Читать книгу Гемоды не смотрят в небо - Ольга Кай - Страница 7

– Мой гемод-сиделка не справляется со своими обязанностями. Я могу его вернуть?

Знакомая уже бабушка сидит в кресле напротив, смотрит на меня сквозь очки устало и грустно. Ее трость, увенчанная серебряной птичьей головой, прислонена к креслу. Макс в пол-уха слушает – в «морской бой» играет, как пить дать. Рик изображает интерес, но посетительница не обращает на него внимания.

Я-то собиралась отчеты просмотреть, войти в курс дел перед тем, как Макс уйдет на пару месяцев, оставив отдел на меня. Но вместо спокойной и скучной работы: одно заявление о пропаже, одно изъятие образца, вышедшего из строя в результате побоев. «Застрахован, – отмахнулся хозяин. – Должны починить или заменить. Пусть меняют лучше – слишком медленный стал». И то правда: с несросшимся переломом бедра не побегаешь.

И посетителей – очередь. Их Максим с удовольствием спихнул на меня.

– Чем именно он вас не устраивает?

Женщина мнется, крутит в пальцах набалдашник изящной трости.

– Я живу одна. Мне бывает иногда неуютно, страшно. Я прошу его просто посидеть рядом, у постели. Он сидит, словно жердь проглотил. И смотрит в стену. С таким еще страшнее, будто это не сиделка, а сама смерть за мной пришла.

– Простите, но… – беспомощно развожу руками.

– Я просила его: ну хотя бы изобрази участие! Сделай вид, что тебе не все равно, что со мной! А он… – у нее трясется подбородок и прыгает в дрожащих пальцах серебряная птичья голова. – А он мне: приношу извинения, но основы актерского мастерства не являются частью моей программы.

Макс фыркает и прячется за лэптоп. Женщина, прижав к лицу тонкий платочек, плачет. Рик хлопает глазами и – хвала мирозданию! – молчит.

– Вы можете его вернуть, конечно. Вот бланк заявления…

Проводив посетительницу, я закрываю дверь – торопливо, чтобы не знать: обернется ли она, будет ли снова плакать или просто направится к лифту.

– Я прихожу к заключению, – подает голос Рик, – что стандартные программы подготовки не дают достаточного набора умений, чтобы полноценно служить хозяину.

– О, парень, да ты проявляешь чудеса сообразительности! – хохочет Макс.

– Это не чудеса, а достижение новейших технологий, – спокойно возражает гемод.

И в это время у меня пищит коммуникатор.

– Здравствуйте. Марта Игоревна? Меня зовут Александра, я веду программу на областном радио. «Тема дня». Может, слышали? Нет? Ничего… у нас на вторник тема: «Гемоды и люди». Вы же работаете в отделе по делам искусственных организмов, да? Простите, что звоню только сейчас, тут просто накладка вышла… Вам удобно будет завтра на десять утра?

– На радио? – переспрашиваю. Макс подскакивает вдруг, начинает подавать какие-то знаки. – Минуточку, пожалуйста.

И прикрываю наушник ладонью.

– Мне вчера звонили, спрашивали, не могу ли я прийти на программу к ним, что-то про гемодов… Я им твой номер дал, – Максим пожимает плечами, улыбается. – Ты же знаешь, я выступать как-то не того, ну… А ты же пишешь все-таки, и сказать на тему сможешь лучше и больше, да?

Еще и это на меня спихнул, значит? Я собираюсь ответить, чтобы топал сам на свое радио, но вспоминаю вчерашний разговор с Костей и повисший вопрос. Пожалуй, что-то я все же сделать смогу.

– Слушай, Марта, – окликает Макс через время, – а ты Песца читаешь? Это блогер такой, о гемодах много пишет, новости собирает… Да ты точно видела, все министерство читает!

Это он о «П.П.» – на аватарке песец изображен.

– Видела, – признаюсь. – Противник гемодов и враг всего прогрессивного общества. Что там у него сегодня?

Макс, щурясь, всматривается в экран.

– «В „Инфинити“ выпили за бесконечность», – читает. – О, тут Лидка твоя засветилась! «Клуб „Инфинити“ любит удивлять и шокировать гостей. В этот вечер им были предложены изысканные блюда в неожиданном оформлении»… И тут эта «Лавка людоеда»! У нас в маркете прилавок поставили, так мне там после вызовов хоть не ходи, – Макс тяжко вздыхает, тянется к стакану с остывшим кофе. – Маришка говорит: глупости, не стоит внимание обращать, но мне каждый раз не по себе.

Сегодня фото из «Инфинити» во всех СМИ. Модный обозреватель пишет: «Очень стильно, обязательно надо попробовать такое на Хэллоуинскую вечеринку».

Настроение нерабочее. Надеясь немного упорядочить мысли, я просматриваю новости по тегу «гемод», собранные в песцовой норке. Тут и ссылка на видео, когда в новостях сказали о подпольных цехах, и заявления Савина о защите прав «особых людей». В обратном порядке смотреть любопытно. Забираюсь в архивы, клацаю наугад страницу двухгодичной давности. Сообщение о первом легализованном борделе, укомплектованном сплошь гемодами, и в тот же день: «Шокирующая новость: универсальный помощник до смерти избит хозяином!» Надо же, когда-то это шокировало.

И когда-то утрату гемодом функциональности еще называли смертью.

* * *

– И сегодняшний гость нашей программы: сотрудник отдела по делам искусственных организмов при министерстве соцполитики Марта Игоревна Смирнова, – Александра Валерьевна смотрит на меня, улыбается. Кивает, напоминая, что мне стоит поздороваться.

Я чуть наклоняюсь к микрофону, однако, заметив жест ведущей, отстраняюсь, сажусь прямо.

– Доброе утро.

– Марта Игоревна, скажите, пожалуйста, как вы лично относитесь к гемодам?

Ведущая кутается в шаль: несмотря на почти летнюю жару снаружи, здесь прохладно, и я, одетая в скромное короткое платье без рукавов, жалею, что не взяла пиджак.

– В первую очередь я стараюсь не смешивать личное отношение и профессиональное, – сидеть, сложив руки на старой столешнице, как-то неловко. И непривычно без наушника. Он хоть маленький, к вечеру я от него устаю и спешу снять, но теперь, когда он лежит в сумочке вместе с отключенным коммуникатором, я постоянно ощущаю: чего-то не хватает. Из-за этого мерзнет левое ухо и запястье, вернее, тот участок кожи, который обычно спрятан под «браслетом». – Сейчас главное: поддерживать баланс в отношениях между гемодами и людьми. Тут я вижу две проблемы: излишнее очеловечивание и, наоборот, отношение как к игрушкам, на которых можно сорвать злость и вообще делать с ними что угодно.

– Скажите, Марта Игоревна, – голос у ведущей мягкий, музыкальный – такие звучали из старого, дедовского еще приемника в деревенском доме отца и, наверное, из всех старых приемников страны, по всем региональным радиостанциям, – а вы знакомы с недавними разработками доктора психологии Людмилы Васильевой? Вот буквально на днях вышла ее статья, – Александра неслышно подвигает ближе распечатку, – о перспективах использования универсальных помощников в преодолении последствий психологических травм и комплексов. Терапия, предложенная доктором Васильевой, заключается в том, чтобы отыграть болезненные ситуации не на живом человеке.

– А какие примеры ситуаций приводит доктор Васильева?

– Например, если вам хочется кого-то обозвать, накричать, ударить, – Александра Валерьевна плавно кивает в такт перечислениям.

– Покалечить, избить, – подхватываю я. – Надеюсь, убийство в терапевтических целях еще не предлагается?

Вместо того чтобы отшутиться и опровергнуть, ведущая теряется.

– Я хотела бы напомнить, что, раз гемод не является живым существом, то и полное лишение его функциональности не может считаться убийством, – выдает она, наконец.

Совсем как Рик!

– Тогда и я хотела бы напомнить, что человек является существом социальным, и не должен преступать некоторые границы, такие как убийство себе подобного. За исключением случаев самообороны, при прямой угрозе жизни и здоровью, разумеется. – В темной студии мы одни, если не считать звукорежиссера за стеклом, но я вдруг осознаю, что в это время наш разговор слышат тысячи. Может, преувеличиваю: кто в наше время слушает областное радио, где говорят мелодичными голосами уютные женщины и благовидные дядечки? Но пока возможно сказать то, о чем почему-то молчат, я попробую. – Узаконенное, а еще хуже – поощряемое насилие в отношении гемодов, в конце концов, размывает эти границы, и уже легче будет просто так, потому что захотелось, ударить кого-нибудь или даже убить.

– Насколько я знаю, – Александра теребит распечатку, – с распространением универсальных помощников преступность существенно снизилась.

– Так и есть, но…

– Вот видите! Значит, есть смысл…

– Процесс преодоления табу всегда требует времени. А в нашем случае речь идет не об одном конкретном человеке, а о целом обществе.

– То есть, вы не согласны с выводами доктора Васильевой?

– Я не могу быть согласна с ней или нет, потому что не читала ее статью. Но я против насилия над гемодами.

– Что ж, понимаю. Вы, как сотрудник ведомства, которое занимается искусственными организмами вплотную, вряд ли можете иметь иную точку зрения, – Александра Валерьевна улыбается примирительно – ей, видно, хочется уйти от острой темы. – Напоминаю нашим слушателям, что они могут звонить и задавать вопросы в эфире…

Она диктует номера, потом предлагает пообщаться о работе ведомства. Во время разговора подает знак, чтобы я взяла наушник: на линии появился слушатель.

– Хочу поблагодарить Марту Игоревну за ее работу, за то, как она всегда внимательна, всегда выслушает и подскажет, что делать. И, конечно же, полностью разделяю ее мнение…

Я слушаю и вижу ее: сидящую в моем кабинете, сжимающую в пальцах трость с набалдашником в виде птичьей головы.

За ней – мужчина, вроде немолодой. Его голос дребезжит от возмущения:

– Это что же прикажете, кукол этих – за людей? Нет в них людского! Нет божественной искры! Нет души!

Где-то я это уже слышала, да.

Снова мужчина, голос высокий и какой-то мяукающий:

– Наука на протяжении веков ищет пути к продлению человеческой жизни, к бессмертию, а люди вроде вас, необразованные, малограмотные, пытаются распространить свои пещерные представления…

После передачи мы с Александрой Валерьевной пьем чай в ее комнатушке.

– Жестко вы, – осторожно замечает она. – Звонков было много, не все удалось принять. Может, еще одну передачу сделаем, если запрос будет.

– Отчего жестко? – В студии я замерзла, отогреваюсь теперь. Пиджак – в машине, но у Александры есть плед. Часто пригождается, наверное. – По-моему, я не сказала ничего такого… Вот подумайте сами: смогли бы вы убить? Не человека – гемода, который бы ни в чем перед вами не был виноват, стоял бы себе и не сопротивлялся.

– Убить? – на лице женщины мелькает гримаса отвращения. – Зачем?

– А если бы вам врач сказал. Выместить негативные эмоции, к примеру.

Она подпирает полной рукой подбородок и, уставившись на завешенную дипломами стену, задумывается:

– Не знаю даже. От ситуации зависит. Если уж врач…

Рик, ожидавший в холле, поднимается мне навстречу. Ради такого дела Макс отправил его за мной на машине.

– В Министерство? – уточняет.

– Ага, – я окидываю взглядом его фигуру в сером форменном комбинезоне с нашивкой «муниципальная собственность». А ведь рациональный Рик, вероятно, нашел бы идеи доктора Васильевой обоснованными, а «терапевтическое» насилие – оправданным. Сам ведь повторяет: «гемоды – не люди». И не испытывает к собратьям ни малейшего сочувствия.

Машина ждет недалеко от крыльца. Солнце уже высоко. Жарко. А у меня мурашки до сих пор – не отогрелась. Рик обходит авто, а я останавливаюсь и, запрокинув голову, щурясь, смотрю, как на фоне по-весеннему голубого, яркого неба золотятся листья клена. И в который раз думаю: как же стало возможным для нас, людей, жить в таком прекрасном мире и так ненавидеть саму жизнь?

Удар в плечо мигом возвращает в реальность. Парень в спортивном костюме бежит к стоящим неподалеку высоткам. Сжимая в руке мою сумочку с оторванным ремешком.

– Стой! – бросаюсь следом, но на каблуках быстро не побегаешь! – Стой! Рик, держи его!

Рик несется за ним, скрывается в арке, а я, проклиная свои невысокие, но совершенно неприспособленные для бега каблуки, прыгаю следом. Под арку, во двор… Никого. Ни воришки, ни Рика. Скрывается за углом дома серый фургон, а я растерянно и беспомощно оглядываюсь.

– Рик! Рик, ты где?

И едва не падаю, споткнувшись о собственную сумочку.

– Нет, номера не успела… Передатчик же… Что? Глушат? Черт! Костя, пожалуйста, скорее! Найди его, я очень тебя прошу!

Туфли болтаются в руке. Вместе с сумочкой. Черт, ну как я могла так глупо? Черт!

Оббежала весь двор – ни следов, ни свидетелей. Время такое: кто на работе, кто на рынке, кто в домашних делах. Есть надежда, что видели в окно, да вряд ли номера запомнили. А серый фургон и я заметить успела. Толку, правда…

– Макс, это я! Рика украли! На уши всех, слышишь? Пригрози, что он гостайну выдаст какую-нибудь… Да знаю, что не выдаст! Придумай что-то, пусть ищут! Давай, давай скорее, ну!

Как я могла так попасться? Ведь помню же, бабулька с тростью рассказывала точно такую же историю: у нее сумочку вырвали, гемод погнался за вором.

– Анна Юрьевна, это Марта, из отдела. Рика украли. Только что. Сделайте, что можно, у вас ведь приборы и… да, понимаю. Простите. До связи.

Дойдя до машины, прислоняюсь к дверце – спиной, голыми плечами – нужно перевести дыхание.

Передо мной возвышается старое здание радиостанции. Камеры! Тут же наверняка есть камеры!

Вахтер сам выскакивает навстречу.

– Простите, вы… э…

– Только что украли моего гемода. Нужны записи с ваших камер наблюдения. Срочно.

– Я… э… не имею права.

Протягиваю руку с «браслетом».

– Имеете.

Он смотрит с сомнением и опаской. Ну да: растрепанная, босая, по колено в пыли. Но считывает удостоверение и, наконец, ведет меня в свою будку. Отматывает запись на фронтальной камере минут на двадцать. И я снова вижу, как пробегает мимо парень в спортивном костюме, пряча под капюшоном лицо. И как глупо, по-бабски, я бросаюсь за своей бесценной сумочкой. Отправляю за ней Рика.

Черт. Хочется ее вышвырнуть теперь, только это уже не поможет.

– Дальше отмотайте, дальше…

Спустя час я забираюсь в авто. Привычно, на переднее пассажирское. Упираюсь неподвижным взглядом в лобовое стекло.

Новостей никаких: ни от Кости, ни от Макса, ни от Авериной.

Вот как можно было так глупо? Как?

Вздохнув, перебираюсь на место водителя. Пододвигаю кресло, подстраиваю зеркала. Надеваю туфли. Только тут замечаю, что где-то ободрала коленку – кровь засохла темными потеками на пыльной коже.

Куда теперь? К Векшину? Только мешать буду.

Значит, в министерство, за протоколы, опросы, фотографии с мест преступления – может, откопаю что-то? В конце концов, большего я сейчас, наверное, сделать не смогу. Разве кататься по городу в поисках серого фургона. Но что-то же надо делать, хоть что-нибудь! Потому что если мы не найдем Рика сегодня…

В сердцах бью руль, и гудение клаксона прокатывается по пустой улице, распугивая воробьев. Я давно не водила, ну да ладно: движение в это время спокойное, машин мало. Доеду.

* * *

– Точно, именно так и было: вырвал у меня сумочку и давай убегать! А я, глупая, отправила его… гемода… за ним, – голос в динамике ненадолго умолкает, а потом я слышу осторожное: – Значит, вашего тоже украли?

– Да… Это ведь вы звонили на радио? Спасибо.

Записи с камер в окрестностях проверены, сотрудники радиостанции опрошены Векшиным и его ребятами.

Ни-че-го.

– Мы ищем, – Костя, перехваченный мною на проходной, серьезно смотрит в глаза. Его темные волосы отливают медью под солнцем, а рваная полоса шрама на скуле белеет, не тронутая загаром. – Смирнова, ты ведь понимаешь, что мы можем не успеть? Это всего лишь гемод, обыкновенный гемод. Не убивайся так, поняла?

– Да я не… обыкновенный, да.

День, второй, третий. Мы уже наверняка опоздали. Не хочу этого принимать. Пусть Рику повезет. Обыкновенный, такой же, как тысячи его собратьев, неотличимый от них внешне – пусть он просто окажется везучим.

Доктор Васильева выступает с заявлением о противодействии со стороны государственных органов. В пример приводит мое интервью на радио:

– Вот что бывает, когда такие серые, не выдающиеся люди получают власть над другими и начинают распространять свое невежество, – она смотрит с экрана монитора: здоровенная, с буграми на лице и неопрятными седыми, плохо прокрашенными волосами. – Я подозревала, что мои работы встретят непонимание, но такие нападки от человека, который совершенно не разбирается в проблеме… – женщина разводит руками и кривит губы в усмешке.

– Да уж, – комментирую я из-за плеча напарника, который и позвал меня глянуть интервью, – если видеть такое в зеркале ежедневно – поневоле захочется убивать.

Макс оборачивается, смотрит обиженно. Негатив по отношению к полным людям он постоянно, по поводу и без, принимает на свой счет. В другой день я бы извинилась, но сегодня слишком злая – не до чужих комплексов. Найдем вот Рика, тогда, может быть…

Я теперь в Министерстве даже сверхурочно. То и дело от начальства приходят запросы, и мне, «засветившейся» на радио и в деле с похищением Рика, теперь с рабочего места никуда.

– Что ж ты так, Смирнова? – заглядывает Ольга Дмитриевна из отдела кадров, моя бывшая начальница. Немаленького роста, широкая, затянутая в строгое черное платье, она распекает меня, как маленькую, качая головой с уложенными в высокую прическу волосами. В ее присутствии в нашем кабинете становится тесно. – Умнее надо быть. Не высовываться. Теперь либо увольняйся официально, либо работай, как все: начальство интересуется, так что больше я тебя не прикрою.

Приходит рассылка от «Черной рыбы»: «Всех, кто хочет расслабиться, забыть об условностях, поиграть с воображением и ненадолго попасть в немного страшную, но очень веселую сказку, приглашаем на трэш-вечеринку! Приходить желательно лохматыми и в звериных шкурах! Иметь при себе дубинку!» Сообщение сдобрено кучей смайликов. В мелкой приписке о партнерах и спонсорах попадается на глаза название: «Лавка людоеда».

Кажется, это сегодня.

И Лидка пишет: «Идем-идем обязательно!!!»

А вечером звонит Костя. Ровным голосом диктует адрес.

Максим за рулем. Едем. Сворачиваем с проспекта в проулки-закоулки, машина подпрыгивает то и дело.

Молчим.

Фургон опергруппы Векшина ждет возле неприметной замызганной двери. Как во сне, я переступаю порог, иду. Что-то шипит вокруг, жарко, гудят под потолком дешевые лампы. И очень знакомо, до тошноты, пахнет кухней.

– Дальше, – коротко выдает Костя. Я делаю еще несколько шагов и останавливаюсь.

В углу – следы крови. Длинная цепочка круглых, лучистых пятен. И мусорная корзина. Из нее свешивается серый рукав форменного комбинезона с нашивкой: «муниципальная собственность».

* * *

Возле картины «Скука» – парочка в леопарде. Не шкура, конечно: платье, лосинки, шарф. Они оборачиваются на звон колокольчика, меняются в лице и едва не переворачивают граненые стаканы с темно-красным.

В соседнем зале шумно, людно. Разноцветные фонарики, кости на веревках – как новогодние игрушки. Кости, кажется, искусственные, из тех, что в зоомагазинах продают. Хотя вон явно куриная…

Рыжая Иванна тоже в леопарде. Идет ей. Поправляет очки, смотрит на меня растерянно.

– Марта?

Снова звенит колокольчик. Максим хватает меня за руку.

– Пойдем отсюда, пойдем. Не надо!

И замирает. Смотрит туда же, куда и я – на заставленный круглый стол посреди зала. Ушки, пальчики – весь ассортимент.

Ладонь Максима становится холодной и мокрой, но он все так же повторяет:

– Не надо, пойдем отсюда, пойдем…

И мелькает пестрое, яркое. Шум. Смех. Досадливое: «Это же просто шутка! Это по приколу!» Грохот, звон посуды. А потом крепкая рука на плече – больно. Темнота, прохладный ночной воздух. Вода в лицо. И голос Кости:

– Ну, успокоилась?

Когда я прихожу в себя неподалеку от входа в «Черную рыбу», внизу, в подвале, играет музыка, и снова шумно и весело, словно ничего не случилось. Пьют. Едят.

Там Лидка где-то, наверное. С ними.

– Спасибо, Костя, – негромко благодарит Макс. – Я бы сам не того…

– Домой ее, понял? Доедешь? – потом ругается и, слышу, кричит в сторону: – Эй, Соломин! Довезешь?

Перед лобовым стеклом вереницы огней. Я понемногу прихожу в себя.

И отчетливо вижу теперь перепуганное лицо Лидки, ее круглый ярко-красный рот.

Что же я там натворила? Перевернула, кажется, пару тарелок, что-то разлила… И ладно. Может, хоть кто-то из этих незамутненных с горящими взглядами, счастливых попасть в интеллигентное общество завсегдатаев «Черной рыбы», пошевелит мозгами, подумает о том, что он делает, к чему теперь будет «причастным»?

Хотя, кого я обманываю? Сейчас радостно пальчиками похрустят, кровушкой из граненых стаканов запьют и посмеются над «серыми и необразованными», которые не понимают их тонкого юмора.

И не подавятся же.

Плевать на них, если честно. Уже плевать.

– Я в этой части города не очень, – Соломин, невысокий светловолосый парень с конопатым носом, тычет в панель навигатора. – Адрес продиктуйте, пожалуйста!

Диктую. Навигатор прокладывает маршрут, сообщает приятным женским голосом:

– Через сто метров поверните налево.

– О, другое дело, – парень улыбается, но улыбка быстро сходит с его лица, и теперь он сосредоточенно смотрит на дорогу. – У вас кровь на рукаве, – бросает между прочим.

Кровь. Или вино цвета крови.

На заднем сидении тяжело вздыхает Макс, шуршит фантиком конфеты – его до сих пор мутит. А у меня неожиданно громко пищит коммуникатор.

– Марта, здравствуйте.

Это Аверина. В другое время я бы удивилась: звонит не на рабочий номер, на личный.

– Анна Юрьевна, Рика нашли.

– Нашли?

– Мы не успели. Его больше нет.

С Авериной станется заметить, что я говорю о Рике так, словно он был человеком. И хотя я готова сейчас накричать на любого, кто напомнит об этом, но промолчу, наверное, а Анна Юрьевна будет права. И, в конце концов, жалеть скорее надо не Рика, а тех, кто считает все происходящее нормальным.

Лидку вот. Оправдывается за меня сейчас, наверное. Дура.

Но Анна Юрьевна вздыхает в трубку:

– Понятно. – И я не слышу раздражения в ее голосе. – Я немного навела о вас справки и, знаете, так вышло, что обратиться я могу, наверное, только к вам. У меня плохие новости, Марта.

Огни красные и белые плывут перед глазами.

– Слушаю.

– Вы наверняка знаете, что в последнее время активно продвигается идея целевого выращивания гемодов, по типу фермерского хозяйства. Сегодня на совете директоров приняли окончательное решение, и, если будет подведена законодательная база, корпорация «Гемод» возьмется за этот проект. Это… немыслимо! Это низводит всю нашу работу на примитивный потребительский уровень!

«Через триста метров держитесь правее», – предупреждает навигатор.

– Но я ничего не могу сделать, Марта. Может быть, получится у вас?

«Через пятьдесят метров держитесь… Держитесь…»

«Пожалуй, да: я жалею, что для эксперимента выбрала брата. Гемоды с его воспоминаниями получились такие… Как бы это сказать? Жалкие. Вместо того чтобы понять правила и приспособиться, они до последнего убегали в фантазии, говорили себе, что все происходящее – сон. А когда не получалось проснуться – умирали. Чтоб вы понимали: это дорогостоящее производство, и каждое изделие стоит баснословных денег. Проект оказался под угрозой.

К счастью, несколько образцов выжили.

На первый взгляд они ничем не отличались от остальных. Поначалу плохо владели телом, путались в ногах, натыкались на все углы. И, когда думали, что их никто не видит и не слышит, повторяли вот это: Алексей Аверин, двадцать восемь лет…

И кошмары у них были одинаковые на всех. Тела, готовые к пробуждению, находятся в капсулах, питательные вещества подаются по трубкам и в пищевод, и прямо в кровь. Продукты жизнедеятельности также выводятся через катетеры. Что любопытно: им всем потом эти трубки снились. Видимо, ощущение было очень ярким. Предположительно, потому, что это у них первое реальное ощущение, не из памяти Алексея – собственное.

Однако есть и куда более любопытные факты.

Например, образцы помнили себя еще до того, как мы поместили мозг в подготовленное тело. То есть мозг запоминал ощущения, транслируемые через датчики, а также получаемые, как это ни странно прозвучит, напрямую. В основном осязательные, конечно, однако наши опыты по раздражению центров удовольствия, страха и прочие им тоже запомнились. Я подумываю о том, чтобы исследовать это явление отдельно, посвятить ему новый проект, и хотя с утилитарной точки зрения его ценность не столь очевидна для широкой общественности, надеюсь, мне выделят финансирование».

А. Ю. Аверина, из интервью