Читать книгу Жизнь за Путина. Показания обвиняемого - Олег Степанович Кот - Страница 22

Второе благословение расслабленному последовало в январе 1995 года. К этому времени Варфоломей тихо свалил в Иваново. Он не выдержал криминальной прозы июня девяносто четвертого. Двух детей, воспитанников Шартомского монастыря, за попытку побега с монастырскими деньгами забили кирзой. Один мальчик скончался на месте, второй стал калекой. Тогда из монастыря побежали многие. И мой второй духовник, тишайший отец Феодосий. Духовный надзор за мной они передали дублеру, иеромонаху Савватию. Тот, исполняя волю вышестоящего начальства, гнал меня к Науму просить благословение на монашество. А я лежал пластом в предъязвенном состоянии в колобовской больнице.

Но монахам-аристократам, живущих на всем готовом, было плевать, есть ли у духовного чада деньги на билет в два конца, силы и здоровье, чтобы подняться и доехать до лавры преподобного Сергия. В итоге Савватий добился своего.

С пустыми карманами, в совершенно пустом вагоне поехал в лавру. Только так, не показывая никому учительского дна на Новый год, не покупая хоть какую-то снедь, можно было доехать к Науму. Кроме белых сухарей и вареной телятины, подаренной сердобольной учительницей, за душой у меня не было ничего.

Наум, как всегда, не принял. Спросил, что делать? Сказал в полголоса – к игумену Борису. Это Гефсиманский скит, где когда-то старчествовал отец Варнава Гефсиманский (Василий Меркулов 1831—1906). Мне пришлось там остаться на четыре полных дня.

– Очень высокие люди нашей церкви предлагают вам два варианта на выбор. Первый. Без пятилетнего искуса постричься в мантию. Второй. В три дня рукоположение в лавре – чтец, диакон, иерей. А как вы на это смотрите?

Молчу. Наконец, не выдерживаю и смеюсь в открытую. Нелепица.

– Мне смешно. Ну какой я монах или священник.

– Вы подумайте хорошенько Русская церковь очень редко кому-либо что-то предлагает. Скорее наоборот.

Собравшись, делаю решительный шаг и говорю:

– Можете хоть сейчас постригать или в батюшку рукополагать, если скажете, что на это есть прямая Божья воля.

– А причем тут воля Божья. Ты смотри на свое сердце, что оно хочет.

Тут я почувствовал какую-то странность во всем происходящем. Воля Божья и сердце человека – очень далеко отстоящие друг от друга понятия. Сам Господь сказал своим ученикам: «Из сердца человеческого исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, – все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека» (Марк. 7: 21—23).

С изумлением отметил, батюшка, без всякого перехода, лгал. Лгал напропалую.

– А причем тут мое сердце?

Батюшка удивленно остановился.

– Если вы не согласитесь, вас ждет очень тяжелая жизнь. Очень. Тогда для вас остается только Матрона.

Молча гляжу на него. Я вмиг понял, что меня ждет. О Матроне же никогда не слышал. Молчу.

– Знаете ее? На Даниловском кладбище, метро Тульская, могилка блаженной. Ее вот-вот канонизируют. Когда будет плохо, поезжайте к ней. Там песочек дают, свечи. Она ваша до конца дней. Тут игумен остановился и продолжил.

– Вы должны приехать сюда до пятнадцатого марта и дать свой окончательный ответ – монашество или священство (15 марта дата отречения государя; она родилась из доноса отца Варфоломея наместнику о моем выпускном вечере).

Я чуть не поперхнулся от странности этой даты и понимая, что этим людям на меня наплевать, задаю еще один вопрос.

– Батюшка, – говорю я ему. – Моя мама и я хочу жить в России, а здесь у нас ничего нет. Жить нам негде. Я в общежитии. Квартиру продавать, денег все равно не хватит даже на развалину за городом. Что скажете?

– Квартиру продавать не благословляю. Там продадите, здесь получите бумаги вместо дома. Будете стоять на улице и на ночь глядя некуда будет идти. Прольете море слез и некому будет помочь. А если хотите, в России живите. Купите себе домик в деревне и живите.

– Батюшка! Да у нас нет ни копейки, на что мы купим этот дом?

– Что? Совсем нет?

– Совсем, батюшка. Я сюда чудом Божиим доехал, монахи трясут – езжай и все тут. И если бы мать поездом не передала деньги с посылкой – обратно иди пешком.

– Это плохо.

Вижу, батюшка расстроился. Голову опустил низко и стал рыться в котомочке, стоявшей под ногами. А там книжки в переплетах роскошных, золотых, что-то еще заманчивое. Ух, дух захватило, так захотелось чего-нибудь оттуда. Детства. Сказки. Счастья. Словом, запрещенное для православного. Наконец вынул. Огромных размеров апельсин.13 Подает. А меня от боли тотчас скривило.

– Батюшка! Куда он мне. Я ведь после язвы. Вон, со мною только вареная телятина, подаренная сердобольной женщиной. Ем черствый белый хлеб и пресную телятину без соли. Больше ничего не могу.

Лицо добрейшего монаха в одну секунду стало несчастным.

– Прости. Я ведь не знал. Что же тебе подать? Вот, погоди.

И снова в котомку. «Ну, – думаю. – Сейчас мне что-нибудь хорошее, желанное подарит». А он вынимает маленькую, тонюсенькую брошюрку в десять листов на ржавой, неряшливой скрепке. «Неупиваемая чаша». Акафист в честь одноименной иконы. Бесы, убогость, нищета.

– На. Это тебе. С Рождеством.

Моему разочарованию не было предела. Мне хотелось совсем не этого. Аж передернуло. Знал бы я тогда, что мне подал игумен Борис – проклял бы и жизнь свою. Такую свинью он мне подложил. «Расслабление и немощь до конца дней» называется та свинья.

– Спаси Бог.

А сам от расстройства чуть не плачу. Деваться некуда, от державы-апельсина под контролем Московской Патриархии отказался, книгу не получил – бери, что дают – расслабление и бесов.

Уезжать из России, несмотря на третью, самую тяжелую за год госпитализацию, не хотелось. Но дальше произошло то, чего я меньше всего ожидал. Вызвав меня на осмотр, главный районный уролог города Шуи сделал мне решительное предупреждение.

– Если инфекция не будет подавлена, температура не спадет, возьму вас к себе, в свою палату. Это что же за извращение, не спать совсем с женщинами. Что это за дурь, отказывать себе в удовольствии. Это ненормальность. Я вас от этого вылечу. Навсегда. У меня есть две чистенькие, хорошенькие сестрички. Оля и Лена. С первого июля они займутся вашим лечением. Оля будет спать с вами днем, а Лена ночью. Я эту дурь из вас вышибу. Будете пахать на них, как вол в колхозном стаде. Вся инфекция выйдет за десять дней.

Выслушав молча маститого эскулапа, ждать «урологической трахалки» по-шуйски не стал. Первого июля поезд «Москва – Мариуполь» привез меня домой. Ловушка захлопнулась.

В поезде мне пришлось ехать с профессиональной тувинской гадалкой. Она, глядя на мою крайнюю нищету, все хотела меня покормить. Но, получив отказ, предложила кинуть карты. Когда я и от этого отказался, сказала, что деньги с меня не возьмет.

Мотаю головой, мол, нет, не нужно. Помолчав, сказала, что едет в Мариуполь хорошо заработать. Пригласили жены директоров металлургических заводов. Очень хорошо платят, на деньги не смотрят, хотят знать все свое будущее. Вдали показались трубы двух главных кочегарок, мариупольских «Ильича» и «Азовстали». От их вида сжалось сердце. Россия кончилась, начиналась Украина.

Так, с двумя нереализованными благословениями, украденным здоровьем, запретом продавать нашу крошечную квартиру в Мариуполе и акафистом в честь иконы «Неупиваемая чаша» я вернулся в Мариуполь.

Если бы не тот решительный запрет, мы бы с мамой не познали в полной мере участь приживалок на ее же Родине. А сейчас из-за военных действий за нее не дают и гроша ломаного. Плати огромные счета за пустую квартиру и молись об упокоении игумена Бориса.

Ляпсусами духовного окормления погублены жизни многих. Но искать правду бесполезно. Против мгновенно восстанет духовенство, черное и белое. Найти выход после этого будет еще труднее. Сначала человека окружат враждебностью, затем объявят «болящим», то есть не в своем уме.

Церковь не знает, как помочь в подобных случаях. Терпите, молитесь, Бог попустил – вот и весь сказ. Еще бесполезнее тащить это на исповедь. Услышав подобное, рядовой священнослужитель по привычке обвинит именно тебя в осуждении и дискредитации священства. Ты пришел на исповедь, кайся. Моя обязанность принять у тебя исповедь. А если исповеди нет, то ты заболел. Не бывает безвинных страданий. Смирись и обвини во всем одного себя и тогда Господь обязательно поможет. Вот и весь итог подобных трагедий.

Почти на три года болезнь заснула. Словно кто-то невидимый управлял немощью, которую я впоследствии назову «болезнью Дарвина», полученной только для того, чтобы разгадать научную головоломку, не разгаданную великим ученым.

– Мам! Где в этом городе можно найти хорошего, опытного батюшку? – возвратившись в Мариуполь, спросил маму.

– На Левом. Там Поживанов (мэр города) собор строит, а в вагончике служит батюшка Николай.

– И как его фамилия?

– Щелочков. Он по пятницам молебен о болящих служит. Там ему все и скажешь.

Но поговорить после молебна не получилось. Толпа людей окружила уже немолодого и порядком умученного священника. Каждый хотел обязательно задать свой вопрос. Рядом со мной стояла немолодая пара и наблюдала за происходящим.

– Хотел подойти. Да, видно, не судьба.

– Почему так? К нему домой съездите. Называют улицу и дом. В Зитцевой балке, что в порту, рядом кладбище небольшое. Он в будние дни по вечерам дома.

Поблагодарил. Адрес, такой простой, запомнил. А приехал к нему в гости только осенью, отчаявшись найти подходящую работу. Звоню. Выходит дочь и говорит:

– Батюшка нездоров, лихорадит. Приедете в другой день.

– Жалко. Может, вы ему все-таки скажете обо мне, а уж если воля Божья есть, он меня в любом случае примет.

Прошло минут семь. Открывается дверь и выходит батюшка. В индийской спальном белье с начесом внутри. Поверх накинуто зимнее пальто.

Здороваюсь. Прошу благословения. Извиняюсь И уже через десять минут забыл обо всем. Просто, понятно и мудро отвечал мне этот пожилой, много чего повидавший, человек. Еще через полчаса он стал мне как родной.

– Знаешь, я ведь одиннадцать приходов сменил. Везде гонят.

– Почему, батюшка?

– Видно, ко двору не пришелся.

– А кто же вас гонит?

– Марковский. Он, как только сюда приехал, меня невзлюбил.

– За что?

– Я оказался старше по возрасту, да и хиротония у меня почти как у него. Потом пошла зависть, что люди ко мне идут. Он все подкапывать под меня начал. А как стал благочинным, поставил цель – сжить со свету. В восьмидесятые он великую власть имел в городе.

– Да откуда ей-то взяться у него? Церковь была гонима.

– КГБ дал. Он на них работал, своих собратьев сдавал без зазрения совести. Таких, как я или отец Лев (Финляндский).

– А это кто?

– Он умер в семьдесят втором. Отсидел, кажется, лет двадцать по сталинским лагерям. Марковский с ним начинал служить на приходе, когда его в Жданов (Мариуполь) перевели. Только от одного вида отца Льва того трясло. Не переносил его на дух. Отец Лев был подвижник и молитвенник. Да и с властями на сговор не шел. Таких сейчас нет.

Спустя много лет Екатерина Григорьевна, духовная дочь отца Льва расскажет, как при отпевании и погребении засияет гроб покойного. Потому, добавит, что им очень соблазнялся Марковский. Тогда старушек очень развеселил факт безумного недоверия к коллеге протоиерея Николая Марковского. До такой степени, что мертвое дерево засияло.

– Я все равно никак не пойму, как он мог вам всем пакостить?

– Кляузами и доносами. Мол, мы все антисоветчики, ведем подрывную деятельность против советского строя, людей разлагаем на проповедях. Грязь лил тоннами без остановки, пока весь СССР не развалился.

– Ну и ну! Ужас какой. И чего ему не хватало? – я сразу вспомнил Кишинев восемьдесят пятого.

– Его злоба душит, что я еще жив, что люди ко мне идут…

Тут батюшка Николай не выдержал и заплакал.

– Он всю душу из меня вытряс. Скоро выгонит меня и из Михайловского собора. Этот приход у него костью в горле застрял. Хотя Поживанов (тогдашний мэр города) только из-за меня и затеял эту стройку. А поставит кого-нибудь из своих (впоследствии так и вышло).

Слезы лились из глаз беззащитного старика, хотя ему было всего лет шестьдесят. По своей редкостной доброте он терпел эти муки больше четверти века. На моих глазах священник сживал со света священника и правды искать было негде. От исповеди гонимого батюшки стало не по себе. Пожилой пастырь жалуется на своего собрата первому встречному, которого никогда не видал. А вдруг я такой же или еще хуже?

Именно в храм Святого Николая, где служил гонитель Щелочкова, мне и приходилось ходить, поскольку никаких других церквей поблизости не было. Из-за статуса кафедрального собора службы шли ежедневно по уставу и без сокращений. Это очень напоминало мне монастырскую службу подворья монастыря. И в храме святителя Николая была благодать.

К этому времени мой новый духовник выгонит в очередной раз с прихода Святого архангела Михаила батюшку Николая. За город, в старый дом без стекол в поселке Ялта, где поблизости строился храм Усекновения честной главы Иоанна Предтечи – февраль 1996 года. Затем, видя, как быстро строится церковь (помогал грек-предприниматель из Москвы), выгонит вновь. Теперь уже на совершенно голое поле, в поселок Агробаза.

Там, на рву, где расстреливали тысячами евреев, будет поставлен вагончик и в газете «Приазовский Рабочий» появится объявление. «Прошу помочь стройматериалами, особенно кирпичом, для постройки храма в честь равноапостольной Марии Магдалины. Деньги не нужны. Протоиерей Николай (Щелочков)».

Деньги, конечно, были нужны. Но батюшка жил в состоянии подследственного. Попроси он помощь деньгами, Марковский тут же вызовет отряд проверяющих из экономической милиции. Мол, старый стяжатель вновь начал обирать бедных бабушек и дедушек. И вместо стройки из старика сердечника вытрясли бы последние капли жизни.

Это будет последний приход гонимого священника. Здесь, на Троицу 27 мая 2007 года, прямо в алтаре, отойдет ко Господу митрофорный протоиерей Николай Щелочков. К этому времени я был практически умирающим от голодных приступов, вызванных неизлечимой болезнью. На похороны, знал точно, мне ехать нельзя. Задавят в давке до смерти. Проститься с настоящим, любимым мариупольцами пастырем съехался весь город, а металлургический комбинат им. Ильича оплатил грандиозный поминальный обед.

Протоиерей Николай Щелочков. Сайт https://vk.com/club11459591?z=photo-11459591_456239259%2Falbum-11459591_243069385