Читать книгу Дни освобожденной Сибири - Олег Помозов - Страница 8

Молчание и смирение, пацифизм

и любые призывы, уводящие народ в сторону

от всеобщего восстания, должны быть осуждены,

ибо сейчас они —от дьявола.

аятолла Хомейни

1. События в Мариинске

Теперь давайте перенесёмся в восточные районы Сибири, на территорию Енисейской и Иркутской губерний, где одновременно с уже описанными нами событиями происходили не менее важные исторические перипетии, сыгравшие также немаловажную, а может быть даже и решающую роль в битве за Сибирь.

И для начала обратим своё внимание на небольшой городок Мариинск, административный центр одноимённого уезда Томской губернии. Здесь, собственно говоря, всё, в общем-то, и началось, имеется в виду всесибирское антибольшевистское восстание. Мариинск стал первым городом, где вооруженным путём была свергнута советская власть, и произошло это событие днём 25 мая, то есть, практически, на сутки раньше чем в Новониколаевске и за шесть дней до того, как то же самое случилось в Томске. Мариинск, таким образом, стал на некоторое время своего рода лидером освободительного движения Сибири. Более подробно об этом мы уже рассказывали в нашей книге «День освобождения Сибири», тем не менее, будет, наверное, не бесполезным для более ясного осмысления произошедшего ещё раз восстановить в памяти некоторые детали тех событий.

Итак саммери. В двадцатых числах мая 1918 г. на станции Мариинск находилось два эшелона с чехословаками, в них размещался батальон 7-го Татранского полка под командованием капитана Э. Кадлеца, а также личный состав двух артбатарей второй чехословацкой дивизии под началом капитана Воронова – всего около 900 человек, при более чем 160 винтовках и, как минимум, одном пулемёте. Эти подразделения в начале мая находились в Новониколаевске, однако, после того как пришло распоряжение из Москвы – не накапливать на отдельной станции по нескольку эшелонов с легионерами, батальон Кадлеца, а также инженерную роту отправили дальше на восток («Омский вестник», №110 от 5 июня 1918 г.).

Им противостояли довольно внушительные силы со стороны красных. Во-первых, на запасных путях станции Мариинск, по соседству, т.е. в непосредственной близости от легионеров находился эшелон с красногвардейцами из Омска, ждавшими своей очереди для отправки на восток, в Забайкалье, на борьбу с атаманом Семёновым. Их было что-то около двухсот человек при нескольких пулемётах и двух артиллерийских орудиях. В самом городе имелось, по одним сведениям, местное красногвардейское ополчение, по другим – лишь небольшой отряд революционной милиции, доставшийся мариинским большевикам по наследству от прежней земской власти и подчинявшийся в тот период городскому исполкому.

Таким образом, силы двух противоборствующих сторон были примерно равны. Легионеры превосходили красных по численности личного состава, однако те, в свою очередь, имели преимущество в качестве и количестве вооружения. Развязка наступила 25 мая. По договорённости с мариинскими железнодорожниками, выйти на которых помогли чехословакам местные эсеры, капитан Кадлец попросил эшелон с омскими красногвардейцами перегнать и расположить так на запасных путях, чтобы он был полностью открыт и стал бы удобной мишенью для атаки со стороны легионеров. И вот в назначенный час чешские солдаты под командой своих капралов вышли, как обычно, на занятия по физподготовке, выстроились повзводно и начали выполнять упражнения: кто – с сапёрной лопаткой, кто – с деревянным муляжом вместо винтовки, а кто – и с настоящим табельным оружием. И в этот момент прозвучал армейский горн, подавший условный сигнал к штурму; легионеры, повернувшись в сторону омского эшелона, бросились в его расположение и без особого труда взяли его, как пираты, на абордаж. Первым делом нападавшие захватили, конечно, артиллерийские орудия, потом пулемёты, а затем и всё остальное вооружение и имущество противника. Красногвардейцы, как свидетельствуют источники, не успели оказать практически никакого сопротивления; по всей видимости, атака на их позиции была проведена очень умело и главное молниеносно.

Часть красногвардейцев оказалась в плену, кому-то удалось организованно отступить, а кто-то и, элементарно, сбежал с поля боя. В результате омские красногвардейцы потерпели полное поражение, и Мариинск остался, практически, без защиты. Какое-то время красные ещё сопротивлялись, пытались отстоять свой город, но их усилий хватило всего лишь на несколько часов. После чего они вынуждены были отступить по железной дороге на восток и закрепиться на правом берегу реки Кии, создав здесь в последующие дни достаточно мощную линию обороны. А вскоре к западу от Мариинска образовался ещё один фронт. Дело в том, что 25 мая, пока шёл бой за город, член городского исполкома А. Колесников посредством телеграфа успел проинформировать (всем! всем! всем!) о том, что взбунтовавшиеся чехословаки пытаются свергнуть в Мариинске советскую власть и что необходимо принять все меры против этого: «Шлите всё, ибо это вызов Советской Федеративной республике».

Первыми откликнулись на призыв о помощи шахтёры Анжеро-Судженских копей (весьма значительная часть углекопов на этих шахтах, кстати, являлась выходцами из крестьян Мариинского уезда). Здесь сразу же сформировали отряд в 90 человек, и уже в воскресенье 26 мая он отбыл в район Мариинска. Подойдя к городу с запада, шахтёры под командованием левого эсера П. Сашенко сразу же предприняли атаку на позиции чехословаков, а вскоре к ним присоединился и отряд из Томска в количестве 50 бойцов, с двумя артиллерийскими орудиями. Помощь с востока тоже не заставила себя долго ждать. Первым на выручку мариинским и омским партизанам в район железнодорожного моста на правый берег реки Кии прибыл красный отряд со станции Итатка во главе с левым эсером М. Х. Пе-реваловым. Вскоре сюда же доставили 200 красногвардейцев из Боготола и 300 человек из Красноярска во главе с левым эсером Михаилом Ильичём Соловьёвым, бывшим унтер-офицером царской армии, членом Енисейского губисполкома. Он и возглавил здесь на месте Мариинский фронт. Значительно меньшее количество штыков направил под Мариинск Ачинский совдеп, однако на то у него были свои веские причины, поскольку на территории данного уезда в это же самое время началось крестьянское восстание (кулацкое – по версии советских историков), также привлёкшее к себе некоторое количество воинских сил.

В итоге под Мариинском красным удалось собрать до полутора тысяч своих бойцов, правда, не достаточно хорошо обученных для противостояния закалённым в боях Первой мировой войны легионерам, однако полных революционной решимости, во что бы то ни стало покончить с врагами советской власти. К тому же в рядах красногвардейцев находились ещё и воины-интернационалисты из числа военнопленных, имевших, так же как и чехословаки, богатый боевой опыт. Одна красная линия обороны располагалась в 35 верстах (примерно в 30 километрах) к востоку от Мариинска, как мы уже указывали, на правом берегу реки Кии, в районе станции Суслово. А на западе в районе станции Яя врага подпирала ещё одна воинская группировка, состоявшая из анжеро-судженских шахтёров и томских красноармейцев. Таким образом, Мариинск хотя и был освобождён чехословаками, но вместе с тем оказался зажат с двух сторон, как бы в тисках советских частей.

Теперь о том, что происходило в самом городе. День 26 мая, выпавший как раз на воскресенье, стал в Мариинске первым днём долгожданной для многих свободы от диктатуры большевиков. После храмовой службы, как и полагается, на главной Соборной площади города состоялся политический митинг. Настроение в городской среде, как отмечали очевидцы, было «покойное, довольное, направление митинга противобольшевистское». На радостях, в ознаменование достигнутой первой победы, захваченных в плен красногвардейцев чехословаки отпустили на свободу, но взамен взяли у них устное обещание не выступать больше никогда с оружием в руках против демократии.

На следующий день ответственный за наведение нового порядка в Мариинске капитан Кадлец издал несколько обращений к жителям города. В первом из них он для начала разъяснил позицию командования Чехословацкого корпуса по поводу только что свершившихся событий, подчеркнув, что легионеры ни в коем случае не собираются вмешиваться во внутренние дела России, а лишь намерены обеспечить себе свободный путь во Владивосток, а оттуда во Францию, для борьбы со своим заклятым врагом – Германией. В следующем объявлении до городских обывателей было доведено распоряжение о низложении советской власти, о введении в городе военного положения, и, наконец, ещё одно, последнее воззвание, сообщало волю победителей по поводу создания новых структур политической власти. «Вызываю граждан г. Мариинска избрать себе новое правление, которое возьмёт в руки власть. Двух из новоизбранных приглашаю явиться ко мне».

На основании данного распоряжения, как констатируют источники, в тот же день 27 мая была создана так называемая революционная коллегия в составе семи человек, в которую вошли три представителя от Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а также четверо членов от ведущих революционных партий (по одному человеку от большевиков, меньшевиков, а также правых и левых эсеров). Однако уже в ближайшие дни в Мариинск пришли две телеграммы из Новониколаевска, где 26 мая также произошёл успешный чехо-белогвардейский переворот. Одна из телеграмм сразу же в значительной степени изменила положение вещей. Её подписал непосредственный начальник Кадлеца командир 7-го Татранского полка капитан Гайда, и в ней Кадлецу давалось прямое указание – немедленно разогнать Советы, арестовать бывших членов исполкома и передать власть прежним органам земской власти.

Вторую телеграмму 28 мая отправил в Мариинск член Западно-Сибирского комиссариата Михаил Линдберг, находившийся, также как и Гайда, в Новониколаевске в это время. В ней Михаил Яковлевич разъяснил для широкого круга сторонников победившей демократии позицию Сибирского правительства по вопросу о власти, отметив, что Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов должны быть в обязательном порядке лишены всех властных полномочий. По поводу же их дальнейшей судьбы Линдберг заметил, что они вполне могут существовать, но лишь как «классовые организации» трудящихся. На основании новых указаний из Новониколаевска капитан Кадлец тут же приказал арестовать остававшихся ещё в городе членов городского и уездного исполкомов, а также распустил революционную коллегию, заменив её комитетом общественной безопасности, в состав которого вошли теперь только правые эсеры и меньшевики. Есть данные, что ещё и представители рабочих профсоюзов принимали на первых порах участие в работе вновь учреждённого комитета.

Далее на восток от Мариинска располагались две очень мощных большевистских цитадели – Красноярск и Иркутск. В Красноярске находились самые крупные в Сибири железнодорожные мастерские, рабочие которых (не все, но большинство) охотно поддерживали политику советской власти, да и в целом по городу влияние партии коммунистов было достаточно велико. Достаточно сказать, что должность городского головы ещё до того, как свершилась Октябрьская социалистическая революция, занимал большевик Яков Дубровинский. Что касается чехословаков, то их на железнодорожной станции Красноярск в период начала мятежа находилось совсем немного, штабной эшелон 2-й дивизии с немногочисленной охраной, да ещё небольшое подразделение авиаторов. Несомненно, что красным в Красноярске не составило особого труда разоружить и даже арестовать всех попавшихся под руку легионеров. На столь крайние меры их вынудила пойти известная нам уже телеграмма из Мариинска, известившая о вооруженном выступлении чехословаков в городе. В числе немногих, кому удалось ускользнуть из рук красноярских большевиков, оказался начальник штаба дивизии с несколькими подчинёнными. Звали этого человека Борис Фёдорович Ушаков, и он вскоре станет одним героев нашего дальнейшего рассказа.

Теперь, то, что касается Иркутска; но прежде – несколько предварительных замечаний. Этот город являлся в тот период официальной столицей советской Сибири, здесь размещалось её правительство под названием Центросибирь, возглавлял его большевик с дореволюционным стажем, бывший нарымский ссыльный тридцатидвухлетний Николай Николаевич Яковлев. В Иркутске события развивались совсем по другому, нежели в Красноярске, сценарию, здесь возник ряд определённого рода трудностей, которые ещё раз подтвердили всю неординарность сложившейся ситуации.

2. События, связанные с разоружением частей Чехословацкого корпуса в Иркутске, а также на подступах к городу

25 мая в Иркутске, так же как и в Омске, была получена телеграмма наркома военмора Троцкого о немедленном и полном разоружении находившихся на территории губернии чехословацких эшелонов, а в ночь на 26 мая в Центросибирь поступило сообщение о конфликте в Мариинске и о захвате города чехословаками. В три часа дня (того же 26-го мая, в воскресенье) на иркутский вокзал прибыл эшелон №26, под командой капитана Новака*, а по некоторым данным, плюс к этому, – ещё и состав (или даже два) с чешскими артиллеристами. На запад по железной дороге, на ближайших к Иркутску полустанках – Иннокентьевская и Батарейная – размещались ещё два батальона, на станции Половина – один эшелон легионеров, как минимум по одному составу находилось где-то в районе Канска и в Нижнеудинске. Восточнее Иркутска, согласно большинству источников, вплоть до самого Владивостока ни одной чешской части на тот момент не располагалось.

_______________

*Из официального сообщения Центросибири от 4 июня 1918 г.

Как писала газета «Омский вестник» (№102 от 26 мая 1918 г.), уже 25 мая к станции Иркутск были стянуты отряды красноармейцев, а также воинов- интернационалистов, а ещё броневики и артиллерия. Историк В. С. Познан-ский даёт более подробную информацию по поводу этих частей: 1-й Сибир-

ский стрелковый полк, кавдивизион венгров-интернационалистов, маршевые роты барнаульцев, анжеросудженцев, черемховцев, а также хорошо испытанное в предыдущих боях с «контрреволюцией» средство – артиллерийская батарея.

По сообщению того же, но уже вышедшего при новой власти, «Омского вестника» (№126 от 26 июня 1918 г.), в 4 часа дня 26 мая после того как в результате длительных и трудных переговоров уже практически оказалось достигнуто соглашение, и чехословаки согласились сдать всё своё оружие, за исключением «прожиточного минимума» в 30 винтовок, вдруг неожиданно прозвучало несколько провокационных выстрелов со стороны красных, и разгорелся бой. Советская историография приводит в качестве начала вооруженного столкновения в Иркутске ту же самую дату и время, но только рисует, естественно, совершенно иную картину случившегося. Согласно её версии, чехословаки в категорической форме отказались выполнять требования большевиков о разоружении и первыми открыли огонь по их позициям.

Описания дальнейших событий также немного противоречат друг другу. Советские историки вполне уверенно утверждают, что совместными и согласованными действиями красных стрелков, кавалерии и, главным образом, броневиков, а также артиллерии чехословацкий мятеж был достаточно быстро подавлен, и легионеры без особых проблем разоружены. Согласно их сведениям, большевики создали в Иркутске в те дни целых две линии обороны. Первая находилась непосредственно на вокзале, а вторая – в районе духовного училища. Железнодорожную станцию и примыкавшее к ней рабочее Глазковское предместье чехословаки захватили достаточно быстро, однако выдвинуться дальше они не посмели, наблюдая в пределах прямой видимости ещё одну и гораздо более мощную линию советской обороны с артиллерийскими орудиями и броневиками. Плюс к этому над ними начал кружить ещё и красный боевой аэроплан с бомбами и пулемётом на борту. К тому же в бой ещё не вступала артиллерия красных. Дальнейшее сопротивление мятежники посчитали нецелесообразным. Так трактуют события советские источники.

Противоположная же сторона конфликта впоследствии (после того как советскую власть в Сибири уже повсеместно свергли) сделала совсем другие выводы. Их комментаторы утверждали и утверждают, что легионеры проявили в бою на станции Иркутск чудеса боевой выучки и героизма, в результате чего сопротивление большевиков почти мгновенно оказалось сведено на нет, так что уже вскоре они вынуждены были запросить мира, дабы избежать полного захвата города чехословаками. Для переговоров с командным составом эшелонов на вокзал срочно прибыли член Центросибири Гейцман и один из руководителей Иркутского совдепа Антон Шевцов. В результате достигнутого компромисса иркутские большевики, нарушив приказ Троцкого, всё-таки согласились пропустить чехословаков дальше на Дальний Восток, причём с оружием. Вместе с тем арсеналы мятежников всё-таки удалось подсократить. Из разрешенных ранее 160 винтовок и одного пулемёта на эшелон теперь легионерам для самообороны оставили всего лишь тридцать карабинов, а также так называемое лично приобретённое оружие (трофейное) – сабли, кинжалы и револьверы. В обмен на это чехословацкий эшелон беспрепятственно пропускался на территорию Забайкалья и далее – в порт Владивосток, в сопровождении специально уполномоченного комиссара от Центросибири.

На основании вышеизложенного можно таким образом предположить, что вооруженный инцидент в Иркутске закончился, что называется, боевой ничьей и примирением, тогда как на первом этапе противостояние двух противоборствующих сторон носило, по всей видимости, абсолютно бескомпромиссный и очень жесткий характер. Об этом свидетельствуют, в частности, достаточно серьёзные потери в живой силе у обоих противников: около 50 человек было убито и около 100 ранено в общей сложности. Из них чехословаков, по разным данным, соответственно – 12 (16) и 33 (60). Причём, примечательно, что около 30 человек тяжелораненых из числа легионеров после окончания боя и подписания мирного соглашения, определили в иркутский госпиталь, где они находились, надо полагать, до самого своего окончательного выздоровления. Последнее, возможно, являлось одним из условий, выдвинутых представителями чеховойск, и тем самым свидетельствовало в очередной раз об имевшем месте паритете двух враждебных группировок в данном конфликте, ну или о гуманности большевиков в любом случае.

В ночь на 27 мая, как раз в то время, когда в Иркутске, наконец, удалось уладить все дела и отправить на Дальний Восток с Богом, как говорится, эшелоны легионеров, со станции Иннокентьевской, что находилась всего в нескольких верстах к западу от Иркутска (теперь это Иркутск-Сортировочный), пришли известия ещё об одном инциденте с участием чеховойск. Здесь силами «местного» эшелона, а также прибывшего ему в помощь батальона с полустанка Батарейная в ответ на требование о разоружении был атакован и по большей части пленён иннокентьевский красный гарнизон. После этого восставшие чехословаки вроде бы как намеревались двинуться к Иркутску, для того чтобы и здесь тоже навести свои «порядки». Победа на Иннокентьевской далась легионерам достаточно легко: по некоторым сведениям бой продолжался всего 20 минут, в результате которого чехословакам удалось захватить станцию и прилегающий к ней посёлок. Местное большевистское руководство, захватив деньги и документы, в последний момент успело сбежать по Ангаре в Иркутск и сообщить там обо всём случившемся. Потери в живой силе во время столкновения на Иннокентьевской оказались совсем невелики: чехословаки не досчитались лишь только одного бойца, а красные – пятерых. 34 красноармейца легионеры взяли в плен. Ещё восставшим удалось захватить находившийся в посёлке артиллерийский, а также – пороховой склады, что оказалось для них конечно же как нельзя более кстати в той ситуации.

Вновь реально возникшая угроза вынудила большевистское руководство принять срочные меры, но на этот раз не военного, а сугубо мирного характера. Было принято решение отправить на Иннокентьевскую делегацию из представителей советской власти, а также иностранных консулов. Центросибирь представляли три её комиссара: опять Гейцман, нарком иностранных дел Яков Янсон и нарком советского управления Фёдор Лыткин; в качестве международных посредников в состав миротворческой миссии вошли генконсулы Франции и США – Буржуа и Гаррис. В половине пятого утра 27 мая вся группа парламентёров на нескольких автомобилях двинулась от Иркутска к станции Иннокентьевская. Присутствие на переговорах столь высокопоставленных иностранных представителей, видимо, очень сильно повлияло на легионеров, так что они, не долго думая, уже в тот же день согласились принять предложение Центросибири, и подписали мирное соглашение.

Вот текст договора.

Станция Военный городок Забайкальской железной дороги. 27 мая 1918 г. «Мы, нижеподписавшиеся: 1) представители русской власти: Янсон, Гейцман, Лыткин, 2) представители чехословаков: штабс-капитан Гоблик, доктор Тайер, прапорщик Дакснер, 3) французский генеральный консул Буржуа и французский офицер Верей, американский генеральный консул Гаррис, гражданин Макгаун и переводчик Берген приняли следующие взаимно обязательные условия: 1) в целях избежания ненужных недоразумений и кровопролития и установления взаимного доверия с чехословаками русские власти обязуются каждому эшелону чехословаков давать гражданского комиссара, в задачи которого входит разрешать все недоразумения, все спорные вопросы, могущие возникнуть в пути, а также оказывать полное содействие к передвижению порученных ему лиц; 2) считая все выше перечисленные гарантии вполне обеспечивающими свободу передвижения, чехословаки со своей стороны обязуются без всякого промедления сдавать всё оружие, кроме лично приобретённого, а именно: кроме сабель, шашек, кинжала и револьвера; 3) техника сдачи оружия вырабатывается по взаимному соглашению договаривающихся сторон; 4) желая окончательно гарантировать безопасность следования чехословаков на восток, русские власти обязуются давать им охрану в 30 винтовок, по 20 патронов на винтовку; 5) пунктом сдачи 30 винтовок и всех наличных патронов является ст. Чита Забайкальской ж. д.; 6) настоящий документ вступает в силу с момента полписания его договаривающимися сторонами».

В конце дня 27 мая оба мятежных эшелона со станции Иннокентьевская, разоружившись согласно достигнутой договорённости, проследовали через Иркутск в Читу. 28 мая на тех же условиях удалился в том же направлении ещё один батальон чехословацких войск, находившийся до той поры на станции Половина. И всё, казалось бы, складывалось для правительства Центросибири как нельзя лучше в районе Иркутска, если бы не одно но: остальные легионеры, располагавшиеся в эшелонах ещё дальше на запад до границ Енисейской губернии, не изъявили абсолютно никакого желания присоединяться к достигнутому соглашению. Они, видимо, уже в достаточной степени были осведомлены о событиях в Мариинске и Новониколаевске, а может быть, даже и получили уже к тому времени приказ Гайды* о начале всеобщего вооруженного выступления против советской власти. Так или иначе, но в ночь с 28-го на 29 мая эти части также подняли вооруженный мятеж, в результате которого была свергнута власть большевиков в городах Нижнеудинске и Канске.

Что касается их товарищей по оружию, тех четырёх эшелонов, что приняли условия Центросибири и проследовали, практически, безоружными во Владивосток, то их, так скажем, примиренческую позицию можно объяснить, пожалуй, лишь тем, что, возможно, они ещё ничего не знали о решениях конференции в Челябинске, а также ни сном, ни духом, как говорится, не ведали, что определены теперь под команду мятежного командора Гайды, а тем более, видимо, даже и не успели получить от него никаких приказов о всеобщем вооруженном выступлении. Вполне вероятно также, что и иностранные консулы не имели никакой информации о передвинутой на конец мая дате вооруженного восстания**, поэтому и дали промашку, уговорив четыре эшелона чехословаков, целый стрелковый полк, практически полностью сложить оружие под Иркутском.

_______________

*Согласно решению конференции представителей военнослужащих Чехословацкого корпуса, проходившей во второй половине мая в Челябинске и одобрившей план вооруженного выступления против большевиков, капитан Гайда был назначен руководителем военной операции на территории Средней и Восточной Сибири, от Новониколаевска до Иркутска включительно. На основании этого назначения Гайда разослал по линии железной дороги несколько специальных курьеров с приказом командирам всех подразделений: «…Старайтесь объединить по два-три эшелона, займите станции, на которых находитесь, внимательно следите за тем, что происходит, где могут возникнуть бои. В случае необходимости постарайтесь объединиться и действовать совместно, но не далее Иркутска… Оружие нигде не отдавайте. Укрепите своё положение».

**Мятеж чехословацкого корпуса, подготовленный спецслужбами Франции и Великобритании, планировался, напомним, первоначально на конец июня, однако обстоятельства вынудили легионеров выступить на месяц раньше срока.

В том же примерно направлении, кстати, действовала и часть политических руководителей Чехословацкого корпуса, находившихся вместе с полками первой чехословацкой дивизии во Владивостоке. Они сразу же после получения известий о начале мятежа в Сибири, также, видимо, ещё не зная о решениях челябинской конференции, отправили через Иркутск всем эшелонам телеграмму с разъяснениями, в плане того что вооруженное столкновение с сибирскими властями является полным недоразумением, которое необходимо в ближайшее же время преодолеть совместными усилиями. В связи с чем они призвали своих братьев по оружию согласиться с новыми требованием сибирских властей о разоружении и немедленно преодолеть все возникшие недоразумения путём мирного диалога с большевиками («Голос Приморья», Владивосток от 31 мая 1918 г.). Но эти

призывы так и не были услышаны, в ночь на 29 мая не без помощи чехословаков восстали Канск и Нижнеудинск.

3. Переворот в Канске и Нижнеудинске

За несколько дней до начала вооруженного мятежа в Канске, сюда из Красноярска тайно прибыл уже упоминавшийся нами начальник штаба второй чехословацкой дивизии подполковник Б. Ф. Ушаков, счастливо избежавший ареста в столице Енисейской губернии и уже, видимо, знавший и о решениях челябинской конференции, и о победных столкновениях легионеров с красными частями в Мариинске и Новониколаевске, а, возможно, даже и имевший на руках приказ Радолы Гайды. То есть, он уже был полон уверенности и, более того, – решимости относительно вооруженного восстания и как можно скорейшего свержения советской власти в Канске.

По прибытии в город Ушакову удалось наладить связь с местными подпольщиками, возглавляемыми поручиком Фёдоровым, и договориться о совместном выступлении. Однако сил для этого пока было не вполне достаточно. У местных нелегалов на учёте стояло лишь два-три десятка боевиков, и хотя они являлись в основном офицерами бывшего городского гарнизона, многие из которых даже имели фронтовой опыт за плечами, тем не менее, с выступлением всё-таки пришлось немного повременить. Для того чтобы получить стопроцентный шанс на успех канские заговорщики решили дождаться прибытия на городскую железнодорожную станцию эшелона чешского ударного батальона под командованием офицера Дворжака; и он не заставил себя долго ждать.

И вот, в ночь на 29 мая под председательством подполковника Ушакова, старшего по званию и должности, в одном из вагонов прибывшего железнодорожного состава с ударниками второй дивизии состоялось последнее совещание, на котором присутствовали ротные командиры, а также, по всей видимости, и представители канского подполья. Для большей убедительности руководитель намечавшегося восстания показал собравшимся чешским офицерам перехваченную телеграмму Красноярского совдепа с приказом о разоружении легионеров и об отправке их в местный лагерь для военнопленных. И это, надо полагать, явилось последним аргументом для немедленного начала вооруженного мятежа против советской власти.

Как писала чуть позже томская «Народная газета» (№5 за 1918 г.), основываясь на воспоминаниях участника тех событий, станция, город и военный городок были захвачены чехословаками и примкнувшими к ним подпольщиками буквально за 2 часа. Из-за недостатка ружей легионеры очень активно действовали ручными бомбами. Красные в ходе перестрелок потеряли двадцать человек погибшими, чехи – намного меньше, лишь двоих убитыми и столько же ранеными, один из которых, правда, скончался, спустя некоторое время*. Победа была полной и безоговорочной, весь город уже к утру перешёл в руки восставших. Уцелевшие красногвардейцы, а также большевистские и советские руководители, сумевшие избежать ареста, отступили западнее Канска на станцию Клюквенная (теперь г. Уяр). В награду победителям досталось очень большое количество винтовок, патронов к ним и даже 4 бомбомёта. На радостях, спустя несколько дней, Ушаков приказал отпустить всех попавших в плен сторонников советской власти, взяв с них честное слово никогда больше не выступать с оружием в руках против Сибирского правительства. Часть из освобождённых просто разошлась по домам, остальные же тайком пробрались на станцию Клюквенная к своим товарищам и вновь включились в вооруженную борьбу.

_______________

*Были убиты стрелки Франтишек Клима и Эмануэл Вашек, от ран умер десятник Ян Венчлик. Со стороны красных погибли большевики А. Е. Фео-филактов, В. А. Двоеглазов, П. А. Андреев, Е. Ф. Васильев, В. П. Демидов, М. Ф. Чу-греев и другие. Последних, дошедшие до нас материалы периодики, относят не к убитым, а к расстрелянным. Однако современник тех событий Тиунов в статье «Предательство эсеров» отмечает, что Ушаков «не допустил в это время ни одного расстрела, несмотря на то, что вся белогвардейщина категорически требовала этого… до его отъезда из Канска никаких расстрелов не было».

На ближайшие дни после победы восстания вся власть в городе перешла в руки Бориса Фёдоровича Ушакова, как военного диктатора. Что касается руководителя канских подпольщиков поручика Фёдорова, то он, по сведениям источников, якобы, сразу же отбыл в Томск для получения дальнейших указаний от уполномоченных Сибирского правительства. Первым делом подполковник Ушаков приступил к формированию местной воинской части из числа офицеров, а также гражданских добровольцев, изъявивших желание вступить в ряды борцов с диктатурой большевиков. После этого началась подготовка к отражению наступления красных со стороны Красноярска, то есть от станции Клюквенная. В восточном направлении таких планов, пока, не строили, поскольку из располагавшегося в той стороне Нижнеудинска вскоре пришло известие о победе и там вооруженного антисоветского мятежа. Одновременно с этим в Канске шла работа и по восстановлению деятельности органов местного самоуправления.

В Нижнеудинске вооруженное выступление происходило почти по тому же сценарию, что и в Канске, и даже в ту же самую ночь на 29 мая. Только вот сил у местных повстанцев оказалось немного побольше. Местная подпольная организация под руководством бывшего члена IV Государственной Думы тридцативосьмилетнего меньшевика Ивана Николаевича Манькова и подъесаула Г. В. Кузнецова насчитывала в своих рядах порядка 70 человек, плюс к этому на железнодорожной станции находился эшелон чехословацких легионеров и ещё один прибыл за несколько дней до мятежа. Однако, как свидетельствуют некоторые источники, военнослужащих иностранного корпуса пришлось некоторое время убеждать присоединиться к вооруженному выступлению. В конечном итоге их всё-таки удалось уговорить. Правда не всех, часть чехословаков присоединилась к остальным своим товарищам только после того, как восставшие одержали верх над красными.

Операция продолжался всего полчаса, большевики оказались застигнуты в врасплох, их просто ночью перехватали на их собственных квартирах, а небольшой местный гарнизон, по всей видимости, был блокирован в месте расположения. К тому же есть сведения о том, что часть красноармейцев под началом бывшего прапорщика Дмитриева перешла на сторону мятежников. Всего в ту ночь в плен попало около 100 человек. Погибло по разным данным от 6 до 8 бойцов с обеих сторон, то есть почти в два раза меньше, чем в Канске. По всей видимости, каких-то ожесточённых перестрелок не происходило, хотя один исключительный случай всё-таки имел место. Член уездного исполкома и по совместительству председатель ревтрибунала В. А. Какаулин оказал пришедшим его арестовывать ожесточённое сопротивление, отстреливался до последнего патрона и даже одного нападавшего убил, но потом понял бессмысленность дальнейшего сопротивления и сдался на милость победителей. Его отвели, как и всех остальных пленных, в здание исполкома, вскоре туда явился брат недавно убитого Какаулиным офицера и четырьмя выстрелами в упор застрелил своего не только идеологического, но так получается, что ещё и кровного врага («Забайкальский рабочий», №106 за 1918 г.).

Достоверных сведений о самосудах, совершенных в те первые драматические дни, у нас больше нет, хотя по интернету гуляет, например, фото чехословаков, запечатлённых, якобы, в Нижнеудинске у виселиц казнённых ими большевиков, но, возможно, это произошло немного позже или вообще как-нибудь потом, поскольку в начале мятежа легионеры вели себя достаточно скромно и нигде в особых жестокостях по отношению к большевикам замечены не были. Лишь несколько месяцев спустя, когда в победе вооруженного восстания на территории Сибири уже никто не сомневался, чехословаки стали позволять себе некоторые вольности в этом плане. Есть также ничем не подтверждённые сведения, что утром 18 июня часть арестованных в Нижнеудинске большевиков вывели с гарнизонной гауптвахты за город и расстреляли. Кто осуществил данную расправу неизвестно, но факт такой описан в историографии.

Но вернёмся к главным событиям. Сразу же после одержанной победы нижнеудинские повстанцы избрали уездный Временный комитет под председательством Ивана Манькова, а параллельно с ним был организован комитет общественной безопасности (по другим сведения – комитет общественных организаций) из представителей земства, городской управы, профессиональных союзов и союза безработных («Омский вестник», №133 от 4 июля 1918 г.). Видимо слегка опьянённый первыми успехами Маньков 3 июня направил телеграмму в Иркутск и от имени Нижнеудинского уездного комитета Временного Сибирского правительства потребовал самороспуска Иркутского совдепа, разоружения Красной гвардии и передачи власти городской думе и земству. Как раз в это время в Нижнеудинск прибыла делегация от черемховских шахтёров, находившихся под влиянием, главным образом, идей анархизма и заинтересовавшихся, как им показалось, новыми из ряда вон выходящими событиями, произошедшими в городе. Однако им весьма не понравилось самоуправство Ивана Манькова, который, как они полагали, без ведома Временного комитета, но побуждаемый лишь личной инициативой направил ультиматум в Иркутск в адрес Советов, которые анархисты, признавали в качестве наиболее действенных органов народной власти. Черемховские шахтёры, однозначно неудовлетворённые такими новостями, вскоре покинули Нижнеудинск, а спустя три недели, то есть в конце июня приняли участие в атаке на город в составе советских частей.

Почему наступление войск Центросибири на восставший город началось лишь в конце июня, а не сразу, объясняется тем обстоятельством, что иркутское большевистское руководство решило сначала попытаться уладить вооруженный конфликт мирным путём, как это удалось сделать 26 и 27 мая в самом Иркутске и на станции Иннокентьевская. Уже 1 июня через Нижнеудинск в район Мариинска на переговоры с руководителем вооруженного восстания капитаном Гайдой проследовала, весьма представительная в очередной раз, делегация парламентёров от Центросибири.

4. Подписание перемирия с чехословаками под Мариинском

Переговоры с чехословаками на Мариинском фронте начались ещё 27 мая и происходили на станции Суслово. Легионерам, находившимся под началом капитана Кадлеца, были предложены, по всей видимости, те же самые условия, что и в Иркутске, – невмешательство во внутриполитические дела России и разоружение до самого минимума в обмен на беспрепятственный пропуск всех эшелонов во Владивосток. Однако такое предложение мариинские легионеры категорически отвергли. В ответ руководство Центросибири и решило направить в Мариинск специальную миссию во главе с Фёдором Лыткиным*, народным комиссаром советского управления. В состав большевистской делегации вошли также председатель Енисейского губисполкома Григорий Вейнбаум и председатель Томского губисполкома Алексей Беленец, они со второй половины мая находились в Иркутске на совещании советского актива Сибири. В помощь молодому двадцатиоднолетнему Лыткину командировали ещё и более опытного тридцатишестилетнего наркома финансов Центросибири Аркадия Иванова, но официально он вроде бы как не числился в составе миротворческой миссии. По некоторым сведениям вместе с вышеперечисленными товарищами в Мариинск отправился и заместитель председателя Алтайского губисполкома Василий Толмачёв, также, видимо, на правах члена с совещательным голосом.

_______________

*Такой высокий взлёт политической карьеры совсем ещё молодого Лыткина объясняется тем, что он, кроме всего прочего, был очень хорошо знаком по совместной работе в Томском совете рабочих и солдатских депутатов с самим председателем Центросибири Николаем Яковлевым.

Делегация Центросибири выехала из Иркутска 1 июня в 7 часов утра. («Забайкальский рабочий», №109 за 1918 г.). На станции Нижнеудинск непримиримо настроенная часть из состава повстанческого городского руководства попыталась арестовать большевистских парламентёров. Однако, этому категорически воспротивились чехословацкие легионеры, из числа, по всей видимости, как раз тех, кто до самого последнего момента сомневался в необходимости вооруженного восстания против советской власти. Более того, как мы смеем предположить, на руках у посланцев Центросибири находились, возможно, какие-то вверительные грамоты от руководства Чехословацкого национального совета, представитель которого Гауск несколькими днями ранее прибыл из Владивостока в Иркутск. В результате делегация беспрепятственно проследовала дальше и где-то уже вечером 2 июня прибыла, наконец, в Мариинск, преодолев расстояние в полторы тысячи вёрст в течение полутора суток.

Капитана Гайды в Мариинске ещё пока на тот момент не было, а руководитель местных повстанцев Кадлец, отказался вести переговоры, заявив, что у него для этого нет никаких полномочий. Пришлось ждать старшего, пауза тянулась с десяти вечера до двух часов ночи 3 июня*. Наконец появился Радола Гайда в сопровождении свиты и многочисленной охраны. Выслушав предложения большевиков по поводу прекращения сопротивления со стороны легионеров, их разоружения и беспрепятственного пропуска всех эшелонов во Владивосток, двадцатишестилетний чешский командор, не долго думая, полностью отверг предложенный вариант соглашения и тут же покинул совещание, категорически отказавшись вести в дальнейшем какие-либо переговоры.

_______________

*Некоторые комментаторы тех событий слегка путаются в датах, одни относят встречу большевистской делегации с Гайдой на 30 мая, а другие и вовсе – на 27 мая. Последнее утверждение абсолютно неверно потому, что 27 мая Лыткин находился ещё на станции Иннокентьевской близ Иркутска и подписывал там соглашение с чехословаками. В свою очередь 30 мая в Мариинск никак не мог прибыть Гайда, поскольку до самого вечера того числа станция Тайга, располагавшаяся на пути из Новониколаевска в Мариинск, ещё находилась в руках красногвардейского отряда из Томска, так что Гайда вряд ли мог раньше 31 мая преодолеть тот красный блокпост.

Потерпев, по-сути, полное фиаско, делегация большевиков, опасаясь ещё больших неприятностей со стороны легионеров, решила покинуть Мариинск

и той же ночью вернулась в Красноярск. Отсюда Фёдор Лыткин отправил срочную телеграмму в адрес Центросибири, известив её руководство о плачевных результатах своей миссии. Николай Яковлев, желая поправить положение, срочно встретился в Иркутске с французским консулом Буржуа и попросил его ещё раз помочь договориться с чехословаками*. Француз согласился и сразу же выехал в Мариинск**. Однако консул не успел ещё добраться до Красноярска (более 1000 вёрст всё-таки), как у Лыткина и его товарищей неожиданно появилась новая надежда на возобновление переговоров с мятежными чехословаками. Дело в том, что на тех же запасных путях железнодорожного вокзала Красноярска, что приютили на время делегацию большевиков, находился также и вагон с американской военно-инженерной миссией. Она направлялась из Владивостока в Москву, для того чтобы заключить с правительством Ленина долгосрочный договор на аренду Транссибирской железнодорожной магистрали. Возглавляли эту миссию вице-консул Томас и полковник Эмерсон.

Они сами вызвались помочь делегации Центросибири, так как очень беспокоились за сохранность железнодорожного полотна и прилегающей к нему инфраструктуры. Дело в том, что предполагаемый договор аренды с Советским правительством предусматривал содержание и ремонт Транссиба за счёт американской стороны. Полковник Эмерсон посредством телеграфа связался с Мариинском и, переговорив по прямому проводу с капитаном Гайдой, попросил его повременить с отъездом из города и дождаться прибытия американской миссия, для того чтобы обсудить ряд важных вопросов. Радола Гайда вынужден был согласиться, поскольку США играли очень важную роль в решении дальнейшей судьбы его родины – Чехословакии***. Чтобы не терять времени большевистские парламентёры решили не дожидаться консула из Иркутска и в тот же день, 3 июня, прицепив вагон американской миссии к своему составу, выехали опять в Мариинск.

_______________

*Чехословацкие легионеры, находившиеся с 1915 г. на русской службе, после Октябрьской революции перешли под юрисдикцию Французской республики.

**По другим данным на запад отправился не французский, а американский консул, – Гаррис. Вообще очень много, порой, путаницы в публикуемых историками материалах, так что вот и в данном случае нам с большим трудом удалось восстановить более или менее связную картину событий.

***Несмотря на то, что корпус легионеров находился теперь на службе у Франции, главную политическую роль в процессе обретения чешским и словацким народом государственной независимости начали играть в тот период уже американцы. Так, в частности, руководитель Чехословацкого национального совета Томаш Масарик находился в то время в Америке и был женат на еврейке американского происхождения, родственнице очень богатого и влиятельного американского банкира Чарльза Крейна, а кто в США делает всю политику – большинству образованных людей хорошо известно.

К месту назначения они прибыли довольно поздно, так что лишь в восемь часов вечера на нейтральной территории, в вагоне американской миссии, вновь начались трудные переговоры. Убеждать Гайду пришлось довольно долго, в течение нескольких часов, и когда стало уже совсем сложно, полковник Эмерсон, по воспоминаниям самого Гайды, начал предупреждать чешского военачальника, что именно он будет нести персональную ответственность, как военный руководитель восстания, в случае, если Транссибирская магистраль сильно пострадает в результате боевых действий, особенно, если будет разрушен хотя бы один мост или тоннель. Такого нажима командор легионеров, видимо, уже не выдержал, и в результате стороны всё-таки достигли некоторого взаимопонимания и нашли, наконец, компромиссное решение. Делегаты Центросибири согласились временно отказаться от идеи полного разоружения чехословаков, а те, в свою очередь, твёрдо пообещали прекратить боевые действия, но только на время и лишь на территории от Мариинска до Иркутска включительно. Однако в завершении переговоров Радола Гайда по какой-то причине отказался самолично подписывать мирный договор, перепоручив это своему заместителю, капитану Кадлецу. С последним демаршем своенравного командора уже, видимо, больше ни у кого не было сил спорить, поэтому все согласились на это его условие, и в час ночи 4 июня договор о перемирии был, наконец, подписан.

Вот его текст:

«Договор. Нейтральная зона Восточно-Мариинского фронта Томской губернии. В интересах скорейшей ликвидации мирным путём конфликта, возникшего между Советами рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Сибири с одной стороны и частями чехословаков с другой стороны 4 июня 1918 года в один час ночи московского времени мы, нижеподписавшиеся представители Российской Федеративной республики Фёдор Лыткин, Григорий Вейнбаум, Алексей Беленец. Уполномоченный капитаном Гайдой – членом военной коллегии чехословацкой армии, гражданин капитан Кадлец при посредстве американской миссии во главе с гражданином полковником Эмерсоном приняли ряд следующих взаимообязательных условий: 1) до заключения общего мира на протяжении всей Сибири на фронте между Мариинском и Иркутском устанавливается перемирие на шесть суток, срок которого истекает 10 июня в один час ночи; 2) для заключения общего мира выезжает на Запад от Мариинска мирная делегация в составе представителей Российской Советской Федеративной республики и американской миссии во главе с гражданином полковником Эмерсоном; 3) настоящий договор вступает в силу с момента подписания его обеими договаривающимися сторонами и посредниками; 4) текст настоящего договора вручается представителям договаривающихся сторон, и посредниками подписан. Представители Российской Советской Федеративной республики: народный комиссар советского управления Фёдор Лыткин, председатель Енисейского губернского исполкома Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Григорий Вейнбаум, председатель Томского губернского исполкома Алексей Беленец, по уполномочию капитана Гайды, член военного комитета чехословацкой армии, капитан седьмого Татранского стрелкового полка гражданин Кадлец, миссия Северо-Американских соединённых штатов, русско-американского инженерного железнодорожного корпуса полковник Эмерсон, американский вице-консул Эдуард Томас, военный атташе при посольстве Северо-Американских соединённых штатов в России Слотер». («Забайкальский рабочий», приложение к №88 за 1918 г.)

Что же касается полного урегулирования проблемы, связанной с вооруженным выступлением чехословацких легионеров, то её можно было решить, как это, видимо, полагал Эмерсон вместе с членами большевистской делегации, только в Омске, где находился командующий корпуса, а также его штаб. Таким образом лишь поездка в Омск могла окончательно расставить все точки над «i». Такое путешествие конечно же являлось далеко небезопасным, и в первую очередь для Лыткина и его товарищей, однако поиски мира стоили того, чтобы рискнуть, поэтому делегация Центросибири решила всё-таки поехать. На всякий случай Эмерсон выпросил у капитана Кадлеца дополнительную охрану, для неё выделили отдельный вагон, прицепили его к составу миротворцев, и те, не теряя времени, в тот же день выехали в западном направлении.

По некоторым сведениям, перед отъездом из Мариинска, Фёдор Лыткин отправил в Иркутск телеграмму, в которой впервые уведомил советское руководство Сибири о том, что мятеж чехословаков поддержан «контрреволюционными» силами внутри захваченных ими городов, что во главе этого восстания стоит Временное Сибирское правительство, избранное Областной думой. «Меньшевики и правые эсеры выступают под бело-зёлеными знаменами», – резюмировал в телеграмме свои выводы молодой нарком, а про себя, видимо, подумал в тот момент, что, если это действительно так, то тогда переговоры придётся вести теперь ещё и с представителями ВСП, что намного усложнит дело. И, в общем-то, оказался совершенно прав, как в воду глядел, что называется.

В десять часов вечера 4 июня состав с американскими дипломатами и большевистскими парламентёрами под охраной чехословацких легионеров проследовал на всех парах через узловую станцию Тайга (ГАТО. Ф.1362, оп.1, д.287, л.77). На следующий день он уже был в Новониколаевске, но здесь спешащим в Омск миротворцам пришлось немного подзадержаться. В Новониколаевске их нагнал французский консул, а через некоторое время сюда из Томска прибыли и члены Западно-Сибирского комиссариата. Сначала в дело вступил консул Буржуа, он имел длительную беседу с полковником Эмерсоном, в ходе которой убедил американца не лезть, что называется, не в свои дела, после чего отношение полковника к советской делегации резко изменилось, и он полностью отказался от своей посреднической миссии в переговорах.

Посланцы Центросибири также получили в Новониколаевске кое-какую важную информацию, анализируя которую, они пришли к неутешительному для себя выводу о том, что конфликт с чехословаками не досадное недоразумение, а широкомасштабный военно-политический заговор с участием иностранных держав. Такие сведения конечно же нельзя было отправлять в Иркутск открытым текстом, поэтому члены большевистской делегации, посовещавшись, решили, что кому-то из них нужно срочно выехать домой и подробно известить обо всём центральное краевое руководство. Выбор пал на Фёдора Лыткина, и он, воспользовавшись приглашением французского консула, отбыл в его вагоне в Иркутск. Остальные члены делегации оставались ещё некоторое время в Новониколаевске, возможно вели здесь какие-то переговоры с представителями Временного правительства автономной Сибири, потом они толи съездили Омск, то ли нет – точно неизвестно. В конечном итоге им дали понять, что обсуждать тему о добровольном разоружении Чехословацкого корпуса сейчас никто не будет, – ни до того уже. Тогда посланцы Центросибири решили, что лучше будет, если они завершат, наконец, свою миссию и поскорее покинут враждебную для них территорию. Единственное, что им напоследок удалось сделать, так это продлить перемирие ещё на шесть дней, до часу ночи 16 июня, но опять-таки лишь на участке железной дороги от Мариинска до Иркутска.

Теперь необходимо было воспользоваться образовавшейся паузой для того, чтобы как можно лучше подготовиться к предстоящим вскоре боям; в том, что большой драки не избежать, вряд ли уже кто сомневался тогда. Оставалась ещё какая-то надежда на прибытие в Сибирь армии Троцкого, но внутреннее чутьё подсказывало сибирским большевикам, что рассчитывать придётся, прежде всего, на свои собственные силы. Исходя из этого, Центросибирь сразу же начала усиливать подконтрольные ей воинские части, так, в частности, по личному распоряжению Николая Яковлева была приостановлена намечавшаяся демобилизация красногвардейских отрядов, прибывших в Иркутск из Забайкалья после разгрома там частей атамана Семёнова.

Красноярцы, находившиеся, практически, в самом эпицентре вооруженного восстания, тоже срочно начали формировать дополнительные воинские части под общим командованием бывшего прапорщика тридцатитрёхлетнего Тихона Павловича Марковского (большевика, члена Красноярского губисполкома). Сразу после назначения он объявил военное положение на территории всей Енисейской губернии, предупреждая население о наказании расстрелом за порчу телеграфов, телефонов, железнодорожного полотна, а также другого государственного имущества. Такие жесткие меры были приняты не случайно, ведь красноярцам, как и омичам, пришлось создавать целых две линии обороны, в районе Мариинска (на западе) и в районе станции Клюквенная (на востоке). Над Мариинским фронтом принял командование прибывший сюда во главе 300 красноармейцев из Красноярска Михаил Ильич Соловьёв, бывшим унтер-офицером царской армии, член губисполкома, левый эсер по своим политическим взглядам. На Клюквенский фронт в качестве командующего вместе с добровольческим коммунистическим отрядом отбыл тридцатишестилетний большевик Яков Дубровинский, председатель Красноярского городского совдепа.

Не терял времени даром в период с 6 по 16 июня и военный руководитель чехословацкого мятежа на территории Средней и Восточной Сибири капитан Гайда. Воспользовавшись передышкой на восточном направлении, он перебросил все свои основные силы, в том числе и артиллерию, для наступления на Омск и Барнаул. 9-го числа в районе станции Татарской его части под командованием штабс-капитана Чеховского встретились с передовым отрядом легионеров челябинской группировки, а 15 июня чехословаки заняли уже и Барнаул. В Канске и Нижнеудинске мятежники хотя и не вели военных действий, но также усиленно готовились к предстоящим боевым операциям. Подполковник Ушаков разрабатывал план по захвату станции Клюквенная, а нижнеудинцы накапливали силы для отражения наступления красных частей из столицы советской Сибири города Иркутска.

Несмотря на перемирие, небольшое вооруженное столкновение всё-таки произошло на западе от Мариинска, в районе железнодорожного разъезда Антибес (теперь Антибесский). Здесь располагались, как мы уже знаем, красногвардейские отряды шахтёров из Анжерки и Судженки, до сведения которых по какой-то непонятной причине не довели информацию о том, что перемирие с чехословаками продлено и будет действовать до 16 июня. Поэтому они уже десятого числа начали производить тактические манёвры, ожидая атаки легионеров, как со стороны Мариинска, так и со стороны станции Тайга. Наблюдая всё нарастающую активность в расположении красных, поручик Яйский и подпоручик Сухинин, командовавшие, по всей видимости, отрядом сибирских частей в том районе, направили 10 июня в Томск телеграмму с просьбой выслать им подкрепление. «Большевики чувствуют себя хорошо, кажется перемирие до 16-го не признают, а поэтому прошу экстренным поездом выслать в Мариинск 300 человек пехоты, 60 кавалерии и 2 орудия, 16000 патронов» (ГАТО. Ф.1362, оп.1, д.287, л.60).

А тактические передвижения красных заключались в следующем, они для начала решили обезопасить себя хотя бы с одной, западной, стороны, для чего отвели все свои эшелоны поближе к Мариинску, за мост через реку Антибес, предварительно разобрав часть железнодорожного пути. Затем они предприняли скрытный маневр, рассчитанный на то, чтобы подойти к Мариинску с юга и ударить там, где их никто не ждал. Однако этот ход довольно легко просчитал капитан Кадлец, он, пользуясь тем, что железнодорожные составы анжерцев и судженцев остались без прикрытия и находились под охраной лишь паровоза с угляркой, оборудованной под бронепоезд, нанёс по ним стремительный удар, чем произвёл большой переполох в стане красных. Под прикрытием своего бронепоезда эшелоны красногвардейцев начали пятиться назад, но наскочили на свой же санитарный поезд, потеряв, в конечном итоге, всякую маневренность. Подоспевшие шахтёры не смогли спасти положения, и вскоре сами оказались в окружении, многие из них погибли, и лишь небольшая часть красногвардейцев мелкими группами по 5—10 человек, отступив через близлежащие болота, смогла выбраться из-под огня и спастись. В результате западная от Мариинска группировка красных войск была полностью разгромлена, и Гайда ко дню окончания перемирия смог беспрепятственно перебросить в Мариинск дополнительные силы легионеров.