Читать книгу Интимный портрет дождя - Ольга Александровна Коренева - Страница 5

Я всегда буду тосковать по деревеньке Протасово и по Волку.

Он появился неожиданно, такой же угрюмый, страшный, неуютный, как разгулявшаяся за дверью стихия. Огромный, мокрый, с фосфоресцирующими глазами. Темно-серый. Словно грозовая туча.

Вторую неделю свирепствовал ураган. С домов срывало крыши, деревья выворачивало с корнями и носило по воздуху. На нашу избу рухнул столб с оборванными проводами, мы боялись пожара.

Пятистенок, который мы арендовали, был срублен на славу – крепкий, с мощной дверью. Веранду мы заперли на крюк, а сами забились на кухню. Там весело потрескивала печка, обдавая нас густым смолистым жаром. Поленья трещали словно выстрелы, разноцветное пламя яростно вертелось, будто дразнило кого-то.

В эту ночь мы не ложились, так как в счетчик над кроватью ударила молния, и мы боялись идти в спальню.

Ливень за окнами вдруг прекратился, будто кто-то враз обрубил струи дождя. Лишь страшно громыхал гром.

Мама сказала:

– Вот самая опасная погода. Сухой гром. Особенно страшна молния…

Не успела она договорить, как за окнами полыхнуло.

–Кажется, горим,.. – произнесла тетя Зина.

–Это молния, – сказала бабушка.

Мы распахнули кухонную дверь и высунулись на веранду. Там было темно и влажно. Очередная вспышка осветила помещение, и тут же загромыхало над потолком, будто гром осыпался на крышу. Что-то сильно ударило в дверь веранды, потом еще раз и еще, так что дверь дрогнула, соскочила с крючка и распахнулась. В проеме возник большой мокрый зверь, шерсть висела слипшимися космами, он казался черным, с него лила вода. Зверь спокойно оглядел нас и не спеша вошел. Он прошел в угол веранды и лег на кучу половиков, которые бабушка наспех посдергивала с веревки, когда началась гроза. Он положил большую голову на лапы и опять взглянул на нас умными усталыми глазами.

–Это волк! – вскрикнула мама, заталкивая нас на кухню. Мы упирались. – Саша, что же ты, убери детей!

–Не наводи панику, – сказал отец. – Это крупная немецкая овчарка.

–Да что ты-и, глаза-то горят желтым, это дикий зверь! В здешних лесах их видели, волков-то!

–Ну не гнать же его, – сказал папа. – Он промок и, похоже, простудился. К тому же это явно служебная собака, легла на подстилки, и глаза умные.

–Надо покормить, – сказала бабушка, протискиваясь бочком в дверной проем из кухни с тарелкой каши.

–Бабушка первым делом всех кормила, будь то человек, животное, птица. Возникни вдруг перед ней призрак, она бы и ему сунула под нос тарелку супа или кружку простокваши. Стой, куда? – крикнула мама, хватая бабушку за подол и затаскивая обратно на кухню.

–Да отстань ты, Милка! – вырывалась бабушка. – Пусти!

Воспользовавшись суматохой, я шмыгнула на веранду и бросилась к собаке. Мне хотелось накрыть песика пледом, чтобы он согрелся и обсох. Но отец схватил меня в охапку, унес в комнату и запер. Я заревела в голос.

Наутро ураган утих. Солнце, похожее на тщательно надраенную раскаленную сковороду, висело в жарком мареве высоко над крышей, от затопленной земли шел пар. Начинался зной. После бури установилась жаркая погода.

– Это Волк принес с собой хорошую погоду, – сообщил братик. – Он не простой пес, а волшебный.

Волк, накормленный и невозмутимый, лежал во дворе у калитки. Я бросилась к нему, чтобы погладить, но родители отогнали меня.

–Не подходи, тяпнет за ногу, будешь знать, – сказала мама. – Он еще к тебе не привык.

–А почему вам можно, а мне нельзя? – захныкала я.

– Мы взрослые, – последовал лаконичный ответ. Все утро я пыталась прорваться к Волку. Сбылась моя мечта, у нас, наконец-то, собака, да еще какая! Большая, важная! Вот бы погладить, поиграть с ней! Не пускают…

А родители ждали, что найдется хозяин собаки, или пес сам уйдет к хозяину. Но все оставалось по-прежнему. Волк не отходил от дома. «Может, его хозяин умер?» – с надеждой думала я.

Это был очень умный пес. Похоже, он был хорошо обучен. Соседские ребятишки бросали ему через забор куски колбасы и кости. Волк и бровью не вел. С земли он пищу не брал. Принимал еду только от бабушки, и только из миски. Наверно, решил, что бабушка здесь самая главная, коли стряпает и всех кормит.

Волк никогда не облаивал прохожих. Но если кто-нибудь хотел войти во двор, он вставал, загородив калитку, и по-особому страшно рычал. На меня и братика он не обращал внимания, на кота Алтына тоже. Когда я все же попыталась погладить Волка, он так рыкнул, что я отскочила, а кот, пригревшийся было на солнышке, свалился с крыльца.

Трогать себя пес позволял только бабушке и папе. Мне очень нравилось, что наш пес такой неприступный, серьезный. Это не какая-нибудь домашняя собачонка, которую можно трепать, как угодно, все стерпит за лакомый кусочек. Наш пес – зверь и почти что человек. Нет, он лучше. Иной человек тоже стерпит все за кусок хлеба… А мой пес – вот это да! Сильный, гордый! Я восхищалась своим зверем.

Через два дома от нас жила семья пастухов. Муж, жена и сыновья пасли по очереди колхозное стадо, ночами гнали самогон и пили запоем. Спохмела шли в лес с дробовиком и палили по белкам и птицам. У них каждый раз была новая собака на цепи. Собак они почему-то убивали. А может, съедали. Мечтали об умной пастушьей собаке, но у них заводились только глупые цепные псы.

Наш Волк им приглянулся, и пастух стал просить, чтобы мы его продали. Но наша семья наотрез отказалась.

–Дык эта ж не ваша собака, – сказал пастух.

–И не ваша, – ответил отец.

–Наша, – отрезала мама.

–Это не собака, а волк, он к нам из лесу прибежал, – встряла в разговор я.

–Ну вот, е-мое, псина чужая, – сказал пастух. – А ежели я хозяина приведу?

– Приводи, – сказал папа и увел Волка на веранду. Спустя несколько дней, поздно вечером, когда вся наша семья играла на кухне в домино, а Волк лежал возле калитки во дворе, вдруг послышались какие-то вопли. Они доносились снаружи. Мы сразу почуяли неладное и выскочили из избы. После яркого домашнего света тьма казалась непроглядной, ни зги не видать. В тишине вечера все звуки словно усиливались – яростный треск, крики, злобное рычанье со стороны калитки. Папа сбегал за фонариком и высветил угол двора. Мы увидели пастуха с сыновьями, цепь с ошейником, винтовку. Не винтовку – дробовик. В то время я не разбиралась в ружьях, да и теперь почти не вижу разницы.

Я сразу поняла, что произошло. Они хотели в темноте увести Волка, приманив его косточкой. Но наш пес набросился на них, повалил и принялся катать по земле…

Папа отозвал Волка на веранду. Пастухи пообещали застрелить собаку, выкрикивая, что бешеная псина покусала их.

Мы спрятали Волка в комнате. Потом папа отвез его в дальнюю деревню и отдал какому-то человеку. Мы с братом очень горевали, хотели найти, колесили на велосипедах по деревням (нам не сказали, куда именно был отдан пес), но тщетно.

Вскоре у нас пропал Алтын. Через несколько дней мы нашли его мертвым в поле. Он был застрелен из дробовика. Мама долго плакала.

Дачный сезон заканчивался. Мы на семейном совете решили съездить в ту деревню и забрать Волка в Москву. Мы тревожились за судьбу собаки.

Но Волка там не оказалось. Новый хозяин сказал, что пес ночью оборвал цепь и ушел. Найти не удалось.

–Так вы его на цепи держали? – ахнула мама.

–А как же иначе? – последовал ответ. – Собака, она для цепи и есть.

Так у нас не стало Волка и Алтына. Я очень горевала по ним.

Меня всегда тянуло к кошкам и собакам. Я любила подкармливать бездомных животных. Хозяйские собачки подбегали ко мне, терлись об мои ноги и норовили вытереть о пальто свои мордочки. Этого никогда бы не сделал мой Волк.

Почему-то городские собачки, даже самые огромные с виду, напоминают мне морских свинок. Наверно, такова их сущность, суть искусственно выведенных пород, чтобы людям с ними было уютно и нехлопотно. И судьбы у них, соответственно, вовсе не «волчьи». Правда, сейчас появились агрессивные породистые собаки-монстры, бездумно уничтожающие все живое, если только хозяин зазевается и позволит сорваться с поводка. Что-то вроде роботов-убийц. Это намного хуже «морских свинок».

Много лет спустя у меня появился рыжий котенок Алтын. В отличие от того Алтына, этот – индивидуалист. Не позволяет гладить себя, теребить, не любит чужих, порой кусается. Он вырос в большого пушистого красавца, загулял и погиб во дворе. Ему было три года. Потом моя семья пополнилась еще одним зверем – веселым мохнатым щенком. Наверно, его выбросили, и он отчаянно голосил в подъезде. Казалось, что кричит младенец, я вышла посмотреть, и тут на меня налетел этот звереныш, сел на ноги и принялся грызть мои джинсы. Уйти удалось не сразу. И все-таки я вернулась и взяла его. В квартире он тут же все перевернул вверх дном. Ну и хлопот с ним стало! Я назвала его именем героя веселого диснеевского мультика – такой же смешной и шкодный. Не могла же я назвать его Волком. И не только потому, что он – другой…

Вначале я уже рассказывала про батарею, возле которой я любила сидеть в детстве, когда оставалась одна, и внутри которой бурчало, шуршало и послышалась фраза: «Человек – это замок с кодом». При чем здесь код? При чем замок? – думала я. – Замок запирает, а кодовое устройство… Скажем, забудешь код, или просто не знаешь, так и не откроешь. Конечно, простой код подобрать можно. Чем проще человек, тем легче ему жить. А люди сложные, незаурядные всегда мучались, маялись в этой жизни. Также, наверно, и животные. Я опять вернулась мыслью к Волку. Он был думающим существом. И не просто хорошо обученным сильным зверем. Он был личностью.

Оказывается, я любила родителей. Любовью мучительной, как остеохондроз – до боли в суставах, до тошноты. Сейчас, в зрелости, я полностью ощутила утрату.

В те далекие дни, после смерти матери, а затем – отца, я была поражена и напугана их тяжелой кончиной. Я долгое время жила в каком-то столбняке. В этом состоянии прошли мои студенческие и послестуденческие годы, потом была растерянность и злость. Я не желала ничего помнить и все же помнила. Я то была подмята депрессией, то искала эмоциональный выход, работала сразу в нескольких местах, чтобы забыться и чтобы выжить – так как осталась «без кола, без двора» в полном смысле. Работала корреспондентом в газетах и журналах, работала и диспетчером, и машинисткой…

Потом на какой-то период жизнь моя наладилась, пришло успокоение. Я купила квартиру. Через шесть лет после этого вышла замуж за омского барда. Правда, прожила я с ним всего пять ураганных годков – были у него запои, депрессии, но случались и просветления, и тогда я была счастлива. Потом развелась, это оказалось трудным делом, а еще труднее было избавиться от барда, так как уходить он не желал, (ведь я его прописала в своей квартире, и теперь это стала и его жилплощадь тоже, и по нашим дурацким законам выписать его оказалось невозможно, он это отлично знал), и я промучилась с ним еще два года после развода. Но, наконец, обрела свободу, и опять стала налаживать жизнь. Это оказалось нелегко. Я очень редко вспоминала родителей, не ездила на их могилу, не до того уж. Но когда я случайно встречала в писательском клубе людей, знавших отца и мать, то душа наполнялась болью. Эту боль я тут же пыталась отогнать, проскакивая незамеченной мимо знакомых.