Читать книгу Операция «Царский ковчег». Трилогия. Книга 1 - Олег Васильевич Филатов - Страница 4

Осенью 1917 года штабс-капитан Игорь Васильевич Мокеев вернулся в свой родной город Шадринск. Он сразу решил повидаться с отцом в городской управе, а потом уже идти домой. Когда штабс-капитан вошёл в управу, он увидел, что возле окна за столом сидела девушка. Она поднялась, и он обратил внимание на то, что на ней была одета белая из домотканого сукна поддевка с красной узорчатой оторочкой по борту и рукавам, в красном вязаном платке с кистями. Она стояла, смущенно улыбаясь, чувствуя, что на неё смотрят.

Лицо девушки приковывало к себе взор не той идеальной красотой, что чарует нас не совершенством форм человеческого тела, а духовной чистотой, которая преображает даже обыкновенное человеческое лицо, озаряя его дивным светом. Так обычно солнечные лучи, падая на каплю росы, превращают ее в сверкающий бриллиант.

Щеки ее рдели густым, горячим румянцем юности. Серые с легкой голубизной глаза её смотрели прямо, распахнув тонкие ресницы, по всей видимости, она исполняла обязанности секретаря, и видно было, что в ясной глубине их искрится радость счастья – чистая в своем бескорыстии.

Она присела за стол. Штабс-капитан Мокеев обратился к ней:

– Скажите, Городской голова не занят?

Катя, с улыбкой смущения смотрела на Игоря Мокеева.

– У него посетитель, но Василий Яковлевич скоро освободится. Подождите, пожалуйста.

Штабс-капитан, покачав головой, и сказал:

– К сожалению. У меня времени в обрез. Зайду позже.

И вдруг спросил:

– Скажите, а мы с Вами не знакомы? Не учились ли Вы в женской гимназии?

– Да училась.

– Меня звать Игорь. А Вас?

– Екатерина.

– Как у вас со временем? Я хотел бы Вам предложить встретиться и, так сказать, вспомнить старую жизнь. Екатерина, смущенно улыбаясь, чувствуя, что на неё смотрит в упор молодой человек, ответила:

– Я не против. Только после работы. Я вспомнила Вас, Вы сын Василия Яковлевича. Вы тогда учились в реальном училище. А потом уехали и поступили в военное училище. И пытались ухаживать за мной.

– Так точно. Потом война. Вот только что вернулся. Я рад, что вы откликнулись на моё предложение. Сказано сделано. Приглашаю Вас к нам домой, тогда когда вам будет удобно. Вы мне сами скажете. Я ещё к вам зайду. Честь имею. – Он откланялся.

Екатерина вспомнила Игоря. Она помнила, какая жизнь была в Шадринске несколько лет назад, и о том, что приедет ли к Рождеству Игорь, и еще о том, успеет ли мама, заказать ей новое синее платье у портнихи.

Вышел Городской голова и сказал:

– Катя, зайди к нам, и скажи Анне Ивановне, что я на станцию поехал. Может, сына успею увидеть. Пусть домашние готовятся встречать гостей. Шутка ли, сам генерал приедет!

– Василий Яковлевич, а Ваш сын был здесь. Он сказал, что позже зайдёт.

– Спасибо, Катя.

Катя побежала по улице и скоро оказалась около дома Мокеевых.

– Анна Ивановна, – сказала Маша, запыхавшись от бега, – я от Василия Яковлевича. Он просил передать, что уехал на станцию. И просил передать, чтобы готовились, генерал скоро приедет.

Анна Ивановна предложила Кате чая. Она не отказалась. Катя нравилась Анне Ивановне.

– Вот бы нашему сыну жену такую. Катя была в том настроении, когда хочется сделать всем что-нибудь приятное, сказать ласковое слово, когда все люди кажутся хорошими. И ей особенно хотелось услужить Анне Ивановне. Она предложила Анне Ивановне накрыть стол. Анна Ивановна сказала, обращаясь к ней:

– С большим удовольствием. Сердце у тебя доброе, спасибо. Скажи, Катя. А ты нашего Игоря помнишь?

– Да, Анна Ивановна, я сегодня его видела. Он предложил мне встретиться и вспомнить молодые годы.

– Игорь – хороший парень. Такой, до гроба любить будет. Выходи за него.

– Ну, что вы, Анна Ивановна! – воскликнула смущенная и, счастливая Катя.

– Так сразу. Надо подумать. А вдруг я ему не глянулась.

– У меня как у матери одно в голове: надо Игорю жениться. Внуков хочется… А больше ничего не надо.

С порывами ветра доносился далекий перезвон колокольчиков и бубенцов; Это ехали гости. Катя вглядывался в даль, освещенную яркими солнечными лучами, а на улице было безлюдно, а колокольчики все звенели и на разные голоса вторили им медные бубенцы.

Катя часто бывала в этом доме, и ей нравились просторные комнаты с широкими окнами и высокими потолками, стены из тесаных сосновых бревен, издающими смолистый запах. Нравилась ей и какая-то особенна чистота вокруг: полы блестели, на столе сверкала белизной скатерть, на окнах висели снежно – белые занавески. Чистота была Богом Анны Ивановны. Она проверяла, тщательно ли, вытирал гость сапоги в сенях. Она встречала их ласковой улыбкой, уважение к ее труду она считала лучшей рекомендацией человека.

Освободившись от хлопот, Анна Ивановна любила поиграть на рояле. Катя с удовольствием слушала музыку. Часто, Анна Ивановна была так поглощена музыкой, что иной раз и не слышала ни скрипа двери, ни легких шагов Кати.

Слушая «Лунную сонату» Бетховена в исполнении Анны Ивановны Екатерина всей душой своей погружалась в пучину, редкой по красоте музыки, то мечтательно – спокойной, то стихийно – бурной. Она ощущала нарастание страстного чувства, доходящего до настоящей душевной бури. Она словно вступала в зачарованный мир мечты и воспоминаний одинокого человека. На медлительном волнообразном сопровождении она начинала ощущать, как возникает полное глубокой выразительности пение. Чувство, вначале спокойное, разрасталось до страстного призыва. А затем постепенно наступающее успокоение, вводило всё в свое обычное русло, и вновь раздалась грустная, полная тоски мелодия, замирающая затем в глубоких басах на фоне беспрерывно звучащих волн аккомпанемента. А далее, музыка начинала напоминать Кате танцы эльфов. Мелодия чудесным образом переходила от мечтательности к могучему, гордому финалу, который воспринимался как стремительный вихрь страстных переживаний. Перед ней проносились темы – грозные, жалобные и печальные – целый мир взволнованной и потрясенной человеческой души. В ней самой разыгрывалась подлинная драма – столкновение душевных сил, страстное отчаяние, одиночества и неудовлетворенности.

При звуках «Лунной сонаты» она представляла себе прекрасную лунную ночь на озере в горах. За этим звучанием музыки раскрывался личный мир человека – от сосредоточенного, спокойного созерцания до крайнего отчаяния.

Но сегодня эта музыка настроила её на лирический лад. Она с нетерпением ждала встречи с сыном Анны Ивановны. «Счастливая, счастливая!» – думала Катя, глядя на белые маленькие холёные руки, взлетавшие над клавишами, вдруг почувствовала запах вешней земли, усеянной белыми подснежниками.

У неё было такое чувство, что уже наступила весна. И она, томимая неясной грустью, бродила в сосняке, среди кочек, покрытых зеленым плюшем мха, и собирала подснежники. Журчала вода, и солнце так светило, что было больно глазам. Неумолчно звенели зяблики, повторяя одну и ту ж несложную песню, как бы спрашивая друг друга: «Не правда ли, как хорошо? Как хорошо!» И Катя почувствовала, что ей тоже хорошо оттого, что журчит вода и блестит солнце, и от запаха земли кружилась голова. Катя присела на кочку, покрытую брусничником, и вдруг заплакала от ощущения близкого счастья. И сейчас, испытывая такую же радость близкого счастья, Катя бросилась к Анне Ивановне, и обняла её.

– Счастливая вы! – прошептала она, любуясь умиротворенным лицом Анны Ивановны, и самое счастье предстало перед ней в образе матери, ждущей любимого сына.

Анна Ивановна, встала, прошла в соседнюю комнату. Открыла шкаф, достала и принесла платье, и Катя, не ожидавшая, этого, нетерпеливо переодевшись, подошла к зеркалу. Катя, взглянув на себя, нашла, что в этом новом платье из светло – синей шерстяной материи она стала еще красивей. И Анна Ивановна залюбовалась ею.

– Ты счастливей меня, Катя, – в раздумье сказала она.

– Почему, Анна Ивановна? – удивленно спросила Катя, поворачиваясь перед зеркалом так, чтобы видеть платья сбоку.

– Потому что тебе двадцать лет, – тихо сказала Анна Ивановна, оглядывая фигуру Кати, дышавшую радостной силой здоровья.

– Платье хорошо сидит на мне, не правда ли, Анна

Ивановна? – сказала Катя, охорашиваясь перед зеркалом; она вдруг услышала пофыркивание лошадей за окном и, побледнев, прошептала:

– Игорь приехал!

Анна Ивановна позвонила в колокольчик и горничная побежала в прихожую, чтобы открыть дверь.

– Что же мне делать? – Растерянно прошептала Катя и, чтобы Игорь не подумал, что она нарядилась ради него, хотела снять новое платье, крючки на вороте не расстегивались, она бросилась в соседнюю комнату, чтобы убежать через другую дверь, ведущую во двор.

Анна Ивановна распахнула дверь и, плача от радости, прижала к груди голову сына, покрывая поцелуями щеки, лоб, волосы.

– Приехал, Игорь? Говорила же я…, не летом, так осенью…

– Здравствуй мама!

– Ты надолго, Игорь? – сказала Анна Ивановна, едва удерживая слезы.

– Во всяком случае, пробуду здесь не один месяц.

Пообедав, все долго говорили… приехал отец. Он только что встречался с генералом. Доложил обстановку на Урале. Передал сыну пожелания генерала, чтобы он остался служить здесь в городе. Работы будет много.

Анна Ивановна аккуратно намекнула отцу, что Игорь и Катя хотят остаться вдвоем, и, хотя ей хотелось ещё побыть с сыном, она на время попрощалась, трижды поцеловав его. А когда он отошел, она ещё раз посмотрела на него, и прошла к себе в столовую.

Катя и Игорь вышли на улицу и решили погулять. Они пошли в городской сад. Березы, роняли на землю золотисто-желтые листья. Испуганно шелестела багровой листвой осина, казалось, она охвачена каким-то тревожным огнем. Ветер сорвал лист, покружил его и бросил к ногам Кати. Она подняла его, положила на ладонь и вздрогнула: лист был кроваво-красного цвета.

Кате хотелось многое сказать Игорю, и она рассказала ему о своём житье – бытье. О том, что происходило в городе в эти годы, пока его не было. Он слушал её со вниманием и не перебивал. Он любовался ею.

Справа в глубину сада уходила узенькая тропинка, усыпанная листьями. Над тропинкой поднималась высокая сосна, а к её могучему стволу его жалась тоненькая березка, удивительно белая на темном фоне сосновой коры: как бы одетая в атласное платье, гибкая, она обвивалась вокруг толстого ствола сосны и тянулась вверх, к свету и солнцу.

Взглянув на нее, Игорь и Катя, не сговариваясь, но, подчиняясь неодолимой силе, пошли по тропинке в глубину сада, который плавно переходил в сосновый лес. Тропинка была узенькая, для одного человека, и они шли, касаясь, друг друга то рукой, то плечом. Вдруг Катя взяла Игоря под руку и оперлась на нее. Игорь ощутил на своей щеке её горячее, прерывистое дыхание и почувствовал как оно обжигало его…

Есть непонятная прелесть в тишине осеннего леса в ясные сухие дни «бабьего лета». Неподвижно стоят деревья, как бы замирая в радостных воспоминаниях о веселых днях лета, о несмолкаемом щебетании птиц, шелесте листьев, гудении пчел и жуков. Тихо в лесу, кое – где лишь с легким шорохом осыпаются листья с берёз и, кружась, ложатся на тёмную сырую землю. Не слышно их радостных песен птиц, лишь позванивает в свой стеклянный колокольчик синица: цынь—цынь-цынь! Вот с ветвистого могучего дуба сорвался коричневый, похожий на майского жука, желудь, прошелестел в жесткой побуревшей листве и щелкнул по щеке Катю. Она испуганно открыла глаза, вскочила с пестрого ковра листьев… огляделась – никого. И, увидев желудь, поняла, что она пробудилась от сладкого забытья, и рассмеялась, тормоша Игоря, осыпая его лимонно – желтыми листьями березы, теребила мягкие волосы Игоря, целовала его смеющиеся глаза с густыми, как у матери, пушистыми ресницами…

Поженились они в сентябре. Свадьба была скромной. Были родственники, друзья, сослуживцы. Медовый месяц провели на даче, вблизи города. Но вскоре после октябрьского переворота в Петрограде по городам и селам России прокатилась волна погромов. Не миновали они и Шадринска. Скорее всего, они явились следствием безвластия на местах, так как старая власть уже не функционировала, а советы еще не организовались. В ночь на 15 ноября 1917 года был разгромлен государственный винный склад, находившийся в здании ликероводочного завода. Летом здесь находился временный госпиталь для раненых на фронтах империалистической войны, но, видимо, к осени он уже свернулся. На складе в то время хранился огромный запас спирта, который привлек внимание деклассированных элементов, любителей приключений, а также солдат Шадринского гарнизона. Спиртрасхищался как штатскими, так и военными. Пьяными людьми из ротных помещений была расхищена часть винтовок и патронов, а в некоторых ротах произведен разгром цейхгаузов. Из тюрьмы бежало до 40 арестантов и бежавшими произведен ряд грабежей и убийств. Во всеобщих беспорядков приняли участие не только городские, но и сельские жители. Так, некоторые жители села Красномыльского в первый день погрома успели съездить в город раза по три, в результате чего была организована большая пьянка, произошло много драк. В некоторых селах положение усугубили уголовные элементы, сбежавшие из тюрьмы. Так, в селе Лебяжьем трое уголовников выбивали стекла, зажигали зароды соломы и хлеба и намеревались сжечь все село, да вдобавок еще совершили убийства. По решению сельского схода они были тут же казнены. Начиналась эта заварушка и в селе Маслянском: пьянство и дебош. Собравшийся сельский сход назначил патрулями 26 человек, предписав каждого буяна садить на 2—3 суток в холодный амбар. Скоро в селе установилось спокойствие. 15 ноября в Шадринске было объявлено военное положение, создан комитет по охране города, председателем которого избрали Николая Васильевича Здобнова. Позднее он стал выдающимся библиографом, классиком русской библиографии. Он родился в Шадринске, основал первую шадринскую газету «Исеть», затем занялся политической деятельностью: стал видным деятелем партии эсеров, был избран председателем Шадринской городской Думы, депутатом Всероссийского учредительного собрания, назначен (после разгона последнего) министром Комуча (Комитета членов Учредительного Собрания), был арестован Колчаком и, наконец… занялся библиографией. В считанные месяцы он становится ведущим библиографом страны, возглавляет журнал «Северная Азия», готовит многотомную «Библиографию Бурят – Монголии», «Библиографию Дальневосточного края»… В промежутках многократно арестовывается, но – пока не начинается война – его охраняет чья-то невидимая рука… Это была рука А. А. Жданова. Жданов был руководителем партийной организации г. Ленинграда. А пока шёл 1917 год. Н. В. Здобнов был председателем Шадринской городской Думы, а А. А. Жданов – председателем Шадринского Совета солдатских депутатов, они сотрудничали в Комитете по охране города, наводили порядок после разгрома спиртзавода. Кроме того, жены Н. В. Здобнова и А. А. Жданова – подруги по шадринской гимназии, и в Москве они время от времени перезваниваются. Итак, А. А. Жданов, стал заместителем Здобнова, членами комитета стали И. М. Петров, И. Я. Возжаев и М. А. Пономарев. Комитет выпустил воззвание, в котором граждане, желающие вступить в добровольную охрану, приглашались явиться в Совет рабочих и солдатских депутатов для записи. Для охраны порядка в городе были созданы конная и пешая команды. В ночь на 16 ноября чуть не во всех концах города были слышны выстрелы. Позднее выяснилось, что это стреляли пьяные солдаты или не умеющие обращаться с оружием добровольцы-охранники. Часов около 11 вечера с пожарной каланчи раздался набат. Оказалось, что это зажгли разлитый на пустыре керосин. Огонь скоро потушили. Утром 16 ноября по осаждавшим шадринский винный склад толпе было дано несколько залпов. Оказался один убитый и несколько раненых. В это время принимались и ошибочные решения, как, например, об уничтожении нескольких десятков тысяч ведер спирта, который был спущен в реку Исеть. Но порядок понемногу восстанавливался. Дружинники заняли и охраняли основные объекты и учреждения города. С утра 17 ноября солдаты выходили из казарм только по увольнительным запискам. Вечером 17-го было получено сообщение о прибытии отряда солдат из Омска. Количество пьяных уменьшилось. Восемнадцатого отряд прибыл. Организовалась следственная комиссия по расследованию преступлений, совершенных за три дня. В нее, в частности, вошли прапорщик Беньямович и солдат Зайков. Безобразий было много. В квартире владельца типографии Сергея Жернакова, сторонника большевиков, был произведен разгром, в котором участвовал отряд конной охраны. По чьему приказу ворвались в квартиру, следственная комиссия не установила. Во время беспорядков нередко возникали стычки с применением оружия, драки, в результате которых и от чрезмерного употребления спирта погибло 80 человек. В ночь на 18 ноября в деревне Камчатке произошел пожар. Предполагали, что загорелось случайно, от неосмотрительности с огнем пьяных людей, которых было более чем достаточно. Сгорел один дом. О беспорядках и необходимой помощи сообщали из сел Иванищевского, Ольховского, Маслянского, Далматово. Как сообщала местная газета «Народная мысль», безобразия творились в селах Каргапольском, Белоярском и других. И так, на водворение порядка и спокойствия в городе и уезде было поставлено все. Шадринская городская пожарная команда в течение пяти дней не раздевалась и не смыкала глаз». С помощью военных и общественности порядок восстановился, военное положение в городе было снято, и 24 ноября отряд из Омска уехал в свой город