Читать книгу Мстислав, сын Мономаха - Олег Яковлев - Страница 11

Исполняя наказ отца, Мстислав вскоре после возвращения в Новгород позвал к себе на беседу посадника Павла.

– Домогается Святополк Новгорода, хощет вновь его своей воле подчинить. Коли сядет на столе Ярославец, то киевские посадники и воеводы всю власть в городе возьмут, – выслушав рассказ князя, молвил Павел. – Многие бояре разумеют се. Тебя же здесь вскормили, думают: под их боярскую дудку плясать будешь. Ты, княже, в том и не разубеждай их покуда. Тогда бояре да купцы за тебя всем скопом станут. Со Ставром потолкуй, он Святополку давний ворог, со Гюрятою такожде побай – сей муж осторожный, уступчивый, но вельми хитрый, его запросто так не возьмёшь. Но тебе он покуда верит. Купцы новгородские, думаю, тож супротив не будут. Поимей и с ними беседу. Климу же остерегайся, в тайне от него мысли свои держи.

– Значит, мыслишь, получится, как батюшка советует? – в волнении спросил Мстислав.

– А отчего б и не получиться? Святополка тут, в Новом городе, крепко не любят. Ты же, Мстиславе, нелюбовь сию разогревай неприметно этак, людей верных подыскивай. Оно, конечно, дело тонкое. В оба глядеть надобно.

От речей Павла Мстислав ещё более приободрился.

По совету посадника он спустя несколько дней побаил о Святополковом повелении со Ставром, Гюрятой, с некоторыми иными боярами, со старостами купеческих сотен, с настоятелями монастырей, со владыкою, и все – и бояре, и купцы, и иереи – были единодушны:

– Не хощем ни Святополка, ни сына его, ни посадника.

И потому, когда осенью 1102 года от Рождества Христова к Мстиславу прискакал гонец из Переяславля с грамотой, в которой князь Владимир просил сына выехать в Киев, молодой князь не огорчился, не встревожился такому известию, а без задержек отправился в путь. С собой Мстислав взял нескольких бояр, а также выборных от купцов и посланника от владыки.

Стоял сентябрь, на деревьях шумела под порывами ветра листва, краснели в лесах осины, желтели берёзы, липы, дубы, и посреди спокойного шелеста, посреди увядания, наводящего грусть, Мстиславу думалось: как же всё в мире ничтожно – и борьба за княжьи столы, и стремление к власти, – сколь всё переменчиво, зыбко, суетно.

После Смоленска Мстислав словно возвратился из осени в лето. На юге Руси сады, леса и рощи ещё стояли зелёные, ярко светило солнце – повсюду кипела жизнь, осени здесь не чувствовалось, не пришла она ещё сюда, не принесла с собой холода северных ветров, не нагнала на небеса серых туч.

Даже сопровождающий Мстислава в пути вечно хмурый Олекса при виде этого буйства красок повеселел и принялся насвистывать шутливые скоморошьи песенки.

Уже возле Переяславля путников настиг сильный и тёплый ливень, какие часто случаются летом, но осенью сменяются уныло моросящим дождиком, размывающим дороги и делающим их непроезжими.

Вода ручьём текла с усов, с бороды, но Мстислав, уставший за долгое время дороги, радовался весёлому освежающему дождю. Он готов был, забыв про своё княжеское достоинство, рассмеяться, как наивный ребёнок, задрать голову и подставить лицо низвергающемуся небесному водопаду.

Сзади один из дружинников снял с головы шелом, наполнил его водой и со смехом обливал товарищей. Отроки, спешившись, бегали, словно дети, друг за дружкой между конями. Повсюду слышались шутки, кто-то уже мерился силой, катаясь по зелёной траве, кто-то, сбросив одежды, мчался к сереющей неподалёку речке…

Но вот Мстислав громким окриком прервал это нежданное веселье.

– Переяславль близко, други. Поспешим же, – коротко отрезал он, указывая рукой на видные впереди бревенчатые башни сторожевого городка.

В Переяславль въехали поздним вечером. Не успел Мстислав как следует осмотреться на хорошо знакомом княжьем дворе, как навстречу ему выбежала орава ребятишек мал мала меньше. Два княжича, Юрий и Роман, облачены были в долгополые кафтаны зелёного цвета, перехваченные золочёными поясками с раздвоенными концами. На голове у каждого красовалась полукруглая, обшитая сверху парчой шапка с собольей опушкой. Здесь же находились две крохотные сестрёнки Мстислава – Агафья и Евфимия, облачённые в нарядные платьица. Ему вынесли на крыльцо грудного младшего Мономахова отпрыска – Андрея. Княгиня Евфимия – рослая статная жёнка – приветствовала Мстислава поясным поклоном и церемонно пригласила в терем.

После был пир в кругу отцовой семьи. Мстислав, вспоминая своё детство, чувствовал себя среди малознакомых княжеских слуг и отроков как-то неловко, хоть и старался улыбаться в ответ на похвальбу и ласковые слова мачехи.

На следующее утро его вызвал к себе отец. Снова, как и в Смоленске, они сидели друг против друга в палате, и князь Владимир, хмуря высокое чело, негромко говорил, наставлял сына:

– Поступай, как уговорились. Скажешь Святополку, будто во всём послушен его воле. А дальше уж новгородцы сами порешат, как быти. В прю не встревай, сиди молча и жди.

Мстислав кивал.

– О Климе не сведал ничего? – спросил Мономах.

– Тих больно стал боярин Клима. Подозрительно тих, – отозвался хриплым голосом Мстислав. – Следить за ним посылал людей. Ничего не проведали. Затаился.

– Ну и бог с ним, – вздохнул Владимир. – Одно скажу, сыне. Святополк – лукав, яко дьявол. С молодости лукавством отличен был. Вот иной человек как? Когда власти достигнет вышней, быстро к сему привыкает. Теперь уж иные лукавят, а он – нет, он – волю свою навязывает, силою кичится, доспехами звенит. Так обычно бывает. Но Святополк – он не таков. Скрытен, не верит никому. Послал нам, сыне, Бог супротивника скользкого, яко угорь. Не изменил его стол великий. Какою лукавою лисою был, таков и ныне есть.

– Разумею, отче. Слова лишнего не промолвлю у Святополка в хоромах, – сказал Мстислав.

– Что ж, полагаюсь на тебя. Новгорода нам терять николи не мочно. Помни. – Владимир встал со стольца и перекрестил торопливо вскочившего сына.

…Мстислав отправился в Киев в сопровождении Мономахова гонца, который вёз к Святополку грамоту. В ней Владимир указывал, что, согласно прошлому уговору, он посылает в Киев сына и что сын согласен покинуть Новгород и по воле великого князя выехать во Владимир-Волынский.

В Киеве Мстиславу не доводилось бывать уже довольно давно. После того как сел на новгородский стол, лишь изредка, на короткое время наезжал он в стольный, да и то только когда приглашал его в гости какой-нибудь знатный боярин.

На сей раз остановился он на подворье, которое всегда занимали новгородцы. Прибыли в Киев часа в два пополудни, и едва только боярские и княжеские слуги принялись разгружать возы, неся в просторный деревянный терем с высоким крыльцом господскую рухлядь[75], как в ворота громко и настойчиво постучали.

Высокий боярин в дорогом кафтане с золотой прошвой, перехваченном широким кожаным поясом, в тимовых сапогах с боднями[76], в парчовой шапке, с саблей в серебряных ножнах на боку поклонился князю, одетому ещё по-дорожному, в грубый вотол[77], и торжественно промолвил:

– Княже! Велено передать: завтра поутру ждёт тебя князь великий Святополк Изяславич в палатах своих. И бояр новгородских, и старост купеческих, и посланника от владыки такожде[78].

Мстислав с надменным видом выслушал боярина, согласно кивнул ему и коротко отрезал:

– Передай великому князю: завтра буду.

…Просторная горница освещена была десятками толстых восковых свечей. В углу, под образами, горела тонкая лампада. Мстислав, с трудом скрывая волнение, почти не смотрел на одетого в голубой зипун[79], важно восседающего в высоком, обитом парчой кресле Святополка. Взгляд молодого князя прикован был к иконе Спасителя. В жгучих чёрных очах Христа искал он поддержку, помощь, наставление.

«Помоги, Боже! Не погуби, не отдай Новгород на растерзанье хищнику! Уйми ярость его! Не допусти, Господи, раскола, разоров, крамол новых в земле Русской!» – молил Мстислав, в мыслях обращаясь к Богу.

Отвесив великому князю глубокие поклоны, бояре и старосты купеческих сотен, держащиеся солидно, с достоинством (как-никак послы от Великого Новгорода, не иначе), рассаживались на лавки за высоким и длинным дубовым столом.

Мстислав, не решаясь ни сесть, ни подойти ближе к Святополку, в каком-то нервном оцепенении застыл посреди горницы, судорожно сжав в руках отцову грамоту. Гюрята тихонько подтолкнул его в спину, и этого было достаточно, чтобы Мстислав встрепенулся, шагнул к Святополку и, протянув ему грамоту, осведомился:

– Звал, княже великий?

– Звал, – хищно, как ястреб на свою жертву, уставившись в лицо молодому князю, прохрипел Святополк.

Мстислава пронизала дрожь, когда грозно взглянули на него чёрные Святополковы очи, но он усилием воли заставил себя успокоиться и, стараясь придать голосу твёрдость, продолжил:

– Уговаривался ты, княже, с родителем моим о Новгороде прошлым летом. Ныне готов я передать тебе стол новгородский. Взамен же дай мне Владимир-Волынский. Вы с отцом моим, князем Владимиром, о том толковали.

– Лепо, Мстиславе. – Святополк затряс своей длинной седеющей бородой и улыбнулся. – Поезжай во Владимир. Волынь – край богатый, урожаи там каждое лето славные: пшеница родится, гречиха, ячмень. Люду много, ролья[80] велика. Доходы казне твоей, мыслю, немалые будут.

«Кабы доходы велики были, не отдал бы Волынь ни за что, собака! – подумал с ненавистью Мстислав. – Забыл сказать, что над полями теми лишь вороньё кружит да вместо живых людей кости всюду белеют!»

Мстислав сел на скамью, и тогда поднялся боярин Гюрята Рогович.

– Дозволь, князь Святополк, сказать тебе от всего новгородского люда, – молвил он. – Не хощем мы тебя, не хощем и сына твоего у себя иметь. Аще же две головы у твоего Ярославца, что ж, посылай его нам. Мы же сами себе князя вскормили. – Он указал в сторону опустившего голову смущённого Мстислава. – А ты ушёл из Новгорода. По своей воле, никто тебя не гнал.

В горнице воцарилось молчание. Обескураженный Святополк подался всем телом вперёд, не выдержал, вскочил с кресла, заходил по скрипящим половицам и, размахивая руками, гневно заговорил:

– Вольность почуяли, гляжу! Я вот вам задам! Погодите. Не возьмёте князя из моих рук, места живого от вашего града не оставлю! Ишь, осмелели! Али забыли ряд Ярославов?! Моему отцу Новгород даден был, моя се вотчина!

– А ты сам чего ж со своей вотчины ушёл? – прищурив око, спросил купеческий староста Иванко. – Видать, не по нраву град наш вольный. Мы тебя не звали, сам пришёл, сам и ушёл. А ныне князь у нас есть, люб он нам, иного не хощем.

– Зря грозишь, князь Святополк, – вмешался в беседу посланник владыки протоиерей Иоанн. – Погляди окрест. Поганые землю Русскую грабят, людей в полон уводят, сёла, нивы жгут. Зря прю[81] с нами затеваешь, напрасно с мечом на Новгород идти измыслил. И ты, и мы – христиане, помни се.

– В последний раз по-доброму прошу, – с угрозой изрёк Святополк. – Примите князя из моих рук. Ярославец мой – не последний в княжьем роду. Хоть летами он и моложе Мстислава, мыслю, вам по нраву будет. Сказываешь, Божий человек, с мечом я на Новгород идти измыслил. Ложь молвишь. Коли покоритесь воле моей, никто вас не тронет.

– Не будет в Новгороде иного князя, окромя Мстислава, – снова вступил в разговор Гюрята. – Новгородский люд так порешил, а Новгород, князь, – сила великая. Сам ведаешь.

– А ты, Мстиславе, что скажешь? – стиснув зубы, процедил Святополк. Лицо его передёрнулось от злобы.

– Я, стрый, слово своё уже здесь сказал, – тихо вымолвил Мстислав. – Готов езжать на Волынь, как ты и велишь.

– А мы тебя не пустим, княже! – перебил его Иванко. – Вот сейчас возьмём и уведём на своё подворье. Не о чем боле толковать.

– И верно, пойдём, княже. – Гюрята положил руку на Мстиславово плечо.

Мстислав встал, поклонился Святополку в пояс и, разведя руками, со слабой смущённой улыбкой сказал:

– Извини, стрый, что получилось так. Ведаешь ведь, лихой в Новгороде народ. Я и рад бы уступить, да не всё в воле моей.

– Ладно, ступай, – сокрушённо махнул рукой раздосадованный Святополк. – Тебя не виню ни в чём.

Мстислав почувствовал, что с души его словно упал камень.