около десятка начальных школ. Основная масса населения вряд ли имела какие-либо углубленные понятия об идеях демократии, самоуправления и о разного рода изысках политэкономии (уж извините), вследствие чего никакой серьёзной конкуренции захватившей власть в городе военной партии никто составить тогда не смог. Поэтому войсковой старшина Волков, объявивший себя начальником Петропавловского военного района, начал распоряжаться на территории мятежного уезда практически единовластно. Единственной альтернативой, способной хоть как-то противостоять местному казачьему атаману стал уполномоченный Западно-Сибирского комиссариата ВСП правый эсер М. М. Чекушин (нелегальный псевдоним Шаньгин*), также как и В. И. Волков считавшийся одним из руководителей петропавловского антибольшевистского подпольного сопротивления. После 31 мая его усилий хватило хотя бы на то, чтобы обеспечить достойное представительство в возобновившей свою работу городской думе депутатам от левых партий и профсоюзов. Вследствие чего он не избежал прямого конфликта с атаманом Волковым, авторитарные методы управления которого он пытался обжаловать, направив в советский ещё Омск, в координационный центр антибольшевистского подпольного движения, подробный доклад о первых политических буднях новой власти в городе.

_______________

*Ещё одним псевдонимом этого революционера являлась фамилия Лиссабонский, поэтому в некоторых источниках он упоминается как Чекушин-Шаньгин-Лиссабонский.

Эта докладная записка Чекушина была перехвачена и перлюстрирована весьма споро взявшимися за своё дело военными особистами, которые сразу же поставили в разработку вскрывшиеся, негативные для них поползновения молодого эсера, но не стали, однако, спешить с арестом. Нужно сказать, что за противостоянием комиссара Чекушина-Шаньгина и подполковника Волкова внимательно наблюдали находившиеся в городе чехословацкие легионеры, причём не только их командный состав, но также и многочисленные неформальные лидеры из числа рядового состава, выдвинувшиеся в связи с последними событиями*. Достаточно существенным фактом при этом являлось то обстоятельство, что среди военнослужащих мятежного иностранного корпуса имелось значительное

количество людей с хорошим образованием, более того, многие из них находились под влиянием очень модной тогда социал-демократической идеологии**. Они считали своими врагами большевиков, но вот к сибирским эсерам эти люди относились с гораздо большей симпатией, так что Михаил Чекушин и его немногочисленные сторонники временно находились как бы под защитой чехословацких легионеров, и от того Вячеслав Волков со своими подчинёнными не рискнул тогда, что называется, в открытую разобраться с уполномоченным Западно-Сибирского комиссариата***.

_______________

*Трудное решение о вооруженном выступлении против советской власти принималось военнослужащими Чехословацкого корпуса на общевоинской конференции, проходившей в Челябинске с 15 по 23 мая, на которой в качестве делегатов с решающим голосом присутствовало очень много рядовых солдат.

**Среди легионеров встречались даже коммунисты, например – всем известный писатель Ярослав Гашек, придумавший после возвращения на родину из охваченной Гражданской войной России образ одного из самых знаменитых в истории мировой литературы добродетельных «идиотов».

***Спустя несколько месяцев, повышенный в должности до начальника Омского гарнизона, Вячеслав Волков станет одним из активных участников колчаковского переворота, и тогда уже легионеры Чехословацкого корпуса не смогут помешать ему произвести аресты виднейших представителей партии социалистов-революционеров – членов Уфимской Директории. Не смогут, потому что на сторону новых заговорщиков встанут их всесильные покровители, представители великих европейских держав – Англии и Франции.

Осторожность, проявленная таким образом в отношении Чекушина-Шаньгина, не помешала, однако, Волкову взять под жесткий контроль всю гражданскую администрацию Петропавловска. Вместе с тем ему также не составило особого труда подчинить власти военных местное самоуправление в таких совсем уж отдалённых степных городках, как Кокчетав, Атбасар и Акмолинск. Туда с соответствующими распоряжениями на руках были направлены надёжные офицеры, под неусыпный контроль которых Волков, как начальник Петропавловского военного района, определил председателей возобновивших свою работу городских дум. Таким образом, войсковой старшина Волков установил в освобождённых от большевиков районах политический режим с преобладающим влиянием военной власти. Точно такой же, по сути, диктат единоличного военного правления был установлен и на противоположной – восточной окраине Сибири, в Забайкалье, в районах, прилегавших к пограничной с Китаем станции Маньчжурия, здесь располагалась вотчина другого казачьего атамана двадцативосьмилетнего Григория Семёнова. Между этими двумя крайними точками сибирского территориального пространства и развернулись впоследствии те события, о которых мы и поведём наш дальнейший рассказ.

Спустя некоторое время, усомнившись, видимо, в том, что его донесение дошло до Омска, Михаил Чекушин решил сам съездить в столицу Степного края и лично доложить в центральный штаб о самоуправстве военных властей в Петропавловском уезде. Однако эсеровский комиссар до места назначения добраться так и не смог, бесследно исчезнув где-то по пути при так и не выясненных до конца обстоятельствах. Начатое по распоряжению Западно-Сибирского комиссариата расследование долго топталось на одном месте, ожидая, видимо, дальнейшего развития политической конъектуры, и закончилось, в общем-то, абсолютно безрезультатно, так и оставив недоказанными вполне очевидные для всех подозрения в том, что Чекушин-Шаньгин был убит по тайному распоряжению подполковника Волкова.

Безнаказанность, как известно, вдохновляет человека, преступившего закон, на новые «подвиги», что, собственно и произошло впоследствии с петропавловским атаманом. С той поры и потянулся за Вячеславом Волковым и его ближайшими подручными целый шлейф убийств своих политических противников. В сентябре от рук этих головорезов (другого слова и не подберёшь) пал известный сибирский писатель, эсер, министр Временного правительства автономной Сибири Александр Новосёлов, а в декабре – член Всероссийского Учредительного собрания и тоже эсер Нил Фомин*. В начале января 1920 г. подчинённые ещё одного неуправляемого атамана – Семёнова – казнят без суда и следствия двух, пожалуй, самых главных организаторов всесибирского антисоветского мятежа известных нам уже эсеров Павла Михайлова и Бориса Маркова. Большевики, надо признать, тоже не будут брезговать в дальнейшем подобного рода расправами по законам военного времени, что называется.

_______________

*Непосредственное отношение к убийству Фомина имели офицеры из бригады казачьего атамана Красильникова, но это сути дела в общем-то не меняет.

4. Бои на Новониколаевском фронте

В боях на восточном фронте красные части, направленные из Омска к станции Татарской, сначала стали теснить наступавших чехословаков и даже отбили у них два небольших города: Каинск и Барабинск. Здесь, кстати, ими был расстрелян захваченный в плен Михаил Иосифович Азеев-Меркушкин, также как и Чекушин-Шаньгин, являвшийся спецуполномоченным Западно-Сибирского комиссариата. Развивая успех, омичи под общим командованием Черепанова начали продвигаться всё ближе и ближе к Новониколаевску, туда же пробивался с юга и отряд красногвардейцев из Барнаула. Судьба мятежного города висела почти уже на волоске, но в этот момент капитан

Гайда перебросил для его обороны части, освободившиеся в результате столь лёгкого и быстрого захвата Томска, и чехословаки вновь стали хозяевами положения. Однако всё могло пойти совсем по другому сценарию, если бы не позорное бегство томских большевиков, оставивших без боя свои позиции. Не случись этого, вполне возможно, что Новониколаевск оказался бы взят наступавшими со стороны Омска красными, и восстание Чехословацкого корпуса здесь удалось бы подавить ещё в самом его зародыше. Впрочем, история, как известно, не любит сослагательного наклонения и предпочитает исключительно одни только факты, а они таковы: разбитые сначала под Новониколаевском, а потом и под Каинском красные вынуждены были отступить на запад, к станции Татарской и закрепиться там для длительной обороны.

5. Бои на Марьяновском фронте

Неожиданный и столь скорый захват чехо-белыми Петропавловска также не мог не сказаться на результатах противостояния двух вооруженных группировок. Через эту, оказавшуюся в их руках станцию, чехословакам удалось перебросить из Челябинска в район Марьяновки дополнительно один батальон 2-го полка под командованием капитана Крейчи, что сразу же обеспечило легионерам некоторое численное превосходство в живой силе, а также пополнило их арсеналы недостающим вооружением. Из близлежащих станиц в помощь к восставшим чехословакам стали ещё и стекаться небольшие отряды сибирских казаков. Самым крупным и наиболее боеспособным среди них оказалось подразделение, прибывшее в Исилькуль из станицы Степной и находившееся под командованием двадцатидевятилетнего есаула (капитана) Бориса Анненкова.

Бои под Марьяновкой возобновились 5 июня и продолжались в течение двух дней. Имея всё-таки некоторое превосходство в тяжелом вооружении, большевики в первый день вели непрерывный артиллерийский огонь по позициям легионеров, однако, не обладая достаточными практическими навыками, омские конониры не сумели причинить какого-нибудь значительного ущерба живой силе противника, почти полностью израсходовав имевшийся у них боезапас. 6 июня в первой половине дня чехословаки перешли в контрнаступление, сначала они атаковали красные части прямо в лоб, потом пытались охватить их с флангов, но это был лишь отвлекающий маневр. В то время пока шли бои на передовых позициях, часть легионеров совместно с казаками Анненкова предприняла скрытый и глубокий обход на одном из флангов и зашла в тыл к красным. Для последних такой «сюрприз» оказался полной неожиданностью, опасаясь оказаться в окружении, красноармейцы оставили свои позиции и начали беспорядочно отступать. Отход красных прикрывал бронеавтомобиль немецкой фирмы «Бенц», способный самостоятельно передвигаться по

железной дороге*.

_______________

*Этот броневик был изготовлен в Петрограде в мастерских российского филиала фирмы «Бенц и Ко» из Ижорской стали, т.е. из нашего сырья, нашими рабочими и инженерами, но по немецким высокотехнолгичным лекалам. После отступления красных из Омска этот бронеавтомобиль достался белым.

Сражение за Омск на западном направлении, таким образом, оказалось фактически проигранным, красным пришлось отступить до самого Куломзино, так что вечером 6 июня мятежные чехословакие части оказались уже в непосредственной близости от города. Вслед за этим сгустились сумерки и наступила последняя ночь советской власти в столице Степного края.

6. Захват Омска

Та ночь оказалась в Омске весьма беспокойной. В четыре часа утра в здании центрального железнодорожного вокзала собрались на своё последнее, экстренное совещание члены военно-революционного и военно-оперативного штабов. На повестке дня (а точнее утра) стоял только один вопрос: что делать дальше? Оставить город сразу или всё-таки дать последний и решительный бой врагу? Мнения разделились, но после непродолжительных дебатов большевики остановились на первом варианте, полагая, что разумнее будет всё-таки сохранить силы для дальнейшей борьбы и отступить. Но куда? Здесь тоже имелось как бы два варианта. Можно было отойти по железной дороге до станции Татарской, соединиться там с частями восточного фронта и потом через Кулундинские степи двинуться на юг в направлении на Барнаул, или (второй вариант) по северо-западной ветке отступить из Омска к Тюмени и Екатеринбургу. Последний маршрут, кстати, председатель Западно-Сибирского исполкома Владимир Косарев несколькими днями ранее обговаривал по телеграфу с председателем ВЦИК Яковом Свердловым; видимо, поэтому члены военно-оперативного штаба и решили остановить свой выбор именно на нём.

Во время того разговора с Москвой Косареву сообщили, между прочим, ещё и о том, что в районе Центральной Волги также началось вооруженное восстание легионеров и что поэтому армии наркома военмора Троцкого вряд ли смогут в скором времени пробиться в Сибирь. Узнав об этом и понимая, что удержать Омск собственными силами вряд ли удастся, Владимир Косарев отдал распоряжение уже за несколько дней до 7 июня начать планомерную эвакуацию по железной дороге в Тюмень продовольствия, заготовленного в мае по заданию ЦК партии для европейской части России. Ответственным за данные мероприятия были назначены А. Н. Дианов и Г. А. Усиевич. Поставленная перед ними задача усложнялась тем, что имевшихся в распоряжении городского исполкома вагонов вряд ли бы хватило для того,

чтобы отправить на северо-запад все заготовленные запасы зерна, масла и других продуктов питания, а ведь надо было ещё оставить несколько эшелонов для экстренной эвакуации людей, оружия и боеприпасов. Размышляя над данной проблемой, комиссары решили использовать для отправки продовольствия ещё и находившиеся на пристани Омска грузовые пароходы. Таковых нашлось что-то около десяти штук, вот их без промедления и задействовали. В общем, с поставленной задачей Дианов и Усиевич справились достаточно успешно, однако, как показали дальнейшие события, немного перестарались.

Так вот, после того как совещание штабов утром 7 июня приняло решение о бегстве (эвакуации) из города, и было уже отдано распоряжение о подготовке к отправке на Тюмень оставшихся на станции Омск железнодорожных составов, вдруг выяснилось, что движение по северо-западной ветке абсолютно невозможно. Во-первых, стало известно, что ночью кем-то были повреждены железнодорожные пути, то ли взорваны, то ли разобраны (впоследствии выяснилось, что это сделала группа рабочих железнодорожного депо по заданию подпольного эсеровского штаба). Во-вторых, чуть позже со станции Люблино поступили известия о том, что она атакована крупным кавалерийским соединением, сопротивляться которому местные советские власти оказались не в силах. Лихой налёт на станцию и её захват совершили казаки Бориса Анненкова, после выигранного сражения под Марьяновкой направленные сюда, по всей видимости, распоряжением всё того же подпольного городского штаба.

Таким образом, путь по железной дороге на Тюмень для омских большевиков был полностью отрезан, и теперь им предстояло найти какой-то другой вариант для того, чтобы поскорее покинуть город. Добраться до Тюмени можно было и по реке, но большая часть транспортных судов уже ушла, груженная продовольствием. На пристани оставалось лишь три или четыре пассажирских парохода, да ещё парочка маломерных судёнышек, одно из которых таскало через Иртыш паром и было весьма тихоходно, а другое использовалось в качестве прогулочного катера. Вот и всё, больше никаких других плавсредств в Омске на тот момент не оказалось. Все с укором посмотрели на товарищей Дианова и Усиевича, но те в ответ лишь пожали плечами, дескать, а мы откуда знали… Решили так, – погрузить оружие, материальные ценности, а также часть людей на имевшийся в распоряжении водный транспорт, а остальным, желающим эвакуироваться, направляться на север автомобильным или гужевым транспортом.

Куломзино красные на рассвете 7 июня оставили без боя, однако по распоряжению военно-оперативного штаба железнодорожный мост через Иртыш (Куломзино располагалось на левом берегу реки, а Омск – на правом, прямо напротив) красногвардейцы обложили динамитом и подготовили к взрыву. Взорвать один из пролётов моста им приказали в том случае, если чехи сходу попрут в город. По якобы достигнутой тайной договорённости, большевики заверили легионеров в том, что сдадут Омск, также как и Куломзино, без сопротивления, в обмен на то, что чехословаки войдут в город только тогда, когда последний пароход с эвакуируемыми отойдёт от городской пристани. По приказу военно-оперативного штаба отряд интернационалистов под командованием венгра Кангелари отправился на пороховые склады, для того чтобы подготовить и эти объекты к взрыву. Сам военный штаб, ввиду создавшейся угрозы быть отрезанным от путей эвакуации, перебрался в здание исполкома, в бывшую резиденцию Западно-Сибирского генерал-губернатора, ставшую после Февральской революции Домом республики.

Первыми на пароходе «Баян» выехали из города жены и дети большевистских руководителей, а также народный комиссар РСФСР Шлихтер с охраной. Перед отъездом он получил по чеку в местном отделении Госбанка 70 миллионов рублей (примерно семь миллиардов на наши деньги), по всей видимости, это был транш, перечисленный правительством Ленина на закупку продовольствия в Сибири. Ещё двести миллионов красные взяли в том же банке чуть позже без всякого чека, сверх этого десять миллионов рублей они точно таким же способом прихватили из казначейства, всё это, а также некоторые другие банковские ценности вместе с секретной документацией исполкома они перевезли на пароход «Андрей Первозванный», сюда же погрузились и сами ведущие советские деятели Омска с небольшим отрядом Красной гвардии. Остальные рабочие ополченцы, а также гражданские приверженцы большевиков, которые успели вовремя прибыть на пристань, разместились на судах под названием «Русь» и «Комета», в некоторых источниках упоминается ещё и пароход «Тобол»; отряду латышских стрелков отдали в распоряжение судно под названием «Арсений Плотников». Прощальные гудки красной флотилии смолкли где-то во втором часу дня; последними, чуть запоздав, на прогулочном катере «Николай» отправились в далёкий путь интернационалисты В. А. Кангелари, так и не сумевшие взорвать пороховые склады; осуществить эту акцию возмездия им помешали рабочие завода Рандруппа. Железнодорожный мост через Иртыш также уцелел, здесь к антитерростическим мероприятиям подключились железнодорожники и смогли отстояли свою «святыню».

В целом эвакуация прошла без особых происшествий, крупных вооруженных столкновений с силами местной подпольной организации не происходило. С ними, возможно, омские большевики тоже сумели каким-то образом, также как и с чехами, договориться и не встретили поэтому практически никакого сопротивления со стороны вооруженных боевиков*.

_______________

*Как писал в своей известной книге мемуаров Г. Гинс «переворот в Омске произошел так быстро и безболезненно, что как-то не верилось глазам, когда вечером стали ходить не „красные“, а „белые“, появились воззвания новой власти, и все комиссары исчезли».

Лишь где-то на окраинах, по воспоминаниям современников, изредка постреливали, но то, видимо, были бои местного (уличного) значения. И

лишь когда советская флотилия оказалась за пределами города, с левого берега по ней открыли огонь неожиданно появившиеся казачьи разъезды, однако они большого ущерба ни судам, ни пассажирам принести не смогли, так как не имели при себе ни скорострельного автоматического оружия, ни артиллерии. Видя бессмысленность такого преследования и получив несколько пулемётных очередей в ответ, казаки вскоре оставили красных в покое. Встречавшиеся по пути пароходы совдеповцы силой принуждали присоединяться к своей флотилии и следовать вместе с ними вниз по Иртышу. Всего таким образом большевики увели с собой что-то около 20 судов (включая и те что ещё до 7 июня были отправлены в Тобольск и Тюмень с продовольствием), самую большую цифру в 23 парохода приводит омская «Сибирская речь» (№22 от 23 июня 1918 г.).

Ещё несколько слов необходимо сказать о советских частях, сражавшихся на восточном направлении в районе станции Татарской. Им 7 июня был отдан приказ – прекратить сопротивление и выдвигаться на север в район города Тобольска, на соединение с основными силами отступавших из Омска большевиков. Интернационалисты Кароя Лагети выполнили распоряжение и двинулись в указанном направлении, у них, собственно и выхода-то другого не было, отступить к Омску они уже не успевали, а незаметно раствориться среди населения чужой страны им вряд ли бы удалось*. В то же самое время

другой полевой командир Черепанов отказался выполнять приказ и решил двигаться не на север, а на юг, сначала к Славгороду, а потом к советскому ещё Барнаулу. Однако перед тем, как начать столь трудный и длительный поход по Кулундинским степям, он разрешил своим бойцам, тем, кто не горел большим желанием продолжать дальнейшую борьбу, разойтись по домам. В результате в отряде остались лишь те, кто ещё верил в победу и готов был сражаться до конца. 8 июня ополченцы Черепанова прибыли в Славгород, там соединились с местными красногвардейцами и практически в тот же день на автомобилях и подводах через посёлки Цветочный и Волчиху отбыли в направлении на Барнаул, но что-то не заладилось. По сообщению с фронта 11 июня в районе Татарской был взят в плен командующий Черепанов и ещё 200 человек красноармейцев, 4 орудия и броневик (ГАТО. Ф.1362, оп.1, д.287, л.5—6).

_______________

*Впрочем, среди красногвардейцев-интернационалистов нашёлся-таки один авантюрист, сумевший затеряться среди сибирского населения. Им оказался двадцатишестилетний хорват по имени Иосиф Брозович. Старший унтер-офицер (старший сержант) Австро-Венгерской армии он в 1915 г. на Львовщине был тяжело ранен пикой чеченца из Дикой дивизии, попал к нам в плен, долгое время лечился в госпитале, после чего его отправили в один из концлагерей, где он увлёкся революционными идеями. Сбежав из лагеря, Брозович в мае 1917 г. оказался в Петрограде и устроился на Путиловский завод, принимал участие в июльских вооруженных беспорядках, организованных большевиками, за что был арестован полицией и сослан по давнишней российской традиции в Сибирь, снова бежал и на этот раз оказался в Омске. Здесь Иосиф вступил в Красную гвардию. В июне 1918 г. в период антибольшевистского мятежа, в очередной раз скрываясь от преследования, он осел в деревне Михайловке, находившейся в 70 км от Омска. Сам он родился и вырос в крестьянской семье, за три года, проведённых в России ему удалось достаточно хорошо изучить русский язык, так что Брозович вполне мог сойти и за беженца из какого-нибудь далёкого западенского местечка бескрайней Российской империи. В общем, сумел, как говорят украинцы, сховаться, более того, здесь в Михайловке Иосиф охмурил одну из местных красавиц четырнадцатилетнюю Пелагею Белоусову и даже в скором времени обвенчаться с этой несовершеннолетней девушкой. После второго пришествия советской власти в Сибирь Иосиф Брозович уехал с молодой русской женой на родину, отсидел в тюрьме по политической статье, в 1934 г. вновь вернулся в Россию, поселился на некоторое время в Москве и стал одним из видных сотрудников Коминтерна под именем Иосипа Броза (партийный псевдоним Тито), а после окончания Второй мировой войны более 30 лет руководил социалистической Югославией.

Сразу же после отбытия из города совдеповского каравана на улицах Омска, теперь уже вполне открыто, начали появляться вооруженные люди с белыми и красными повязками на рукавах. То были члены антибольшевистских подпольных организаций, соответственно – офицерских и эсеровских, изъявивших таким образом непоколебимое желание уже с первых минут зарождения новой власти в городе размежеваться на две отличные друг от друга группировки. Для сравнения в Томске вооруженные повстанцы-подпольщики и 29-го, и 31 мая выступили более сплочённым фронтом с одинаковыми бело-зелёными отличительными повязками; такое единство являлось, разумеется, лишь временным явлением, и тем не менее. Но вернёмся в Омск. Первым делом вооруженные группы захватили Дом республики, потом были взяты под контроль городские тюрьмы, почта, телеграф, центральный банк с казначейством, военные склады, а также другие важнейшие военные и гражданские объекты, заранее намеченные в соответствии с оперативными планами восстания. Взятие самого крупного города Сибири практически без единого выстрела явилось, если не заслугой, то весьма большой удачей для повстанцев. Отдельные мелкие перестрелки после исхода большевиков, по воспоминаниям современников тех событий, конечно, имели место, но то были лишь небольшие эпизоды, никак не отразившиеся на общей картине случившейся вдруг неожиданно лёгкой победы.

И вот, как только отгремели совсем уже последние выстрелы, на улицы родного города начали выходить освобождённые и восторженно ликующие граждане, в основном прилично одетые и даже принарядившиеся в соответствии с переживаемым радостным и одновременно торжественным моментом. Дамы были в праздничных платьях, мужчины в самых лучших пасхальных сюртуках, военные пенсионного возраста достали из дальних сундуков свои старые мундиры, многие одели даже запрещённые после февраля 1917 г. погоны и, абсолютно ничего не опасаясь, так в них и проходили весь оставшийся день, да и следующий тоже, и никто им не смел делать замечания на сей счёт, а тем более останавливать и задерживать до выяснения, как раньше. Со всех церквей, точно так же, как и в Томске, беспрестанно звонили колокола.

Отдельной темой того праздничного для освобождённых омичей дня стало явление главных виновников торжества, доблестных военнослужащих Чехословацкого корпуса. У них, по известным нам уже причинам, произошла некоторая заминка (вынужденное стояние) в Куломзино, так что они начали проникать в город лишь во второй половине дня, да и то небольшими партиями. Дело в том, что на пути легионеров встал заминированный большевиками железнодорожный мост. Деповские рабочие не позволили его взорвать, однако динамит по-прежнему находился в его стальных конструкциях, и никто не мог дать твёрдой гарантии, что взрывчатка не сработает. Не желая рисковать после столь успешно проведённой операции по освобождению столицы Западной Сибири, чехословаки предпочли воспользоваться сплавными средствами для переправы через довольно ещё широкий в те времена Иртыш. Они собрали все имевшиеся на берегу рыбацкие лодки, сколотили несколько плотов и так вот потихоньку переправились на правый берег в количестве двух-трёх рот и даже перевезли свой духовой оркестр. В город легионеры вошли уже организованным маршем, под звуки победного военного марша, с национальными флагами в полной военной экипировке (кто ходил военным строем под музыкальное сопровождение и под мерный перестук висящего за спиной оружия, тот знает, как это впечатляет). Так они проследовали, приветствуемые местными жителями к Дому республики, где их громогласными криками «ура» встретила давно уже ожидавшая их толпа народа.

Чуть раньше сюда же прибыли и также были встречены всеобщим ликованием собравшихся освобождённые из тюрем политические заключённые и среди них – один из организаторов ноябрьского 1917 г., антибольшевистского вооруженного выступления тридцатичетырёхлетний кадет Валентин Александрович Жардецкий, через несколько дней занявший должность редактора ведущего периодического издания правых сил, газеты «Сибирская речь». Однако главным действующим лицом в Доме республики стал в тот вечер 7 июня сорокадевятилетний казачий полковник с фамилией, на которой, по замечанию одного советского литературного классика, вся Россия держится, Павел Павлович Иванов (подпольный псевдоним Ринов). До сего дня он осуществлял военное руководство нелегальными боевыми организациями Омска, а теперь приказом Западно-Сибирского комиссариата назначенный командиром Степного корпуса, то есть, по-сути, временным военным диктатором Акмолинской области и Степного края (современные Омская и Семипалатинская области, северная и восточная часть Казахстана, до Кокчетава включительно).

7. Новые власти. Таинственные харбинцы

Надо заметить, и это очень важно, что подчинение самого Иванова-Ринова, а также людей из его ближайшего окружения ЗСК Временного правительства автономной Сибири считалось на тот момент фактом чисто формальным. Дело в том, что организационные структуры омского подполья были созданы в марте 1918 г. при непосредственном участии специального уполномоченного Добровольческой армии юга России генерала В. А. Флуга, мягко говоря, весьма сдержанно относившегося к министрам-социалистам из ВПАС*. Да и вообще в Омске, в отличие опять же от вечно соперничавшего с ним в тот период Томска, не очень симпатизировали эсерам, меньшевикам и прочим приверженцам любых левых взглядов. Руководство омского подполья в большей своей части негласно ориентировалось на так называемых харбинцев или, точнее сказать, таинственных харбинцев, на политиков и общественных деятелей правоконсервативного толка, проживавших в столице КВЖД, в китайском городе Харбине и создавших в начале текущего года организацию под названием Союз защиты Родины и Учредительного собрания. Сначала во главе её стоял адвокат Владимир Иванович Александров, но постепенно руководство организацией перешло к бывшему управляющему КВЖД генералу Дмитрию Леонидовичу Хорвату. Усилиями начальника штаба подпольных вооруженных формирований Западной Сибири А. Н. Гришина-Алмазова, специально приезжавшего в Омск за месяц до начала мятежа, местных нелегалов во главе с Ивановым-Риновым с трудом, но всё-таки удалось уговорить подчиниться единому руководству в лице министров Временного правительства автономной Сибири. Но всё это было лишь чисто формальным компромиссом.

_______________

*Подробнее см.: «День освобождения Сибири», глава «Миссия генерала Флуга в Сибирь».

Для того чтобы омские повстанцы не вышли из-под контроля, распоряжением Западно-Сибирского комиссариата, выполнявшего, как мы уже отмечали функции официального представителя ВПАС в Сибири, в противовес полковнику Иванову-Ринову своего рода временным гражданским диктатором в столицу Степного края был назначен правый эсер А. А. Кузнецов. За подписью именно этих двух лиц и стали выходить в первые дни после победы восстания все распоряжения новой власти. Вот одно из таких постановлений, датированное седьмым июня:

«Временным Сибирским правительством я назначен командиром Степного корпуса. Вся полнота власти с сего числа принадлежит мне и уполномоченному Временного Сибирского правительства А. А. Кузнецову впредь до передачи власти земским и городским общественным управлениям.

Командир Степного корпуса полковник Иванов.

Уполномоченный Временного Сибирского правительства Кузнецов».

По всей видимости, все те, кто читал это постановление, в зависимости от своих политических взглядов и пристрастий, делали упор на абсолютно

разные по смыслу, но так или иначе ключевые с их точки зрения фразы того воззвания. Одни перечитывали по нескольку раз: «вся полнота власти принадлежит мне… полковник Иванов». Другие вчитывались совсем в другое: временно «до передачи власти земским и городским общественным управлениям».

Далее последовали приказы о назначениях на ключевые военные и гражданские административные посты. Начальником гарнизона Омска по умолчанию стал сам полковник Иванов-Ринов; комендантом города назначили подполковникп Андреева; должность начальника штаба городского гарнизона занял поручик Ячевский; омскую милицию возглавил эсер Бородкин. Не так давно (ещё при большевиках) освобождённый из тюрьмы Х. В. Коршунов, занимавший до ноября 1917 г. должность прокурора Омской судебной палаты, вновь вернулся на своё прежнее место работы, то же самое произошло и с бывшим прокурором Омского окружного суда Филипповым. На ключевые, а точнее наиболее жизненно необходимые посты в управлении, а именно: финансы, продовольствие и судоходство, были назначены представители военно-промышленного комитета, функционировавшего ещё при царской администрации, соответственно – А. П. Мальцев, М. Н. Ваньков и Н. П. Двинаренко. 13 июня состоялось общее собрание служащих управления Омской железной дороги, на котором в присутствии комиссара ВПАС А. А. Кузнецова была принята резолюция, одобрившая произошедший переворот и постановившая вернуть к исполнению своих обязанностей уволенных большевиками начальника дороги И. А. Козырева и его первого помощника Г. М. Степаненко.

Таким образом, всё постепенно возвращалось, что называется, на круги своя, т.е. как бы ко временам старорежимного уклада, лишь слегка потревоженным двумя столичными революциями. Вспоминается почему-то в связи с этим многим известная из истории XIX века фраза, сказанная императором Александром-I после отстранения от власти (путём убиения до смерти) его отца, полусумасшедшего, как считается, реформатора Павла-I, что «теперь всё будет как при бабушке», т.е. при Екатерине II, которая, как известно, вольнодумца-демократа Радищева называла «бунтовщиком, хуже Пугачёва».

Город Омск вновь объявлялся на военном положении, опять запрещалось свободное передвижение в ночное время, собрания и митинги без особого на то разрешения тоже категорически воспрещались, любое сопротивление властям должно было немдленно пресекаться, причём самым жестким образом, вплоть до расстрелов на месте. В тот же день 7 июня полковник Иванов-Ринов отдал приказ об аресте всех активных деятелей советской власти, а людей, так или иначе сотрудничавших с ней он распорядился уволить из всех гражданских и военных учреждений. Точно так же как и в Томске под аресты в первые дни попало очень много народа, причём задерживались не только большевики и лица активно им помогавшие, но также и некоторые члены оппозиционных при советской власти партий – меньшевиков и эсеров, из числа так называемых интернационалистов. Так уже вскоре в одной из омских тюрем оказались такие известные в городе общественные деятели, как А.П.Оленич-Гнененко и Б. Н. Автономов, участники, между прочим, областнического движения Сибири последнего революционного года. А некоторое время спустя за решетку угодил, пожалуй, самый авторитетный в Омске политический деятель из числа умеренных левых – меньшевик К. А. Попов. Он принимал, хотя и косвенное, но всё-таки участие в подавлении ноябрьского 1917 г. юнкерского мятежа в Омске. Однако одновременно с этим Константин Андреевич в январе 1918 г. одним из немногих открыто выступил против разгона большевиками Всероссийского Учредительного собрания.

Политпреступников рангом пониже вообще хватали на первых порах всех подряд без всякого разбора, их приводили в Дом республики, здесь с ними в пожарном порядке разбирались наскоро назначенные кем-то люди. Совсем уж мелкую «рыбёшку» отпускали по домам, однако тех, на кого имелся хоть какой-то более или менее серьёзный компромат, отводили в тюрьму на отсидку, в целях проведения дальнейшего дознания. Но так было лишь в первые два дня, потом аресты и обыски стали производиться только на основании ордеров, выданных комендантом города подполковником Андреевым. А уже через неделю всеми этими вопросами начала заниматься специально созданная следственная комиссия. Многих, скрывавшихся от возмездия деятелей советской власти отлавливали по деревням крестьяне, привозили в Омск и сдавали куда следует, порой требуя, точно также как и в Томске, оплаты за своё усердие и проявленную политическую сознательность.

Вечером 7 июня в Доме республики начали выдавать оружие всем без исключения желающим выступить на борьбу с большевиками, однако, уже на следующий день, когда стало ясно, что никакого сопротивления со стороны красных внутри городских кварталов не происходит, винтовки стали выдавать только по письменному разрешению начальника милиции Бородкина или по рекомендациям, полученным от лояльных к новым властям политических партий; у людей, не имевших такого разрешения, оружие, напротив, начали изымать. По городу расклеили объявления, призывавшие граждан сдавать в управление милиции, находившеейся на Ядринцевской улице, незаконно полученные ими огнестрелы. Однако таких добровольцев нашлось, видимо, совсем немного (за винтовки и наганы давали очень хорошие деньги на базарной толкучке), поэтому патрулировавшие улицы дружинники проверяли у граждан не только удостоверения личности, но и при необходимости – разрешение на ношение оружия.

Ну и, наконец, последнее, опять же по счёту, но не по значению, о чём уже поздним вечером 7 июня успели известить горожан Иванов-Ринов и Кузнецов, явилось объявление о том, что на 10 часов утра следующего дня назначается собрание членов городской Думы, а также представителей всех политических партий антибольшевистского направления. В указанное время 8 июня в здании городской Думы, как и ожидалось, собралось очень много народа, кроме изрядного скопления политических и общественных деятелей здесь присутствовала также и любопытствующая публика. На столь важное общественно-политическое мероприятие прибыл А. А. Кузнецов и объявил, что он назначен уполномоченным Временного правительства автономной Сибири в Омске и будет руководить исполнительной властью до полного восстановления работы городского и земского самоуправления. За ним от имени фракции меньшевиков выступил с декларацией по текущему моменту гласный Гладышев. После этого, ввиду того, что остальные фракции думы не успели приготовить свои заявления, был объявлен перерыв до восьми часов вечера.

На вечернее заседание опять собралось очень много народа. Вёл собрание временный председатель Думы Н. Д. Буяновский. Объявленная им повестка предполагала оглашение деклараций всех думских фракций о поддержке новой власти, а также осуществление довыборов гласных на те места в Городской думе и управе, что освободились после прекращения полномочий депутатов из числа большевиков и левых эсеров. В конце заседания Николай Буяновский со знанием дела, как бывший управляющий омским отделением Русско-Азиатского банка, заявил по текущему моменту о крайне скудном финансовом положении в городе и области. На всё про всё, что называется, у городской администрации, по его словам, осталось лишь 34 миллиона рублей*, остальное, по словам Буяновского, было похищено большевиками («Омский вестник», №115 от 11 июня 1918 г.).

*На самом деле в Омске осталось немного больше денег, не 34, а 42 миллиона рублей, об этом доложил 16 июня на собрании торгово-промышленников заведующий отделом финансов ЗСК А. П. Мальцев, по его словам большевики увезли с собой 280 миллионов, 38 они оставили в Центральном банке и 4 в казначействе («Сибирская речь», №22 от 23 июня 1918 г.).

Следующим по очереди, но не менее важным по значимости общественно-политическим событием в жизни освобождённой столицы стала конференция представителей восставшего Сибирского казачьего войска. Собравшиеся в Омске казаки заседали с 8 по 11 июня и рассмотрели целый ряд наиважнейших вопросов, призванных ответить на самые последние требы дня. Во-первых, решено было уже через месяц, в соответствии с издревле существующим положением об автономии казачества, созвать большой войсковой круг для выборов своих собственных органов самоуправления, разогнанных большевиками в январе 1918 г. и заменённых Советами казачьих депутатов. На переходный период казаки утвердили временные органы власти. В Войсковое правительство вошли несколько членов старого правительства, избранного на большом круге в сентябре прошлого года, а также – шесть новых, выборных от самой конференции. Исполняющим обязанности войскового атамана стал генерал-майор И. С. Еф-тин.

Для борьбы с большевиками решено было в самое ближайшее время сформировать из казаков младшего призывного возраста (20—23 года) три

отдельных полка по шесть сотен в каждом и один конноартиллерийский дивизион из шести орудий. Ответственным за мобилизацию был назначен генерал-майор Ефтин. Казачьи офицеры, годные к строевой службе, моби-лизовывались в обязательном порядке все, а не только объявленного для рядовых казаков двадцатилетнего призывного возраста; им сохранялись их прежние чины и звания, давались гарантии строгого соблюдения всех уставных дисциплинарных норм, отменённых двумя последними революциями. Однако вне службы все военнослужащие – и офицеры, и рядовые казаки – признавались абсолютно равными в правах гражданами. Вне строя конференция даже разрешила станичникам носить штатскую одежду, что раньше запрещалось категорически.

Кстати, командиром одного из формирующихся полков, а именно: элитного 1-го Ермака Тимофеевича Сибирского казачьего был назначен войсковой старшина Вячеслав Волков. Его, в связи с нашумевшим делом о бесследном исчезновении эсеровского комиссара Чекушина-Шаньгина, приказом Иванова-Ринова (по настоянию Гришина-Алмазова) отстранили должности начальника Петропавловского гарнизона и отправили, как бы в наказание, в действующие части на противобольшевистский фронт.

Ещё до приезда в Омск большинства членов Западно-Сибирского комиссариата, то есть ещё до 14 июня, по всему городу были расклеены воззвания от имени четырёх верховных эсеровских комиссаров, в которых говорилось (немножко повторимся опять для пользы дела), что вся полнота власти в освобождённых от большевиков районах переходит в руки «Сибирского временного правительства, избранного Сибирской областной думой», для которого важнейшей задачей является защита начал народоправства, как единственной гарантии «полной гражданской свободы, как единственное условие самосознания и самоорганизации всех сил труда». И на этом пути главной целью «Временного Сибирского правительства является созыв Всесибирского Учредительного собрания, дабы народы Сибири смогли не по указке сверху, а по указанию всего населения Сибири определить дальнейшие судьбы родной страны, – части великой Российской федеративной демократической республики…»

В ответ на эти выдержанные в народническом духе заявления в «Омских вестях» за 12 июня появилась, что называется, разгромная статья под общим смысловым разворотом: «А кто же это такие Временное Сибирское правительство и его уполномоченные, находящиеся на данный момент в Томске и от имени которых действует сейчас власть на местах?». И далее разъяснялось: «В лице особо уполномоченных Временного Сибирского правительства, как, впрочем, и в лице самих членов Временного Сибирского правительства к власти снова возвращается главенствовавшая с февральского переворота и до октябрьского партия так называемых правых эсеров». И «таким образом, – завершала в явно неготивном тоне свои выводы газета, – как политические деятели, это всё хорошо знакомые лица». В той же статье, пожалуй, впервые в сибирской печати зашла тогда речь и о таинственных харбинцах, уже упоминавшихся нами; о тех харбинцах, которые как-то так, мягко говоря, не совсем были согласны с претензиями Правительства, избранного Сибирской думой, на власть и от того заинтересовавших омских правых в качестве возможной альтернативы этой власти. Борьба началась…

В ответ на такой дерзкий выпад по постановлению комиссара А.А.Кузнецова весь номер газеты изъяли из продажи, а редактор «Омских вестей» Иван Гаврилович Кузнецов (однофамилец) 15 июня был арестован. Беспартийный «Омский вестник» выходил даже при большевиках, правда всегда держал, что называется, нос по ветру, и тут вдруг такой казус. Редактора Кузнецова почти сутки продержали в Доме республики, и лишь 16-го числа отпустили на поруки. На общем собрании служащих торгово-промышленных предприятий также поднимался в те дни вопрос о составе Временного Сибирского правительства, и присутствующие выразили крайнее недовольство тем, что подавляющая часть министерских постов занята представителями эсеров и меньшевиков и лишь два портфеля досталось кадетам («Омский вестник», №124 от 22 июня 1918 г.).

Преследованию со стороны властей подвергся и редакционный коллектив газеты «Пролетарий», орган омских меньшевиков-интернационалистов. Последние, в отличие от правых, повели атаку с совершенно противоположной стороны и первыми посмели назвать чехословацкий мятеж ни больше, ни меньше, как спланированной провокацией против русской демократии. Они так же высказались против ликвидации Советов всех уровней. Но их голос не был услышан, как он не был услышан пол года назад, в январе 1918 г., когда те же самые меньшевики-интернационалисты вместе с представителями других демократических партий протестовали против разгона большевиками местных органов власти и Учредительного собрания. «Пророков нет в отечестве своём, да и в других отечествах не густо». Как против «Омского вестника» так и против «Пролетария» были возбуждены судебные тяжбы.

Николай Демьянович Буяновский, исполнявший в тот период обязанности председателя Омской городской думы и ведший её расширенное заседание 8 июня, одновременно с этим последние три военных года являлся ещё и председателем Омского биржевого комитета. Видимо поэтому ему было поручено организовать и провести одно из самых важных, по меркам консервативного Омска, мероприятий – собрание городских торгово-промышленных кругов. Оно состоялось в воскресенье 16 июня в помещении коммерческого училища. Это совещание, также как и многие другие политфорумы той поры, объявили расширенным, то есть открытым для посещения всеми желающими, более того, для участия в нём пригласили и иногородних гостей, представителей от Урала и Башкирии. На собрании, таким образом, присутствовало около тысячи человек («Сибирская речь», от 23 июня 1918 г.), рекордное, по всей видимости, количество в те дни.

Основной политический костяк собрания составили люди, очень близкие и практически идентичные таинственным харбинцам, то есть, главным образом, представители бизнес элиты Омска, а также члены местного отделения кадетской партии («партии народной свободы», как её иногда называли). На открытую конфронтацию с новой эсеровской властью участники совещания пока не пошли, однако поставили главной целью своей конференции выработку рекомендаций политического и экономического характера членам Западно-Сибирского комиссариата или тем людям, которые, возможно, их вскоре сменят у руля краевой власти. Собрание торгово-промышленников в качестве гостя посетил комиссар ЗСК Михаил Линдберг, который, так, видимо, на всякий случай, взял с собой ещё и командующего Западно-Сибирской армией полковника А. Н. Гришина-Алмазова.

Линдберг в своём приветственном слове, характеризуя новую сибирскую власть, отметил, что она не партийная и не групповая, а носит, прежде всего, деловой характер. В качестве доказательства Михаил Яковлевич заверил собравшихся, что большинство постановлений советской власти будет вскоре отменено и, в частности, – закон о национализации банков и предприятий. А в экономической сфере всем – и частным предпринимателям, и кооперативам, а равно с ними и государственным организациям – даны будут равные возможности в развитии своей комерческой деятельности.

После ухода представителей Сибирского правительства (которые, смеем предположить, почувствовали себя не совсем комфортно в зале) председатель собрания Николай Буяновский предложил приступить к деловой работе и выступил от имени Биржевого комитета с обширной речью, в которой призвал своих коллег как можно скорее включиться в дело экономического и политического возрождения Сибири. «Надо отбросить недоверие, забыть пережитое, надо начать работать. Работы масса. Класс торгово-промышленный и сельскохозяйственный, то есть крестьянство одни только могут спасти Сибирь и Россию», – резюмировал он. Выступивший вслед за Буяновским управляющий отделом финансов ЗСК А. П. Мальцев призвал собравшихся добиваться отмены хлебной монополии и введения полной свободы в осуществлении торговых операций. Наконец, в ряду всех заранее запланированных ораторов, последним выступил некто Лотаков, которому, собственно, и было поручено озвучить проект постановления собрания по текущему моменту. В нём-то как раз и содержались рекомендации властям по организации государственного строительства на ближайшую перспективу.

Чтобы долго не ходить вокруг да около приведём главное положение предложенного проекта постановления. В нём говорилось (см. например «Омский вестник», №120 от 18 июня 1918 г.):

«Вследствие чрезвычайных обстоятельств вся власть в Омске и в Западной Сибири вверяется одному лицу – диктатору, от которого и зависит назначение лиц на все административные и судебные должности в крае. Порядок этот продолжается до полного конструирования и укрепления на местах Всесибирской правительственной власти. В губерниях и областях немедленно назначаются управляющие таковыми и их помощники». В диктаторы, надо полагать, намечался полковник Иванов-Ринов, но ни никак не правительственный комиссар эсер Кузнецов.

Существующее городское самоуправление, по мнению составителей проекта, необходимо было немедленно распустить, а новое избрать на основе хотя и всеобщего голосования, но, как в старые добрые времена, с введением цензов: возрастного (до 25 лет) и осёдлого (до 2-х лет проживания в той или иной местности). Далее предлагалось отменить все без исключения постановления советской власти и на период до начала работы нового Учредительного собрания вернуться к законам, действовавшим на территории России до большевистского переворота. Исключение из последнего списка, по мнению омских торгово-промышленников, должно было составить лишь положение о выборах в Учредительное собрание; его признали несовершенным (от того, видимо, что депутатами прежнего Собрания стало слишком много большевиков, левых эсеров и эсеров-черновцев) и нуждающимся в доработке специально созданной комиссии. Взаимоотношения с Центральной Россией определялись по схеме: пока в Москве большевики, Сибирь обособляется и управляется самостоятельным правительством*. Отношения с государствами Антанты должны были строиться на добрестстких основах, с сохранением прежних союзнических обязательств, в том числе и по долгам; в обращении к союзникам содержалась просьба оказать белой России неотложную финансовую, экономическую и военную помощь для организации борьбы с германо-большевизмом. Далее, все Советы народных депутатов, за исключением профессиональных союзов, подлежали немедленному роспуску без каких-либо надежд на возрождение. Такова была политическая программа проекта постановления.

_______________

*Ещё 9 июня командующий Степным корпусом П. П. Иванов-Ринов совместно с уполномоченным А. А. Кузнецовым направил телеграмму в адрес Совета народных комиссаров, в ней он сообщил о переходе власти в Сибири в руки Временного Сибирского правительства. Это правительство, говорилось в телеграмме, не стремиться к отделению от России и будет продолжать снабжение центральных районов продовольствием. Однако если Совнарком попробует при помощи своих войск вторгнуться в пределы Зауралья, то эти попытки, предупреждал полковник Иванов-Ринов, «я встречу вооруженной силой и тогда движение продовольственных грузов в Россию будет приостановлено».

В экономическом блоке содержались рекомендации Сибирскому правительству по полной денационализации предприятий и возвращении их прежним владельцам, за исключением тех, которые были переданы под государственный контроль вследствие финансового банкротства. Проект постановления также предполагал отмену государственной хлебной монополии и введение свободных цен на продовольственные продукты.

Ну и, наконец, последнее, на чём стали настаивать омские правые, это – формировать национальную Сибирскую армию на основе прежнего, царских времён, дисциплинарного устава, предполагавшего полное и

беспрекословное подчинение нижестоящих чинов вышестоящим командирам.

Справедливости ради нужно отметить, что в прениях по проекту постановления, который был принят большинством голосов, не все выступавшие выразили единодушное согласие с выдвинутыми в нём положениями. В конечном итоге, сам председатель собрания Буяновский, а с ним и ещё группа в 30 человек проголосовали против принятия проекта в целом, выразив своё особое мнение по двум пунктам: введение единоличной диктатуры и ликвидация государственной монополии на торговлю хлебом. Появление такой оппозиции, ставшей для некоторых достаточно неприятной неожиданностью, было, впрочем, вполне объяснимо. Дело в том, что Николай Буяновский всегда числился в среде омских кадетов за белую ворону и считался представителем левого крыла в партии, более того в пору своей беззаветной студенческой молодости Николай Демьянович даже увлекался, было время, идеями эсеров, но потом стал управляющим банка и о своих социалистических взглядах ему пришлось надолго забыть. Являлся он приверженцем и великих потанинских замыслов по поводу автономии Сибири, что в кадетской партии всегда считалось не комильфо, то есть немного дурным тоном. А однажды, несмотря на опасность угодить в опалу и лишиться хорошо оплачиваемого банковского «соцпайка» от царского колониального режима, Буяновский в числе немногих общественных деятелей нашего края даже выступил против так называемого Челябинского тарифного перелома*.

_______________

*Челябинский тарифный перелом, принятый правительством в 1896 г., обязывал платить за товары, вывозимые из Сибири, двойной железнодорожный тариф, что сразу же сказалось на себестоимости сибирской продукции и нанесло удар не только по предпринимателям из сферы частного бизнеса, но и по участникам весьма мощно стартовавшего в начале XIX века товарно-потребительского кооперативного движения.

На несчастного Буяновского по завершении собрания со страниц омских периодических изданий буржуазно-консервативного толка сразу же посыпались обвинения в левом уклоне и прочих политических ошибках. А ведь человек лишь высказал мнение, что оголтелый правый реванш никуда не годится, что он может оказаться губителен для белой Сибири. Тут Николай Демьянович как в воду глядел, что называется. Люди подобного склада ума всегда немного одиноки в своих бескомпромиссных поисках правды (которой, возможно, как и Бога, даже и не существует вовсе), для них сам этот поиск является определяющим смыслом жизни, и когда он исчезает, происходит что-то очень страшное. Лев Толстой, он же Левин в «Анне Карениной», как известно, не брал с собой ружья на охоту, избегая соблазна застрелиться. Николай Буяновский такого соблазна избежать не смог, уехав, как и большинство его собратьев по несчастью, после разгрома белого движения в эмиграцию и прожив там несколько лет… покончил жизнь самоубийством.

Но оставим пока патетику и продолжим рассказ о делах вполне обыденных.

8. Наступление на север

Приказом №2 от 7 июня полковник Иванов-Ринов создал штаб Степного корпуса, который сразу же приступил к формированию регулярных боевых частей, которые, кстати, в соответствии с ещё одним распоряжением комкора от 10 июня рекомендовалось именовать ни «белой гвардией», а войсками Сибирского правительства, – просто, ясно и понятно. Степной корпус, по замыслам его создателей, должен был состоять из двух дивизий: казачьей, в составе трёх набранных по мобилизации полков, и стрелковой, состоящей также из трёх полков, но формируемых на добровольно-принудительных, если можно так выразиться, началах. Офицеры, годные по возрасту и состоянию здоровья для строевой службы, мобелизовывались все без исключения, остальные граждане, желавшие с оружием в руках отстаивать принципы демократии, принимались в ряды пехотных полков на добровольной основе. Командиром Степной Сибирской стрелковой дивизии приказом Иванова-Ринова был назначен сорокатрёхлетний полковник Григорий Афанасьевич Вержбицкий.

Дополнительно (пока шло формирование Степного корпуса) для того, чтобы начать немедленную вооруженную борьбу с красными частями, в Омске решили создать несколько мобильных отрядов, так называемых отдельных партизанских бригад, действовавших на самостоятельной (автономной) основе с целью выполнения какой-то специально поставленной перед ними задачи. Одно из таких подразделений, казачью бригаду, возглавил известный нам уже есаул двадцатидевятилетний Борис Анненков, его от захваченной им станции Люблино направили в партизанский рейд дальше по железной дороге на север, к городу Ишиму. Ещё один наскоро сколоченный кавалерийский отряд отдали под команду также есаула тридцатилетнего Ивана Красильникова и командировали в помощь прорывавшемуся уже в то время к Красноярску Средне-Сибирскому корпусу подполковника А. Н. Пепеляева. Ну и, наконец, ещё одно мобильное подразделение, создали, в основном, из офицеров-добровольцев, в том числе и из тех, что входили ещё совсем недавно в состав нелегальных боевых групп омского противобольшевистского подполья. Возглавил этот небольшой отряд, состоявший на первых порах всего из 70 бойцов, сибиряк, уроженец Забайкалья тридцатидвухлетний фронтовик, штабс-капитан инженерных войск Николай Николаевич Казагранди. Его подразделению также была поставлена специальная задача.

Как мы уже рассказывали, 7 июня омские большевики бежали вниз по Иртышу, прихватив с собой все имевшиеся на городской пристани пароходы. На причале остался лишь один единственный тихоходный тягач, ежедневно таскавший паром через реку. Захватившим город военным, конечно, очень хотелось попытаться каким-то образом догнать красную флотилию, но у них поначалу не было для этого абсолютно никакой возможности. Малоподвижный тяни-толкай направили, спустя несколько часов, толи в погоню, толи в разведку, но он еле-еле дошёл до ближайшего ремонтного затона, после чего вынужденно вернулся назад. Однако, вот удача, буквально на следующий день, 8 июня, из верховьев Иртыша в Омск прибыл пароход «Семипалатинск» (по другим сведениям «Семипалатинец»). Это стало настоящей удачей для омских добровольцев, и ею конечно же не преминули воспользоваться.

В ночь на 9 июня «Семипалатинск», при помощи мешков с песком превращённый в бронированный «крейсер», с семидесятью бойцами на борту отдал швартовые и бросился в погоню за большевиками. Казагранди имел в своём арсенале 11 ручных пулемётов системы «Льюис» и даже одно лёгкое артиллерийское орудие. Путь боевого экипажа лежал вниз по Иртышу, сначала до Тары, а потом до Тобольска. Догнать красную флотилию, ушедшую с пристани несколько дней назад, отряду Казагранди, многие понимали, что вряд ли удасться, да и силы были неравны, но эти обстоятельства вряд ли могли тогда кого-нибудь остановить или напугать. Офицеры рвались в бой, желая выместить накопившуюся у них злость на своих былых обидчиков, – коммунистов, предателей, как они считали, родины, заключивших с немцами позорный и кабальный Брестский мирный договор. Особенную ненависть вызывали у русских патриотов красногвардейцы венгры, с которыми они воевали на фронтах Первой мировой войны, а вернувшись домой по демобилизации, вдруг обнаружили, что в их родных городах эти самые мадьяры, а также немцы и австрийцы с красными повязками на рукавах заправляют, практически, всеми делами… Крыша могла поехать от обиды на такую несправедливость, однако теперь представилась, наконец, возможность рассчитаться со своими обидчиками.

И вот 12 июня у деревни Карташево, находившейся примерно на полпути к Таре, бойцы 1-го Омского офицерского партизанского отряда (так они стали себя называть) столкнулись с вооруженной группой интернационалистов, под командованием венгра Лагети, отступавшей от станции Татарской для соединения с основными силами омских большевиков. Красногвардейцев, по разным данным, было что-то около двухсот человек с несколькими пулемётами, то есть они почти в три раза превосходили омских партизан по численности, но находились на тот момент в явно подавленном психологическом состоянии. Бойцы же Казагранди, напротив, были однозначно в приподнято боевом настроении и потому достаточно легко (здесь источники абсолютно единодушны) и с наименьшими потерями взяли верх над противником. В плен сдался почти весь отряд интернационалистов, в том числе и сам их командир Карой Лагети, правда – уже тяжело раненым. Как не велико было ожесточение, но самосуда русские офицеры-сибиряки не допустили.

Отяжелённые таким количеством пленных партизаны Николая Казагранди оказались вынужденными заметно снизить скорость своего движения, однако им вскоре опять повезло и они встретили на своём пути три брошенных большевиками парохода («Ольга», «Иртыш» и «Товарищество»), оставленных на подходах к Таре толи по причине повреждения, толи вследствие дефицита горючего. Как бы там ни было, но эти транспортные средства очень пригодились омским добровольцам, одно из судов они отправили с донесением о последних событиях в Омск, а на второе погрузили и направили туда же пленных венгров. В самой Таре красных уже не оказалось, они ушли отсюда несколькими днями ранее, прихватив с собой 180 тысяч рублей из местного банка и казначейства. В подробностях эти события разворачивались следующим образом.

Ещё 6 июня, когда, разгромив большевиков под Марьяновкой, чехи подошли к Омску и стало ясно, что дни советской власти уже сочтены, руководители главного подпольного штаба отдали распоряжение своим соратникам в Таре немедленно начать вооруженное восстание и захватить город. Такая срочная операция оказалась нужна для того, чтобы в случае необходимости перерезать красным ещё и путь отступления по Иртышу. Приказ был принят, и в тот же день местная нелегальная организация во главе с офицером Рубцовым и эсером Васильевым свергла власть советов в городе. Вечером 7 июня уже из освобождённого Омска в Тару пришла телеграмма от полковника Иванова-Ринова с очередным распоряжением – сделать всё возможное для того, чтобы атаковать и как можно дольше удерживать у города отступающую красную флотилию. Местные руководители восстания, испытывая явный дефицит в вооружении и технике, не придумали ничего лучшего, как нарыть вдоль берега Иртыша окопов и, укрывшись в них, обстрелять проходящие мимо пароходы, что, собственно, и было сделано.

Для омских большевиков, подошедших к Таре 9 июня, данное обстоятельство оказалось полной неожиданностью, они никак не ожидали столь «тёплого» приёма и вследствие этого понесли на первых порах некоторые потери. Особенно сильно досталось «Андрею Первозванному», на котором находились главные начальники и на который в телеграмме из Омска тарским повстанцам приказывали обратить особое внимание. Этот пароход, в результате открытого по нему оружейного и пулемётного огня, получил, как свидетельствуют источники, достаточно значительные повреждения, что, однако, не помешало ему подойти к пристани и высадить десант красногвардейцев на берег. Сопротивление находившегося в окопах противника красным удалось довольно быстро подавить, сказалось и численное превосходство рабочих отрядов, а также тот факт, что в рядах защищавших тарскую пристань ополченцев оказались в основном представители гражданской интеллигенции, по большей части полные неумехи в военном деле, впервые участвовавшие в настоящем боевом столкновении.

Одержавшие верх красногвардейцы вновь на несколько часов восстановили в городе советскую власть, освободили из тюрьмы арестованных несколькими днями ранее своих товарищей-коммунистов, после чего наведались, по обыкновению, в финансовые учреждения города и конфисковали всю имевшуюся там наличность. Попутно было захвачено продовольствие и телеграфное оборудование, несколько человек из числа пленных победители увели на пароходы в качестве заложников. Обследовав подвергшийся обстрелу «Андрей Первозванный» и сделав заключение, что он теперь уже недостаточно надёжен, руководство спасавшейся от преследования флотилии решило перебраться в полном составе на пароход «Витязь». В тот же день красные двинулись дальше по направлению к Тобольску.

Утром 14 июня в Тару прибыл отряд штабс-капитана Казагранди, здесь к нему присоединился местный повстанческий отряд под командой штабс-капитана Черкеса в составе 19 человек. Не теряя времени, увеличившееся до 90 бойцов войсковое подразделение уже на двух кораблях отправилось в дальнейший путь, настойчиво и неотступно преследуя отступающих большевиков.

К этому времени, а точнее 9 июня, на станции Татарской встретились пробивавшиеся навстречу друг другу чехословацкие части 6-го Ганацкого (в честь плодородной долины в Моравии) полка. Один батальон, под командованием штабс-капитана Чеховского, наступал от Новониколаевска, другой, под началом известных нам уже командиров, – от захваченного двумя днями ранее Омска. После некоторого отдыха объединённые силы этого полка при поддержке также прибывших вскоре в Омск батальонов 2-го имени чешского короля Йиржи из Подебрад полка* были направлены вместе с сибирской стрелковой дивизией полковника Вержбицкого вдоль железнодорожной ветки на Екатеринбург, воевать Тюмень. Но об этом мы расскажем немного позже.

_______________

*Первоначально этот добровольческий полк, сформированный из пленных Первой мировой войны, носил имя братьев Кирилла и Мефодия. Однако после Февральской революции 1917 г. 2-й полк был переименован в честь чешского короля Йиржи, приверженца и последователя идей протестантского реформатора Яна Гуса.