Читать книгу Черникина и другие - Оля Ф. - Страница 20

Танька женилась. И хоть мама поправила Черникину два раза, сказав, что Таня выходит замуж, Черникина доверяла больше бабкам, сидение на скамейке с которыми было её самым любимым занятием. После мультфильмов, конечно.

Ещё бабки называли Таньку золовкой, а мама – никогда. Ещё они, понизив голос, сказали, что Таньке свезло, раз её берут порченую, потому как после школы её снасильничали два одноклассника. Когда речь доходила до слов, которых Черникина не понимала, она их внимательно запоминала и всегда ждала подходящего случая, чтобы узнать у мамы. Так и сегодня случилось. Мама рассердилась, назвала бабок старыми сплетницами и, уже не дожидаясь вопроса, сразу ответила Черникиной, что сплетница – это женщина, которая рассказывает гадкую неправду про других.

…Субботы Черникина ждала как Нового года. Ей сделали два пушистых хвоста, расплетя обычные косички, и завязали красными бантами с золотой каёмкой по краям. Белое немецкое платье с плиссированной юбкой и вправду превратило день свадьбы Таньки в Новый год.

Дом был переделан полностью – он весь состоял из соседских столов и соседских же стульев. Черникина долго смотрела, как можно из деревянной доски и двух стульев сделать скамейку и, застелив тряпкой, превратить всё это в диван без спинки. Пахло разнообразно, но нос Черникиной больше всего волновался, когда она различала запах сдобных булочек. Ещё она уже три раза пробиралась в холодильник и любовалась на огромный белый торт с розами из крема. Ей очень хотелось хотя бы одну из них, но было нельзя. За это влетело бы очень сильно.

В весёлой и нервной кутерьме её отыскала Таня. Ах, Таня! Какая же она была сегодня красивая! Плавными кудрями лежали волосы ослепительно белого цвета, спускаясь на плечи белого-пребелого платья из кримплена. Оно поблёскивало и было очень красиво коротким. Глаза у Тани были подведены чёрными огромными запятыми, ресницы были настолько длинными, что слипались, поэтому Таня старалась моргать очень аккуратно, через раз. Это делало её полностью похожей на куклу.

– Черникина, – сказала Таня, – помоги. Только ты можешь мне помочь.

Черникина пообещала сделать всё что угодно.

– Черникина, слушай внимательно, а то ты мне всю свадьбу испортишь. Спрячешься в спальне. Когда начнут пить, заберёшься под стол. И сиди там столько, сколько потребуется. А когда услышишь слово «туфля», хватай у меня с ноги босоножку и ползи к выходу, но под столом, а то затопчут.

Черникина спросила:

– А какую босоножку взять – правую или левую?

Таня уже собралась было сказать, что никакой разницы, но вдруг внимательно посмотрела на Черникину и сказала:

– Правую, ты поняла меня? Только правую!

…Начало свадьбы Черникина, конечно, пропустила. Она сидела в полупустой спальне на полу и корчила себе рожи в зеркало. Очень хотелось накраситься. Но помада и пудра были на шкафу, а залезть она туда не могла. Ни одного стула или стола в комнате не было.

Черникина подпрыгнула пружиной, услышав неразборчивое: «Так давайте же… сегодня… счастье… выпьем». Она выскользнула из комнаты. Оказавшись за спинами сидящих, Черникина ещё и пригнулась, чтобы те, кто сидел напротив, её не заметили.

Ещё полсекунды, и она оказалась между огромным количеством ног – в брюках и голых до бёдер. Ноги беспрестанно двигались, два раза её даже больно пихнули чьи-то сандалии. Черникина решила выяснить потом, кто же это был.

Аккуратно подползая к тому месту, где сидели Таня и жених, Черникина сначала старалась задерживать дыхание, а потом стала дышать полным ртом: стало душно, пахло невкусно. А слово «туфля» всё никак не произносилось. Гости что-то говорили, наступала пауза, потом опять говорили, потом опять пауза, но заветного слова не было! У Черникиной стала кружиться голова от темноты и духоты. Она сидела в двух сантиметрах от Таниных ног и думала о том, что чувствуют собаки, когда оказываются под столом. Ей уже очень хотелось есть.

И наконец – слово прозвучало! Черникина содрала с Таниной ноги правую босоножку на платформе и только тут поняла, что тащить её придётся в зубах, поскольку та была слишком велика для одной руки, а для того, чтобы быстро выбраться из этого вдруг начавшегося топочущего и кричащего хоровода, ей придётся ползти.

Взмокшая, измазанная пылью Черникина, державшая босоножку за ремешок в зубах, выскочила чертёнком из-под стола и, глотнув свежего воздуха, рванула на летнюю кухню. Туда же через полминуты, запыхавшись и ковыляя, прибежала Таня, чмокнула её в лоб и, забрав босоножку, смешно повиливая бёдрами, пошла к гостям со словами:

– А вот и всё при невесте!

Черникина тихо сидела, слушая раскаты смеха, громкий говор жениховских дружков, и тяжело дышала. На кухоньке было жарко. Там её и нашла мама, всплеснула руками и начала оттирать, застирывать, расчёсывать и перевязывать банты. Пока они возились с платьем и волосами, свадьба перешла на улицу. Ворота были сняты.

Друзья Черникиной – бабки-сплетницы – заняли лучшие места; прихрамывая, пришёл Коля-баянист, и начались танцы. На втором месте после мультиков среди удовольствий у Черникиной были танцы.

– Цыганочку, а, девочка! – Черникиной протянули чей-то платок. Она сначала как бы закуталась в него, потом раскрылась, подлетела на одном месте, потом уже оказалась на другом, закружилась, а затем упала на колени, как положено, перегнувшись спиной вниз, тряхнула распустившимися волосами и замерла.

Люди хлопали, отбивая ладони, в пыль полетела мелочь. Черникина аккуратно собирала деньги и продолжала танцевать и барыню, и польку, и четыре цыганочки подряд, и танго с вальсом. С деньгами в руках танцевать было очень неудобно, но у неё не было никаких карманов.

Когда Коля-баянист сказал: «Перерыв!» и ему немедленно принесли стакан с водой, Черникина попросила у Зинки Каракозовой носовой платок, спряталась за сарай и пересчитала выручку. Было 3 рубля и 57 копеек! Что делать с этими огромными деньгами, она не знала, а Коля-баянист уже допивал свой стакан воды.

Тогда она ссыпала мелочь в платок, завязала на четыре узла и быстро побежала в огород. Там Черникина нашла пятый помидорный куст, если считать от дерева бульденеж, и, вырыв, как собачка, ямку, закопала туда увесистый узелок с деньгами. Сверху она присыпала ямку землёй, ещё раз пересчитала кусты и вприпрыжку бросилась обратно.

К вечеру Черникина так устала, что уже не помнила, как мама укладывала её спать и почему-то называла какой-то доморощенной «Майей Плисецкой».

…Утреннее пробуждение было самым радостным из всех, что помнила до тех пор Черникина. Она метнулась к бульденежу, отсчитала пятый куст помидоров, раскопала ямку… и ничего не нашла. Тогда она решила считать с другой стороны. Ничего. Тогда она принесла лопату, ничего не объяснив удивлённой бабуле Ульяне.

Черникина выкопала двадцать кустов помидоров, ощупала руками каждый кусочек земли. Закрыв глаза, она могла себе представить, как выглядел её узелок, но ничего не было. Он бесследно пропал.

От утреннего солнца тоже не осталась и следа. Плечи Черникиной жгло и щипало ещё похлеще, чем глаза, которые время от времени тоже отказывались верить в то, что узелок ей не приснился.

Взрослых спрашивать было бесполезно: никто даже сообразить не мог, о чём идет речь.

Искавшая к обеду внучку бабуля Ульяна обнаружила Черникину лежащей на грядке рядом с лопатой среди двадцати вывороченных помидорных кустов и глядящей немигающим взглядом на солнце. Она взяла поникшую Черникину за руку и повела в дом. Та же беспрестанно повторяла: «Вот тебе и свадьба, вот тебе и свадьба…»