Читать книгу Жизнь за Путина. Показания обвиняемого - Олег Степанович Кот - Страница 35

Подходит ко мне однажды голодный мальчик и просит есть. Все дело происходило в соборе святого Николая, где с ноября 2001 года стоял на подсвечнике блаженной Ксении Петербургской. Стоишь, службы не пропускаешь. Огарки выносишь, подсвечники драишь, лампадки гасишь после отпуста.

– Дядь Олег! Дядь Олег!

– Ну чего ты орешь?

– Дядя Олег! Я есть хочу!

– Есть хочешь? Иди к батюшке Николаю. Видишь, стою на подсвечнике. Поэтому благословили завтракать на кухне каждый день, а я туда не ходил ни разу. Скажи ему, чтобы тебя покормили вместо Олега. Понял? Дуй на кухню.

Обычно такое поведение у священства называется «быть добреньким за чужой счет» и вызывает дружный приступ желчи.

Мальчик, у которого еще две сестренки, уходит. Пока его нет, шарю в своих карманах. Пусто. Служба кончилась, свечка поставлена, молебен заказан, денег нет. Прошло не более двух минут. Подходит знакомая прихожанка, сует мне три вареных яйца. Улыбается, просит взять, хотя знает, что я ничего не беру. Скрипя сердцем, взял почему-то одно яйцо. Прошло еще минут семь. Возвращается мальчик. Смотрю на него с интересом.

– Ну, нашел ты батюшку?

– Ага. Да только там толстая тетка с ним была. Жирная такая. Я кушать прошу, а батюшка отвернулся к стене и молчит, как глухой. А она на меня как вызверится и говорит: Да ты что, нам самим тут нечего есть. Иди отсюда. Мы тут все голодные ходим.

– Так и сказала? – не веря собственным ушам, переспросил его.

– Так и сказала. А сама стоит и смеется, – подтвердил мальчик.

Гляжу, на глазах у мальца выступили слезы.

– На вот тебе яйцо.

Кладу ему яйцо в руку. Мальчик просиял и его как ветром сдуло. Прошло минуты три. Прибегают две его маленькие сестренки и кричат.

– Дядя Олег! Мы есть хотим!

Развожу руками, ища глазами ту старуху, а ее и след простыл. С досады чуть не плачу. Ну почему я, скот безмозглый, не взял три яйца вместо одного?

С этой кухней, находящейся рядом с панихидной, были связаны еще несколько встреч нужды и черствости.

Где-то в мае девяносто шестого у нас в храме появился новый батюшка, отец Владимир. Сижу однажды в воскресенье и жду его с треб. А тут как раз поминки по работнице храма. Собрались все свои да наши. Вошла Вера Николаевна, бывшая когда-то церковной старостой и подружка той «жирной» старухи. Увидев меня, улыбнулась и говорит:

– А чего это ты не за столом? Ты же наш, свой. Иди помяни со всеми. Там и место есть.

– Да нет, Вера Николаевна. Я не ваш.

А сам про себя думаю: «И уж точно не свой!»

Улыбаюсь в ответ, но за стол не иду, понимая, что у половины рты перекосит и борщ прокиснет только от одного моего вида. Гривну на поминки я не давал.

Тут в дверь входят три человека – женщина и двое мужчин. Они встали напротив двери, ведущей в кухню и вид у них был просящих покушать людей. От них исходило такое умиротворение, какое обычно исходит от чудотворных или намоленных икон. Явное несоответствие внешнего и внутреннего заставило меня невольно взглянуть на бедно, но очень чисто одетых людей.

Изнутри они были точно неземные. Как глянул на них, так и забыл, зачем пришел. Царство небесное, хоть сажей измажь, хоть помоями облей, все равно останется Царством Небесным! А с кухни, словно что-то учуяв, выплывает Катерина Григорьевна.

– Нет ли у вас трех кусочков хлебца? – обратилась к ней женщина, от которой исходила удивительная тишина.

– Да откуда у нас хлеб? Нам и самим-то есть нечего, – выкатив глаза, отвечает ей батюшкин бухгалтер.

Только успела она это сказать, распахивается настежь кухонная дверь и красный от натуги Андрей, брат диакона-азербайджанца, тащит огромную кастрюлю, набитую с верхом румяными и аппетитными пирожками.

– Андрей, гони их в шею! Чего они здесь ходят? Нам и самим есть нечего. Гони их! – напустилась на него возмущенная Екатерина Григорьевна.

Не успел я опомниться, как проворный азербайджанец ставит в углу панихидной кастрюлю пирожков, и набрасывается на троих нищих, попросивших кусочек хлеба.

– Вываливайтесь поживее. Ну, кому я сказал…, – не дожидаясь, стал хватать их за руки и тащить к выходу. Последней ушла эта удивительная женщина, на ходу еще раз прося Андрея.

– Подайте хоть кусочек хлеба!

– Ты что, плохо слышишь? Нет у нас хлеба, мы сами все голодные.

И с этими словами вытолкал женщину-тишину на церковный двор.

Ни живой ни мертвый сижу в углу как молью побитый. Ну и поминки. Нищих выгнали в шею, а сытых накормили!

– Олег, бери пирожок, – вновь появляется Вера Николаевна. – Бери, хоть пирожком помянешь.

– Спаси вас Господи, – встаю и направляюсь к выходу. – В следующий раз. Батюшки все равно нет.

А третий случай произошел после слов благочинного, сказанные им на воскресной проповеди.

– Мы кормим всех, – сказал громко, на весь храм, батюшка.

Прошло два дня. Во вторник после молебна ко мне подходят два долговязых юноши и спрашивают:

– Мы с дороги, не ели сутки. Нас здесь не могут покормить?

– А как же! Могут. В воскресенье батюшка Николай сказал на проповеди, что они кормят всех. Идите и попросите их. Знаете, где столовая?

Видя, что они никогда не были на нашем приходе, взял их под руки и вывел из храма, показав куда идти. Прошло минут десять. Ребята приходят обратно.

– Покормили?

Мотают мрачно головами. Нет. Иду вместе с ними прямо в столовую. В столовой повариха говорит:

– Нет-нет. Нам строго-настрого запретили кормить чужих.

Тут появляется батюшка Николай. Наши взгляды встретились. Он опускает глаза и быстро говорит:

– Мы их покормим. Покормим.

Молча выхожу из столовки. 2008 год. После каждой такой выходки мне словно ледяной воды за шиворот выливают. И фотографируют. В 1997-м первые вспышки засверкали у священников собора – Кирильченко, позже у Новикова. Кирильченко эта затея была не по душе и он тут же признался, кто его заставил. Новиков от стыда опустил голову и сказал:

– Не снял. Поломался или батарея села.

Затем к ним присоединились «финны» (Воскобойниковы). За священником Николаем Воскобойниковым, служащим в Финляндии, старшая дочка Марковского, Таисия, Те нажимают на фото и на видеосъемку одновременно.

Все чаще и чаще «финны», отдыхающие летом на море в Мариуполе, терзают меня тем, что насильно снимают во время причастия. Один раз это знакомая финская журналистка, отдыхавшая вместе с ними. В другой раз бешенным прискоком вылетел из алтаря сам протоиерей Николай Воскобойников – вспышка – снято.

Он просто изводил меня своим фотоаппаратом, охотясь во время службы.

– Батюшка Николай! Вы меня за пять лет наснимали на целый фотоальбом. Подарите хоть одну!

«А в ответ тишина, он вчера не вернулся из боя». Спустя много лет до меня, наконец, дойдет, зачем меня так часто увековечивали на фотопленку.

Подрастает старший внук, Константин Владимирович Марковский. Он очень похож на акварели юного Александра Николаевича, старшего сына Николая I. Практически одно лицо. И вновь гены. Неожиданно для всех Константин решает идти учиться не в семинарию по стопам деда и отца, а поступать на юридический факультет. После получения диплома разочаруется и вновь неожиданно для всех поступит в Одесскую семинарию.

Точно так однажды поступил и молодой гвардейский офицер, наследник-цесаревич, записавшись на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. А незадолго до революции предложит Священному Синоду свою кандидатуру на место Патриарха, вызвав у последних окаменение – курящий, играющий в карты и вертящий спиритические тарелки, патриарх.

Как-то разглядывал в Интернете сотни фотографий Елизаветы II, королевы Великобритании. И вдруг меня ужас пробрал: словно кто-то по ошибке поместил туда фото юной Галины Агабековой (Марковской), так молоденькая королева была похожа на свою полукровную племянницу. Фактически одно лицо. Проверил источник. Английская фотография середины сороковых.

Есть еще одна, характерная не для Николая II, а для его брата Михаила, страсть к автомобилям. Автопарк великого князя насчитывал более ста, роскошных до умопомрачения, лимузинов. Лучший по тем временам в Европе.

Завидев у знакомых иномарку, терял сон и покой, пока на пару дней не получит ключи от машины. Он наездил на них не сотни тысяч, а миллионы километров. Куда там Михаилу.

Из круга продавцов подержанных иномарок еще в далеких семидесятых у батюшки появится закадычный друг, Виталий. Долгое время именно он будет обеспечивать тест-драйв благочинному. Потом появится зять-финн, предприниматели, знающие о неравнодушии «автопопа».

Я и сам неоднократно видел, как по центру города разъезжает на очередной «чужой» невозмутимо кайфующий батюшка Николай.

Аристократа всегда выдает тяга к добротным, элитного качества, вещам. Есть такая черта и у батюшки Николая. Именно им он и отдавал предпочтение еще во времена советского застоя.

Однажды всем известный в храме пропойца Вовка Горохов похвастался мне новыми часами. Взяв их в руки, ахнул. Двадцать семь камней, высший класс точности, бесшумный ход и многое другое. Такие часики в советские времена производились мини-партиями, были точными копиями механизма швейцарских омега, поэтому на прилавки, а также торговые базы, не доходили. Прочитай это кто-то из семьи, скажут:

– Он лжет. Часы и вправду были, но их батюшке подарили.

Я осмотрел их. Дарственной гравировки на них не было.

– Где ты их взял?

– Марковский подарил.

– А, Горох, все равно промутишь…

– Отдай, не твое дело.

Часы с респектом запомнил. Глянул на ремешок. Не для таких часов. Подарил Горохову стальной браслет. Батюшка часы, духовное чадо браслет. Спустя полгода Горохов часы пропил без зазрения совести. Вместе с браслетом. И в ответ получил от меня шутовской удар детским стульчиком выше локтя.

Еще через какое-то время Бог посетил Гороха. Именно на месте удара появилась опухоль. Кривясь от злобы, боли и досады, Горох орал благим матом.

– Это ты меня тогда ударил. Ты, с-сука. Я помню. Это только из-за тебя у меня рак.

– Пить надо меньше, урод. И притворяться.

Еще через полгода его не стало. А я открыл счет странным и, скажем так, нелепым смертям. Все умершие при жизни были хорошо знакомы с батюшкой или хотя бы раз контактировали с ним. Многие из них получали от него скромные подарки и большинство очень любило его.