Читать книгу Шесть часов утра - Павел Гушинец - Страница 12

На окраине медицины
Смена ролей

Оглавление

Кто-то из именитых психологов (сейчас уже не вспомню кто) писал: «Если вы боитесь кого-то: учителя, директора, начальника, то вам всего лишь стоит представить его не в роли этого самого начальника, а в роли, скажем, заботливого дедушки своих внуков. И страх пропадёт потихоньку». Он ещё приводил пример школьника, который до смерти боялся свою учительницу, а потом встретил её в очереди в магазине. И увидел её в роли покупательницы, которая робеет перед грозной продавщицей, шумной хамоватой очередью. И перестал бояться.

В школе у меня была как раз такая учительница русского языка. Когда она заходила в класс, на учеников накатывала жуткая тоска. Сухие правила грамматики терзали юные умы почище инквизиторов. От Наташи Ростовой тошнило, Пушкин и Куприн вызывали стойкое отвращение, Маяковский пугал своими нескладными рваными ритмами.

Зоя Петровна вызывала во мне мрак и ужас. Я ненавидел русский язык и литературу всей душой. Среда и пятница были испорчены присутствием данных уроков в расписании. Наверное, поэтому я до сих пор пишу с ошибками.

Зоя Петровна входила в притихший класс, садилась за стол, брезгливо поджимала губы, обводя макушки учеников взглядом удава Каа. Огромная выпуклая родинка на её щеке тоже гипнотизировала нас. Эта родинка всех ужасно раздражала. Она словно жила своей жизнью, подрагивала не в такт словам русицы, грозила нам какими-то страшными карами.

Учительница ме-е-едленно открывала журнал.

– Так, кто у нас давно не отвечал?

И даже отчаянный хулиган и троечник Вовка Королёв при этих словах пытался слиться с партой.

Преподавала грозная учительница серо. Примерно минут через пять после начала урока ужас и тоска сменялись безудержной скукой. Мы зевали, глаза закрывались сами собой. И только карающий голос выхватывал нас из забытья.

– Шалаевский, к доске!

Игорёха тянется получать свою законную двойку.

– Рязанова, к доске!

Надя мямлит что-то про ударения и вымучивает трояк.

– Гушинец!

«С-с-с…а, вот я попал! Вызывала же на прошлом уроке!»

Медленно переставляя ноги, плетусь к доске, к её несмываемым меловым разводам и вечному запаху мокрой тряпки. Становлюсь на виду у всего класса, взгляды скрещиваются на мне. Меня пытают ударениями и суффиксами. От меня что-то хотят, но половины вопросов я не слышу.

– Совсем плохо, – вздыхает мой инквизитор. – С такими ответами у тебя будет тройка в четверти. Стыдно, Гушинец.

И мне стыдно. Я плетусь на своё место под шушуканье девчонок. И страх перед тройкой в четверти смешивается в моей душе с облегчением. Сегодня меня больше не вызовут.

А в девятом классе мы узнали, что нелюбимая нами учительница уходит преподавать в университет. И нам дадут какого-то другого учителя. Какого? Класс оживился, встряхнулся, зашептал.

С учителями в те годы была какая-то невероятная проблема. Временами их просто не было. Наверное, из-за гигантских зарплат они бросали преподавание и уходили в какие-то мутные профессии. Нашего физрука СерСерыча, например, можно было наблюдать на лестнице будущего супермаркета, а тогда универсального магазина «Двина». СерСерыч стоял среди таких же плечистых коротко стриженых парней в кожаных куртках и монотонно повторял:

– Доллары, марки, Россия.

Очевидно, это было интереснее, чем выдавать хулиганам из 7 «Б» баскетбольные мячи.

Физруков у нас за два года сменилось пятеро. Военруков – трое. Надолго задержался немного сумасшедший гражданин, который утверждал, что в Афганистане лично расстрелял трёх генералов, уходил с территории последнего замыкающим, короткими очередями прикрывая отступающие колонны, и требовал называть себя полковником.

В середине года полковник пришёл на урок пьяный, принялся показывать на ком-то из старшеклассников приёмы модного тогда кикбоксинга, промазал и случайно избил ученика.

Больше мы последнего героя Афганистана не видели.

Самая лучшая система образования давала сбой за сбоем. Полгода физику преподавал отличный дядька, который по вечерам вёл кружок по волейболу. Волейболист из него был суперский, но вот физику я тоже до сих пор не знаю.

Математику тянула престарелая дама с кучей тараканов в голове. Однажды на перемене Гришка Епишин прилепил к стене присоску от игрушечного пистолета, а снять не успел. Математичка присоску заметила, устроила истерику, вызвала директора, сорвала полдня уроков. Впрочем, про этот случай отдельный рассказ есть.

Представляете, какой ажиотаж царил в классе, когда нам сказали, что у нас будет новый учитель русского? Мы гадали, кого нам подкинет коварная судьба? Тренера по теннису? Сухую ровесницу Есенина? Грохочущее молниями неземное существо с планеты Шелезяка?

А в начале сентября в класс впорхнула юная белокурая девушка и улыбнулась так, что у мужской части нашего озабоченного класса стало тесно в душе.

– Здравствуйте, ребята. Я ваш новый учитель русского языка и литературы Татьяна Ивановна.

И полтора десятка незрелых юношеских сердец упало к её стройным ногам.

Русский язык расцвел совсем другими красками. Танечка преподавала легко, весело, с шутками и подколками. Нахальный Вовка попытался нагло подкатить к ней, но при всех получил ответ, что у него «женилка не выросла». Туповатого толстяка Димку Макеева назвали «пусечкой», и он за ночь перечитал половину творчества Роберта Рождественского. С учётом того, что до этого Макеев читал только «Каштанку», это был подвиг, который Танечка оценила.

На очередном уроке литературы она призвала нас углубиться в творчество какого-то писателя, который творил в начале XX века. Что-то об этом писателе я уже слышал, но ещё не читал. Зашёл в библиотеку, взял книгу, дома открыл её, с тоской предвкушая длиннющие разговоры о смысле жизни и очередные письма Татьяны Лариной.

Начиналось стандартно, по классике, с описания природы: «Однажды весною, в час небывало жаркого заката…»

Я перестал читать далеко за полночь от того, что глаза отказывались оставаться открытыми. В книге было всё. Мистика, ведьмы, обнажёнка, расчленёнка, вампиры. Как вы уже догадались, я читал Булгакова.

Именно Танечка сняла мой страх перед русским языком. И хоть первые попытки что-то написать я предпринял ещё при царствовании Зои Петровны, идея стать писателем сформировалась именно при новой учительнице.

Я танцевал с Танечкой на выпускном. И робко держал её за тонкую талию. И билось моё сердце совсем не в такт вальяжной музыки. А моя девушка, с которой мы встречались на тот момент почти два месяца, смотрела на нашу пару с ревностью.

Потом было поступление, неудача и медицинское училище, в которое я пошёл, чтоб собраться с силами перед новой атакой мединститута.

И вот на последнем курсе медучилища отправили меня на практику в наш местный КВД. Показали несколько интересных случаев, научили отличать сифилис от гонореи, а рубромикоз от лишаёв. И, чтоб отвязаться от зелёного практиканта, посадили заполнять бумажки.

Сижу, фамилии пациентов переписываю из клочков бумажных в толстенный журнал. И вдруг слышу знакомый голос.

– Здравствуйте.

Поднимаю голову и замираю. Стоит напротив меня Зоя Петровна и смотрит на меня удивлённо.

– Гушинец?

– З-з-здравствуйте.

Учительница бывшая моя тоже смутилась. Я всё-таки в халате белом, сижу с важным видом, бумажки какие-то перекладываю. Приём у меня.

– А я вот решила с родинкой что-то сделать, – начинает объяснять мне Зоя Петровна.

И вид у неё какой-то чуть ли не испуганный. Смотрю и не понимаю.

– Родинка растёт, – повторяет учительница. – Мне сказали – опасно это.

И говорит, говорит, словно оправдывается. И тут до меня начинает медленно доходить. Сижу-то я на приёме в КВД. А в те годы, да и сейчас, наверное, КВД было местом позорным. Ходили сюда исключительно «проститутки и наркоманы», да ещё дети, которых угораздило подцепить постыдную лишайную болезнь. В глазах обывателей посетитель КВД был человеком падшим. А тут учительница перед бывшим учеником.

И вот когда я это понял, образ страшной и ужасной повелительницы русского языка рассыпался. Стояла передо мной пожилая растерянная пациентка, стыдящаяся своего присутствия в позорных стенах, и разговаривала немного заискивающим тоном.

– Сейчас всё устроим, – весело сказал я.

И побежал бывшую грозу 7-го «Б» без очереди к дерматологу устраивать.

Шесть часов утра

Подняться наверх