Читать книгу Глаза зеркал - Ольга Постнова - Страница 4

«Необходимо найти в себе силы, и сменить обстановку. Не столь важно, какой путь перемен выберете вы: перемещение мебели в комнате или себя в пространстве. Важно изменить хоть что-нибудь, тем самым отстраняясь – мысленно или территориально – от травмирующей ситуации».

Со слезами и небольшим скандалом, но, всё же, удалось выклянчить досрочный двухнедельный отпуск, сославшись на сложные семейные обстоятельства. В пятницу Линочка укладывала в дорожную сумку нехитрые пожитки и слушала рассуждения Антона.

– Надо успеть до темноты. В появлениях таинственного незнакомца, назовем его для краткости Серым, есть некоторая закономерность – он является во мраке. Главное – дождаться информации, связанной с ним. Возможно, в газетах появится сообщение или что-нибудь скажут на местном телеканале или в социальных сетях мелькнёт тема о пропавшей или пострадавшей женщине. Мы пока не знаем, какие цели Серый преследует, но, думаю, сообразим, если получим больше сведений. Ты пока отдохнешь на свежем воздухе, а заодно поможешь мне по хозяйству. Линка, если бы ты знала, до какой степени мне надоели омлет и яичница! Но это единственное, что я способен приготовить.

Лина кивнула в знак согласия. Отчего не побывать в гостях? Тем более, ей сейчас очень хотелось спрятаться от всех событий, уехать подальше от воспоминаний, как и советовал доктор Осьмушкин. Конечно, было бы куда приятнее прятаться от прошлого где-нибудь на солнечном пляже, под пальмой, но, судя по всему, эта сказка не для Лины. Даже смешно: все знакомые уже побывали в Турции, Египте, а Линочка специализируется на отдыхе в деревне – судьба.

«Отдых в деревне» – формулировка, лишенная смысла; в жизни Линочки был опыт знакомства с любителем маленьких поселений, где, как оказалось, нет никакого покоя, зато тайн и загадок больше, чем репьев на бродячей собаке.

Унылый вид подруги огорчал Антона, и он воодушевленно оглашал план действий:

– Подготовимся к празднику, нарядим ёлку, сварим холодец и вообще закатим пир. Утром – лыжные прогулки – снег я надеюсь – все же выпадет, днём – просмотр телевизора и обсуждение вечернего меню, а вечером – чтение Диккенса или Вальтера Скотта и, конечно, твой рулет под чаёк-кофеёк.

Казалось, Заречному удалось решить непосильную задачу – немного развеселить впавшую в уныние подругу.

Пока Антон рассуждал о Диккенсе, Линочка размышляла о происшествии на катке. Ей казалось, что человек в сером балахоне действительно опасен и Тошка прав: куда умнее не попадаться на глаза странному незнакомцу. Даже лучше убраться на время из города на тот случай, если злодей наметил её в качестве следующей жертвы. Конечно, красивую брюнетку очень жалко, но чем Линочка поможет? Позвонить следователю Боброву? И что сказать? Да и по сути, что такого случилось? В конце концов, Жизель не малое дитя, сама решит свои проблемы. С какой стати, вмешиваться в чужие дела?

Не смотря на решительные намерения выкинуть из головы все мысли о неприятности на катке, Линочке так и не удалось изгнать переживания за жизнь несчастной брюнетки, и стоило закрыть глаза, как возникал пугающий образ серого человека.

Антон так красочно рассказывал о Беседено, что можно было запросто увлечься фантазиями, представить себе сказочную страну и… разочароваться. Как только автомобиль Антона свернул с городской трассы, Линочке нестерпимо захотелось вернуться. Тоскливый однотипный пейзаж, представленный серой полосой лесопосадок, навевал скуку, быстро и уверено переходящую тоску, а затем в ощущение безысходности. При въезде в Беседино настроение ничуть не улучшилось, а вот Антон видел во всём непонятную для Линочки красоту.

– Это дом культуры, – с придыханием сообщил молодой человек и кивком указал на обшарпанное здание с большими пыльными окнами.

Окна казались похожими на глаза чудовища старого и всеми забытого, а пыль, оставленная на стеклах с осени, теперь, прихваченная морозцем и побелевшая, напоминала бельма.

– Напротив, – продолжал вещать Антон, – магазин.

Линочка бросила взгляд на неказистое строение, спрятавшееся за разросшимися кустами, и отвела глаза – скучно и мрачно. Дальше вдоль дороги рядком выстроились бревенчатые домики, одни вросли в землю по самые окна, другие выглядели вполне прилично, а третьи – новоделы из кирпича, стекла и бетона – даже нагловато.

– Отстраивается село, – улыбнулся Заречный. – Старожилов, конечно, почти не осталось, в основном пришлые заселяются. Здесь, на Центральной улице, дачники-зимородки обосновались.

– Кто? – заинтересовалась Линочка. – Зимородки?

Антон кивнул и сбавил скорость, позволяя Лине разглядеть фундаментальные гнездовья необычных дачников.

– Пожилые москвичи. Купили здесь участки под дачи, а квартиры или сдают, или детям оставили, в общем, зимуют они в Беседино, говорят, мол, воздух целебный и вода чистая. А мой дом на Саманной, там низина, болото, дорога гравийная – москвичам не нравится, но и туда постепенно проникнут, захватчики. – Антон рассмеялся и весело посмотрел на Лину.

Девушка в ответ уныло улыбнулась, она не понимала восхищения молодого человека селом, но уважать чувства друга можно, и не разделяя. Вероятно, Антон способен видеть больше, чем она, узнавать красоту в том, что для нее, Линочки, не представляет интереса. Может быть, она утратила способность восхищаться и теперь смотрит на всё глазами Кая, мальчика с осколком зеркала в сердце?

А если обратить взор на себя? Кто такая, она, Линочка? Маленькая, щупленькая, серенькая, похожая на испуганную мышку, женщина двадцати пяти лет, работающая оператором на почте, бюджетник с крохотной зарплатой, неудачной судьбой и вечным комплексом ребенка-сироты, воспитанного двумя тетками-опекуншами.

Линочка усмехнулась и бросила взгляд на Антона. Молодой человек продолжал живописать сельскую жизнь; машина повернула направо, и шум гравия под колесами заглушил хмыканье Лины, которое Антон мог бы принять за недоверие к словам и обидеться.

– Вот и Саманная! – Заречный провозгласил это так торжественно, словно они въезжали на Красную площадь, причем на белом коне.

Опасения Линочки в отношении назойливого внимания соседей оказались лишенными оснований, наблюдать за личной жизнью Антона и его гостьи, здесь было некому. Вся улица – это три дома по одной стороне дороги, два – по другой.

– На самом деле, село у нас большое, – сообщил Заречный, наблюдая растерянность на лице подруги. – На Садовой много дворов, в Родниках, на Ульянова-Ленина, на Совхозной, а Саманная считается тупиком. Но, – Антон выразительно приподнял брови и красноречиво помолчал пару секунд, – Саманная – историческая часть поселения. Здесь, на Саманной, когда-то стоял дом владельца имения, Беседина.

Лина нахмурилась и отвернулась от Заречного, опасаясь, что он разглядит тревогу на её лице. Линочке сейчас меньше всего хотелось слушать о бывших владельцах, поместьях, князьях, особняках, проклятиях… Этого с нее хватит! И все же она начала волноваться и с полуулыбкой, подходящей к светской беседе, поинтересовалась:

– Надеюсь, ты не в родстве с владельцем?

– С кем? – Антон сначала удивился и, кажется, не понял о чем речь, затем весело расхохотался. – С Бесединым? Нет. Было бы, конечно, забавно, но нет. Мои предки и по отцу и по матери крестьяне, да и я по своей натуре тоже. Люблю на земле работать, крестьянская у меня порода, и никуда от этого не уйти. Счастлив тот, кто себя правильно оценивает и понимает. Так Избачиха говорит.

– Кто говорит? – не поняла Лина.

– Соседка моя. Вон её дом. Видишь?

Дом Избачихи Линочка сразу окрестила присидышем, так тетушка Марта называла неподоспевшее тесто; домик низенький, но крепенький и обихоженный, с резными ставнями на окнах.

– Очень занятная старушка, эта Избачиха, – улыбнулся Антон. – Всё у нее какие-то присказки да поговорки. Я в детстве часто к ней бегал байки слушать, а сейчас помогаю по-соседски. Дети и внуки у нее в Питере, приезжают нечасто, а она здесь одна бедует. Старенькая, слепая почти, а к детям в Питер не желает переезжать. А напротив – моя холостяцкая берлога.

Дом Заречного был облицован материалом, напоминающим древесную кору, невысокий забор, огораживающий двор позволял разглядеть ровные грядочки, укрытые соломой, три деревца и аккуратные ровные кусты шиповника; широкое низкое крылечко, металлическую тяжелую дверь. К дому от дороги вела ровная тропочка, присыпанная кирпичной крошкой. И дом, и двор казались теплыми, уютными, манящими.

Лина живо представила себе летний день, когда деревья и кустарники одеты в густую зелень, от земли исходит приятное тепло, а в воздухе витают ароматы цветов, над которыми весело вьются бабочки. Весной, сразу после таяния снега и первых теплых лучей, пряно и бодряще пахнет сохнущей древесиной. А зимой – печным дымом, морозом и свежим хлебом.

– А рядом дом Худовых. Очень приличные люди, образованные, творческие. Валентина Ивановна недавно овдовела, но с ее внешностью и общительностью, она недолго пробудет в таком печальном статусе. Она педиатр в детской поликлинике. Её ныне покойный супруг был художником. С ним я мало общался, да он, в принципе, ни с кем не дружил, разве что со своими шедеврами. И еще Зоя здесь живет, дочь Валентины Ивановны, приходящаяся Неону падчерицей.

– Не… кому? – спросила Лина, не совсем понимая, зачем Антон так тщательно растолковывает ей совершенно незначимую информацию.

– Неон Аскольдов, художник, – охотно пояснил Антон, останавливая автомобиль. – Между прочим, он покинул стольный град, сознательно выбрав для жизни наше село, говорил, что Беседино его вдохновляет. Вообще-то, никакой он не Неон и не Аскольдов, а Николай Степанович Худов, но для художника такое имя обидно звучит, как бы от слова «худо», то есть, плохо.

Дом, сложенный из белого кирпича воображение не потрясал и выглядел обыкновенно, разве что синие ставни на окнах немного оживляли стандартное строение, да глухой забор из плотно пригнанных досок был ярко разрисован знаками, похожими на руны.

– Это Неон так украсил забор? – Лина решила проявить заинтересованность в жизни местного сообщества.

– Нет, это Валентина Ивановна живописала, – рассмеялся Антон. – Она говорит, что это символы защиты дома от кого-то или чего-то. После смерти мужа она немного странная стала, наверное, одиночество сказывается. Такое ощущение, что тетя Валя чего-то опасается. Хорошо, что она с дочерью живет, а то, знаешь, одинокие женщины немного сумасбродны. А Зоя, дочь Валентины Ивановны, очень разумная девушка для своих восемнадцати лет, хотя сосредоточена только на себе. Тетя Валя, знаешь, хорошая, но одинокая женщина, потому и немного загадочная.

Линочка смущенно улыбнулась. Наверное, Антон прав: скудность впечатлений от реальной жизни заставляет придумывать замысловатые сюжеты, заплетать в косу событий случайные фрагменты из прочитанного в книгах, увиденного в фильмах и придавать особое значение бессмысленным ситуациям. В памяти вновь возник образ человека в сером балахоне. Может быть, это пугало – коллективная галлюцинация одиночек? И красивая брюнетка, возможно, тоже одинока, как эта вдова художника, как Линочка и Тошка?

Антон вышел из автомашины и, распахнув дверцу, галантно подал руку. Выбравшись из салона авто, девушка осторожно потянула носом воздух, а затем сделала глубокий вдох. Маленький провинциальный городок, где жила Лина, находился совсем недалеко, но воздух там был совсем другой – тяжелый, пропахший бензином.

Заречный открыл капот и принялся доставать пакеты с логотипом сетевого магазина. Линочка хотела было помочь, и уже сделала шаг, но остановилась, застыв на мгновенье. Ей показалось, будто на нее бесшумно надвигается беда. Преодолев страх, Лина оглянулась. Позади стояла высокая стройная девушка и насмешливо наблюдала за Антоном.