Читать книгу Город Дождей - Ольга Витальевна Манскова - Страница 6

Только через пару минут долгого и затяжного разглядывания обоев, журналист, наконец, полностью осознал, что уже дома. Ещё некоторое время прошло так же на автопилоте. Ноги ещё не болели, это с ними произойдёт завтра… Но были как не свои. А голова – уже как медный котелок… Надо было расслабиться и получить толику удовольствия. Ни на что другое сейчас он способен не был.

Усадив врана, сняв его с плеча, на мягкий армчеар, он некстати вспомнил, что Дорогуша называет «сию мебль» старинным словом «кресло». И даже «седлище». Но сам-то Иоганн точно знал, что кресло не имело откидной спинки, трансформирующей его в диван с помощью подлокотной кнопки, ручного управления и вибромассажера для спины. Он видал в антикварном музее так называемое «кресло». Ну, ещё были так называемые «офисные кресла» – вращающиеся стульчики со спинками.

Затем Кролас нажал на кнопку дверцы большого шкафа-купе, и она плавно отъехала. Двигаясь как в замедленной съёмке, Иоганн медленно извлёк из шкафа пушистый домашний анорак с капюшоном. Ему этот мягкий анорак, ещё в эпоху ритзибойства, подарила одна симпатичная герла. И потому, он до сих пор пах устойчивым парфюмом.

Переодевшись в домашнее и нацепив хауз-бутсы с головами пушистых мягких крокодильчиков, Иоганн прошествовал в рейнрум. Опять некстати, он вспомнил, что Дорогуша зовёт рейнрум и бас одинаково: баня. Вообще, его коллега очень любил щеголять старинными, псевдорусскими, словечками. Нажав на «вом-плюс» и войдя вовнутрь, Кролас с удовольствием ощутил потоки льющейся сверху воды. Музыку, подсветку и вибромассаж в рейнруме он никогда не включал. Они его не расслабляли и не успокаивали. А, наоборот, сильно бесили, если кто-нибудь услужливо дополнял ими его уединение. Особенно, если он был в усталом виде.

«Музыка в рейнруме – это все равно, что телекс в пубе», – вспомнил он фразу Дорга.

«И вот в этом-то мы с Доргом, наконец, едины, – усмехнулся Иоганн. – Только, этот фрукт зовёт этот самый пуб „отхожим местом“. Это глупо. Все знают, что „пуб“ происходит от слов „писсуар, унитаз, биде“ – в одном флаконе, так сказать. И от слова „публика“ его производят, но в шутку. А „отхожее место“ – это нечто с пизанс-территории».

Ещё раз тщательно намылив спину, он подумал: «Что-то мне всякая непотребщина в голову прёт: пубы там, Дорогуша… Вспоминает, наверное. Зинка наверняка ему раззвонила, что я всё-таки успел со статьёй в номер».

Потом он подставился под ветряк и вскоре высох.

Выйдя назад, к врану, Кролас от неожиданности вскрикнул. Его вран лежал (лежал!) лапками кверху, закрыв глаза…

Но вот, Тенгу приоткрыл левый глаз и прокашлял:

– Медетир-р-рую! Что, дружок, сел на понт?

– Странное выражение: «понт» – это по-французски «мост», вообще-то… Но, я здорово сбрендил от стрёма, – ответил Иоганн. – Лучше, не делай так больше.

– Пр-ривыкай! И…я тоже хочу в р-рейн-р-рум, – прокаркал вран.

Кролас, впихнув врана под струю, включил «контраст».

«Не знаю, как ему. Надеюсь, не осерчает», – подумал он.

Затем, рухнув в армчеар, Кролас «пультанул» телекс и, подъехав в армчеаре к тирвару, извлек из ящика несколько шопснабов. Открыл первый попавшийся, на котором было написано, что он «придаёт хорошее настроение и обладает неизменным вкусом омлета с ветчиной». И, включив фильтр-воте на 60 градусов, запарил содержимое пакета, моментом получив что-то, обрётшее форму высокого пирога. Да, его предки такого не жевали. И «пейзанское» происхождение до сих пор позволяло ему восторгаться подобными мелочами. Нацедив себе также стакан «холодненькой», то есть, чистой, отфильтрованной воды, он принял привычный дневной запас различных бадов и мутагенклиматиков.

По телексу, тем временем, шло какое-то нудное шоу, посвящённое предвыборному тусняку. Анкюлотный «спикмаскер» (это, на пергазетном, спикмейкер, только абсолютно заказанный) вещал вдохновенно что-то о непревзойдённых талантах «одного из наших достопочтенных Отцов Города… Сделавших большой вклад в усовершенствование Пирамиды Ростова». Ещё долго этот дядечка на экране распинался о том, что, да, мол, «Эхнатон – это наш символ, символ совершенного Города Солнца, каким и является наш Город, воплотивший самые дерзкие мечтания предков». Далее, он заявил: «Эхнатон – это образ деятеля, избравшего, как и наш город, поклонение солнцу, а Пирамида – символ устойчивости и материальной незыблемости». От этих потоков речи спикмаскер плавно просочился к возвеличиванию «вновь переизбираемого на многие лета» товарищу Штык Феогниду Соломоновичу. За избрание мэром которого все должны дружно проголосовать на следующих выборах.

На другом канале, куда переключился Кролас, кто-то весь в жёлтом натужно блеял о том, что «нам будет весело всегда». «Это – так же отвратно, как и политика», – подумал Иоганн и снова нажал на кнопочку.

Он было остановился на передаче про дендрарий, где показывали новые редкие мутагенвиды. Но тут внизу экрана замелькал Зинкин номер, и бегущей строкой поползла просьба переключиться на Мега TV++. Кролас тут же набрал Зинку, которая выпучила на него глаза и быстро-быстро затараторила. Так быстро, что он даже не сразу въехал в тему. К тому же, обалдел от вида Зинки, переодетой уже по-домашнему: волосы у неё были заплетены во множество косичек, каждая из которых увенчивалась змеиной головой, а небрежно наброшенный ярко-алый халат с глубоким вырезом, расписанный драконами, весьма эффектно открывал некоторые её формы. На Зинкином лбу красовалась громадная магнитоброшь в виде фиолетового камня, а на шее висел амулет, стилизованный под старинный кинжал. Зинка пила какую-то, невыносимую даже на вид, бурду для похудания, в числе экстрактов которой плавал даже рыбий хвостик… Вернее, она втягивала её в себя через золочёную коктейль-тьюбу.

«Хорошо, что кси-плэй-бавард не передаёт запаха», – подумал Кролас. Он специально не спешил устанавливать более совершенную программу.

И, наконец-то, он въехал задним числом, что Зинка говорила о том, что по Мега TV++ показывают «убойный шокдисэгри» с участием Дорогуши, который, по словам Зинки, «влип конкретно».

Кролас тут же переключился на молодёжный «мега» и стал злорадно наслаждаться.

Картина была неприличной до своеобразного великолепия.

Дорг, одетый в чёрную рясу, заправленную по бокам в журналистские джинсы, помахивал большим золочёным крестом и орал на высокого, атлетического сложения парня в розовом трико с длинной, пшеничного цвета, косой:

– Бога побойся, отрок! Почто явился сюда, мирных людей стращать!

Атлет выхватил со стола огромный кубок с водярой и плеснул прямо в пасть Дорогуше.

– Попский прихвостень! Так вы говорите, что все верующие должны водку жрать? Залейся! Только, нет этого в Евангелии! И Христос не проповедовал!

– Ивановец несчастный, Порфирию молившийся! Это ты мне в укор ставишь? Бес тебя путает, пить тебе мешает! Как выпьешь стакан – бесы на тебя и нападают! А верующий человек – крепкий человек! Наш батюшка Амвросий хоть ведро водяры высосет, и на ногах только крепче стоять будет!

Дорогушу под хохот «золототысячников» пытались уже оттащить «свои»: религиозные черносотенные ребята в рясах шли заткнуть ему глотку. Верзила Петроний, красный как рак, пытался дотянуться до Дорга через соседний столик.

Внизу, в четверть экрана оставленная Иоганном Зинка вещала ему бегущей строкой, ехидно улыбаясь:

– Наш Драгомир Свистлицкий, ты знаешь, оттягивается: отгул взял. Пошёл в кафешке посидеть. На халяву. Не знаю, сладок ли на халяву уксус, но, видишь сам, в черносотенном кафе «Душистая акация» кроме постных рож ничего постного не наблюдается, а наш Дорг до того влез в образ черносотенца в газете, что и наяву вступил в их общество и теперь имеет членский билет. Для внедрения способом погружения… Ну, а тут золототысячники пронюхали об «Акации» и решили сделать на «чернушников» компромат: о том, как они тратят пожертвованные на их общество средства. Этот, в розовом – из шок-дисэгри-плэй-юниоров. Переодетый в «золотого». Они сами решили пока не мараться. Выдвинули ритзибоя.

Тем временем, на экране Петроний завалил-таки, ухватив сзади за рясу, Дорга под столы. Всё смешалось в кучу. Кто-то опрокинул софит. По экрану пошла рекламная пауза. Так резко, что даже Зинка выключилась.

На весь экран теперь показали здоровенный двухспальный армчеар-сексодром и пристающую к молодому красавчику слегка потрепанную жизнью анкюлотную даму в пеньюаре. На этом фоне проговаривалось, что все, конечно, кто читает, слушает и смотрит… (деланная пауза) в курсе, что в городе, несмотря на некоторое закрывание глаз на проникновение части пейзан в него, а также на коммунятники и на искусственное выращивание младенцев, возможное с трёхмесячного возраста плода вне утробы матери, количество рождённых детей с каждым годом падает, а население медленно, но постоянно сокращается.

«И дело не только в том, – вещал и далее бодрый голос, – что многие женщины не хотят испытывать даже малейшие неудобства, связанные с родами, а в том, что многие (согласно анонимному анкетированию, 80% жителей) не испытывают никаких приятных ощущений от занятия сексом или не способны на него совсем. Наш препарат – сексживит, в виде розовых конфет в прозрачной упаковке, сделает вашу жизнь интересней».

Парень на экране томным голосом обещает: «Я сейчас, дорогая!» Отходит в сторону и принимает пилюлю. Затем экран наполняется радужными световыми пятнами и недвусмысленными стонами и звуками. «Сексживит – это море любви!» – звучит голос за кадром.

А вот и снова, на весь экран, возник Дорогуша. И золотарь в розовом. Теперь они сидели по разные стороны стола. Сзади – «свои» обеих сторон, заломившие им назад руки.

– Вы хоть за речью своей следите! Сплошной новояз! Долой! – орал потный Дорг.

– А вы – устаревшие ретрограды! И для вас Шамбала – пустой звук, а Учителя Человечества – не существуют!

– А вы даже молиться разучились!

– А вы мантры петь не умеете!

– А вы – напустили таинственности! Жидомасонские правнуки! Церковь должна быть доступна всем!

– Да! Вы зато – всем доступны! Особенно, в кафе «Душистая акация!» Разврат сплошной!

– Не согрешишь – не покаешься!

– А согрешишь единожды – продолжишь всё дальше и дальше!

– А вы считаете, что главное – здоровье телесное, а не дух, искра Божия!

– А вы – и то, и другое ко всем чертям послали!

– А вы…

Экран погас. Кто-то рубанул телекс. Иоганн обернулся. Рассерженный вран, весь всклокоченный и похожий на ежа, стоял сзади. С него капало, и он оставлял за собой мокрые следы. Это он и выдернул шнур телекса. И теперь укоризненно молчал.

Иоганн, тоже молча, отнёс его назад, в рейнрум. И поставил под ветряк. Когда тот высох, так же молча принёс его обратно и запарил перед ним ещё один шопснаб, который тот уныло склевал.

– Обижаешься? – спросил затем Кролас, как можно ласковей.

– Нет. Просто, вечером враны не болтливы. И я устал, – ответил Тенгу. – Закрой теперь шор-ры – и ложись уже спать. Утро вечер-ра мудренее…

Кролас закрыл шоры: в смысле, подошёл к окну и нажал на кнопку.

Новенькие шоры были его гордостью. И одной из последних покупок. Он ненавидел пустые окна без шор: всё время что-то мигает, проносится, шумит и гремит. А шоры изолируют уличные звуки… Изнутри они смотрелись просто как ночное небо. А на внешней стороне его шор, на окне, расположенном очень высоко, вблизи второго яруса города, огромный леопард бежал по джунглям… Бежал до бесконечности.

Иоганну очень нравились его новые шоры.

– Ложись спать, – сказал вран. – Завтра будет трудный день.

И Кролас почему-то сразу послушался. Разделся и лёг.

– Впрочем, я совсем не хочу спать, – сказал он при этом врану. – Нервы, адреналин в крови… Сам понимаешь.

– Сейчас заснёшь, и с лёгкостью… Дружок, хочешь, я расскажу тебе сказку? – передразнил вран какую-то детскую передачу. – А ведь, правда же. Р-расскажу, – добавил он грустно. – И не одну.

– Валяй, – буркнул усталый журналист.

И вран, сев у него в изголовье, первым делом сказал самокритично:

– Враны отличаются одним редкостным занудством: они вечерами рассказывают разные истории. Итак, я пр-риступаю…

Кролас закрыл глаза и приготовился слушать.

– Из книги Алконоста, страница пятьсот тридцать восемь, – начал вран мелодичным заунывным голосом. На миг Иоганну показалось, что этот голос возник внутри его черепной коробки. А потом, он больше ничего не воспринимал, кроме текста самой книги…

…Старой-старой видится мне эта планета. И были на Земле тысячи и тысячи войн, мор и глад… Пустыни стирали города с лица земли. Менялись континенты, разрушались берега, затоплялись острова. Тысячи людей сжигались в горнилах топок или закапывались живыми в землю. Другие несчастные убивались карой небесной, испепеляющей всё живое… И всё это привело к тому, что вновь число людей стало вновь мало, да не известно им самим. Ибо нет для них более никакой возможности исчислить себя.

Неисповедимы пути Господа, но не деяние это рук его, и нет ему необходимости оправдываться в не содеянном им…

Первые войны, о которых поведал нам шелест листьев, это войны за добычу и за женщин. Потом последовали войны территориальные, за землю и золото. Затем – кровавые войны за власть под знамёнами и лозунгами разного покрова и пошиба, которые переросли в войны политические, называемые «холодными»: войны ненависти, предательства и лжи.

В конце старого мира, всем стали править деньги, уничтожая остатки совести и добрых чувств. Так возникли новые, внутренние войны, впоследствии названные почему-то «диснейлендовскими». Вечный праздник для одних, нищета и вымирание – для других, в пределах одной и той же страны… На смену им пришла великая война хакеров. Она закончилась гибелью интернет-сети и единого мирового пространства. Одновременно, возникли гиперпустыни, благодаря которым связь между отдельными участками земли, где остались люди, прервалась. Мир раскололся на части.

Но всё это – лишь присказка, прелюдия начала описания войн психологических, войн времени «бесконечного перехода» – последней из эпох. Началась эпоха психологических войн на замкнутых пространствах. Войн на поражение. Так обернулся полный круг истории.

Потом Иоган больше не слышал врана.

Он спал. Он был во сне. И шёл по улицам незнакомого города. С башенками и шпилями, с аккуратно подстриженными газонами… Города, мокрого от дождя, полного листвы, деревьев. И сейчас там шёл лёгкий дождик, и потому пахло клейкой листвой, цветением, и город был окутан лёгкой, полупрозрачной дымкой тумана.

Наяву Иоганну ни разу в жизни не приводилось видеть дождя. Он никогда не шёл на его памяти. Летом воздух всегда был раскалён до предела, а зимой – в Городе царил бесснежный, иногда довольно сильный, мороз.

Но вот, там, во сне, дождь уже заканчивался. Воздух пропитался озоном. А с мокрых ветвей капало. Ласково и нежно, проглядывало меж облаками солнце, выхватывая косые нити дождя. Вдали, от здания к зданию, протянулся семицветный полукруг радуги. Слегка веял бодрящий ветерок.

Иоганн знал, что был во сне. И теперь видит Город Дождей.

Город, здесь, на площади, где остановился Иоганн, сейчас был пуст. Работал фонтан, и каскады струй воды спускались в небольшой водоём. Солнечные лучи искрились в каплях влаги на траве и цветах.

Внезапно, он услышал голос врана. Похоже, что вран имел способность проникать даже в чужие сны. И он незримо присутствовал здесь, в его сне.

«Посмотри на руки. Зафиксир-руй на них своё внимание», – сказал хриплый голос Тенгу.

Иоганн послушался, и посмотрел на свои руки. Они были слишком длинные и какие-то зеленоватые.

Когда он посмотрел на них, то вдруг почувствовал что-то, похожее на ощущение, будто тебя вытаскивают из пруда за волосы. Затем его кинуло куда-то в пустынную, заброшенную местность, где валялся искорёженный, занесённый пылью самосвал, обвеваемый песчаными бурями. Картина завершалась фиолетовым небом и красным светилом. Затем – его швырнуло вновь, но уже во что-то, отдалённо напоминающее родимый Ростов. И там его настигал, дыша ему в затылок, незнакомый тип, весьма напоминающий вчерашних серых людей. Иоганн обернулся и увидел, что «серый» был без глаз. На их месте явно обозначились два больших белых бельма. И он, заорав по сумасшедшему, с удвоенной скоростью вмазал по улице и перепрыгнул через забор…

За забором росли странные деревья с огромными орехами, имеющими зеркальную оболочку. Он сорвал один из них и стал его рассматривать. Вдруг, неизвестно откуда, появилась старуха, потянулась к его ореху узловатыми, костлявыми пальцами и злобно зашипела:

– Отдай! Это – сад Владимира Тараканова!

– Тараканова… Тараканова…, – повторило раскатистое эхо.

Но Иоганн лишь глубже всмотрелся в орех. Теперь, он был похож на грецкий. Внутренность грецких орехов всегда напоминала ему… полушария головного мозга. Впрочем, через секунду это был уже не орех, а гранёный шар, снова с зеркальными гранями. И, в одной из его граней, он вдруг увидел тоненький шпиль… Одного знакомого, только что виденного, здания. Башенки из Города Дождей…

Но тут всё закружилось, зашумело у Иоганна в голове, и его вышвырнуло долой из этого сна.