Читать книгу Книжный магазин чудесницы - Ольга Ананьева - Страница 4

«Мяу», – говорит котёнок.

«Гав!» – говорит щенок.

«*Нецензурное слово*! Да вы *нецензурное слово*!» – говорит наш главный редактор.

(одна грустная мысль Пети Милашенкова)

– Может, она шла в магазин?

– В три часа ночи?

– В круглосуточный магазин.

– В одной ночнушке?

– Ну, может ей чего-то срочно захотелось… Ну, встала с кровати и пошла… Она же всегда была эксцентричной…

Евдокия слушала приглушённый разговор Валеры и Музы вполуха, пока дописывала новый лонгрид. После похищения подвески и странного инцидента с Натальей прошло несколько дней. Её команда вернулась на работу, но ситуация ясней не стала. Наталья так и не вышла из комы, и о пропаже подвески новостей не появилось. Полиция начала проводить проверки по двум инцидентам, но никто пока не говорил, могли ли они быть как-то связаны. Эти события принесли в редакцию мрачную атмосферу. Наверное, многие желали «Подруге» всяческих бед, но когда с ней действительно произошла беда, не было похоже, чтобы кто-то радовался. В воздухе ощущалось чувство вины и волнение.

– Её муж, кажется, даже не приехал в больницу, – шёпотом говорила Муза. – И родных у неё, видимо, поблизости нет. Потому что мне пришлось приехать к ней в квартиру и забрать её собачку. Петя попросил. Сказал, больше некому. Плакса сейчас у меня.

Евдокия обернулась и посмотрела на Петю. Он тёр переносицу так сильно, что она стала красной. Под глазами были тени.

Гена нервно хмыкнул.

– Чего ты? – спросил Валера.

– Ничего, собачку жалко. И как там, её квартира? Были следы взлома?

Муза замотала головой.

– Нет, полицейские сказали, что Наталья открыла дверь изнутри и вышла из квартиры. Дверь она на ключ не закрывала – он так и остался висеть на ключнице. А самое странное, что…

– Что? – хором спросили Валера и Гена.

– Она перед этим зачем-то раскидала вещи по квартире. Словно что-то искала, – едва слышно произнесла Муза.

Евдокию передёрнуло. Она тут же вспомнила слова соседа пропавшей бабушки Валентины Анисимовой о том, что в её комнате тоже было всё перевёрнуто. Совпадение? Нет, эти две истории точно были связаны. Только Евдокия почему-то не спешила делиться своими выводами с коллегами.

Гена похлопал Евдокию по плечу – она улыбнулась ему, но его рука была в опасной близости от её рыжих прядей, так что она осторожно переложила их на другую сторону.

Петя вдруг собрал коллег вокруг себя. Он был какой-то странно притихший и как будто специально не смотрел на Евдокию.

– Ребята, – кашлянув, произнёс он. – В связи с произошедшим с Натальей и подвеской я переношу семейное мероприятие, на которое хотел вас всех пригласить. Мы с моей… с моей невестой решили пока не праздновать помолвку. Мы сочли, что сейчас это будет не совсем уместно. Поэтому не обращайте внимания на рассылку приглашений, которая сработает сегодня, мы уже не можем её отменить. Но вы все приглашены на перенесённую помолвку. И на свадьбу.

Несколько следующих мгновений Евдокия не понимала, что происходит. Ей казалось, что её душа застыла на месте, а тело продолжает двигаться само по себе.  В ушах стучало, вспыхнувший фейерверк поздравлений словно стал тише, и люди передвигались медленнее. Несколько секунд она молча смотрела в одну точку – на пуговицу свитера Кошкина, – и уже не видела, как ехидно посмотрел на неё Сморщук и как смущённо – Петя…

«Что?! Как это произошло? Когда? Кто она? Как давно?».

– Что?! Как это произошло? Когда? Ура! Поздравляем! – раздавались повсюду радостные вскрики коллег.

Гена Шапошников и вовсе напрыгнул на Петю с объятиями, словно это он был его невестой. А Евдокия, должно быть, была единственной здесь (не считая помрачневших близняшек), кто не ощущал никакой радости за Петю – видимо, она плохой человек? Евдокия всмотрелась в его лицо, ставшее таким расслабленным. Видно было, что он смущался, но всё-таки был рад, что коллеги разделяли его счастье.

– Поздравляю, – она натянула улыбку.

– Спасибо, – с явным облегчением ответил он.

Хотя на самом деле ей стоило поздравить себя с тем, что она зря потратила годы, храня в себе и не отпуская чувства, которые никому и не были нужны.

«А теперь осторожно надо уходить. Правая нога, левая нога».

Евдокия убегала как на марафоне. На тайном марафоне под названием «Беги быстро, но осторожно, прячась за предметами мебели, чтобы ни твой коллега, ни остальные ни в коем случае не поняли, что ты расстроена». Она захлопнула дверь туалета и села на пол.

Первым делом убрала волосы в пучок.

Во всей этой ситуации ей казалось самым печальным даже не то, что любовь всей её жизни оказался вовсе не любовью всей её жизни, и не то, что он так сильно отдалился от неё. И даже не то, что он не занял её сторону в ситуации со Сморщуком. Ей больше всего тревожило чувство безысходности – она просто не верила, что когда-нибудь сможет его забыть, что когда-нибудь кто-нибудь полюбит её, что она сможет открыться другим мужчинам, а не убегать от них. Ей казалось, что все её мечты исполняются у кого угодно, кроме неё самой. Она просто не умела делать то, что легко удавалось другим девушкам.

Наверное, даже не боль заставляет нас терять почву под ногами – а эта самая безысходность, когда кажется, что иначе не будет. И Евдокия была вполне уверена, до конца своих дней она так и будет ходить на эту работу и смотреть, как у Пети и других её коллег появляются внуки, как люди публикуют свои книги и исполняют свои мечты. А она так и останется человеком-невидимкой, который будет находиться единственную отдушину в своей семье и в воображаемых мирах, придумывая истории, которые тоже никому не нужны.

Неизвестно, что подумала бы королева Елизавета II о такой несдержанности, но Евдокия начала беззвучно плакать прямо в туалете. Потом настрочила длинный рассказ обо всём, который переслала подруге Насте. Несмотря на то, что Белая Борода был рядом и обмахивал её бумажными салфетками, Евдокия просто не могла проживать свои эмоции одна. Ей казалось, что она сойдёт с ума, если в её голове будет звучать только её собственный голос. Но подруга ответила прохладно, поэтому Евдокия заморочилась ещё и тем, что теперь плохо выглядит в её глазах.

«Дорогая, мне бы твои проблемы, – написала Настя. – Не придумывай себе драму, твои чувства не имеют отношения к настоящей любви. И вообще, я как замужняя мать с ипотекой и кучей забот даже скучаю по этим безответным влюблённостям!»

– Да и я скучаю по безответным влюблённостям, – приподняла бровь Елизавета II.

Святые небеса, неужели кого-нибудь когда-нибудь успокаивала фраза «это не настоящая любовь»? Даже если это и на самом деле так. Кстати, те, в кого мы так сильно, но безответно влюблены, всегда объясняют себе наши чувства тем, что они не настоящие, детские или вообще случайные. Евдокия бы не удивилась, если бы священник на её похоронах сказал:

– Ну что же, у неё всегда были детские и ненастоящие чувства к людям, поэтому можете расходиться.

Но попытки рассмешить себя в этот раз особо не помогали, и Евдокия разрешила выйти на выход новой партии тихих слез. А потом, поняв, что отсутствовать уже больше нельзя, достала из сумочки медицинскую маску, натянула её до самых глаз и вышла из туалета.

До рабочего места её провожали королева Елизавета II и крайне встревоженный за неё Северус Снейп, который пообещал снять с Пуффендуя 200 баллов, если она не успокоится.

Само собой, в течение рабочего дня Евдокия уже мало думала о подвеске и Наталье и уже не обращала внимания на полицейских, которые приходили в редакцию и беседовали с некоторыми коллегами. На беседу вызывали и Евдокию. Они спрашивали её про вечер пропажи подвески и про Наталью. Она с отсутствующим видом ответила на короткие вопросы двумя-тремя словами. Беседа напоминала переписку в «Тиндере», во время которой понятно, что ни одна из сторон не заинтересована в другой. В итоге доблестные правоохранители, видимо, махнули на неё рукой.

Занятая грустными мыслями, Евдокия даже не заметила, как вышла из редакции. Уже в метро по дороге домой она отправила маме несколько таких грустных и откровенных сообщений, что ей было бы стыдно их потом перечитывать. Мама искренне посочувствовала Евдокии, но уточнила, что на поиски второй половинки у неё «осталось всего четыре года» и что она просто обязана дать номер дочери внучатому племяннику их соседки по дому.

После этого Евдокия незаметно разрыдалась под маской сильнее прежнего и направилась в магазин. Надо сказать, что она всегда заедала свои проблемы и переживания, и ей стало немного легче уже в тот момент, когда она ходила между сверкающими витринами с йогуртом и мороженым. Разве есть что-то, что может успокоить тебя лучше, чем ожидание поглощения вкусной еды дома под пледом, у ноутбука с интересным фильмом? Почти не глядя, Евдокия покидала в корзинку огромное ведёрко мороженого с орехами и малиновым сиропом, насколько пачек сухариков, чипсов и пачку жевательного мармелада. Вооружившись этими покупками, пришла домой. А потом заметила, что она умеет есть мороженое и одновременно плакать – прямо как в меме «Грустно, но вкусно».

– Ну, приступим, – сказала Евдокия сама себе, села за стол и потянулась к ноутбуку.

Но одного фильма для такой ситуации явно было мало. Руки дрожали, и хотелось хоть что-то сделать, хоть как-то себе помочь. Орудуя ложкой, Евдокия скрыла публикации Пети в соцсетях, а заодно посты ни в чем не повинной знакомой, которая выложила фото из его любимого музея. Под эту же меру Евдокии попала и другая её знакомая, которая раньше была такой же скромной и неудачливой, как она, но вышла замуж, родила, постоянно пишет о своей семейной жизни.

– Да что же вы суете свои счастливые семейные фотографии прямо мне под нос, – пробормотала Евдокия.

В прострации она пролистнула ленты в соцсетях, записалась на какое-то мероприятие под названием «Онлайн-марафон по лепке клевера» и убрала ноутбук.

Убедившись, что базовые меры предприняты, Евдокия села за стол, открыла блокнот и накропала план действий для спасения себя:

«1. Не общаться с Петей, не смотреть на Петю, не смотреть на фото Пети, не смотреть на связанные с Петей вещи. Не грустить по общим тёплым моментам.

2. В случае особенно острой нехватки Пети – вспоминать, как плохо переношу моменты, когда он игнорирует меня, резко отвечает или обсуждает меня с другими.

3. Удалить переписки, создать новые странички в соцсетях.

4. Не рассказывать о переживаниях подругам и родственникам, особенно тем, кто с ипотекой и детьми.

5. Подготовить для новой жизни свою комнату и гардероб.

6. Не смотреть фильмы, в которых безответно влюблённый человек становится любимым, а также киноленты о Золушках и о неуклюжих и скромных девушках, которым вдруг отвечают взаимностью самые видные мужчины. Не смотреть, даже если это очень добрые и хорошие фильмы. Смириться с тем, что писатели и режиссеры порой обманывают нас.

7. Найти новую работу? Но для меня собеседования и новые работы – большой стресс.

8. Найти новые хобби и новую компанию? Но не представляю, где и как. Я социофоб, а сейчас пандемия коронавируса (это уважительна причина)».

9. Перестать, наконец, наедаться. Но завтра.

Перечитав список, Евдокия как раз покончила с первой пачкой сухариков. Снова подумала о Пете и издала вой, похожий одновременно на человеческий плач и на рёв раненого животного. На ноутбуке уже разумно был включён фильм «Бриджит Джонс». Евдокия чокнулась с Бриджит кружкой с какао, сделала погромче, с разбегу плюхнулась на диван лицом вперёд и осталась лежать в такой позе.

***

Через несколько дней Евдокия была вынуждена констатировать, что переносит происходящее гораздо сложнее, чем ожидала. Она ела, как не в себя, боялась встать на весы, и её уже запомнил по имени кассир в суше-баре.

Надо было остановить это. Завтра она точно будет худеть, будет есть только кашу и вареную курицу. Обязательно купит весы для еды, чтобы считать калории. Сегодня, правда, у неё ещё остались две большие пачки миндаля в сахаре, два мороженого и белый шоколад с гигантскими орехами. А значит, лучше от них избавиться сегодня, чтобы не было искушения съесть их завтра.

И Евдокия быстро умяла все эти запасы, не успев даже досмотреть и половину эпизода сериала. В конце концов, перед тем, как вступать в новую жизнь с жёсткими ограничениями, надо порадовать себя напоследок. Ведь неизвестно, когда еще она теперь сможет поесть сладкое и вредное.

– Дося, ситуация не такая уж тяжелая, вон вчера в передаче мужчина пришёл делать анализ ДНК сразу всем своим семерым детям, – сказала ей с утра мама.

Брат Миша по видеосвязи хмурился.

– Немного отпусти ситуацию, – посоветовал он. – Посмотри на это с другой стороны – ты много лет не знала, каково его решение насчёт тебя, а теперь ты знаешь. Вспомни, сколько праздников в прошлом году ты провела в слезах.

– Кажется, все.

– Вот именно. А теперь выпал шанс изменить ситуацию. И со временем собраться и попасть в… э-э-э, мир взаимной любви, – неуверенно добавил брат со смешно всклокоченными бровями.

«Собраться и попасть в мир взаимной любви» – для Евдокии это звучало примерно как предложение подготовиться к соревнованиям по фигурному катанию на Олимпиаде. Люди, нашедшие свою любовь, состоящие в браке, казались ей жителями других миров, недоступных для неё. Она не знала, понятия не имела, каково это – быть любимой и счастливо любить самой.

На работе Евдокия смотрела на окружающих, на фотографии героев новостей, на просто описание людей в текстах и думала – были ли они в своей жизни счастливы и любимы? Вряд ли они, как она, годами были влюблены в абсолютно равнодушного человека и не могли переключиться на кого-то другого. Она заметила, что мысленно вздрагивает от всех новостей про молодые семейные пары и влюблённых.

– Дося, – вдруг сказала Муза в начале рабочего дня. – Ты что-то натворила? Этот Марк Снежин… он на тебя смотрит!

Евдокия огляделась и действительно увидела Снежина, который стоял у стола Пети и слушал его, но поглядывал в её сторону.

– Не знаю, – Евдокия ощутила смутное беспокойство. – Посмотри, я не испачкалась в йогурте?

– Нет.

– Тогда я не знаю.

– Хорошо, – Муза пожала плечами. – Если честно, у меня от такого холодного жуткого взгляда мурашки по коже.

– Не такой уж он и жуткий, – заметила Евдокия. – Он мне очень помог на корпоративе.

– Удивительно.

Марк Снежин проходил мимо как раз в этот момент, и Евдокии показалось, что он услышал, как она высказалась о нём Музе. Она даже была уверена, что его лицо смягчилось. Он посмотрел на Евдокию и едва заметно кивнул.

– С ума сойти, он тебе ещё и кивнул, – пробормотала Муза. – Ну и дела у нас творятся. Слава Богу, хоть полиция перестала приходить сюда. У меня от них крапивница вскочила.

Улучив свободную минутку, Евдокия не выдержала и опять написала Насте.

«Ты страдаешь ерундой», – пришёл ответ.

Евдокия была немного задета и смущена этим сообщением. Она не придумала, что ответить, чтобы не испортить отношения с Настей, поэтому просто ответила словом: «Ок».

К концу дня она съела два вареных трубочки и плитку шоколада, купленные в автомате в редакции. И ей стали приходить совершенно отчаянные выходы из положения – от увольнения с работы и удаления всех своих соцсетей до переезда в другую страну. Наверное, у её нервных клеток был объявлен режим ЧС, и они бегали туда-сюда в панике, абсолютно не зная, что им делать. Но увольняться она не решилась – всегда было так страшно что-то менять. Начинать с нуля на новой работе – это значит, быть стандартным неигровым персонажем в «Симс», который просто ходит туда-сюда по городу и не знает, где его место.

А в четверг у неё появились новые симптомы – ей стало жутко стыдно, что она плохо поздравила Петю с помолвкой и вообще сидела мрачной тучей. Вернула видимость публикаций Пети в соцсетях. Начала думать о возможности сохранить небольшое корпоративное общение с ним, а также о том, как сильно будет скучать по нему. Возможно, к тому моменту её нервные клетки уже объявили экстренную эвакуацию.

Сам Петя на работе вёл себя, как обычно. Регулярно звонил в больницу Натальи (туда сейчас не пускали в связи с пандемией) и узнавал о её самочувствии. Из комы она так и не вышла. Петя явно переживал, но продолжал поднимать настроение окружающим своими шутками и вниманием. А когда появилась новость про скандал, устроенный известным писателем в магазине, он прислал Евдокии несколько шуток про писателей. А потом они провели несколько добрых минут, обсуждая новость про каких-то диких овец, которые заполнили собой городок в Великобритании, воспользовавшись тем, что он опустел из-за пандемии.

Вечером в пятницу в безумном порыве из сожаления и тоски Евдокия притащила из дома свой любимый старинный томик Бродского, купила коробку конфет и открытку: «Поздравляю с помолвкой». Эти богатства она принесла на работу в субботу – специально пришла для этого рано и стала думать, как незаметно пройти мимо работающих в ночь и в утро коллег к столу Пети. На его столе уже стояло немного подарков от других коллег.

Евдокия торчала в коридоре. Там её и застал кто-то из коллег. Она понадеялась, что это незнакомец из другого отдела, который просто пройдёт мимо, ничему не удивляясь. Но нет.

– Что происходит? – спросил Марк Снежин без всяких приветствий. – У тебя что, под пиджаком пижамная рубашка?

Евдокия вздрогнула, оглядела себя и быстро запахнула пиджак.

– Ох, – сказала она. – Кажется, я немного рассеяна. Или много.

Но вместо того, чтобы скрыться за поворотом и исчезнуть в подземельях Слизерина (или где там обитают такие закрытые и молчаливые люди), Марк продолжил стоять на месте.

– Что ты делаешь? – снова спросил он.

Евдокия вздохнула. Она заметила у себя на пиджаке ещё и остатки какао, отряхнулась. Посмотрела на Снежина и неожиданно для себя самой выдала ему правду.

– Я хочу м-м-м… незаметно для всех положить подарок для Пети Милашенкова в честь его помолвки.

Снежин продолжил молча на неё смотреть. От смущения она собрала волосы и убрала их за спину.

– Послушай, – сказала она. – Я знаю, что выгляжу странно, но мне просто необходимо что-то дарить, отдавать. Это нужно, в первую очередь, мне самой, а не Пете, признаю. И мне сейчас просто физически нужно вручить ему эти вещи.

Снежин неожиданно глянул на Бродского на обложке и спросил:

– А почему именно эти?

– Это его любимый поэт. И этот томик нравился ему ещё в школе. И я чувствую, что этой книге нужно остаться с ним.

Евдокия не стала рассказывать, что на самом деле она – большая барахольщица. Для неё всегда было трудно расстаться с вещами – даже выделила дома целый ящик под открытки. И там скопилось всё, что она получала в течение жизни – начиная с открытки на крестины, на которой изображена очаровательная малышка. Да что уж там, даже если Евдокия просто роняла оторванную пуговицу, она тут же поднимала её и клала в сумку. Она даже свою кружку уносила с работы каждую неделю. Наверное, всё дело в том, что она воспринимала все свои вещи как часть себя, своего мира.

Но это всё – уже нюансы. Трудно сказать, были ли в жизни Марка Снежина моменты, когда он был удивлён сильнее, чем сейчас. Несколько незнакомых коллег, проходивших мимо, с любопытством посмотрели на Евдокию и с опаской – на Снежина. Но Марк бросил на них такой взгляд, что люди тут же отвернулись и перестали любопытничать.

– Хотел предложить вариант проползти по трубе, – кашлянув, произнёс Марк. – Но я могу положить подарок на его стол, раз это для тебя важно.

– Правда? Спасибо большое. Если не трудно.

– Не трудно.

Марк взял подарочный пакет, медленно подошёл к столу Пети и с непроницаемым лицом поставил пакет на стол. Он выглядел так, будто впервые в жизни участвовал в таком странном мероприятии и сам не верил, что делает это. Этот человек определённо заслуживал «Оскара».

– Открытку, – шепнула Евдокия. – Не забудь положить внутрь открытку. Только сильно не раскрывай, чтобы моё имя не высвечивалось издалека.

Снежин выслушал её просьбу, не поворачиваясь. Всё с тем же лицом Камбербэтча-Шерлока он засунул в пакет записку, поправил пиджак и отошёл от стола.

– Это самое странное на свете, что я когда-либо делал, – объявил он Евдокии.

– Спасибо большое, – выдохнула она.

Корешок Бродского выглядывал из подарочного пакета, словно прощаясь с Евдокией. Но она знала – теперь она на своём месте. И, когда подарок оказался на столе, почему-то почувствовала сильное облегчение от этого. Словно теперь отпустить Петю будет гораздо легче. Она ещё не отпустила Петю, не открыла для себя эту дверь, но уже получила ключ.

До её рабочей смены оставалось ещё пятнадцать минут, и как-то так само собой получилось, что Снежин повёл её к своему рабочему месту выпить чаю. И Евдокия, закутавшись в свой тёплый плед с изображением птичьих крыльев, пила горячий напиток с фруктовым ароматом и слушала, как Марк разговаривает с кем-то по телефону.

– Табун лошадей, – спокойно говорил он. – Русалка.

Евдокия отпила чаю, с лёгким любопытством поглядывая на Снежина.

– Русалочий хвост фиолетового цвета.

Евдокия отпила чаю, с откровенным любопытством глядя на Снежина.

– Дракон, тёмно-зелёный, с блестящей чешуёй, – продолжил он. – Дышит пеплом… Хм, хороший вопрос. Но я не знаю, как выглядят ноздри дракона.

Евдокия поставила чашку на стол и уставилась на Снежина.

– Да, очень талантливо. Но немного нестандартно для нас – хочу посмотреть ещё несколько вариантов прежде, чем принять решение, – сказал он и отсоединился. А потом поймал взгляд Евдокии и слегка улыбнулся. – Всё нормально, просто моя младшая сестра увлеклась рисованием, и попросила совета по поводу идей для новых рисунков… Здесь стало довольно холодно, не находишь?

Надо же, по нему совсем непохоже, что у него есть сестра. И почему, Бога ради, он разговаривает с ней так, будто объясняет ТЗ для команды иллюстраторов?

– Это кондиционеры снова врублены на полную мощность, – объяснила Евдокия. – Традиционная летняя офисная проблема – мистически образом кому-то всё равно жарко, поэтому их не выключают. Подожди, я сейчас.

Она быстро сбегала к своему рабочему месту, взяла своё перуанское пончо и накинула на плечи Снежина. Он застыл, поражённо глядя на неё. И почему он на неё всё время так таращится, как будто она делает что-то невероятное – например, галопом скачет по редакции и делает колесо?

– Спасибо, – спокойно сказал Марк.

Но он не убрал пончо, а с невозмутимым лицом натянул на себя и отпил чаю. Наверное, со стороны они выглядели очень странно – робкая девушка в пледе и высокомерный холодный мужчина в чёрном костюме и разноцветном перуанском пончо.

– Итак, – произнёс Марк. – Я так понимаю, твоё расследование пропажи Валентины Анисимовой и нападения на Наталью временно приостановилось по личным причинам?

Евдокия поперхнулась чаем.

– Что? Как? Как ты узнал?

– В последнее время ты постоянно перечитывала свой лонгрид о ней и мониторила свежие новости, – спокойно пояснил Марк. – Это было видно на твоём экране. Ты ходила посмотреть на подвеску и делала пометки в блокноте. Но в последние дни что-то произошло, и ты перестала думать об этом. Вчера во время работы ты ела бутерброд, одновременно тайком беззвучно плача…

Евдокия подумала о том, что фраза «ела бутерброд, одновременно плача» прекрасно характеризует не только вчерашний день, а все её рабочие дни.

– … затем после работы ты прошла онлайн-тест, где было название на весь экран: «Разбито ли у вас сердце». И я понял, что твои мысли сейчас заняты иным.

Евдокия смутилась, и щёки начали гореть так сильно, словно воспламенились.

– Этот тест был просто для разгрузки головы после работы! – поспешно сказала она. – Ты что, следишь за нами?

– Нет, просто я наблюдательный человек. И мне понравилось, что ты обратила внимание на то, что и в комнате Валентины Анисимовой, и в доме Натальи были разбросаны вещи.

– Как ты узнал, что я обратила внимание? – поразилась Евдокия.

– Ты несколько раз прокручивала этот момент во время интервью с соседом и оставила его на готовом видео на сайте.

– Поверить не могу, – пробормотала она. – И ты ещё говоришь, что это я веду расследования.

Снежин усмехнулся.

– Как ты думаешь, почему в домах обеих были разбросаны вещи? – тут же спросила Евдокия.

– Не имею представления, – задумчиво произнёс Марк. – Что думаешь ты?

– Сначала я подумала, что у Валентины Андреевны деменция, – рассказала Евдокия. – А у Натальи – какое-то последствие от приёма антидепрессантов. Я знаю, что она что-то принимала. Она говорила при мне об этом. Но совпадение слишком странное, верно?

– Верно. Как и то, что твой коллега Иван Хохольков только что попытался подойти к столу Натальи и что-то взять. Не оборачивайся.

Евдокия не обернулась.

– Что там? – она понизила голос. – Он ещё стоит у стола Натальи?

– Уже нет. Ивана отвлёк Геннадий Шапошников, начав говорить ему что-то, что, по всей вероятности, призвано быть смешным. Оба отошли в сторону.

– Ваня, наверное, просто из любопытства посмотрел на стол Натальи.

– Не исключено, – спокойно сказал Снежин, не отводя взгляда от её коллег.

– Продолжаешь за ними следить?

– Я наблюдаю, – он отпил из кружки.

– Куда могла исчезнуть Валентина Андреевна?

– О, у этого могут быть тысячи вариантов, – коротко ответил Снежин. – Хотя понимаю твое беспокойство, учитывая то, что это была твоя любимая детская писательница. Но чтобы понять, как она пропала, нужно выяснить, что произошло с Натальей, потому что эти два случая связаны. А наши ниточки к Наталье гораздо короче. У неё были враги?

– Очень много. Я бы сказала – все.

– Это связано с её поведением на работе?

– Да.

Евдокия уже не стала уточнять, откуда он знает.

– Пара приятелей у неё всё же была, – сказала она. – Гена Шапошников с ней дружелюбно общался по работе, потому что он дружелюбен со всеми. И… Анатолий Мрачноватых. Мы считали, что он в неё немного влюблён. Старались при нём не обсуждать «Подругу».

– «Подруга» – это что, криминальное прозвище?

– Что-то вроде этого. Для конспирации.

Марк задал ещё несколько вопросов про Гену и Толю. Евдокию удивило, что он расспрашивал о её приятелях Натальи, а не о врагах.

– Что было за день до пропажи подвески? Ты помнишь? – спросил Снежин. – Как вела себя «Под..»… Наталья? Ты не замечала ничего подозрительного?

Он не смотрел на Евдокию – продолжал наблюдать за её коллегами, делая вид, что просто пьёт чай.

– Как обычно, – Евдокия пожала плечами. – Сделала мне замечание – сказала, что заметка о ДТП написана «слишком сухо, где эмоции?». Не знаю, как я должна писать новостные заметки о ДТП с эмоциями. Прямо вижу заголовок: «К сожалению, в Подмосковье автомобиль врезался в столб». А текст: «Вынуждены сообщить, что в Подмосковье…».

Евдокия удивилась тому, как много болтала в присутствии Снежина – наверное, это было связано с тем, что он не смотрел на неё во время беседы, а ранее видел в более дурацких ситуациях и до сих пор не сделал никаких намёков на то, что плохо к ней относится.

Снежин улыбнулся одними уголками губ.

– Нет, конечно, такие заголовки никуда не годятся, – произнёс он. – А скажи мне, был ли у «Подру»… Натальи самый неприятный для неё коллега?

– Да, был.

– Кто этот человек?

– Кажется, я.

Марк если и удивился услышанному, то виду не подал.

– Ясно, – сказал он, снова отпил чаю и перевёл взгляд на окно. – Чайки у вас тут летают достаточно часто.

***

Чайки и правда постоянно летали за окном и кричали – может быть, где-то у них были гнёзда? Евдокия представляла, что работает у моря, а когда ставила кружку на флаер книжного магазина «Под звёздами», словно чувствовала запах побережья. Ей даже показалось, что под ногами – песок. И он действительно оказался там – видимо, кто-то из ночных авторов сидел на её месте в грязной обуви.

Евдокия старалась не думать о Пете и убеждала себя, что она не должна расстраиваться, ведь это наверняка не значит, что она никогда больше не сможет снова так сильно влюбиться. Ей и без того было, о чём подумать – её бабушка была лежачей больной, её любимая детская писательница пропала, подвеску украли, напали на начальницу. Ей нужно сосредоточиться на чем-то приятном впереди… например, на результатах литературного конкурса «Молодое перо», на которые она возлагала большие надежды.

Перед уходом с работы Евдокия бросила последний взгляд на подарок, одиноко лежащий на Петином столе, будто оторванная часть её души. На миг ей показалось, что Петя не примет его и выбросит. А потом она тихо закрыла за собой дверь отдела и пошла к выходу из здания. Хотела сказать охранникам на выходе «До свидания», но задумалась и сказала: «Привет».

Она немного задержалась на первом этаже, пока искала в сумке карту для проезда в метро. Услышала знакомые голоса и отошла в сторону – как почувствовала.

– Лаптинская – самое нелепое создание из всех, что я видела, – со смехом сказала Инесса, когда выходила вместе с сестрой, Петей и Снежиным из редакции. – Поверить не могу, что она старше меня.

Должно быть, близняшки и Снежин уходили из работы, а Петя решил их проводить до выхода.

– И не говори, – Нинель хихикнула.

– Придётся поверить, – улыбнулся Петя.

Евдокия выглянула из-за горшка с гигантским растением, за которым пряталась. Ей показалось, что улыбка Пети была грустной – видел ли он её подарок или ещё нет?

– И я клянусь – на ней мужские кроссовки, – продолжила Инесса. – Что не удивительно с её размером ноги. Мне кажется, в обувном магазине она сразу чапает в мужской отдел.

– И не говори, – снова сказала Нинель.

«Вот зараза проницательная», – уныло подумала Евдокия.

Петя улыбнулся, но Марк никак не отреагировал, и Инесса выжидающе посмотрела на него.

– Когда она только пришла сюда пять лет назад, то добавляла фразу: «Редакция выражает соболезнования» в новость про каждую трагедию, хотя мы это добавляем только к новостям про известных людей. Я бы не удивилась, если бы она добавила это к новости про гибель случайных котят. А в фамилии одного спикера, Пергаменщика, она постоянно делала ошибки, вечно писала: «Пергаменщиков». И он в итоге отказался давать нам комментарии. А вы видели её волосы? Я с ней стараюсь не садиться рядом, вдруг у неё вши.

– И не говори, – без особой радости сказала Нинель.

Петя ничего не сказал. Марк отошёл к панорамному окну в ожидании, когда его собеседники наговорятся.

– А Марк с ней сидел сегодня утром на своём рабочем месте, – сказала вдруг Инесса. – Да, Марк? Тебя разве не испугали её гигантские кроссовки?

– Не испугали, – холодно ответил он. – Мне кажется, они её ничуть не портят. И я не заметил никакого нелепого поведения. Мне она показалась спокойной и открытой.

Снежин пожал руку Пете и вышел из редакции. Близняшки поспешили за ним. Петя какое-то время смотрел им вслед, а потом пошёл обратно на работу. Евдокия проводила его взглядом и вылезла из объятий добродушного растения.

«Собраться и попасть в мир взаимной любви, – мрачно вспомнила Евдокия слова своего брата. – Ну, пока что я просто постояла у закрытых дверей этого мира».

Дома Бриджит Джонс её встретила уже как родную.

***

Рабочий чат «Улыбаемся и пашем» в мессенджере Евдокии Лаптинской, 21:45:

«В соседней смене заболели сразу два человека, – написала Инесса Быстрова без предисловий. – Меня просят спросить – кто-то согласен выйти на замену в свой выходной? Нужен один человек. Давайте отвечайте быстро»

Ответы не заставили себя долго ждать.

«Я не смогу, поеду в Астрахань к бабушке. Уже купила билет», – ответила Муза Малинина.

«Я записан в поликлинику на весь день, как жаль», – настрочил Анатолий Кошкин.

«Буду в пещере под Тверью, без связи», – написал Антон Тихий.

«Я лечу космическим туристом на МКС», – сообщил Гена Шапошников.

«Буду проводить исследование в Большом андронном коллайдере», – проинформировал Анатолий Мрачноватых.

«Я как раз собирался сделать день отказа от Интернета», – написал Валерий Вяземский.

«На мне будет отдыхать кошка», – могла бы написать Евдокия Лаптинская.

Дневник души. Часть 3

Май Паустовский с деловитым видом вышел из туалета в самолете Берлин – Лондон. Он не видел, но чувствовал, как за ним по пятам следовал его невидимый друг.

– Это обязательно делать прямо так? – недовольно спросила Душа. – Нельзя было дождаться, когда они приземлятся?

– Ну, ты же хотела поговорить срочно, – Май беспечно пожал плечами. – Идём.

Волшебник спокойно прошёл вперёд, не обращая внимания на пассажиров, некоторые из которых начали на него поглядывать. Он остановился возле темноволосой девушки с грустными серыми глазами и деловито поправил свою брошку-переводчик.

– Мисс Эмили Уайтхаус? – спросил Май у девушки. – Мы присядем?

Эмили Уайтхаус завертела головой, пытаясь понять, о каких «мы» говорит странный пассажир. Но тот просто молча сел на свободное место рядом с ней.

– Эмили, мы хотели поговорить с вами о вашем брате Эрике Уайтхаусе, который умер на днях, – бесцеремонно сказал Май и залез в телефон. – Он ударился головой в ванной, верно? При каких обстоятельствах?

Девушка прижала руку к лицу. Глаза её тут же заслезились.

– Вы сейчас летите на похороны, верно? – равнодушно осведомился Паустовский и зевнул. – Особо не рассчитывайте на смерть брата. Вполне возможно, что он сейчас стоит рядом с вами. Видите ли, я познакомился с неким призраком, который не помнит, кто он, но почувствовал некую связь между собой и Эриком Уайтхаусом, когда мы просматривали новости со всего мира.

Эмили начала дышать тяжелее. Сдерживаемые на протяжении всего полёта слёзы застилали её лицо. Душа развернулась к Маю Паустовскому и со всей силы ударила его кулаком в лицо. Май не мог ощутить на себе силу удара, но, кажется, не находящая себе покоя после смерти Душа была настолько разгневана, что он почувствовал что-то.

– Что? – возмутился он. – За что?

Душа заметила, что на них стали оглядываться бортпроводники. У неё не было ни времени, ни желания что-либо объяснять бесчувственному волшебнику. А потом она вспомнила, что они её и не услышат.

– Что ты такое наговорил Эмили Уайтхаус, идиот! – выпалила она. – Ты разве не видишь, что у человека горе?

– Чем ей поможет твоя деликатность? Я обратился к ней по делу!

– У неё умер родной человек!

– Люди умирают каждый день!

– Ты что, никогда не терял близких?

– У меня нет близких, – заявил Май.

Душа долго смотрела на него, а потом обернулась к Эмили Уайтхаус. Она знала, что девушка не видит её, но не могла просто смотреть на горе другого человека. Душа положила ладони на руки Эмили.

– Не плачьте, – сказала она. – Там точно что-то есть. И Эрик где-то есть. И он любит вас, а значит, он не покинет вас. Должен же быть какой-то смысл в нашей жизни.

Девушка Эмили посмотрела прямо на Душу. Душа положила свою руку на её ладонь. Май нахмурился, пытаясь понять, что происходит.

Когда Эмили немного успокоилась, Душа отошла от неё.

– Тяжело её бросать, – коротко сказала Душа поспешившему за ней Маю. – Но она вряд ли моя сестра. Я не чувствую этого.

– С утра что-то чувствовал, а сейчас уже не чувствуешь, – проворчал Май. – Ой, кажется, за ними идут бортпроводники. Пошли, скорее, обратно в туалет. Я не захватил свой загранпаспорт.

Но кабинка оказалась закрыта, а два стюарда продолжила двигаться между рядами прямо к Паустовскому. Тогда он сказал душе:

– Постарайся не отставать.

С этими словами Май подхватил свой зонт, висящий у него на руке, бросил в рот жвачку странного изумрудного цвета и на миг стал прозрачным. После этого он спокойно шагнул прямо в стену самолета, раскрыл свой зонт и был таков. Душа, чуть погодя, бросилась за ним. Не то, чтобы было очень приятно прыгать вниз, даже если тебя уже нет в мире живых.

Но она уже некоторое время назад узнала, что может летать. Ну как летать… висеть в воздухе. Душа ухватилась за ручку зонта вместе с Маем.

– Что ты вытворяешь? – поразилась она. – Разобьёшься!

Но Май не боялся разбиться – он спокойно летел с раскрытым зонтом в руках, а свободной рукой демонстративно пил прихваченный с подноса стюардессы кофе. Под мышкой у него была зажата газета.

– И ты только что был прозрачным! – продолжила Душа, цепляясь за него в воздухе.

– Успокойся, это была жевательная смесь, которая на минуту делает человека бестелесным. А зонт летающий. Ну что, проверим того японца? Такаши Судзуки, утонул в озере. Ты сказал, что чувствуешь связь с ним.

– Как высоко, – Душа взволнованно посмотрела вниз. – Не могу поверить…

– Как у тебя с географией? Конкурные карты рисовал? – деланно серьёзно поинтересовался Паустовский. – Если да, то это здорово помогло бы нам определить, где мы находимся.

Душа вздрогнула, глядя на облака вокруг. Май спокойно отпил кофе и раскрыл газету.