Читать книгу Парадные - Ольга Солдунова - Страница 4

– Документы, пожалуйста.

– Паспорт подойдет?

– Лучше студенческий.

Миша улыбнулся. Судя по взгляду, отвечать ему вахтёрша явно не собиралась. Порывшись в сумке, он достал удостоверение преподавателя.

– Так лучше?

Седовласая комиссарша долго вглядывалась в корочку. Вдруг выражение её лица сменилось с презрительного на удивленное. Потом на злобное. Потом на испуганное. Потом она выдавила из себя мерзкую улыбочку.

– Ой, как же это я не поняла сразу! А вы к кому?

– Мне сказали, здесь мероприятие проходит.

– Ой, конечно, конечно, проходите, проходите, это Вам по коридору и четвертая дверь налево.

– Спасибо.

– А документики оставьте, молодой человек.

Миша протянул ей корочку, стряхнул на тряпку снег с шапки и пошел по указанному пути. Впрочем, найти нужную комнату можно было и без навигации. По всему коридору разносился смех, звуки двигающихся стульев и настраивающихся гитар. Из-за открытой двери выбежала рыжеволосая девочка с мандаринами в руках и врезалась Мише прямо в грудь. Мандарины бусинами рассыпались по всему коридору.

– Ой… Извини.

– Да это ты извини, я не ожидал, что ты выйдешь. Давай помогу.

Миша поставил у стены сумку, охнув, сел на четвереньки и стал собирать фрукты по полу общажного коридора, от степени чистоты которого Елену Летучую вырвало бы прямо на него. И ничего бы особо не изменилось.

– Боже мой, как сексуально, держите меня, – послышался сзади знакомый ехидный голос.

Застигнутый в провокационной позе пятящегося речного существа, Миша покраснел, как то самое существо при варке.

– Здрасьте-здрасьте, – Миша встал и протянул мандарины Нате.

– Не, спасибо, я с пола не ем.

– Давай я помою, – сказала рыжая девочка, забирая фрукты у Миши из рук.

– Да я сам могу…

– Нет, ты лучше проходи.

Девочка скрылась за дверью, судя по всему, ведущей на кухню. Вернее, туда, что, вопреки здравому смыслу, было принято здесь называть кухней.

Миша проводил её взглядом, повернулся к двери и напоролся на Нату, стоящую в боевой позе молчащей амазонки: широкая стойка, скрещённые на груди руки, вызывающе поджатые губы в саркастической улыбке. Пахло жареным. Стараясь не поддаваться этой детской манипуляции, Миша посмотрел ей прямо в глаза, насмешливо приподняв одну бровь. Лучшая разоружающая тактика против припадочных холериков. Через пять секунд Ната сломалась.

– Ты чего? – улыбнулась она.

Миша ухмыльнулся. Идеально. Круче любого «экспеллиармуса».

– Какие указания?

– Коленки отряхни.

– Ха-ха.

– Да ты просто проходи, садись, там ребята уже почти закончили. Только разуйся, а то я тут руками полы намывала.

– Могла бы и в коридоре подтереть, – проворчал Миша, отряхивая брюки.

– Пошути мне тут.

Миша зашёл в комнату, поздоровался со всеми и присел, чтобы разуться. Спина болела зверски, но Миша сделал вид, что всё нормально. Впрочем, на него никто не смотрел.

– ТВОЮ МАТЬ!

Из коридора донесся грохот. – КАКОЙ ИДИОТ ПОСТАВИЛ СЮДА СВОЙ ЧЕМОДАН?!

Мише вдруг стало смешно, хотя он почувствовал укол вины.

– Извини, это мой! – крикнул Миша своим шнуркам.

– Чахов, ты обалдел? Ты кирпичи в нём таскаешь?!

– Ага, убивать нерадивых студентов!

– Может, вы прекратите орать через стену, сейчас придёт эта белая плесень и всех накроет нафиг, – раздраженно донеслось сверху. Миша поднял голову. Над ним стояла тоненькая девочка с чёрными волосами и чёрными, как два жука, глазами. Даже без усов в ней можно было заподозрить Гитлера в платье. Впрочем, она и внешне порядочно на него смахивала.

– Извини, Жень. Ты можешь забрать мою сумку?

Женя закатила глаза и вышла в коридор. Проклятый шнурок никак не хотел развязываться. Спина разрывалась.

Сумка шлепнулась рядом с его левым ботинком.

– Какими судьбами к нам?

– Решил разбавить свою крайне интересную жизнь скучными посиделками. Для профилактики.

– Лол.

– «Лол»? На тебя студенты в деканате чихают что ли, какой, к чёрту, «лол»?

Женя многозначительно посмотрела на него.

– Так откуда узнал про сбор?

– Ната позвала.

Взгляд стал ещё многозначительнее. Было практически видно, как её мозг составляет схемы всех вариантов обстоятельств их знакомства с Натой и их качества отношений.

От последующих неловких вопросов Мишу спас хлопок по спине, от которого он едва не взвыл.

– Здоро́во, Михалсаныч! – в дверном проёме, сияя, с протянутой ладонью стоял Васька Снопов, у которого Миша когда-то вел теорию литературы. В зелёной футболке с логотипом университетского студклуба он был похож на взъерошенного лепрекона.

– Привет, двоечник, – пожимая руку студенту, сказал Миша.

– В смысле, двоечник? – обиделся Васька.

– Расслабься.

– Вы так не шутите, Михалсаныч.

В дверях нарисовался силуэт Наты.

– О, раненая пришла, – оскалился Миша.

– Ты решил заночевать на пороге?

– Нет, узел никак не развяжу. Есть что-нибудь острое?

– Только язык.

– Учитывая качество твоих шуток, проще не разуваться.

– Мари, принеси нож, пожалуйста, – не отрывая вызывающего взгляда от Миши, сказала Ната. Было заметно, что ей нравится смотреть на него сверху вниз.

Рыжая протянула Мише пахнущий яблоками ножик-бабочку.

– А что, кухонные у медиков теперь не в моде?

– В следующий раз принесу скальпель, – буркнула Ната.

– Мне и скальпель уже не поможет.

– В смысле?

– Забей.

Миша просунул острие в узел, но шнурок не выдержал напора и порвался. Ната сделала вид, что не заметила этого. Миша был ей благодарен.

– Ну что, народ, всё готово?

– Три секунды, нам состроиться надо, – сказал паренёк в клетчатой рубашке. Он и двое его друзей сидели в маленьком кругу и настраивали гитары. То есть, его друзья сидели на стульях, а он стоял рядом в позе цапли: на одной ноге и подперев гитару пяткой.

– Женю надо подождать, она за чайником пошла, – заметила высокая девочка, которая раскладывала на импровизированном столе на полу снежинки и свечки.

– Вообще-то я здесь, – недовольно крикнула Женя так, как будто хотела, чтобы её услышали на четвёртом этаже, хотя в комнате было человек пятнадцать.

– Андрей, а как достать эту бандуру? – спросила Ната, разглядывая большой тканевый кубик с лямками.

– Эта бандура называется «кахон», отойди, я сам, – заворчал хипстерского вида парень с бородой и фенечками, доходящими до локтей, – на вот, лучше держи свой бубен.

Все что-то делали, куда-то ходили, расставляли на скатерти еду, зажигали свечки и гирлянды, доставали и настраивали инструменты. Ната металась от одного к другому, пытаясь проконтролировать всё, хотя все прекрасно справлялись и без её указаний и помощи. Миша сидел на диване в одиночестве и чувствовал себя настолько незаметным, насколько это было возможно при росте в метр девяносто два.

Через десять минут приготовления были закончены и все расселись на полу вокруг еды. Ната, усевшись прямо под ёлкой, раздавала всем папки с текстами песен. Кто-то из ребят выключил свет и комната наполнилась отблесками огоньков от гирлянд и свечек.

Ната продолжала командовать.

– Ну что, народ, что поём?

– Слушай, ты каждый раз это произносишь, и каждый раз это работает как заклинание против выбора песен.

– Есть предложения?

– Есть. Поём по списку.

– Погодите, – сказала Ната, – а ты там так и будешь сидеть?

Миша заёрзал.

– А можно я тут останусь?

– Нет, нельзя, – скомандовала Ната.

Глубоко вздохнув, Миша сполз с дивана на пол. Спина протестовала. Чтобы пережить два часа боли, Миша подвинулся туда, где можно было облокотиться на стену и хоть как-то вытянуть ноги. Сидевшая рядом Мари сунула ему в руки папку с текстами. Ребята запели неизвестную ему песню. Миша листал бумажки. Русский рок, «битлы», Nirvana – одна попса. Впрочем, Миша ничего другого и не ждал.

– Миш, выбирай песню, – с деланным безразличием в голосе попросила Ната.

– «В траве сидел кузнечик».

– У вас на филфаке мысли только про траву.

– Тогда «Рюмку водки».

– А это запросто.

Все ели, пили чай, пели разные песни вместе и сольно, чистым трехголосьем и не попадая в ноты. Список текстов по ходу дела забылся и ребята пели то, что Миша либо знал плохо, либо никогда не слышал. Когда барышни затягивали песни про любовь, Ната старательно не смотрела на Мишу. Чуть более старательно, чем нужно.

Вдруг она сказала:

– Я знаю, что всем нравится, когда мы поём то, что знают все. Но сегодня особенный день, и скоро Новый год, и уже поздно, и нас отсюда скоро выгонят, поэтому я хочу спеть песню, которую я услышала всего неделю назад, но вместе с ней пришло какое-то ощущение праздника.

– Что за песня? – спросила Женя.

– Сейчас. Ты, скорее всего, не знаешь.

– Опять сопли? – буркнул парень с кахоном.

– Отстань, – безапелляционно парировала Ната, давая гитаристу в клетчатой рубашке листочек с аккордами.

Миша сразу её узнал. Это не была его любимая песня, даже любимая группа. Но он знал её. Голос Наты разносился над комнатой, и от его звучания Мише на секунду показалось, что никакой боли нет. Она пела, закрыв глаза, но не потому, что боялась посмотреть на Мишу, а потому что в этих словах было что-то важное для неё, что-то, что она хотела в себе сохранить. А Миша смотрел. Смотрел на Нату, на куцую ёлку в дешевом советском дождике, на оплавившиеся свечки в гильзах, на танец огоньков гирлянды на потолке, и пахло мандаринами, и в словах, которые выводила Ната, проступала надежда.

Надежда…

У Миши занемела рука.

Песня закончилась и несколько секунд все молчали. Вдруг Ната неожиданно громко сказала:

– А давайте нашу!

Все засмеялись и запели хором. Миша закрыл глаза и старался представить, что он растворился во всём этом: в этих стенах, в этих гирляндах, в этих голосах.

Дождавшись последнего аккорда, Ната толкнула речь о том, как она будет по всем скучать и как ей хочется чаще так собираться. Все одобрительно кивали и улыбались.

Потихоньку с пола стала исчезать посуда, свечи, скатерть, двигались стулья, все разговаривали, обнимались и обменивались подарками. Миша пересел на диван и молча наблюдал за этим встревоженным пчелиным ульем.

– У меня и для тебя кое-что есть, – раздалось он над ухом.

Над ним стояла Ната и протягивала ему открытку.

– Спасибо. А я в этом году как-то безо всего.

– Не страшно.

Впервые за долгое время Миша видел, как Ната улыбается ему без ехидства.

Открытка была стилизована под советские коллекции, что, конечно, купило Мишину филологическую тягу к старью. С открытки на него смотрел огромный красногрудый снегирь, которого ровно пополам перерезала золотая надпись «С Новым Годом!». Миша перевернул картинку и прочитал пожелание, которое оставила Ната. С полминуты он гипнотизировал буквы, а потом резко встал с дивана. Боль была такая, что на мгновение у Миши потемнело в глазах. Стараясь убедить себя в том, что всё хорошо, он быстро надел куртку и стал обуваться. Рука слушалась плохо. В конце концов, он, не завязывая, заправил шнурки в ботинки и пошел к выходу.

– Молодой человек, документики-то заберите!

– Ой, да… Спасибо.

– Мне ваши документы не нужны, мне чужого вообще не надо, я…

Дальше Миша уже не слышал. Дверь закрылась, и ему в лицо дыхнул декабрь. Миша стоял около общаги и сам не мог понять, чего ждёт.

– Ты забыл свои кирпичи.

Ната сунула ему в работающую руку портфель. В третий раз за вечер Миша испытывал к ней благодарность.

– Я тут подумал…

– Да? – с неприкрытым интересом спросила Ната и чуть подалась вперёд.

– Я придумал тебе пожелание.

Глаза Наты выжидающе поблёскивали.

– Прими поздравительную позу.

Ната демонстративно приняла позицию спортсмена, готовящегося принимать медаль.

– Я хочу, – Миша аккуратно поправил её шарф, – чтобы этот год стал для тебя действительно Н о в ы м.

Ната молча смотрела на него. Было видно, что она не может решить, хорошее ли это пожелание или нет.

– Спасибо, – в конце концов, хитро ответила она. Решила, что хорошее.

– Я пойду. У меня есть ещё предновогодние дела.

– Хорошо. Пока.

Ната дернулась к нему, чтобы обнять, но в последний момент передумала.

– До встречи в новом году, Миш.

С этими словами она зашла обратно в общежитие.

Так быстро Миша не ходил давно. Он всё шёл и шёл, через темноту, загребая снег развязанными ботинками, по каким-то малознакомым дворам. Через двадцать минут, не выдержав, Миша остановился у старого двухэтажного дома. Отдышавшись, он сел прямо в снег, облокотившись на стену. Достал из кармана открытку Наты. Сейчас Миша был таким же красным и в снегу, как птичка, которая сурово глядела на него с картинки. Он перевернул карточку.

Чёрными чернилами мелкими буквами с огромными хвостами на открытке было выведено всего одно слово: «Будь».

Миша лег на спину и посмотрел на звёзды. На лицо ему планировали снежинки. До нового года оставалось двадцать шесть часов.

Руку, в которой лежала открытка, он больше не чувствовал.