Читать книгу Оппозиционер в театре абсурда - Ольга Геннадьевна Шпакович - Страница 17

Акт первый
Действие 15

Оглавление

А сейчас на сцене появится еще одна героиня, которая внешне на пафосную роль не тянет совершенно. И это доказывает: для того, чтобы быть героиней, не обязательно обладать взором горящим и станом манящим.

Итак, в одной из квартир той парадной, где жил Денис, потихоньку собиралась на прогулку Надин, как ее ласково называла бабушка. Ей недавно исполнилось двадцать… Тонкие реденькие белокурые волосы, болезненно-бледное худое лицо, синева под голубыми глазами, бескровные губы, мелкие и нервные черты… Может, при большой симпатии к ней ее и можно было назвать хорошенькой, с натяжечкой, конечно, но уж здоровой ее назвать никак нельзя было – инвалид с детства, она целыми днями неподвижно лежала или, если бабушка подтыкала под ее спину две подушки, сидела, неловко съехав на сторону, и по большей части читала, едва удерживая книгу своими слабыми тонкими руками. Родители у нее умерли – погибли в автокатастрофе, осталась одна бабушка. Жили они на бабушкину и Надину инвалидскую пенсию. Бабушке едва перевалило за шестьдесят, она работала когда-то учителем, могла бы и сейчас по-прежнему работать, но – как? Надин занимала все ее время. И, при всех этих нерадостных обстоятельствах, это обделенное существо считало себя счастливейшим человеком. Каждый день, просыпаясь и находя себя живой, она несказанно удивлялась и радовалась новому дню как незаслуженному счастью.

Бабушка принесла к ее кровати ворох одежды, натянула на худые ноги колготки, помогла облачиться в платье… И можно гулять! Прогулка – это был счастливейший момент, апогей дня, но при этом требовавший, прежде всего от бабушки, колоссального труда и напряжения. Сначала она помогала калеке одеться, затем перетаскивала ее с кровати в инвалидную коляску. И – самое трудное – коляску требовалось сначала затащить в лифт, затем спустить с первого этажа по лестнице, которая, хотя и насчитывала всего шесть ступеней, не имела приспособлений для инвалидных колясок, а потому все эти шесть ступеней отдавались в позвоночнике Надин, заставляя ее морщиться от боли. Но вот лестница преодолена и – здравствуй, мир! Правда, мир ограничивался для калеки внутренним двориком, но и он казался ей огромным и бесконечным. Итак, здравствуй, мир, свежий воздух и солнечный свет!

Бабушка покатала коляску по двору, предложила выехать за арку на улицу, но Надин отказалась. С некоторых пор для нее весь интерес сосредоточивался во дворе. Сегодня она отказалась не зря, видно, день выдался действительно счастливым, – в арке показался знакомый и такой долгожданный силуэт, легкой походкой приближающийся к ней…

– Привет, Дэн! – если ей удавалось произнести это короткое приветствие, значит, день прожит не зря.

– Привет, Надин! Как дела?

– Лучше всех! Ты откуда?

– Да вот, из магазина…

– А можно тебя попросить – еще диск с какой-нибудь хорошей музыкой?

– С удовольствием! Ты еще домой не собираешься? Я мог бы помочь.

Они говорят об обыденных вещах, но глаза их живут отдельной жизнью. Черные, глубокие, как омут, глаза Дениса ласкают ее бархатной теплотой. Взгляд ее голубых глаз, восторженный, воспаленный, тонет в этом сладостном омуте, который притягивает ее как магнит.

– Спасибо, как раз собираемся домой.

– Мы же только вышли, – пытается протестовать бабушка.

– Бабушка, я замерзла. Пойдем домой, тем более, что Денис любезно вызвался помочь. Все тебе легче – не тащить меня.

Денис подхватывает коляску как пушинку, заносит на площадку первого этажа… И вот они опять дома. Но на этот раз их небольшая скромно обставленная квартира освящена присутствием прекрасного молодого человека. Надин сотрясает мелкая нервная дрожь, ноздри раздуваются – она на грани экстаза.

– Денис, угоститесь ватрушкой, – буднично предлагает бабушка в то время, как ее внучка едва не теряет сознание от восторга.

– Нет, спасибо.

– Дэн, ну хоть одну, пожалуйста, – дрожащим голосом просит Надин.

– Только ради тебя… М-м, а вкусно! Ну, я сейчас сбегаю за диском.

Денис ушел, а Надин захлопотала:

– Бабушка, помоги же мне – хочу сесть поудобнее… Дай зеркало, дай мне скорее зеркало и расческу! Я же совсем лохматая…

– Девочка моя, околдовал тебя этот Денис… Но ты же понимаешь – он никогда не может быть с тобой! Он – из богатой семьи, он…

– Знаю, он здоров, а я… А мне и не нужно от него ничего! Ничего мне не нужно, бабушка. Мне и так хорошо!

Через десять минут Денис вернулся. Развел руками:

– Слышь, старушка, рылся в своих записях – и не нашел, что тебе предложить… Может, пойдем ко мне, и ты сама выберешь?

Надин не верит своим ушам.

– Что? – голос срывается.

– Ко мне, говорю, пойдем, сама выберешь.

– Конечно!

– Вы не против, если я вашу внучку с собой заберу ненадолго? И верну где-то через часик.

Денис сам усадил тщедушное беспомощное тельце в инвалидную коляску и покатил ее к себе.

Надин была у него впервые. Пока он катил коляску по длинному коридору, она с восторгом оглядывалась по сторонам. Убранство его квартиры казалось ей восхитительным, роскошным, при этом освященным его присутствием, что делало обычную квартиру похожей на храм. В комнате Дениса у нее закружилась голова, она стала задыхаться от волнения. Боже мой, она – в его комнате! Об этом не мечталось, не думалось! Денис поставил диск с медленной и тягучей музыкой, от которой щемило сердце и хотелось плакать то ли от печали, то ли от счастья. Затем он разложил перед Надин диски.

– Вот, смотри… Это классика рока, здесь свежие хиты, этого года…

– А это что играет?

– Нравится?

– Да.

– Энигма. Старая вещь.

– Можно ее взять?

– Конечно! Я ее тоже люблю. Рад, что у нас вкусы совпали. А теперь хочешь, покажу свои картины?

– Твои картины? Ты рисуешь? Ой, то есть, пишешь? Очень хочу!

Пока он раскладывал перед ней картины, чувство острого наслаждения пронзило ее – она в его комнате, она любуется его творчеством!

– Божественно, – шептала она в экстазе.

– Вот посмотри, здесь я хотел изобразить седьмое небо – вот туннель из облаков, пронизанный солнечным светом, вот силуэт ангела… Если ты немного знакома с религиозной литературой, то должна знать, что рай состоит из нескольких слоев, как бы этажей. С каждым этажом все больше красоты и блаженства. А седьмое небо – это вообще вершина наслаждения.

– Да, да, как я это понимаю! – лихорадочно кивала Надин. В этот момент она как раз чувствовала себя на седьмом небе.

– Слушай, тебе неудобно в этой коляске, давай я перенесу тебя на диван.

Он подхватил ее на руки и бережно усадил на диван, подоткнув под спину подушку.

– Удобно?

Но Надин уже не могла говорить от переизбытка эмоций, она только кивала головой. «А она недурна», – подумал вдруг Денис. В самом деле, ее бледное лицо порозовело, его залил тот нежный румянец, который украшает только белоснежную кожу очень светлых блондинок, синева под глазами придавала ей томность, а глаза сияли влажным, призывным блеском. Тонкая белая кофточка слегка сползла с плеча, обнажая его белизну. Ноги, длинные и очень стройные, безвольно свисали с дивана, но не бросалось в глаза, что эта девушка больна, – так, обыкновенная хорошенькая девушка присела на диван, небрежно откинулась на подушки, невзначай обнажив плечико и ножки.

– Может, выпьем вина? У нас есть очень хорошее, – предложил Дэн, оценивающим взглядом измеряя гостью, словно увидел ее впервые. «А она ничего… и при этом совершенно невинна!»

– Вина?.. Не знаю… Я никогда не пила… Но – давай! – Надин заговорщицки подмигнула ему. – Только бабушке – ни слова!

Денис удалился и через несколько минут принес поднос с бутылкой красного французского вина, шоколадными конфетами и сыром.

– Вот, пробуй – папа из Парижа привез.

Он разлил рубиновое вино в хрустальные бокалы.

– За удачу! – прошептал он.

– За удачу! – весело откликнулась она.

Тонко пропел хрусталь, они осушили свои бокалы.

– Божественный напиток, – прошептала Надин, закатывая глаза.

– Так давай выпьем еще! Теперь за любовь!

– За любовь!

Выпив два бокала, Надин, не привыкшая к спиртному, захмелела. Впрочем, во все продолжение этой волшебной, фантастической, невозможной встречи она чувствовала себя то ли пьяной, то ли помешанной, словом, состояние было такое, словно она вырвана из своего мира, из своей реальности и находится то ли во сне, то ли в мечтах, то ли в параллельном измерении. Денис развернул обертку и положил конфету ей в рот. Когда она приоткрыла крошечные детские губы, он не выдержал и, взяв из ее рук бокал, отставил его, а сам обнял ее, прижался к ее хрупкому телу и прильнул долгим и нежным поцелуем к ее губам. Она задрожала в его объятиях и тихонько заплакала.

– Ты чего?

– Не обращай внимания, это от счастья.

– Ты счастлива?

– Еще бы! Ведь я… люблю тебя… Давно… С того самого момента, как увидела в первый раз…

Денис поцеловал ее уже более уверенно после такого признания. Он даже почувствовал себя в некотором роде благодетелем, даря ласку этой убогой, больной девушке, которая, если бы не он, конечно, никогда бы не испытала радость любви и общения с мужчиной. Надин плакала, даже не пытаясь сопротивляться его настойчивым ласкам.

– Ты очень красивая, Надин, я хочу тебя.

– И ты говоришь это мне? Такой девушке, как я?

Денис, чувствуя, что она полностью в его власти, раздел ее. И вот она лежит перед ним – обнаженная, худая, вся трепещущая от смущения, рыданий и своей беспомощности, никогда не знавшая мужчин, девственница. Возбужденный сознанием, что он – первый, что он – любим этим жалким существом, что он – Бог для нее, Денис в исступлении принялся целовать ее, тормошить, ласкать, получая животное удовольствие от того, как пробуждалось, отдавалось ласкам это девственное тело. И, наконец, овладел ею…

Никогда не испытывал он подобных ощущений! Да, он знал много женщин. Но занимался любовью впервые с женщиной, которая любит. Он чувствовал, как ее любовь, страсть передается ему, как от бешеного биения ее сердца начинает учащенно биться и его пресыщенное холодное сердце. Она, слабенькая, беспомощная, больная, в момент экстаза передала ему такой мощный заряд энергии, какой никогда не получал он от искушенных женщин. Она же билась под ним, словно в агонии, плакала, судорожно сжимала его слабыми руками… Да, такого у него еще не было!

Когда он, наконец, отпустил ее, она была в бессознательном состоянии, совершенно опустошенная, обессиленная.

– Тебе пора, прелесть моя, – прошептал он, заботливо одевая ее. – Бабушка потеряет тебя.

– Но мы увидимся еще?

– А ты не жалеешь о том, что произошло?

– Нет, конечно!..

– Тебе не было больно?

– Мне было хорошо! Очень хорошо!

– А с каждым разом будет все приятнее.

– А будут еще разы? Ты еще позовешь меня?

– Обязательно!

– Даже если не позовешь, я все испытала… я теперь знаю, что такое любовь… Если теперь умереть – я готова.

– Теперь – жить!

Он бережно одел ее. Усадил на коляску.

– Можно тебя попросить? – робко спросила она.

– О чем хочешь!

– Картину. Седьмое небо. Подари.

– Вот, держи.

Отправив гостью домой и при этом с удовлетворением убедившись, что бабушка не заподозрила ничего, что Надин естественна и весела, Денис вернулся к себе. Поскольку он продолжал находиться под впечатлением происшедшего, то решил выплеснуть свои эмоции на бумагу: достал краски, вставил лист формата А4 в деревянную рамку мольберта и принялся творить… Под легкими прикосновениями кисточки на листе появлялось акварельное, чуть размытое изображение лица в ореоле светло-золотистых, словно пронизанных солнцем волос, неестественно огромные небесно-голубые глаза, больше похожие на два озера…

Творческий процесс был прерван появлением Павла.

– О! Да ты творишь!

– Как видишь.

– Какое интересное лицо… Постой, кажется, где-то я его видел… А! Ты будешь смеяться, но мне показалось, что она похожа на… Надьку. Так, кажется, зовут эту калеку, соседскую девчонку?

– Да, это она. Ты угадал.

– На рисунке она гораздо интереснее, чем на самом деле.

– А я вижу ее такой.

– Да?

– Да…

– Ну, видишь – так видишь, все вы, художники, – мечтатели.

– По-моему, она прекрасна! А главное – она настоящая муза, она смогла бы вдохновить меня. Слушай, я, пожалуй, готов жениться.

– Да ты с ума сошел?! – Павел расхохотался. – На калеке?

– А что? Я выше всех этих предрассудков. Сегодня же поговорю с папиком.

– Ну ты приколист!

– Не смейся, пожалуйста. В жизни должно быть место благородству.

– Поговори, поговори с папиком. Но чтобы я тоже тут был – хочу увидеть это шоу!

– И поговорю! Сегодня же!

Оппозиционер в театре абсурда

Подняться наверх