Читать книгу Исповедь авантюристки. Повесть - Ольга Краузе - Страница 22

Тот день, когда я проснулась заикой, неспособной произнести ни единого слова, врезался в мою память навсегда. Обнаружив такую напасть, я просто решила молчать. Это ж как икотка, с перепугу. Наверное, если бы моя матушка меня выдрала, я б оторалась – и всё. А тут, в ожидании не свершившейся порки, перенапряглась. Ладно, решила я, денек отмолчусь, а там видно будет.

Решить легко, а вот исполнить… К вечеру о случившейся со мной коллизии знала вся семья. На следующий день отвели к доктору – он приказал петь. И правда, при пении я не заикалась.

Теперь у меня наступил оперный период. Я старалась петь не абы как, а красиво. В школе меня попробовали было дразнить, но вспышки гнева окрыляли, и я наносила сокрушительные тумаки всем обидчикам без разбору. И вообще, в тот период натура моя взбунтовалась. Дальнейшие попытки усадить меня на «позорную скамью» выходили школьной дирекции боком. Теперь я забиралась с ногами на это сооружение и выдавала весь репертуар кухонных концертов у бабушки Нины в Ленинграде. На эти концерты собирались толпы зевак из учеников, учителей и родителей. Таким образом «позорная скамья» превратилась в «ПОЧЕТНУЮ». И все остальные наказанные дети стали мне подражать. Теперь каждый считал своим долгом забраться с ногами на скамейку и проявить себя, спев песенку, рассказав стишок или хотя бы просто прокукарекав.

Конечно, всему виной была опера. Потому что, обучая меня певческой риторике, папа ставил на патефон трофейную пластинку Рихарда Вагнера «КОЛЬЦА НИБЕЛУНГА» в исполнении Берлинского Оперного Театра. Торжественно и скрупулезно отец переводил мне все арии, дуэты и речитативы Зигфрида, Брюнгильды, Альберих, Миме, Хаген и мятущегося между всеми Вотан.

Зато во дворе мое положение было незавидным. Во дворе заправлял ФэЗэУшник Петька Дадыкин. Ему со всей его кодлой нравилось меня дразнить, а при моих разъяренных наскоках в ответ очень нравилось подхватывать меня за шкирятник и швырять в сугроб. И по двору я старалась проскочить незамеченной, потому что еще не придумала, как этого гада победить.

Но однажды, когда я, благодаря очередной стычке с Петькой, оказалась в сугробе, ко мне подбежал мальчик. Он помог мне выбраться и отряхнуться и, взяв за руку, повел к подъезду. В спину я слышала хохот и улюлюканье. И, пока мы поднимались с ним по лестнице к его квартире, мальчишки во дворе орали: – Немой и заика! Жених и невеста!

Мальчика звали Сережа. Он был глухонемой. Во дворе с ним никто не играл. Его также дразнил Петька со своей компанией. Теперь у Сережи появилась я. Мы вместе играли в шашки и в оловянных солдатиков. Он оказался начитанным мальчиком, и мы стали обмениваться книгами. Так, благодаря ему, в восемь лет я читала и перечитывала Короленко, «В ДУРНОМ ОБЩЕСТВЕ». А главное, мы с ним могли вместе гулять во дворе. Потому что Петька Дадыкин как-то вдруг неожиданно зауважал наш союз.