Читать книгу Шесть часов утра - Павел Гушинец - Страница 6

В конце прошлого тысячелетия, а точнее в 1997 году, я поступил в Полоцкое медицинское училище, чем начал свою карьеру.

В то время я жил в соседнем городе Новополоцке. Города находились довольно близко друг от друга и строились с таким расчётом, что однажды они сольются в единое целое. Но к моменту, когда слияние стало возможным, начальство городов не поделило власть, и всё осталось на своих местах.

Уже в двухтысячных объединили местные военкоматы, на этом процесс слияния, собственно, и закончился.

Между городами ходили автобусы. Пятёрка и десятка. Каждые тридцать минут на остановку приходил старенький, забитый до отказа «Икарус». В него каким-то чудом утрамбовывалось ещё какое-то количество пассажиров, и автобус ехал до следующей остановки. Там история повторялась, пассажиры, нарушая все мыслимые законы физики, уплотнялись снова. И уже тогда «Икарус» приезжал к моему дому.

Когда дверь его от-грх-гр-тррр-рывалась, то пассажиры, которым не повезло подняться хотя бы в салон автобуса, вываливались наружу, повисали на поручнях, с матюками и стонами старались найти своё место в мире. А в спину их уже таранили те, которым нужно было уехать с моей остановки. И место находилось, и ещё, и ещё немножко…

– А ну-ка, выдохнули, товарищи!

И ещё немножко.

Хорошо, если в спину тебя толкают дюжие работники завода Стекловолокно. Тогда можно поджать ноги, а неведомые силы рабочего класса сами внесут тебя в душное и тесное нутро общественного транспорта. Хуже, когда эти боевые единицы успели прорваться внутрь раньше тебя. Вот тогда биться в каменные спины, обтянутые пахучими пуховиками, совершенно бесполезно. Пролезать под ногами просто опасно – затопчут и не заметят. Остаётся вжиматься в эти спины, отталкиваясь руками и ногами от поручней в надежде, что дверь автобуса зак-к-ргх-гр-оется, не отхватив тебе руки по локоть, и ты все-таки доедешь сегодня на микробиологию.

Потому что следующий автобус через полчаса. А до начала занятий – каких-то сорок минут. А надо ещё доехать. Поэтому – и снова бой, покой нам только снится.

И я такой был не один. С моей остановки автобус штурмовало полдесятка девочек-медсестричек, которым тоже не повезло жить в другом городе. Они безмолвно приняли моё гендерное лидерство, и не раз я возглавлял девичий штурм на «Икарус». Втиснешься, окружённый волнительной близостью (да что там близостью, практически молекулярным проникновением), и стоишь, получаешь удовольствие от процесса поездки. Справа Анечка из третьей группы примыкает к тебе пышной грудью. Слева – Маша, у которой новые духи, и они уже кружат тебе голову, сзади – надёжный тыл в виде мягкой Вероники, а лицом практически соприкасаешься с Валечкой. И это почти поцелуй. Мало ли надо в семнадцать лет. Я окружен цветущим садом, и пусть работники Стекловолокна мне завидуют.

А ещё с моей остановки ездила наша преподавательница по анатомии. О том, что она преподавательница, я узнал только на вторую неделю. Ну штурмует вместе со мной автобус полная тётка за сорок в каком-то бесформенном пальто и противной пушистой шапке. Почему противной? Да лезет эта шапка всем в лицо, когда наполнение салона становится критическим. Стоишь и отплёвываешься от этой то ли крольчатины, то ли нутрии. Я в мехах не разбираюсь.

Проехались пару раз. Хорошо, что не поругались. Потому что 7 сентября я увидел в расписании первое занятие по «Анатомии» и уже через день узнал, что «пушистая шапка» – не кто иная, как Тамара Ивановна. Грозный и придирчивый преподаватель по этой самой анатомии. А я от её шапки отплёвывался.

Тамара Ивановна вплыла в аудиторию, и сразу же её взгляд остановился на мне.

– А-а, – протянула она вместо приветствия.

– Здрась-сьте, – приподнялся над партой я.

– Начнём занятие, – отрезала Тамара Ивановна, всем своим видом давая понять, что рассказывать про наши с ней кульбиты в салоне автобуса однокурсницам совершенно излишне.

Непроизнесённый намёк я понял.

Правда, Тамара Ивановна стала меня стесняться. И если мы с ней оказывались в одно время на остановке, то штурмовала автобус как-то вяло. От этого не раз бывало, что мне удавалось втиснуться, а она оставалась снаружи. Дверь за-а…. (ну вы поняли), а я вижу, какими глазами моя преподавательница провожает «пятёрку», и внутренне холодею. Мне казалось, что в своей неудаче анатомичка обвиняет меня.

Приезжал в училище и тут же объявлял однокурсницам:

– Тамара Ивановна задерживается. Не разбегаться. Приедет следующим автобусом.

Девчонки сонно кивали и валились на парты. Кто – подремать, урвав полчаса тревожного студенческого сна, кто – подучить плечевой сустав.

Через полчаса, сильно опоздав к началу занятия, Тамара Ивановна входила в аудиторию и с укором смотрела на меня:

– Ну что, влез?

Я пожимал плечами. Зачем повторять очевидное?

Тамара Ивановна поправляла сбившуюся набок причёску, грозно обводила взглядом притихшую группу студентов.

– Так, кто у нас пойдёт к доске?!

И от этого вопроса мы прятались за учебниками и атласами Синельникова.

И была одна неделя, в течение которой Тамаре Ивановне особенно не повезло. В понедельник я успел нырнуть в щель между работниками Стекловолокна и дверью, меня внесли в самое сердце салона и относительно комфортно повесили у поручня. Тамара Ивановна не успела и отчаянно билась в каменные зады плечом.

– Граждане, ну чуть-чуть, ну немножечко! – отчаянно взывала она.

Рабочий класс был глух и слеп. Абсолютно равнодушен к проблемам презираемой интеллигенции.

Дверь грохнула, анатомичка осталась снаружи.

Во вторник мы взяли старт почти одновременно. Я – в переднюю дверь автобуса, Тамара Ивановна – в заднюю. Я устроился в кильватере могучей старушки с гроздью авосек в ручищах. Старушка, подобно крейсеру, раздвигала плечами хлипких пассажиров и басовито рычала вокруг:

– Уступите пенсионерке место!

Ей тут же освободили место у окна, а под шумок я втиснулся на крошечный пятачок между сиденьями. Я тогда был строен и гибок как плакучая ива.

Тамара Ивановна ввязалась в битву с парочкой аналогичных старушек на флангах. Но пассажиры сзади оказались покрепче, и старушки застряли на уровне ступенек. Тамара Ивановна попыталась их продавить, за что получила порцию отборных ругательств, проклятий и авоськой по причёске.

– Куда прёшь, молодая?! Следующего автобуса жди!

– Но мне надо! – слабо затрепыхалась Тамара Ивановна.

– Всем надо! – отрезали старушки.

И автобус уехал.

В среду нервы Тамары Ивановны не выдержали. Я умудрился втиснуться одним из последних. Повис, упёршись ладонями в пространство над дверью, а спиной в какого-то потного мужичка, страдающего от похмелья. Пятки мои зацепились за вторую ступеньку, а носы туфель остались висеть над бездной.

Тамара Ивановна осталась снаружи. Одна. Все, кто был на остановке, влезли, а она не смогла. Из передней двери гроздью высовывались рабочие Стекловолокна, в проёме задней, распятый, словно лабораторная мышь на препараторском столе, висел я. Отчаяние в глазах преподавательницы было такое, что я сразу понял: ей попало за предыдущие два дня опозданий. Но что я мог поделать? Худой и не слишком наглый студент-медик. Только упереться спиной в похмельного мужичка, отжимая ещё полсантиметра жизненного пространства.

Этого Тамаре Ивановне показалось достаточно. Дверь уже зашипела, закрываясь, и тут преподавательница с каким-то первобытным рыком бросилась вперёд. Плечом она впечаталась мне куда-то пониже солнечного сплетения, зацепилась краешком сапога за ступеньку, рванула вперёд…

И мы оказались лицом к лицу. Очень близко. Ну, прямо очень близко. А Тамара Ивановна совсем не Валечка. Я покраснел и попытался повернуться боком. Куда там.

– Э-э, – простонал сзади похмельный мужичонка. – Стой спокойно, студент. А то мне и так плохо. Сейчас увидишь, чем я завтракал.

И весь автобус с осуждением посмотрел почему-то на меня. Не на мужичка, а на меня! Но тут понятно. В состоянии похмелья работники завода бывали периодически. И мужичок вызывал сочувствие. А я? А я – непонятная и мутная интеллигенция.

Мне оставалось только сдаться.

Сорок минут мучений. С одной стороны – ароматный, икающий гражданин, так и норовящий положить свою тяжёлую похмельную голову на моё плечо. С другой – твоя преподавательница. Дама за сорок с пышным бюстом, тщательно подведёнными губами и ресницами. Так близко, что честный человек должен уже жениться. А мне семнадцать. И я стараюсь смотреть куда угодно, а не в лицо Тамары Ивановны. Так стараюсь, что к Полоцку у меня затекает вывороченная шея, а рубашка мокрая, хоть выжимай.

Тамаре Ивановне тоже неудобно. Не знаю, какие мысли у неё в голове крутились, но она так же, как и я старательно отворачивалась в противоположную сторону. Автобус ещё изрядно качало на неровностях убитой дороги, и мы периодически ещё плотнее вжимались друг в друга.

Кошмарная ситуация. Кошмарной она была для обоих, видимо, поэтому Тамара Ивановна решила немного разрядить обстановку.

– Ну что, Павел, выучил мышцы плеча? – как бы невзначай спросила она.

– Конечно, выучил, – радостно отозвался я. – Целый вечер потратил, но вызубрил.

На этом обмене фраз наш энтузиазм мгновенно иссяк. Говорить дальше было решительно не о чем. Ну не станешь же в самом деле рассказывать преподавательнице про мышцы плеча, тем более, что на самом деле я их едва просмотрел и планировал «шлифануть» прямо перед занятием.

«А вдруг она прямо сейчас и спросит? – внезапно похолодел я. – Чтоб время зря не терять».

Я взмолился Имхотепу, Гиппократу, Асклепию и прочим медицинским авторитетам, включая академика Павлова. К счастью, идея поспрашивать не пришла Тамаре Ивановне в голову. И мы снова уставились в противоположные стороны.

Я не знаю, как мы дожили до конца дороги. Конечно, автобус останавливался, двери открывались, но с нашей стороны никто не выходил. Наша часть салона ехала до завода. На остановке возле училища мы вывалились из автобуса. Нерешительно постояли, пряча друг от друга глаза. Потом, как и надлежит мужчине, я решительно развернулся и сбежал.

На следующее утро встал пораньше и пришёл на остановку минут за сорок до нужного автобуса. Решил, что разминусь с Тамарой Ивановной во времени, не придётся больше краснеть. Шут с ними, с этими лишними сорока минутами сна. Честь дороже.

Было ещё темно. Сумрачная остановка заполонялась мрачными мужчинами и сонными женщинами. Кое-где поблёскивали огоньки сигарет. И у самого края стояла до боли знакомая фигура в огромной пушистой шапке. Я развернулся и спрятался за киоском, пока меня не заметили.

К счастью, уже в октябре я устроился санитаром в Полоцкую больницу. Стал часто оставаться на дежурства, на ночь, а уже оттуда бежать на занятия. Пару раз к дверям училища меня с шиком и скрипом тормозов подвозила районная скорая помощь. Мы ещё встречались с Тамарой Ивановной на занятиях, но это было уже не то. Яркость впечатлений быстро погасла. Кроме того, на место Валечки, Маши и Лены заступили медсёстры хирургического отделения Юля, Танечка и Наташа. А им было уже двадцать лет! Взрослые и умудрённые опытом, они быстро взяли меня в оборот.

В зимнюю сессию мы сдали анатомию и с Тамарой Ивановной больше не встречались.

Сейчас мне за сорок.

И я иногда думаю – ну какие же мы все были тогда глупые, стеснительные и зажатые. Ведь из-за такой в сущности чепухи переживали.