Читать книгу Город Дождей - Ольга Витальевна Манскова - Страница 4

Второй раз за утро Иоганн ехал на метро. И снова, что называется, куда глаза глядят. На работу, похоже, он уже опаздывал… Но вновь и сразу светиться у Пирамиды было рискованно. Нужно выждать, пока там рассосётся облава с мордобоем.

«Если шеф сегодня будет не в духе, скосит с меня за опоздание премиальные, – с кислым видом, подумал Кролас.

Он вылез на Театральной. И решил добираться обратно, на работу, на бусе. Но, вначале зайти в какую-нибудь забегаловку… Семь бед – один ответ.

«Интересно, чем питается вран? Надо сейчас, при случае, у него спросить», – подумал он.

На Театральной красовался весьма уродливый театр, выстроенный в форме танка. Некогда, говорят, его переделали в танк из предыдущего здания, которое символизировало собой комбайн или трактор, и переделали в честь какой-то победы. Наверное, слегка подремонтировали и добавили дуло. Это дуло теперь под углом в 45 градусов устремлялось прямо на здание Собрания Отцов Города и сто двадцати пяти этажную гостиницу рядом с ним. И в этом «дуле» был небольшой кинотеатр, где крутили объёмные фильмы.

Как раз напротив «танка», находилось молодёжное тусовочное кафе. Его здание, по проекту, имело форму большой сковороды с длинной ручкой. Это было самое дешёвое кафе в Ростове. «Дойти до ручки» – означало питаться ежедневно в этом кафе дешёвым фастфудом. В «ручке» располагались стоячие стойки, прямо на свежем воздухе, и там всегда наливали пиво. В этом кафе ошивались «хайрастые», то есть, длинноволосые и бородатые, парни, а также девушки в потёртых джинсах и ковбойках. Они косили под хиппи двадцатого века. А внутри, в здании круглой формы, можно было не только выпить пива с чипсами, но и хорошенько перекусить.

Сразу за «Сковородой» красовался длинный и уродливый шпиль непонятного назначения, под которым собирались бездомные коты и собаки, нередко совершающие набеги на вход в кафе и нагло требующие подачки.

Иоганн направился к «Сковороде» и приоткрыл дверь. Тенгу, который изображал простого попугая, покосился на него лукаво-нагловатым глазом. Явно намереваясь что-то сказать. Но в этот миг какая-то тусовочная «герла», пролетая низко на флаерах и снижаясь перед кафе, проехалась по нему своими распущенными волосами.

– Смотри, куда прёшь! – хрипло выругался вран.

Люди за стойками с интересом обернулись.

Иоганн прокашлялся и принял пижонски-развязный вид. Стараясь говорить хрипло, он сказал:

– Девчонка на флайерах чуть не сбила. Волосами можно и глаз выбить.

Интерес народа увял.

– А мне сперва показалось, что попугай выругался, – донёсся до Иоганна чей-то голос.

Он прошёл к прилавку и заказал снипперс, броккеры, пампасы и жестянку с пивом. Потом отошёл к дальней, свободной, стойке. Разложил всё это и стал флегматично жевать, запивая сухпаёк пивом. Вдруг Тенгу спустился с его плеча – и тоже стал всё это, кроме пива, спокойно и мирно склёвывать, как площадной голубь.

«Значит, враны едят всё… Раз его удовлетворяет даже подобный ассортимент», – подумал Иоганн.

– Гадость, – внезапно прокомментировал странный птиц.

Кролас чуть не поперхнулся пивом, и попросил:

– Говори потише, мы на публике!

– В окр-руге – у всех затычки с музоном в ушах. А дальше – нас не слышно, – вран нагло посмотрел на нового хозяина.

– Почему… Ты ругаешься? – спросил Иоганн.

– Пр-ривык. Поживёшь здесь, в Р-ростове… Здесь не говорят иначе.

– Понятно… Скажи, приятель, – тихим шёпотом начал допрос Иоганн, – а почему ты не притворился попугаем ещё на рынке? Ну, перед облавой?

– По многим пр-ричинам, – ответил вран, спокойно склёвывая с одноразовой тарелки остатки снипперса. – Во-первых, мне нужно время, чтобы создать мыслеоб-рраз, войти в него спокойно. Во-вторых, не поверят, я с полисами уже сталкивался. Мы с тем торговцем с ними уже знакомы. В виде попугая – тоже. А в третьих, я все р-равно ушёл бы с тобой. Так, не всё ли равно, как? Мой бывший хозяин был в страхе, что у него в руках мутаген, и потому, не запросил огромной цены… Такой, которую ты не смог бы заплатить. А ты мне подходишь. Я давно искал человека, способного вынести меня за гор-род.

– Вынести за город?! – изумился Иоганн. – Тебе нужно за город?

– Да. Впрочем, не ср-рочно.

– И ты… Считаешь, что я тебя вынесу?

– Да. Ты сам этого не чуешь, но тебе скоро самому придётся отсюда сбежать. Я предчувствую, умею знать зар-ранее.

– Кто ты?

– Я – вран.

– Такие, как ты, есть ещё?

– Да. Но, нас очень мало. Кр-райне мало. Потому, можешь звать меня так, как и называешь мысленно: Вран. Будто бы, это имя. Но, у меня есть ещё и моё личное имя, а не родовое. Меня зовут Тенгу. Запомнишь?

– Запомню. Но, кто же ты? Ты же – очень разумное существо…

– Что значит разумное? Считай меня просто биокомпьютер-ром, способным считывать инфор-рмацию, переваривать её слегка, а потом всех шокир-ровать.

– Тогда и все хомо сапиенсы – биокомпьютеры!

– Практически. Как и попугаи… Но не все. Некоторые люди способны на большее. Но, я тоже хочу задать тебе вопр-рос.

– Какой?

– Зачем ты пришёл сегодня на р-рынок? Ты не похож на тех, кто хочет приобрести для себя живую необычную игр-рушку.

– Это – долгая история, – Иоганн немного сник и задумался. – А в целом… Ну, я хотел бы присмотреть зверька. Причём, необычного. Но, не для себя. В подарок.

Он сам не заметил, как поведал врану часть своей биографии, пытаясь лишь ответить на самый простой вопрос. И начал издалека…

Совсем недавно, Кролас не был всеми уважаемым обозревателем в области музыки и молодёжной культуры, не обладал пропуском по городу, второй категории… А был так называемым «ритзибоем», то есть, мальчиком на побегушках. Точнее, газетным ритзибоем, так как были ещё и ритзибои-торговцы, предлагающие всё, от лифчиков до флайеров. Газетные ритзибои занимались тем, что «аскали» прохожих. То есть, предлагали ответить на вопросы всевозможных анкет. Но и такую работу он считал вполне нормальной.

Поскольку, до газеты попробовал себя и в других забавных «творческих» профессиях, гораздо более худших. Иоганн побывал и вышибалой в гостинице (несмотря на хилую комплекцию), и ночным сторожем в брэнчдогкиоске, и санитаром на «красном кресте»… В общем, он работал в таких местах, где работа была гадостная и где народ по этой самой причине надолго не задерживался. Нетрудно догадаться, что никто из родителей отнюдь не помогал такому славному парню, как он, ни с устройством на работу, ни деньгами.

– И вовсе не потому, что все мои родственники – шкурные жабы. Просто я, будучи пейзанского происхождения, совсем зелёным пареньком пробрался в город из весьма живописных окрестностей Ростова, – пояснил он для Тенгу.

– Что значит «пейзанского»?

– Ну, сельского… Так все ребята говорили…

Не все знают, что представляют собой так называемые «сельские районы». Заболоченные гнилостной канализационной водой усыхающие речушки, огромные свалки отходов и мусора дают не очень много простора для сельского хозяйства, для мечты и для жизни. Не курортная зона, прямо скажем. Несмотря на жаркое однообразное солнце, картошка произрастает гнилая, яблоки – склизкие, огурцы – червивые, а цыплята – полудохлые. В общем, в приёмнике города такой товар не конкурентно способен по сравнению с синтепродуктами и годен только на переработку.

Потому, Иоганн, после своего совершеннолетия (а для пейзан оно наступает в четырнадцать), и оценив перспективу дальнейшей жизни, плача и ругаясь на судьбу и нелёгкую долю, покинул своих бедных отца и мать в поисках приключений. А, попросту говоря, сбежал из дому.

Он быстро понял географию местности. А именно то, что за ближайшими окраинами Ростова начинается и уходит во все стороны бесконечная полупустынная голая степь… Запущенная пустошь с пожухлой и убогой, как старческая плешь, растительностью, с раскаленным зноем, с потрескавшейся землёй, с редкими заболоченными речушками и полным отсутствием жизни. Далее, по всей видимости, эта степь переходила и вовсе в голую пустыню, не сулящую ничего хорошего за гранью горизонта.

И потому, единственный путь, который ему оставался – только в Город. Хотя, Город пугал его, да и Кролас, к тому же, совсем не знал, что это такое.

Понятное дело, что в Ростов никого, кроме красивых девушек, не впускали. Долго и безуспешно Иоганн пытался проникнуть туда через товарообменник, через который происходил обмен жалкой продукции села на городские товары. А ещё, он пытался заскочить на транспорт, везущий в город различный груз: землю, камни, щебёнку… Оказалось, весь этот транспорт обслуживают роботы, и они спихивали подростка долой. Упросить их взять его с собой, понятное дело, было нельзя.

– После долгих мытарств, я купил в единственном пизансмаркете соседнего села, на все деньги, которые у меня были, одежду сельской герлы.

– Герлы?

– Ну, девушки… Стильно принарядился и, кося под девчонку, отправился в город, куда сельских дев пускали на ночь, так сказать, на вечеринку, – поведал Иоганн врану. – К счастью, по фенькам на руке и шитой бисером сумке меня приняли в городе за тусовочную герлу, а не за фуфыру пейзанскую. У меня нашлись нормальные друзья, которые вписали к себе на флэт, то есть, взяли к себе пожить. И, обнаружив ошибку в определении моей половой принадлежности, вскоре переодели, дав старое, поношенное тряпьё.

Вран издал странный звук. Похоже, он хихикнул.

– Пр-роясни, что означает «тусовочная герла»?

– Хорошая, «своя», девушка, которая любит музыку и поболтать обо всём на свете… Ну, что-то в этом роде.

– А «пейзанская фуфыра»?

– Девушка из села… Которая ищет приключений на задницу и старается изобразить из себя городскую, – пояснил Кролас. – И готова пройти Крым, Рим и медные трубы… Ну, это такое выражение. Тоже требует расшифровки?

– Нет. В целом, я понял. Но, я пер-ребил. Пр-родолжай…

– Со временем, я купил себе «под Пирамидой» чистый папир со штампом и состряпал паспорт, назвавшись Иоганном Кроласом.

– Что такое «чистый папир»?

– Бумага… То есть, корочка паспорта без внесённых туда данных. Обычно её заполняют в паспортном отделе, официально. Но мне оформили за определённую мзду, и вне конторы. А потом… На время моей мамой стала дурь конопляная, а папой – бэндгруппа «Чихуахуа», лабающая свойскую трешь, – продолжал тем временем Кролас.

– «Лабать» – это «играть»? А что такое «трешь»?

– Такое направление в музыке… Там, в этой своей странной, тусовочной жизни, я и познакомился с Антониной, которая совершенно, как позже оказалось, случайно попала на тусняк в «Cковороде». Будучи студенткой-филологом, она изучала молодёжный слэнг. При этом, она косила под дигзгёрл…

– Под… кого?

– Под герлу, свою в доску… Которая всё знает и всё перепробовала… И наше тесное знакомство… Весьма и весьма тесное… Свершилось случайно, в плане моего первого творческого эксперимента. И без расчёта когда-либо встретиться вновь. Повторюсь, я был совсем зелёный бойзфренд.

На этом месте рассказа, Иоганн тяжело вздохнул.

Он сам понимал, что это жуткий идиотизм… Но, о «плодотворности» своего случайного знакомства узнал по прошествии восьми с половиной лет… По-видимому, Антонина не обладала достаточной суммой денег, необходимой для того, чтобы город позволил ей растить своего ребёнка самостоятельно. И его изъяли, «для обеспечения счастливого гражданского содержания», как формулируют анкюлотники. Иоганн Кролас ничего не знал о рождении сына. Но, по какой-то неясной причине, его первая девушка записала в свидетельстве о рождении своего ребёнка как Оливера Иоганновича Кроласа… Да и по дате рождения всё сходилось… Как последствия той их встречи. К тому же, пацан жутко был похож на отца.

А раскопала «сюжет» коллега Иоганна, неутомимая Зиночка Исламбекова. Которая обозревала социальные вопросы и посещала «коммуну света новых граждан», расположенную на улице Бирючья Балка.

– Хоть шефу не растрезвонила, и за то ей спасибо! Фотку мне подарила. В фаз и в профиль, – продолжал Иоганн свою исповедь врану. И…у меня аж душа тогда оборвалась, и всё поплыло перед глазами. Знаю я всякие там «коммуны»… Пиплы на тусовке обсуждали. Жуткая тюряга с надзорными порядками.

Зиночке, конечно, приходится писать, что там все о'кей и детки кипяточком писают от счастья… А у меня и сейчас нет двух прожиточных минимумов, чтобы позволили иметь ребёнка. А главное – для анкюлотников не факт будет, что я – отец. Обнадёжат, облапошат до последней пласткарты, почти оформят всё – а потом скажут: «А где бумага о том, что вы – отец?» или «А где вы были раньше?» и тому подобное… Выжмут с курицы яйца и отправят кукарекать. Работа у них такая. Сложная. С людьми.

В общем, с какой стороны ни подойди – грабли получаются.

– Ну и дела, – прокаркал вран.

– Куда делась Антонина, которая могла бы подтвердить, что я – отец, я не знаю. Пропала бесследно. Я искал.

– И ты решил повидать пар-ренька?

– Да. И подарить ему что-нибудь. Хоть зверька ласкового. Говорят, там жутко одиноко. И вот… Ходил по рынку. Присматривал.

– Стр-ранный ты для этого Города папаша… Ну, сын. Так ты ж его, получается, даже не видел ни р-разу. Хочешь просто глянуть р-разок, из любопытства? А без подар-рка туда не пускают?

– Да, хотел бы глянуть, как он там. А не пускают – что с подарком, что – без. Тайком надо лезть. Так все родственники делают, если они есть. А что я странный, это – да. Я ведь – из села. Там не то, что ребёнок, там – даже каждая зверюшка ценится. Щенок, кошечка… И людей там мало. И отношения между ними – другие. Человеческие. Это здесь – людей такая прорва, что все легко взаимозаменяемы, что ли. И не имеют никакой цены. Всем друг на друга наплевать.

– Почему же ты ушёл с р-родных мест?

– Не выжить мне было там. Очень жизнь тяжёлая, невыносимая. А я – хилый был, не по возрасту мелкий. Болел много. И родителям – только тягость, и рот лишний. Намучились они со мной. Не выгнали бы, конечно. Тайком сбежал.

– Ну, хор-рошо. А почему ты хотел ему подар-рить именно мутагена? Денег сильно много?

– Нет, конечно. Но, зверюшек туда заносить им нельзя, ребятам тем. Собак, кошек, даже птичек или хомячков. Потому, нужен мне хитрый зверёк, чтобы можно было научить его прятаться. Мутагены дорого стоят, и это всё – лишь мечтания. Но, вот, ходил, присматривал…

– Меня пр-рисмотрел? – хитро прищурился вран. – Подар-ришь?

– Нет. Посмотрю ещё, что ты за птица… Лисокотёнка хотел присмотреть, прицениться, – ответил Иоганн.

Вран, задумчиво ковыряясь в пампасе, спросил:

– А как насчет удр-рать оттуда? Строго?

– Нет, охраны никакой там нет. Но, куда он потом, я с ним потом?.. Он будет без бумаг, без документов. Вне закона. А сделать «липу», такую, как у меня самого, так вычислят по фэйсу и отправят назад, в коммунятник. Замкнутый круг. Кроме того, я его ни разу не видел. Может, не пойдёт он со мной.

– Проблема, – сверкнул глазом вран, – решается топор-ром! Драпать из города будешь – захватишь и парнишку! Не думаю, что он станет возражать.

Иоганну даже стало дурно.

«Драпать из города? Куда? Почему? Зачем?» – испуганно подумал он, и вдруг почувствовал, что вран пророчит правильно. Уж непонятно почему, но мало ли… «Похоже, драпать вскоре придётся. Какой кошмар!» – подумал журналист, уже привыкший к стабильности своей городской жизни.

Они вышли из «Сковороды» и пошли к ближайшему тьюб-эскалатору на четвёртый уровень. Воняло раскаленным металлопластом, хотя так называемые «фибры», то есть, кондиционеры – очистители, работали на полную мощность. Ну и жара! Вместе с Иоганном на скотчфло заскочила девчонка. Успела проскочить: пока они ещё не взмыли вверх и двери не захлопнулись. Теперь они поднималась вместе. Девчонка была с модными сейчас стрекозиными крылышками на спине и в лёгком розовом флаер-костюме. Она сразу же включила мини-телекс. Там по всем каналам шёл какой-то трёп одного из Отцов города, одетого, как обычно, в белую тогу. Девчонка недовольно убрала звук.

– Пр-роясни, пока едем, кто такие «анкюлотники», – попросил тихо вран, каркая в самое ухо Кроласа. – Ты употр-ребил этот термин.

Кролас покосился на девчонку. Но по телексу пошла какая-то шоу-программа – и полностью завладела её вниманием. Она врубила звук на полную громкость и надела наушники.

– «Анкюлотники» – это на нашем, газетном слэнге… Так мы называем административных чинуш, соцработников, юристов и прочую братву в том же духе, – пояснил журналист. – Все эти люди очень любят особый, практичный и парадный вид одежды. «Серые анкюлоты» – это как встарь «белые воротнички»… Анкюлотники занимаются финансовыми, правовыми и хозяйственными вопросами, и весь их рабочий день проходит в постоянном приёме разных людей. Очередь к ним толпится в коридорах, а при входе к ним все кланяются.

– А что такого особого в этой одежде? Что за анкюлот такой выдумали? Как выглядит? – спросил вран.

– Анкюлот – что-то типа комбинезона с короткими, выше колен, штанишками и с небольшими рукавами. Его ценность в особой облегающей ткани, которая придаёт прохладу в жару и легко проветривается. Женский анкюлот отличается от мужского только тем, что имеет глубокий вырез на груди. Кроме ткани, особенность костюма в том, что он снабжён сменной влагозащитной прокладкой и памперсом высшего качества, дабы чиновники могли не отвлекаться на работе по мелкой и крупной нужде. Складки и общий хитрый покрой одежды из высокопрочного материала прикрывают достойным образом все эти хитромудрости, а особый материал устраняет запах. А памперс со временем перерабатывает содержимое. Нанотехнологии, понимаешь ли! Такая одежда явно не по карману – ну, к примеру, журналисту. Дорогое удовольствие.

Шоу на экране мини-телекса их случайной спутницы, пропало. Она сняла наушники и собралась на выход.

– А теперь – новости культуры, – провозгласил из телекса бодрый мужской голос.

Сообщалось о том, что Мерлин Киршопов отравился до поноса синтегрибами и пивом, а Синди Флэш встретила свое шестидесятипятилетие в бассейне с шампанским, в окружении молодых бойзфрэндов.

Эскалатор выплюнул своё содержимое прямо в открытые створки буса. И вскоре, минут через пятнадцать, Кролас доехал на бусе – роботоуправляемой маршрутке – до нужной ему остановки, а эскалатор нижнего спуска подбросил Иоганна почти что к дверям редакции.

– Почто вы меня за срамное место тискаете, дщерь человеческая! – орал ошпаренным басом Драгомир Свистлицкий, отстраняя от себя хохочущую Зиночку Исламбекову, – Сатана, изыде!

Вот первое, что увидел Иоганн сразу же за дверями, в редакционном фойе. Драгомир (или, попросту «Дорг», «Дорогуша») был обозревателем по церковным вопросам, священнослужителям и делам сохранения родного языка. «Он пишет лишь про попов» – шутила Зинка.

Исламбекова была, как всегда, неотразима и неузнаваема. Потому что постоянно меняла всё: цвет волос, от красного до фиолетового, через весь спектр радужного диапазона, а также, роспись ногтей, цвет глаз, очертания бровей, форму губ; часто меняла и татуировки на теле. Кроме того, она постоянно теряла накладные ногти, ресницы и даже груди, которые отлетали в разные стороны при её кипучих порывах энергии.

– О! Какие люди! – увидев Иоганна, бросилась с ним обниматься Зинка и сразу же потащила из фойе в коридор. – Опоздал? Но, ничего, тебе, как обозревателю, можно и не посещать каждые сборы. На утреннем собрании, шеф сегодня пропесочивал только ритзибоев, остальные – пока без порки…

Сегодня коллега украсилась волосами медно-красного оттенка, шоколадным загаром, вытатуированным драконом на плече, а её тёмно-зелёное платье фактурой напоминало змеиную шкуру. Зелёные глаза Зинки фосфоресцировали на тёмных поворотах коридора, а «шкурка», в тон волос, посверкивала красными огоньками.

– Здравствуй, друже! – процедил Драгомир, догнав Кроласа и схватив его за руку с другого бока.

Драгомир считался редакционным другом Иоганна, хотя на самом деле был его злостным конкурентом, и почему-то стремился перещеголять соперника, своего ровесника, по количеству заметок и весу в редакции. В глубине души, скорее всего, он вовсе не питал к Иоганну тёплых чувств.

Кролас хотел, раскланявшись с обоими, тихонько просочиться в свой кабинет и остаться наедине с враном, в привычных ему стенах, удобно изолирующих от остального коллектива. Если нужен будет шефу – тот наберёт ему сообщение или скинет задание по редакционному компу.

Но… Драгомир Свистлицкий, рядом с желанным кабинетом, преградил ему дальнейшее отступление – и кинулся с объятиями.

– Заходи ко мне, дорогой! – и он, протащив Кроласа мимо удивлённой Зинки, быстренько запер его в своём кабинете – по соседству. Там, оставшись с глазу на глаз, Дорогуша начал:

– Видишь ли, шеф хотел бы плеснуть в следующий номер немного скандала. Поэтому, срочно требуются твои заметки, ты ведь у нас по этому делу спец?

Тот сразу всё понял… Иоганн не стал успокаивать себя тем, что, так уж и быть, съездит, к примеру, к Киршопову и в подробностях опишет марку выпитого им пива и цвет его лица… Нет, свою славу скандального журналиста он приобрёл на Линде Аувербах: самым первым из газетчиков он дал подробный материал о конкурсе «Пупси Бест» и его плачевном конце. Однако… Он никогда, как и любой другой из журналистов, не встречался с Линдой лично. Только, всегда присутствовал на каком-нибудь её концерте, выступлении или встрече. Причём, эти концерты не объявлялись заранее, всегда были внезапными и совершенно непредсказуемыми. А ему просто везло. К тому же, в последний раз, при выступлении в кафе «Розовый слон», Линда сказала, что больше нигде не появится, во всяком случае, долгое время. Темы же, не связанные с её присутствием, но так или иначе её касающиеся, он уже исчерпал: писал о молодёжных тусовках в честь Линды, об отношении к ней различных известных деятелей искусства, о бритоголовых мальчиках, желающих изловить Линду где-нибудь в тёмной подворотне… Не писать же обо всём этом по второму кругу!

В общем, Иоганн однозначно влип.

Свистлицкий, тем временем, явно пребывал в приподнятой весёлости.

– В общем, вот какой получился казус, – начал он. – Ты прости, что я даже кофем не угощаю. Не схлопотал ещё кофе по причине крайней заботы и раздумий, – Дорогуша потёр своё жирное пузико левой лапкой и закатил глаза. – В текущий номер долженствовала пойти моя статья о собрании черносотенных активистов, выражавших свой протест против бесовской чертовщины, связанной с появлением в городе так называемых братьев-золототысячников. Последние призывают всех опроститься, ходят в галошах в форме голой ступни и в рубахах по колено, носят часто усы и бороду. Они затворяются своим коллективом внутри зала Пирамиды на третьем ярусе и устраивают там моления Господу. На свой еретический лад, конечно. Также, они стремятся создать тысячу своих мест сбора, ищут способ превращения железа в золото и поклоняются солнцу.

– Ну, что ж! Нормальный был бы материал.

– Вот именно, что был бы, – ответствовал Драгомир. – А вышло иначе. Совсем погорел.

– Что? Порнуха ввязла?

– Полнейшая порнуха…

Порнухой в редакции, к удивлению Кроласа в первые дни работы, звали материалы, негодные для выставления на широкую публику.

Свистлицкий вздохнул, продолжив рассказ:

– Золототысячники вычислили это собрание и вышли на улицу с плакатами с изображениями Льва Толстого и Порфирия Корнеевича Иванова. Прошлись по пешеходной зоне – а потом, окружили здание, где заседали черносотенные активисты: очень плотным кольцом обложили его, став большим кругом и держа по большой парафиновой свече каждый. И спели свой псалом, который начинается словами: «Люди Господу верили как Богу, а он сам к нам на землю пришёл». Ну, у черносотенных нервы сдали. Они выскочили наружу – и начали золототысячников ремнями стегать. В общем, драка началась. Стенка на стенку.

– Представляю, как ты улепётывал! – заметил Иоганн развязно.

– Пришлось сподобиться, – кисло улыбнулся Свистлицкий. – Да, и ещё… Меня «золотухи» за православного священника приняли. Побить собирались. И мне удалось отмазаться от них… Журналистским пропуском.

– Нормалёк. Это порядок. Бывает. Меня на одном концерте один раз за тусовочного парня приняли. Перестарался со свойским прикидом. Тоже, братки какие-то решили фейс начистить, только маза пергазетная и выручила.

– Но это всё – присказка, – хитро прищурился Свистлицкий. – С шефом, Корнеем Пузаловым, дорогим нашим, мы уже объяснились. И он вошёл в моё сложное положение, да ещё и отпуск для восстановления сил на пару дней дал. А очередь теперь заметку писать – тебе. Молодым кадрам нашим. Христом богом мы, я и Корней Иванович, тебя просим ласково тиснуть что-нибудь конкретное.

«Конкретным» материалом на «пергазетном» слэнге назывался материал не «пустой», без воды. И такой, чтобы читали все. Чаще всего, это какая-нибудь скандальная новость.

– В общем, шеф тебе советует найти твою любимую певицу и взять у неё интервью. Задать, в общем, перцу, – напрямую, не моргнув, выдал Дорг.

Иоганн чуть слюной собственной не подавился.

«Да ведь её ни один газетчик вот уже с месяц найти не может! А я – что? Полис какой-нибудь? – подумал он, злобно глядя на Дорга. – Дикость какая!»

Но он хорошо знал значение слова «советует»… И потому, вслух не сказал ничего. Однако, прибавил к этому «ничего» мысленно: «Удружил ты мне, однако, Дорогуша! Век не забуду».

Вслух он сказал только:

– Я постараюсь.

На том и расстались.

Потом Кролас вошёл в свой кабинет и попытался зло хлопнуть дверью. Но, она всё равно закрылась бесшумно: таково устройство всех дверей Пресс-Центра. С его плеча слетел Тенгу, принял свой естественный облик и начал осматриваться.

– Однако! – только теперь сообразил Кролас. – Никто из моих коллег на тебя и внимания не обратил. Хорошо же ты умеешь создавать эффект отсутствия! Я слыхал о подобных свойствах некоторых мутагенных зверьков, но встретился с этим впервые.

– Хор-рошо тут у тебя, уютненько, – вран издал что-то, похожее на хохот, осмотрев маленький, тесный кабинет. Здесь помещался только столик, вращающееся кресло, полка на противоположной стороне, заваленная большими папками; зато, окно было большое, начинающееся прямо от пола.

Вран подошёл совсем близко к окну и взглянул на город. Сверху нависали многоуровневые строения из металлопласта, в основном это были метро и автострады. К ним поднимались радужные переливающиеся фонарики площадок скотчфло и эскалаторов, несущие вверх пассажиров. Ниже, по второму и третьему ярусу Города, шли забегаловки и «шопы»: мелкие магазинчики. Круглые и прозрачные, как пузыри. Местами, обзор перекрывали громадные здания, доходящие с «граунд-фло», земного яруса, аж до второго уровня. Наземный ярус в центре города был специально стилизован под старину и оставлен пешеходам, флайерам, роликам и скоростным велосипедам. И всё это разноцветье тоже двигалось и переливалось.

– Граунд-фло, – подойдя к врану и наблюдая улицу, задумчиво сказал Кролас. – Многочисленные лавочки и синтетические деревья, пёстрые толпы праздношатающихся разряженных пиплов, лёгкий сизоватый дымок сигарет, женский смех, звуки музыки… А чуть поодаль – узкая вонючая канава с грязной жижей, до сих пор носящая гордое имя «Дон». Поговаривают, её уже давно пора полностью замуровать плитами. Но мешает этому старческая ностальгия многих граждан.

– Гр-рустно, – отозвался вран.

Иоганн сел за рабочий стол и впал в задумчивость. Вран, через некоторое время, прилетел и опустился на спинку кресла.

– Что это за пр-рибор? – раздался вскоре его резкий голос, выводя Кроласа из прострации. Тенгу перелетел на стол, и теперь изучал ощупью своих «пальчиков» клавиатуру компа.

– Это мой редакционный компьютер. На нем я набираю текст статей или загоняю ему в память нужную мне информацию. Ведь ты знаешь о компьютерах, не так ли?

– Но ведь они запр-рещены! – поразился вран.– Во всяком случае, в этом городе. Так я слышал под Пир-рамидой.

– Запрещены подпольные, нелицензионные компы, без встроенного защитного блока, который перекрывает выход в информационное поле.

– В инфор-рмационное поле?

– Да. Его раньше называли Интернетом. Потом обнаружилось, что Интернет разросся и получил черты искусственного интеллекта. И его назвали информационным полем. И запретили выходить туда. Говорят, что общение с Интернетом стало вредным для человека.

– Бр-ред! Дур-рят! – закашлялся вран. – Старый интернет – вовсе не информационное поле. Но, в информационном поле – тоже стоит блок. Как и в ваших компьютер-рах. В вашем городе… порченный ментал. Здесь стоит заглушка для мыслей. Иначе, я бы вычислил, где Линда.

– Что?! – только и сумел прошептать Иоганн. – А тебе-то она зачем?

– Я – бедный уставший вор-рон, – тихо проговорил Тенгу. А про себя подумал: «Проговорился».

– Послушай! Как ты понял, что Драгомир намекает на то, что мне надо отыскать именно Линду и взять у неё интервью? А я… не знаю, где она. И… ты вытащил мне листок с её стихами… Почему?

– Нетр-рудно догадаться, – слукавил Тенгу. – Не так-то много в Городе скандальных певиц…

– В общем-то, да. Насчёт певиц… Но, её стишок в твоих лапках этого не объясняет…

– Я нашёл этот листик. И стихи мне пр-росто понр-равились. Так, ты у их автор-ра хочешь взять интервью? А их автор – певица Линда?

– Да, всё так. Ты очень догадлив.

– Я попр-робую помочь. Чтобы, ты написал это интер-рвью. А потому, нам надо вычислить, где она сейчас.

– Но, как это сделать?

– Знаешь, что? Давай, поговорим. Ты расскажешь мне всё, что о ней знаешь. А я попытаюсь выйти на неё, на её мысли: я вран. Мы иные, чем люди. Мы иногда чувствуем мысли… Даже, на р-расстоянии.

– Ну, о Линде я знаю не так уж много, – начал Кролас.

– Нет. Не начинай. Поговорим – не здесь. Нужно найти место, где очень тихо. Есть такое в Гор-роде? Там я буду соображать лучше: никто в моем биокомпьютер-ре не сможет стер-реть файлы.

– Думаю, таких мест в Ростове нет…

– Тебе же нужна Линда? Иначе – кр-ранты?

– Да.

– Я помогу. Найду. Только, подумай… Тихое, пр-риятное место.

Иоганн уже потерял способность трезво соображать и отвергать бредовые идеи. А потому, вдруг выдал:

– Ну что ж! Знаю одно такое… Но, очень дорогое, элитное. И просто так, туда не проникнешь… Там тихо, прохладно, много воды и цветов…

– Где это?

– Парамоновский оазис. Не слишком далеко… Но, не знаю, как туда попасть…

– Р-рядом! Р-рядом! Ура! Я пр-роведу! – обрадовался вдруг Тенгу. – Ничего не бойся, лицо попроще – и смело иди. Я замор-рочу голову охранникам. На время. И они нас пр-ропустят!