Читать книгу Тайная страсть отставного генерала - Ольга Волошина - Страница 2

В сенях я столкнулась с высоким молодым человеком, одетым в толстый тёмно-коричневый свитер. Такого же роста, как и Эдик, только немного шире в плечах, он и лицом немного походил на Эдика. Я догадалась, что это старший сын Аллы.

– Здрасть! Мать тут у вас шарф забыла, меня вот, стало быть, за ним прислала, – пробасил парень.

Инна Николаевна усадила его за стол и попеняла, что бегает по морозу в одном свитере.

– Так ведь близко ж, я и замёрзнуть бы не успел, – объяснил Степан, но перед ним уже стояла чашка с горячим чаем.

– Выпей-ка горяченького, не то простынешь и заболеешь. Матери теперь и без тебя забот хватает.

Степан оказался таким же любителем сладкого, как и его младший брат. Он неторопливо потягивал обжигающий чай, бросая в рот одну конфету за другой. Крёстная с неподдельным интересом расспрашивала его об учёбе. Парень охотно рассказывал в перерывах между двумя соседними конфетами. По всему было видно, что домой он не слишком торопился. Говорить о смерти генерала все избегали.

Выпив три чашки чая и успешно справившись со сладким, Степан нехотя поднялся, взял с дивана пушистый материн шарф и потащился к двери. Когда за ним закрылась дверь, я вернулась в гостиную и увидела Никиту, застывшего перед большой коробкой, в которой одиноко лежала последняя конфета. Подняв на меня глаза, племянник грустно заметил:

– Прикончил. И как это ему плохо не сделалось?

***

На следующий день мы с Инной Николаевной отправились на похороны. С нами увязался и Никита. Не хотелось брать мальчика на кладбище, но племянник заявил, что это самое подходящее место для прогулок человека, которому на каникулах просто некуда себя деть. Сидеть дома ужасно скучно, а похороны – какое ни на есть развлечение. Оставлять его одного в доме мне, правду говоря, тоже не хотелось.

Мы с Никитой уже сидели в машине, а крёстная всё не появлялась. Наверное, никак не могла закрыть дверь: замок иногда заклинивало, особенно, если закрывали наспех. Наконец Никита не выдержал, вылез и отправился на помощь. Но Инна Николаевна уже и сама спешила к воротам.

А с моей «тойотой» поравнялся незнакомец. Около дома крёстной он замедлил шаг, потом совсем остановился и повернулся к калитке как раз в тот момент, когда Инна Николаевна с Никитой выходили.

Это был мужчина лет пятидесяти, приятный, с открытым взглядом умных серых глаз. Несмотря на мороз, он был без шапки, его тёмные волосы слегка серебрились у висков. Из-под лёгкого чёрного пальто безупречного покроя были видны тщательно отутюженные брюки. Инна Николаевна шагнула к нему навстречу, а он протянул ей руку и произнёс приятным баритоном:

– Утро доброе, Инна Николаевна. Как сегодня ваше здоровье?

– Спасибо, Пётр Алексеевич, уже гораздо лучше. Вы ведь к Орловым?

– Конечно, куда ж ещё в такой день, – как-то совсем печально произнёс мужчина. – Пал Степаныч был моим близким другом, вы ведь знаете. Нужно поддержать его вдову. Вы, как я понял, тоже идёте на кладбище?

– Да, и не одна. Знакомьтесь – Ксения, моя крестница, а мальчик, – и Инна показала на Никиту, крутившегося возле машины, – её племянник.

Я приоткрыла дверцу, улыбнулась и кивнула. Никита буркнул что-то неразборчивое.

– Ужасное несчастье, – пробормотала крёстная, возвращаясь к печальной теме. Пётр Алексеевич молча поклонился и направился к генеральскому дому.

– Он очень дружил с генералом. Бывший военный врач и журналист, – пояснила Инна Николаевна, устраиваясь на заднем сиденье.

Не успели мы проехать и пятидесяти метров, как на тропинке, ведущей к дому, возник Юрик. Парень доложил, что ночевал у родителей, а сегодня специально приехал пораньше, чтобы поспеть на похороны. Ещё добавил, что другом генерала, конечно, не был, но на кладбище решил поехать из-за тётушки: вдруг потребуется какая-то помощь.

Молодой человек плюхнулся рядом с Инной Николаевной, и вместе с ним в салон вплыл запах перегара. Было совершенно очевидно, что ночевал он не у родителей, а где-то совсем в другом месте. Вот только зачем приехал с утра пораньше? Насчет похорон явно врёт. Может, с приятелями повздорил? К родителям в таком виде идти он никогда бы не решился, поэтому приехал сюда и попал как раз на похороны. Я скосила глаза в зеркало: со страдальческим выражением на несвежей и небритой физиономии парень упёрся глазами в окно. Небось, голова у него трещит, и он мечтает оказаться в постели в своей комнате на втором этаже тётушкиного дома. Но, ляпнув неосторожно про похороны, отступить он уже не мог.

Мы остановились рядом с большим, но нескладным генеральским домом. Толпа у ворот собралась внушительная. Люди держались скованно и тихо переговаривались между собой. Из дома вынесли лакированный гроб и погрузили в катафалк. Молчание стало ещё заметнее и лишь изредка нарушалось негромкими распоряжениями, которые отдавал тучный мужчина в шубе. Ни плача, ни причитаний слышно не было.

Среди множества незнакомых лиц я знала только Аллу с сыновьями. Да ещё Петра Алексеевича, с которым только что беседовала крёстная. Он поддерживал под руку молодую женщину в блестящей тёмной шубке. На её светлые волосы был кокетливо наброшен чёрный шарф. Похоже, это и была вдова. Пётр помог ей сесть в автобус, за ними последовали Алла и оба её сынка. Люди торопливо рассаживались по машинам. Катафалк пополз по улице между сугробами, мы двинулись следом. Мои пассажиры молчали.

Отставного генерала провожали с военным оркестром. Когда музыка смолкла, тот самый тучный мужчина, командовавший выносом тела, произнёс речь. Затем его сменил новый оратор. Все они до небес превозносили заслуги Орлова и сожалели, что лишились замечательного товарища, заботливого отца и любящего мужа.

Юрик уже куда-то исчез, и крёстная беспокойно оглядывалась по сторонам. Парень не появлялся, Инна Николаевна перестала крутить головой и уцепилась за мой локоть. Не особенно прислушиваясь к разговорам, я с интересом разглядывала присутствующих, а крёстная тихонько рассказывала, кто есть кто. Родственники генерала топтались рядом с вырытой могилой и откровенно скучали.

– Видишь полную даму в длинной шубе? – шептала крёстная. – Это его первая бывшая жена, Татьяна. Рядом две её дочки. В дублёнке – Рита, а рыженькая в чёрной куртке – Лора, младшая.

Первая жена Орлова, Татьяна Михайловна, была уроженкой уральского села Угрюмовки, того самого, где родился и сам Орлов. По словам Инны, в прошлом она была совершенной красавицей, за ней ухаживали лучшие угрюмовские парни. Теперь в это было трудно поверить: она заметно постарела и расплылась. Замуж второй раз не выходила, хотя поклонники имелись. Вероятно, Татьяна боялась потерять львиную долю содержания, выделяемого на детей. По всему выходило, что эта финансовая помощь была весьма значительной, так как ни одна из дочерей толком нигде не работала, а сама Татьяна уже несколько лет как сидела дома и получала скромную пенсию.

Старшая дочь, Рита, рыхловатая тридцатилетняя девица, лицом удалась в отца, а мозгами в мать. Именно так выразилась Инна Николаевна.

– Лучше бы наоборот, – шепнула она. – Не повезло девочке.

С замужеством не получалось, с карьерой тоже не везло, поэтому Рита стала вечной студенткой. Надо сказать, не слишком старательной. Но нужно ведь было чем-то заниматься девушке, благо средства отца позволяли. Сначала Рита поучилась немного на юриста – не понравилось. Потом получила изрядное количество экономического образования, и вот теперь уже год, как грызёт зачем-то экологические науки.

Лоре с наследственностью повезло больше: лицом она удалась в мать, а умом и хитростью в отца. Лора – начинающая актриса, красавица и папина любимица. Естественно, и материальных благ ей перепадало больше, чем остальным детям. Наверное, генерал считал, что только она и могла оправдать хоть какие-то его надежды.

Речь последнего оратора изрядно затянулась, народ совсем заскучал: все уже поглядывали на часы, негромко переговаривались. Степан с интересом изучал соседние могилы, Эдик вертел лопоухой, коротко остриженной головой, Рита зевала, прикрывая рот ладошкой в чёрной кожаной перчатке. Алла о чём-то шепталась с пожилой женщиной в коричневой шубе, Лора переминалась с ноги на ногу. Только Татьяна стояла неподвижно, и её пухлое лицо с двойным подбородком выражало искреннюю печаль.

Инна Николаевна закашлялась и на некоторое время прервала свои комментарии.

Наконец последний оратор завершил таурную речь. Наступил момент прощания. Татьяна дёрнулась, зарыдала, и я испугалась, что сейчас она с криками кинется на гроб. Но этого не произошла: первую бывшую схватила за локоть бывшая вторая. Алла что-то шепнула Татьяне, и та смолкла. Похоже, вторая жена имела некоторое влияние на первую.

Крёстная снова заговорила, но так тихо, что я с трудом различала слова.

Алла была женщиной самостоятельной и работала директором универмага. Впрочем, это не мешало ей пользоваться милостями бывшего супруга. Оно и понятно: двое детей требовали серьёзных расходов. Степан был студентом, Эдик ещё учился в школе, но, по словам крёстной, уже проявлял склонность к выпивке и дракам.

– Не похоже, что вдова очень уж убивается, – ядовито прошептал за моей спиной женский голос. – А Греков-то, смотри, так возле неё и вьётся. Пытается всучить ей таблетку. Так я и поверила, что ей плохо с сердцем! Небось, рада до смерти, что от мужа избавилась.

– Тише ты, – оборвал её сердитый мужской голос.

Я догадалась, что Греков – это Пётр Алексеевич, знакомец Инны Николаевны. Он и в самом деле не отходил от Анны, заботливо поддерживал её под локоток и что-то шептал. А потом вынул руку из кармана, скорее всего, там у него было припасено какое-то лекарство. Но вдова лишь отмахнулась и покачала головой. Всё это время она стояла с каменным лицом, и единственным видимым проявлением чувств стали белые розы, положенные ею на гроб.

Тот же ехидный голос у меня за спиной опять зашептал:

– А Танька-то, Танька! Для кого комедию ломает, непонятно!

Татьяна Михайловна опять попыталась заголосить, но на этот раз её одёрнула Рита.

Могилу забросали землей, уложили венки, установили временный памятник. Прогрохотали автоматные очереди, оркестр заиграл что-то смутно знакомое. Кто-то из мужчин достал бутылку водки и начал разливать в пластиковые стаканчики. Молодёжь оживилась и потянулась к ним озябшими руками. Алла набросилась на своего младшего, тоже протянувшего руку. Тот вяло огрызнулся. Откуда-то вынырнул Юрий, вероятно на запах водки. Я завертела головой в поисках племянника и, заметив, что он разглядывает надпись на соседней могиле, успокоилась. Отвернулась, и тут же опять оглянулась – что-то меня привлекло. Чуть дальше Никиты, за чёрным гранитным памятником, стоял парень в странно надвинутой по самые брови вязаной шапочке и слишком внимательно наблюдал за происходящим. Заметив мой взгляд, он отступил на несколько шагов назад, потом метнулся в сторону и исчез за пушистой елью. Я пожала плечами и отвернулась. И тут же забыла о нём.

Галдящей толпой люди двинулись к выходу с кладбища. Хотя мороз был не сильный, долгое стояние на одном месте оказалось малоприятным. У меня закоченели ноги и замёрз нос. Крёстная тоже зябко поёживалась, хотя и была тепло одета. Я окликнула Никиту, и мы побрели к машине.

Сидя в «тойоте», мы ожидали Юрика, но тот всё не появлялся. Только что был тут, водку пил вместе со всеми – и вдруг словно сквозь землю провалился. Катафалк давно уполз, чуть раньше уехали солдаты. Убыли музыканты, погрузив в автобус инструменты, легковушки тоже разъехались, а нашего великовозрастного балбеса всё не было. Никита крутился на переднем сиденье, Инна Николаевна обеспокоено смотрела сквозь запотевшее стекло и все порывалась выйти из машины. Наконец Никита, уставший ёрзать на одном месте, осведомился:

– Ну, и чего ждём? Все уж уехали давно.

– Юру ждем, – ответила я.

– Так он давно укатил. С каким-то мужиком в машине. Я отлично их видел.

– А чего же молчал?

– Откуда ж я знал, что он вам нужен. Я думал, вы знаете, куда он делся, – протянул Никита.

Я страшно разозлилась. Этот кретин Юрий, не мог сказать, что не едет с нами! Все давно уехали, сидят теперь в тепле, и только мы ещё торчим возле кладбищенской ограды.

Въезжая в посёлок, я попыталась спровадить племянника домой, но он взбунтовался.

– Ни разу ещё не был на поминках! Почему это я должен скучать один дома, когда все будут развлекаться, – ворчал он, – и трескать вкусную еду. В генеральском доме плохого не приготовят.

– Нашёл развлечение! Поминки – не вечеринка, детям там абсолютно нечего делать. И вообще, ты же не знаешь родных генерала!

– Почему это не знаю, тётю Аллу знаю, и Эдика со Стёпкой тоже. Между прочим, остальных ты и сама не знаешь. Имей совесть, Ксюха! Я хочу посмотреть на генеральский дом изнутри. Интересно, там он такой же чудной, как и снаружи? Других событий всё равно не предвидится в ближайшее время.

– Оставь его, Ксюша, пусть пойдёт, – попросила крёстная. – Мы ведь ненадолго, посидим чуть-чуть, да и домой пойдем.

Если б я только знала, чем обернутся эти поминки! К сожалению, я в тот момент даже не догадывалась, что в генеральском доме мы застрянем надолго.

***

Мы так долго прождали Юру на кладбище, что подъехали к генеральскому дому, когда народ уже потянулся по домам через распахнутые ворота. Но в громадной комнате, где был накрыт поминальный обед, всё ещё было полно народа.

Собрались в огромной столовой за двумя большими столами. Алла заметила нас, подошла к Инне Николаевне и указала два свободных стула. Я оглянулась на Никиту и увидела, как его ухватила за руку незнакомая тётка и куда-то потащила. Племянник не упирался, а Алла объяснила, что всех детишек собрали в одной комнате, чтоб не мешали взрослым разговорам.

– Не беспокойтесь, мальчика накормят, – успокоила меня она.

Столы были плотно заставлены закусками, люди ели, пили, вели оживлённые разговоры. И вспоминали генерала, как заведено. Я с удивлением узнала, что был он человеком широкой души и большой щедрости, заботливым родителем и хорошим другом. Это совершенно не вязалось с рассказом крёстной, но оно и понятно: о покойнике – только хорошее. Татьяна Михайловна поглощала бутерброд за бутербродом и поддакивала каждому оратору. Теперь она уже не пыталась рыдать и пребывала в самом благодушном настроении. Алла будто вообще никого не слышала, она следила, чтобы перед каждым стояли тарелки и рюмки, хватало приборов, вовремя подавали блюда. Одновременно присматривала за младшим сыном. Настоящая же хозяйка дома, вдова, сидела напротив меня и казалась гостьей на этом поминальном обеде. Только теперь отрешённое выражение на её лице сменилось обеспокоенностью. Она нервничала, кусала губы, а когда к ней кто-то обращался, заметно вздрагивала, и даже уронила на пол вилку. Мне даже показалось, что в её уставших серых глазах притаился страх.

Крёстная вполголоса беседовала с дамой в красной кофте. Я прислушалась. Женщина говорила, что в замороженных грибах, лежавших в холодильнике, обнаружили бледную поганку. Странные вещи болтают люди.

– А кто грибы-то собирал? – полюбопытствовала Инна.

– Именно про эти – не знаю. А вообще-то покойник сам любил за грибами ходить.

– Неужели, сам собрал и отравился? – удивилась Инна. – Не похоже на Степаныча, опытный грибник был, с большим стажем.

Дама в красном пожала плечами. Разве ж теперь узнаешь, кто полгода назад набрал поганок? Ведь никто и не вспомнит. Да и не нарочно их сорвали. Каждый год столько народу травится! И в этот раз не один Орлов отравился. Но остальные не померли. А генералу просто не повезло: слишком много ел, да пил всякое, а тут поганка на грех попалась. Вот печень и не выдержала. Да и врача не соглашался позвать. Покойник врачей не жаловал, а все болезни лечил одним средством – самогонкой. Её и употреблял при любых недомоганиях, внутренне и наружно, в виде компрессов. Вот и долечился!

Мне надоело слушать глупости, я отправилась искать Никиту. За племянника ведь отвечаю и должна знать, чем занимается, где ходит. Проходя мимо двух бывших жён, я услышала негромкий спор. Говорили тихо, но я расслышала слова Татьяны:

– В сейфе его нет, точно знаю. Но не мог же он, в самом деле, оставить всё этой кукле крашеной? Если оно где-то есть, мы должны найти это раньше неё. Посмотри, как она, тварь, на меня смотрит. Переживает, небось, что не слышит ни слова.

Мне стало неловко, и я прибавила шагу. Заглянула на кухню, потом в ванную, подёргала ручку какой-то запертой двери. Следующая комната была кабинетом. Я увидела письменный стол, кресло, книжные шкафы. Никиты нигде не было.

Дошла до широкой лестницы и поднялась на второй этаж. Теперь я очутилась перед большой двустворчатой дверью. Потянула на себя бронзовую ручку и осторожно шагнула внутрь. За дверью обнаружилась огромная комната с высокими шкафами красного дерева вдоль трёх стен. Четвёртую занимал громадный аквариум, тот самый, о котором рассказывала крёстная. Среди буйных водорослей и подводных замков плавали диковинные рыбы. Одна из них уставилась на меня выпученными круглыми глазами, потом вильнула хвостом и скрылась в гроте.

В центре комнаты, в окружении тропических растений в кадках, расположились диван, столик красного дерева, бар и два кресла. Между ними был устроен комнатный фонтанчик с большой пластиковой чашей под мрамор. Я прошла вдоль шкафов, разглядывая их содержимое. Один был заставлен посудой, в другом разместились серебряные фигурки, в третьем – статуэтки из фарфора, металла, цветного стекла… Моё внимание привлекла танцующая девушка из тёмного полированного дерева. Она была изящна, грациозна и выглядела такой живой, как подвижная фигурка из мультфильма. Лоб танцовщицы украшал сверкающий зелёный камень, на мой взгляд, очень похожий на изумруд. Изящная индийская статуэтка была так хороша, что я с трудом отвела от неё взгляд.

Но пора отсюда уходить. Никиты и в этом музее-оранжерее не оказалось, а если меня увидят хозяева, получится весьма неловко. Похоже, тут хранятся коллекции покойного генерала, и родственникам генерала вряд ли понравится, что их гости разгуливают по дому и суют во всё нос. Впрочем, шкафы, хорошо заперты, в чём я убедилась, подергав из любопытства пару дверец за ручки. Так что стащить несколько раритетов никому из случайно забредших сюда не удастся.

Я вышла в коридор и толкнула следующую дверь. Здесь оказалась гардеробная. В тёмной, без окон комнате стояли только шкафы-купе, диван, стул и большое зеркало. На всякий случай я сунула нос в шкафы, но Никиты и в них не нашлось. Аккуратно развешанные, внутри хранились платья, на многочисленных полочках лежали обувь, шляпы и ещё какая-то мелочь. Ни одна вещь сдвинута или сброшена не была.

Вновь очутившись в длинном коридоре, я услышала шум. Он доносился из оранжереи, словно там что-то упало. Странно, я только что была в этой комнате, и ни один предмет обстановки не выглядел неустойчивым. Может, я все же неловко что-то задела, и теперь оно вдруг свалилось?