Читать книгу Шесть часов утра - Павел Гушинец - Страница 4

На окраине медицины
Салон красоты

Оглавление

– Студент, вставай! – Аркашка-паразит со всей дури лупит в дверь чуланчика, в котором я сплю. Грохот мгновенно вырывает меня из тревожного сна, и я несколько секунд ошалело таращусь в темноту, пропахшую хлоркой и заплесневелыми матрасами.

– Вставай, говорю, бомжей везут!

Вот же сволочь. Мог бы как-нибудь аккуратнее разбудить. Впрочем, что это я. Это же Аркашка. Не пнул по ногам – и ладно.

Поднимаюсь с продавленной, пахнущей кислятиной раскладушки, натягиваю измятый белый халат, выползаю в коридор больницы. Направо – лифты в отделения, налево – дверь приёмного и ухмыляющийся напарник-санитар.

– Аркашка, б…, какие на фиг бомжи?

– Обычные, – пожимает плечами тот. – Пьяные и побитые. Я один не справлюсь. Пошли, Танька сказала тебя разбудить.

Тянемся в приёмное. Я иду ещё неуверенно, от резкого пробуждения пульс стучит в висках. Аркашка доволен. Сегодня его очередь не спать, ему скучно, а тут законное основание меня разбудить. Какое-никакое развлечение. Ещё и бомжи.

Танюша, медсестра приёмного, кутается в наброшенный на плечи цветастый халатик.

– Сигареты есть?

Шарю по карманам, достаю измятую пачку «Астры», на дне которой болтаются штуки три.

– Пока приедут – у нас минут десять есть. Пойдём покурим, – командует она.

Спускаемся по лестнице во двор. Над Софийским собором вовсю светит луна. Над корпусом КВД также яростно пылает полуночный фонарь. Закуриваем, давясь горьким дымом.

– Аркашка сказал, каких-то бомжей везут, – лениво интересуюсь я.

– Так и есть, – Таня ловко сплёвывает попавшую в рот табачную крошку. – Менты подобрали возле аэродрома. Они там чего-то пили, потом подрались. Так громко дрались, что местные проснулись и ментов вызвали. А тем лень к себе везти, а вытрезвители полгода как закрыли. Вот и прут к нам.

– Что-нибудь серьёзное?

Таня пожимает плечами.

– Вроде нет. Пара ссадин, ушибы. А сопутствующие заболевания определим на месте.

– Врачам позвонила?

– Ага. Петрович сейчас спустится.

Петрович – это хорошо. Петрович – это надёжно. Старый терапевт, который на вот таких ночных побудках собаку съел. У него все по струнке ходить будут. И менты, и бомжи, и мы с Танюшкой. Юного интерна Володю никто не послушает. А вот с Петровичем спокойнее. Глядишь, и драки в приёмном не будет. А то на прошлой неделе устроили бои без правил. Санитары против пациентов. До сих пор ухо болит.

У входа тормозит милицейский УАЗик, мрачные типы в форме выгружают тёплую компанию из четырёх небритых мужчин неопределяемого возраста. Последний из выгружаемых поворачивается и галантно подаёт руку единственной даме. Дама, наверное, симпатичная, но всё впечатление портит отсутствие передних зубов и свежий, наливающийся багровой синевой фингал под левым глазом.

– О, Семёновна, – узнаёт красавицу Таня. – Давно не виделись.

– Таню-юша, – распахивает объятия гостья. – Так, почитай, с декабря, когда вы пневмонию мою подправили, я и не заглядывала.

– Разговорчики! – рявкает один из типов в форме. – Медики – оформляйте поступление.

– Во-первых, здравствуйте, – Петрович высовывается из окна приёмного и с презрением смотрит на прибывших. – Во-вторых, неплохо было бы сначала завести пациентов в помещение, а потом разглагольствовать!

Без дальнейшей демагогии Петрович скрывается в глубине здания.

– Да он ох…! – возмущается патрульный помоложе.

– Тихо, сержант! – обрывает его второй, что постарше. – Это Петрович. Ты с ним не ругайся.

– Чего это? – ершится молодой.

– Я тебе потом расскажу, – старший кончиком резинового «демократизатора» тыкает в бок ближайшего бомжа. – Проходите, граждане.

Бомжи с шутками и благодушным переругиванием топают по лестнице. В приёмном сразу начинает пахнуть вчерашним и свежим перегаром, немытыми телами, какой-то кислятиной. Уже привычный мне запах неухоженного опустившегося человека. Я таких каждый день вижу. Надо же, 1997 год на дворе, а их всё больше.

Танюша садится на своё место, достаёт сразу пачку историй болезни. Эти истории мы с Аркашкой весь вечер подшивали грубыми нитками. Тупая работа, нудная. Берёшь из пяти пачек разные листки, складываешь их определённым образом, потом огромной иглой прокалываешь в месте сгиба и наскоро скрепляешь тремя-четырьмя стежками. Вроде просто, но когда надо сделать таких сотню – надоедает.

– Не торопись, Татьяна, – поднимает руку Петрович. – На что жалуемся, пациенты?

– На жизнь! – хохмит один из бомжей – высокий мужчина в дырявой телогрейке, по самые глаза заросший неопрятной бородой.

– Это понятно, – невозмутимо отвечает Петрович. – Конкретные жалобы есть?

– Башка трещит, – встревает второй, с татуированными пальцами. – Похмелиться дашь, медицина? Спиртику бы нам накапал.

– И это понятно, – Петрович быстро и ловко осматривает пациентов. Светит в глаза фонариком, щупает пульс. От пациентов пахнет так, что глаза слезятся, но Петровича это не смущает, он небрезгливый.

Бомжи участвуют. Охотно распахивают на впалой груди несвежее бельё, говорят «а-а-а», так широко открывая зловонные рты, что видно даже гланды. Дама стесняется, Петрович уводит её за фанерную перегородку, осматривает там.

Менты топчутся в стороне с явным желанием быстрее закончить всю эту катавасию и смыться. Молодой уже два раза выходил курить.

– Так, – наконец выпрямляется терапевт. – Даму оставляем на предмет диагностики ЗЧМТ. Вот этого – он кивает на высокого бородача – тоже оставляем. У него какие-то подозрительные хрипы, надо флюорографию утром сделать. Остальных – пожалуйте на выход.

– Как это на выход?! – тут же возмущается молодой мент.

– Не вижу причины размещать их в учреждении здравоохранения. Коечный фонд не резиновый, – парирует Петрович.

– Слушай, Гиппократ, – молодой нависает над невысоким Петровичем. – Мы тебе пациентов привезли? Привезли. Забирай.

– Пациентов – заберу, – поднимает на него взгляд терапевт. – А вот этих троих можете вернуть, откуда взяли. Они здоровы. Несколько ссадин – не повод для госпитализации.

– Послушай, чудак-человек, – не сдаётся мент. – Куда я их повезу? Обратно – так это через полгорода тянуться. В отделение – так они вонючие, грязные. Вши у них. На фиг они мне нужны. На улицу выбросить – так они опять подерутся. Так что бери их к себе в больничку и не разглагольствуй.

– Не возьму, – отвечает врач. – Не вижу показаний для госпитализации.

– Будут сейчас тебе показания, – мгновенно вспыхивает молодой. – Мы их из отделения выведем и на газончике прямо под окнами от…м. Вот этой дубинкой! Будет тебе и ЧМТ, и ВЛКСМ, и ГКЧП, что хочешь будет!

Бомжи испуганно шарахаются подальше от сержанта, забиваются в дальний угол.

– Если вы это сделаете, я буду вынужден позвонить Сергею Дмитриевичу и доложить о действиях его подчинённых, – говорит доктор.

– Какому, б…, Сергею Дмитриевичу?! – повышает голос молодой.

– Сержант, ты это… – старший осторожно трогает напарника за локоть.

– А чего он меня каким-то Дмитриевичем пугает? Кто он такой?!

– Начальник нашего УВД, – ровно говорит врач. – Подполковник Уваров, слышали? Он у меня в прошлом году гипертонию свою лечил. Телефон оставил. Для специальных случаев. Звонить?

Молодой на глазах сдувается как воздушный шарик. Злобно смотрит на врача, на нас с Таней. Срывает злость на безропотных бомжах.

– А вы что уставились?!

– Остынь, сержант, – старший решительно берёт напарника за локоть, выталкивает его в коридор.

– Любит Петрович театральные эффекты, – шепчет мне в спину Таня. – Прямо Немирович-Данченко.

Старший мент тем временем возвращается в приёмное.

– Петрович, вы простите дурака этого. Он молодой ещё. Второй месяц в органах. Привыкнет.

– Бывает, – отвечает врач. – Ну так что, заберёте троицу?

– Никак нельзя, Петрович, – разводит руками старший. – Они же, правда, воняют, вши у них. Вид неприглядный. Утром начальство в отделение придёт – а у нас такая красота.

– Так пусть идут подобру-поздорову.

– И это нельзя. Нас же на их драку вызвали. Всё зафиксировано. Если опять подерутся – нам по шапке прилетит.

Петрович завис. Принимать тёплую компанию ему категорически не хотелось. Коек действительно оставалось мало, а ночные гости и не пациенты вовсе. Полежат пару дней с диагнозом «ушибы» и «алкогольное отравление» и пойдут обратно в свою берлогу. Но за эти несколько дней могут половину больницы на уши поставить.

И тут на выручку терапевту пришла Таня.

– Я так понимаю, что основная претензия к гражданам без определённого места жительства – это вши, запах и неухоженный вид? – спросила она старшего мента.

– Ну да, – нерешительно ответил тот.

– То есть, если вшей не будет, то вы их заберёте?

– Заберём, – вздохнул старший.

– Мальчики, – Таня повернулась к нам. – Проводите граждан в клизменную. Аркаша, разбуди Валю. Сейчас всё будет в лучшем виде.

Минут через пять в клизменную ввалилась наша санитарка. Тётю Валю в её шестьдесят с хвостиком трудно было чем-либо удивить, поэтому при виде трёх голых дрожащих мужиков она даже глазом не моргнула.

– Валя, – скомандовала Татьяна. – Моем, бреем, выводим вшей.

– Да, мой генерал, – щелкнула тапками санитарка и пошла за «Ниттифором».

Через некоторое время мы с Аркашкой не выдержали и заглянули в клизменную. Таня, вооружившись огромными ножницами и дежурной бритвой, колдовала над одним из гостей. Ещё двое, по самые брови намазанные «Ниттифором» и укутанные в клеёнку, сидели у стены на табуретках под охраной бдительной тёти Вали.

– О, студент! – обрадовалась Таня. – Ты вовремя. В углу узел с их вонючими шмотками. Хватай его и беги в прачечную. Там ночная сторожиха Васильевна. Я с ней договорилась – простирнёт и просушит по-быстрому. Стерильно не будет, но запах отобьёт. Менты не сбежали?

– Нет, – ответил я. – Курят на крыльце.

– Не давай Петровичу ничего подписывать. А то подпишем – и скроются на горизонте. Впрочем, Петрович опытный, не подпишет. Бегом, студент. Что нам, всю ночь тут возиться!

Через полчаса я вернулся в приёмное с тёплым и влажным узлом, от которого пахло хоть и не слишком приятно, но и не тошнотворно как в начале. Энергия Тани поражала. Она в самом деле уговорила по телефону ночную сторожиху, та открыла прачечную, не глядя и не сортируя, забросила содержимое узла в беспощадную пасть стиральной машины. Через десять минут водных пыток перенесла лохмотья в сушилку. Вся процедура едва заняла полчаса, поэтому, когда я возвращался, менты, курившие на крыльце, ещё не подавали признаков нетерпения.

Бомжей было не узнать. В клизменной сидели трое костлявых, но аккуратно подстриженных и побритых мужчин. Таня бросила им принесённый мной узел.

– Облачаемся, господа.

Бомжи с видимым удовольствием, перешучиваясь, разобрали свои тряпки.

– На выход, – скомандовала медсестра. – Студент, зови ментов.

Я вышел во двор. Патрульные сидели на скамейке, прямо под окнами кабинета УЗИ, и докуривали вторую пачку. К счастью, за прошедший час их никто не вызвал.

– Забирайте, – махнул рукой я.

– Ну, посмотрим, посмотрим, – проворчал старший, поднимаясь.

Молодой не сдвинулся с места, только презрительно покосился в мою сторону.

– Ну, девочки, вы прямо волшебницы, – удивился мент, разглядывая посвежевших «гостей». – Таких красавцев и в отделение взять не стыдно.

– Катите уже, – невежливо отозвалась тётя Валя. – Нам ещё убирать за вашими красавцами.

– Пойдём, – старший приоткрыл дверь, пропуская вперёд первого из троицы.

Помолодевшие бомжи вышли в коридор. Замыкающий обернулся и послал воздушный поцелуй всему приёмному отделению.

– Спасибо за салон красоты, – сказал он. – И присматривайте тут за нашей дамой.

– Уж не оставим, – в тон ему ответила Таня.

Милицейский УАЗик завёлся и наконец укатил с нашего двора. Валя пошла приводить в порядок клизменную, Аркашка скрылся где-то в глубинах больницы. А я пошёл досыпать в свой чуланчик. В конце концов, у меня было ещё законных сорок минут до шести часов утра.

Шесть часов утра

Подняться наверх