Читать книгу Последний Хозяин - Павел Чувиляев - Страница 11

Продолжало совершенствоваться и наносить всё более серьёзный ущерб обычное, не ядерное оружие. Например, что такое «озимые»? Можно сказать, что это способ посева пшеницы и других злаков осенью, под зиму. Верно, но у слова есть ещё одно, страшное и отнюдь не сельскохозяйственное значение. Из-за созвучия букв «озимыми» в советской армии прозвали противопехотные мины ОЗМ (осколочно-заградительная мина кругового поражения). Второе название «лягушка» дали противопехотным минам из-за того, что при срабатывании они выпрыгивают из земли на 0,6–0,8 м. Это на уровне колена. Взрыв мины рассылает во все стороны шрапнель из 2,5–3 тысяч стальных шариков (при кустарной установке в качестве поражающего элемента используют подшипники, обломки арматуры и гвоздей). Всё это летит в ноги, пах и низ живота наступившего на мину. Бронежилетом эти части тела обычно не прикрыты, иначе солдат не сможет ходить и бегать. В результате кровавая каша с обломками костей вместо ног, отрыв половых органов, тяжёлое ранение в живот и скорая смерть от кровопотери или перитонита. А ещё нескончаемый, рвущий душу и режущий уши вопль страшной боли.

Первые «лягушки» применялись ещё немцами во время Второй мировой войны. Но они были громоздки и заметны, поэтому малоэффективны. Настоящим бичом Божьим противопехотные мины стали с 1950-х. Недаром ООН с 1992 года хочет их запретить как варварское оружие массового поражения. Соответствующая конвенция ООН принята в 2006 году, но ни Россия, ни США, ни ещё 27 стран к ней не присоединились. Это ведь невыгодно. По данным ООН в мире установлено более 300 миллионов противопехотных мин. И львиная их доля – 250 миллионов – поставлены во время «холодной войны». На долю СССР и его союзников приходится около 70 миллионов мин, у США и союзников – вдвое больше. Подписание конвенции ООН означает признание ответственности и трату денег на разминирование в различных регионах. Предварительная оценка необходимых средств зашкаливает за триллион долларов. Столько лишних денег нет даже у США. А противопехотные мины продолжают устанавливаться. Так, в июне 2014 года о намерении заминировать границу с Россией объявила Украина[13]. Люди, в основном мирные жители, продолжают десятками подрываться на минах каждый день, и это не скоро закончится. На минах также гибнет огромное количество скота и диких животных.

Многие знают американскую автоматическую винтовку М-16; неплохое стрелковое оружие. Менее известно, что самая массовая американская противопехотная мина тоже называется М-16. С 1967 года одной из модификаций этой «лягушки» стал пластиковый корпус. Это немного снизило поражающие свойства мины, но резко увеличило трудность её обнаружения. Чтобы различить в наушниках миноискателя писк М-16 надо обладать абсолютным слухом. Но среди простых пехотинцев музыкантов и акустиков нет: их забирают на подводные лодки и в военные оркестры. Считается, что М-16 в пластиковом корпусе штатными ручными миноискателями не обнаружима. Нужна серьёзная техника: минные тралы, рентген. А кто её даст обычному мотострелковому батальону? С 1968 года число убитых и искалеченных минами советских военных стало быстро расти.

Тут и понадобились военным медикам знания и опыт доктора Колядуцкого. Боец, задевший противопехотную мину – не жилец. Он может спастись лишь в двух случаях. Первый: броситься ничком на землю, тогда шрапнель отразит бронежилет, если есть защитные пластины на спине, и каска. Но падать надо лицом к мине, голову руками не закрывать, прятать руки под грудь. Психологически это очень сложно, когда перед носом нечто выпрыгивает из земли и грозит взорваться. Но и удачно упавший солдат получит контузию от взрывной волны. Второй способ состоит в том, что боец кузнечиком прыгнет на стоящий рядом бронетранспортёр, если он есть. За долю секунды надо оказаться на метр выше прыгнувшей мины и укрыться за бронёй. Оба способа требуют от простых солдат акробатических навыков спецназа и даже при их применении гарантий не дают. Но один труп в условиях боевых действиях – полбеды. Помимо несчастного, которому не повезло задеть мину, в подразделении появляется несколько раненых средней тяжести, тормозящих передвижение. Заряд мины мал; её поражающие элементы быстро теряют убойную силу, не пробивая обычных кирзовых сапог. Шрапнель сечёт защищённую лишь тряпочной штаниной голень. Таких раненых можно не только спасти, но и вернуть в строй. Если, конечно, быстро доставить их в госпиталь, где есть аппарат Колядуцкого и врачи, умеющие его применять. Тогда недели через три солдатики начнут ходить, а через полтора месяца смогут медленно бегать, постепенно увеличивая темп и нагрузку.

Мирослав Колядуцкий за 10 лет работы в госпитале имени Бурденко спас немало жизней и ещё больше людей избавил от инвалидности. Докторская диссертация закрытой тематики, звание профессора и погоны майора в порядке ускоренного производства были получены им в 1974 году. Через пару лет светил чин подполковника и крупная должность, но из-за скандального развода не только ничего не дали, но и посоветовали скоро не ждать. Оправдываться Мирослав не умел и не хотел. А его бывшая супруга Наталья не преминула вынести сор из избы и разослала письма с жалобами на непутёвого мужа. Видимо, она боялась потерять квартиру. Начальство и коллеги, знающие Мирослава, над опусами лишь посмеялись. Но письма попали в различные инстанции, в том числе, и в КГБ[14]. В СССР за моральным обликом должностных лиц следили, тем более в армейской среде. После развода карьера Мирослава оказалась наглухо перекрыта. Он продолжал работать механически, как робот. Тёмными одинокими вечерами всё чаще подступало отчаяние. Утопить его в бутылке не мог; не пил. Бывало, руки сами доставали наградной пистолет. Мирослав долго гладил воронёную рукоятку и думал о том, что более половины его жизни прожито, а в итоге крах и отсутствие перспектив. Прежде всего, это касалось жилья. На подарки пациентов и благодарных учеников не разбежишься. Да и разовые они, хотя иногда и ценные. Денег, чтобы накопить на кооперативную квартиру, не хватало, несмотря на многочисленные подработки, в том числе по детской ортопедии, которые Мирослав на себя взвалил. Нужно было вымогать взятки, но Мирослав этого никогда не умел и отчаянно боялся.

Выход из тупика предложил один из постоянных пациентов. В СССР официально не существовало понятия «горячие точки». О том, что страна ведёт колониальные войны, советский обыватель не мог даже помыслить. С экранов и страниц газет ему долбили, что «СССР – оплот мира», а войны ведут «проклятые империалисты» с «прогрессивными национально-освободительными движениями». А слухи ходили; из-за полного отсутствия достоверной информации СССР был страной слухов. Люди ведь не слепые и не глухие, а воевавшие иногда что-то рассказывали друзьям и родственникам, особенно по пьяни. Их откровения быстро перевирались и обрастали самыми фантастическими деталями, вплоть до борьбы доблестных советских спецслужб и армии с инопланетными захватчиками, летающими на НЛО. Власти слухов не опровергали. Зато каждый шибко разговорчивый мог надолго или навсегда исчезнуть, причём на вполне законных основаниях: нарушение подписки о неразглашении. Страх зашивал рты. Даже в госпитале имени Бурденко врачи предпочитали не интересоваться, откуда у пациентов густой загар, а в телах – осколки и пули иностранного производства. И почему явно русские на вид люди в бреду командуют и матерятся на неизвестных (а, порой, и на слишком хорошо известных) языках.

У пациента с ничего не говорящим именем Алексей Петров таких странностей был целый букет. Коренастый крепыш, темноволосый и немногословный. Незапоминающееся лицо, смуглое, но круглое, как блин, с как будто стёртыми, смазанными чертами. Взгляд выцветших, неопределённого цвета глаз остёр, но не более. Такого можно встретить и в Мурманске, и в Краснодаре – везде будет свой. В госпиталь имени Бурденко он попадал регулярно. Менялись лишь погоны: в 1974 году привезли старшего лейтенанта; а в 1978 году он оказался там в третий раз уже в чине майора. И всегда тропический загар, осколки иностранных мин в теле, отметка о малярии в медкарте и характерная после неё желтизна кожи, пристрастие к портвейну и мат на португальском языке. А ещё друзья. Сидят вокруг постели «Петрова» здоровенные мужики, кто в форме, кто в штатском, смотрят едва ли не с обожанием и хлещут портвейн. Да не советское пойло, а настоящий «Порто», из пузатых бутылок с иностранными этикеткам. Молча. Час, другой, третий. Ни тостов, ни шуток, ни смеха. Выпьют, закусят, потом кто-нибудь делает ряд быстрых жестов, будто на языке глухонемых; другие отвечают тем же кодом. Похоже на краткий разговор. И снова улыбаются, молчат, пьют. Поначалу это выглядит забавным; затем становится жутковато. Особенно если знать, что «Петров» и его друзья психически вполне адекватны и умеют не только говорить, но иногда и рявкнуть.

Главный военный госпиталь – не проходной двор; получить разрешение навещать его пациентов затруднительно. Но друзья «Петрова» как-то обошли строгости, когда он был ещё в невеликом звании старшего лейтенанта. Инструктируя персонал об особом отношении к пациенту, главврач несколько раз ткнул пальцем в потолок: распоряжение сверху. Лишних вопросов никто не задавал. Тем не менее, к врачам необычный даже для многого и многих повидавшего госпиталя пациент относился неприязненно. Мирослав исключением не был. Не сказать, что они с «Петровым» сдружились. Скорее, сошлись после того, как во время второго пребывания в госпитале в 1976 году капитан «Петров» всё-таки погорел на друзьях.

Была в СССР (впрочем, она и в РФ процветает) многочисленная и зловредная когорта «проверяющих». Конечно, контроль необходим. Беда в том, что «проверялкины» часто были (и есть) некомпетентны в подлежащей их контролю области. Причина в том, что проверять, якобы для пущей объективности, обычно назначали человека из другого ведомства. Так, военных медиков мог проверять артиллерист, а то и кавалерист: бывало и такое. Другой вопрос, кто и зачем завёл сие «мудрое» правило, трансформировавшееся в нынешней РФ в образ «эффективного менеджера», которому что мебелью торговать, что армией командовать – всё едино. Ответ известен: англичане, но для доказательства надо писать серьёзный исторический труд. У себя, кстати, они ничего подобного не внедрили. Они не глупцы: чужую работу всегда проверяют эксперты в данной области. В СССР-РФ перед людьми ставится задача найти недостатки в работе непонятных им спецов. Так унижается и проверяющий, и проверяемые. Работа первых выставляется тривиальной, раз её может инспектировать кто угодно. Вторые выглядят дураками, берущимися судить то, в чём ничего не смыслят. Но человек – существо разумное, а кто ищет, тот всегда найдёт. Горе-инспектор не желал получить по шапке и решал задачу, как мог. Изъяны находили по принципу: «Бей своих, чтобы чужие боялись». Визит проверяющего в СССР и РФ стал подобен стихийному бедствию. Это всегда повод наорать, унизить людей, доставить им максимум неприятностей и дезорганизовать их работу. При бережном сохранении всех реально имеющихся недостатков.

Шествует по госпиталю очередной генерал-проверяющий; вскрывает недостатки и раздаёт ценные указания по их искоренению. И натыкается в коридоре на пьяного после посиделок с друзьями капитана Петрова. Заслышав о проверке, друзья быстро слиняли. Оперативно рассредоточились и организованно отступили на заранее подготовленные позиции. Петров их провожал, но после ранения ходил медленно, не успел укрыться в палате. Завидя безобразие, генерал навис над Петровым, как степной орёл над сусликом, и начал его отчитывать генеральским матом. Минут пять Петров покорно молчал, но отданную громовым басом команду «Смирно!» исполнять и не думал. Его губы кривит усмешка; начальство распаляется и багровеет. Неуловимое движение, и согнувшийся пополам генерал перестаёт орать, лишь сквозь зубы сипит от боли. Его фуражка катится по коридору, как отлетевшее колесо. А на свекольной правой щеке отчётливо виден глубокий след пятерни, в скором времени грозящий стать синяком воистину генеральских размеров. К Петрову бросаются четверо охранников. Мягкий полушаг с поворотом; движения вновь смазываются, и мордовороты оказываются на полу в живописных позах, не делая попыток пошевелиться. Умный адъютант тянет руку к кобуре. На губах Петрова вновь змеится усмешка. Не миновать бы смертоубийства, но выскочивший из палаты Мирослав Колядуцкий обнял капитана за плечи, закрыл его собой и, приговаривая: «У больного послеоперационный шок, отойдите, пожалуйста», увёл его.

Шок или не шок, а нападение на старшего офицера – это трибунал. На следующий день не долеченного Петрова срочно выписали. Собрав вещи, он зашёл к Мирославу. Не благодарил особо; но подарил литровую бутыль крепкого пойла с заспиртованной внутри змеюкой. В то время в СССР такое было невиданной редкостью и изыском. Вручая дар, Петров промолвил: «Доктор, как бутылку приговорите, змею не выбрасывайте. Её съесть надо; она целебная. Голову отрежьте, там внутри мясо вкусное». Рептилиями Мирослав не питался, но после встречи с друзьями нового 1978 года бутыль опустела. Извлечённая из спиртосодержащей жидкости змея утратила грозный вид, стала морщиться и коробиться. Мирослав всё же отрезал гадине голову. Хотел отдать знакомому таксидермисту: поделки из черепов змей в СССР были в моде. Но с удивлением обнаружил, что змея внутри пуста, выскоблена. В туловище, ловко свёрнутая в трубочку и завёрнутая в два полиэтиленовых пакета, лежала солидная сумма во французских франках[15].

Мирослав обомлел. Гражданам СССР иностранную валюту иметь запрещалось. Ещё свежи были в памяти времена, когда волей Н.С. Хрущёва советского человека за сам факт нахождения у него валюты в любом объёме могли расстрелять. Вскоре смертную казнь валютчикам отменили. Во многом потому, что на Западе ехидно заметили: «В СССР человеческая жизнь стоит ровно один доллар»[16]. Но и действующие с конца 1976 года 10 лет тюрьмы с конфискацией имущества не внушали оптимизма. Выбор у Мирослава был невелик. По закону следовало «настучать» на «Петрова» в КГБ; валютные дела были в его ведении. Но к 43 годам Мирослав давно понял, где живёт. Рассчитывать, что советская власть поблагодарит его за сданные франки, не приходилось, не говоря уже хоть о какой-то компенсации. Конечно, «Петрова» достанут, но и Мирославу не поздоровится: возьмут на заметку. В следующий раз валютный «подарок» могут подбросить сотрудники КГБ, озабоченные выполнением плана по разоблачениям и посадкам[17]. Сами же потом при обыске и найдут, выявив рецидивиста: зацепочка есть. Можно было припрятать франки на чёрный день. Но после развода он у Мирослава как раз наступил. Наконец, можно было рискнуть и попытаться продать жгущую руки валюту. Что Мирослав, трясясь от страха, в конце концов, и сделал.

Вырученных рублей хватило на то, чтобы снять комнату в удобном для разъездов по работам и подработкам месте. Стало легче. Мирослав стал копить на квартиру, и по его расчётам выходило, что новоселье случится через 7 лет и совпадёт с 50-летием. Но всё в очередной раз изменилось через год, когда «майор Петров» снова попал в госпиталь. Ему удивлялись: капитан генерала по мордасам бьёт и возвращается с повышением. Мирослав в дискуссиях не участвовал и по понятным причинам «Петрова» избегал. Обходил десятой дорогой. Но майор доктора помнил. Подлечившись, бесцеремонно ввалился в кабинет и предложил прогуляться в парке, где последовала классическая вербовка: предложение, от которого невозможно отказаться. Как Мирослав и подозревал, «майор Петров» оказался сотрудником ГРУ[18]. Он вещал:

– Мы понимаем ваше тяжёлое материальное положение. Немного помогли: змея вкусная была? Ждём от вас встречного понимания. Вы очень нужны в Анголе, Мирослав Леонидович. Наши ребята подрываются на минах, становятся калеками. В Россию везти далеко; лечить надо там. А ваших учеников мало, да и не тот у них уровень. Нам нужен не просто талантливый врач, а организатор системы лечения. Принуждать мы вас не можем; повторяю, надеемся на понимание. О статусе невыездного и неприятностях с разводом забудьте[19]. Мы проверили: вы наш, советский человек. Поверх комитетчиков оформим; пусть утрутся[20]. Испанским вы владеете («откуда узнали, гады?», – подумал Мирослав). В Анголе говорят на диалекте португальского, близком к испанскому, так что серьёзного языкового барьера с местными и кубинскими товарищами у вас не возникнет. Охота там шикарная; сафари. И змей половить можно. Контракт трёхлетний, но советую подписать сразу на пять лет. В Анголе год за два; оплата бесполосными чеками. Квартиру сможете купить года через три. Со змеями может и пораньше; рекомендую вступить в жилищный кооператив до отъезда. Вернётесь, сразу оформите раннюю пенсию без потери работы[21]. А там, глядишь, и место членкора в Академии наук освободится. О ваших разработках мы наслышаны и добро помним. А звание подполковника вам дадут сразу: негоже начмеду майором быть[22]. Соглашайтесь, не пожалеете.

Реальность, как всегда, оказалась не столь радужной. КГБ «утираться» не захотел, а «Петров» отбыл в Анголу и содействовать не мог. Мирослава мурыжили согласованиями более полугода; начальство в госпитале стало смотреть явно косо. В кооператив Мирослав вступил, но звание подполковника перед отъездом ему так и не присвоили. Подкузьмил-таки «бдительный» кадровик. Но поздней осенью 1979 года Мирослав всё же оказался на борту транспортника, шедшего из Ленинграда в Луанду. Впереди ждало сухое и жаркое ангольское лето, в южном полушарии совпадающее по времени с русской зимой. И только в море, когда схлынуло суматошное напряжение, а делать вдруг стало решительно нечего, Мирослав вдруг задумался, куда же он попал.