Читать книгу Господин Великий Новгород 1384: путешествие во времени - Павел Котов - Страница 13

Внезапно к нам подходит гридень[100] в богато украшенном тесьмой кафтане. «Толмач?» – обращается он тоном, не терпящим возражений. Истолковав быстрый кивок как выражение почтения, он продолжил: «Владыко ожидает твоего немца в Днешнем Граде[101]. Не заставляй его ждать». В Господине Великом Новгороде не поклоняются князю, но с владыкой другой дело, заставлять ждать духовного и светского главу города – не самое умное решение.

Мост начинается с кирпичной часовенки, он сложен из мощных брёвен. Подобно мостам крупных западноевропейских городов, он окружён множеством причалов с обеих сторон, а на самом мосту льнут друг к другу многочисленные лавки. Впереди над кирпичной стеной, между Пречистенской башней и Тайничными воротами, за надвратной церковью, высятся покрытые свинцом[102] купола стоящей на холме Святой Софьи. Серо-седой свинец в соседстве с могучими красными стенами под кровлей из серого свинца выглядит величественно, но не подавляет, заставляя задуматься о торжестве веры христианской посреди холодных болот и свирепых языческих племён. На куполах взмывают в небо восьмиконечные кресты, с полулуниями в основании[103], а на среднем в виде белого голубя сходит Святой Дух. Примыкая прямо к Пречистенской башне, стои́т белая трёхпролётная звонница[104]. Над западными дверьми со стен из дикого камня на людей взирают по-гречески смиренные и строгие лики Св. Троицы, Софии Премудрости Божией и Нерукотвореннаго Спаса[105]. Справа от главного входа в особой нише – почти двухметровый известняковый крест[106], украшенный сценами от Благовещенья до Вознесения. Но не это поражает, а форма креста, напоминающая «кельтский» или тамплиерский «лапчатый»[107].

* * *

Лучшие цареградские[108] мастера семь лет строили собор по образцу Софийского собора в Константинополе, и потом ещё долго знаменитые иконописцы-ромеи[109] украшали собор иконописью и мозаикой. Существует предание, по которому трижды Спаситель являлся со сжатой в кулак рукой, а на четвёртый день обратился к иконописцам с требованием писать Его не с благословляющей рукой, а со сжатой: «Азъ бо въ сей руце Моей сей Великiй Новградъ держу»[110].

Софийский собор не пострадал от татаро-монгольского нашествия, так как Великий Новгород был и оставался свободен, но был ограблен родившимся «от волъхвования»[111] князем полоцким Всеславом Брячиславичем, а позднее – Иваном III и Иваном IV, которые вывезли из собора колокола, корсунские иконы, ризы и даже священные сосуды[112] с книгами[113].

* * *

Искать княжий терем в крепости Святой Софьи бессмысленно – место князю давно ещё было указано вне города, в Городище, чтобы показать, что он не является частью общины[114]. Рядом с собором же расположился владычный двор[115], бывший до Детинца самой первой крепостью, и сейчас остающейся крепостью в крепости, городом в городе. У самых ворот нас встречает то, что вначале кажется беспорядочной свалкой бревён, балок и канатов, виднеющейся поверх тына, но вблизи становится ясно, что это подворье осадного мастера[116]. Двор довольно густо застроен: нам приходится лавировать между амбарами, погребами и конюшнями с сенниками, вдыхая чарующий аромат сосновой смолы – здания в основном построены из этого дерева или из ели. Наконец мы выходим к мощному частоколу, сложенному из вековых брёвен[117], рядом с которым приютилась книгописная мастерская[118], и тут раздаётся гул вечевого колокола – звонят на Торговой стороне.

* * *

Владычный двор занимал всю северо-западную часть Детинца, и состоял из множества построек, соединённых между собою переходами. Помимо архиепископского дворца и церквей на дворе имелись и хозяйственные постройки: поварни, квасные, рукодельни, сушила, бани, кузни, колодец, скотный и конюшенный дворы, склады и погреба.

Для поддержания всего этого обширного хозяйства существовал немалый штат служащих, во главе которых стоял дворецкий. В Новгородской Судной грамоте упоминаются «софияне» – судебные исполнители, действующие, видимо, в рамках полномочий церковного суда. Но, по аналогии с княжескими дружинниками, это могли быть и профессиональные воины, подчиняющиеся лично архиепископу. Кроме причта Софийского собора в число служащих архиепископа входили владычные бояре, стольники[119], чашники[120], ключник[121], волостели[122], «владычные робята» – переписчики книг и писцы летописей и др[123].

* * *

Видя, что мы направляемся к владычным палатам, нам наперерез подошёл ещё один гридень, судя по длинной кольчуге под дощатой бронёй[124] – из «софьян», владычных людей[125]. «Куда идёте?» – ничуть не вежливо поинтересовался он. «Владыка приказал немцу этому, Клаусу из Любека, к нему явиться, а я толмач». Гридень некоторое время молча жевал соломинку, скрестив руки в пластинчатых наручах, но, видимо, не обнаружив в нас ничего опасного, махнул рукой – мол, идите за мной. Каменных зданий немного; из них мы проходим мимо белокаменного водосвятного кивория[126] с весёлого голубого цвета крышей, и пекарни, сложенной из ракушечника по причине боязни пожаров[127]. Проведя через несколько дверей, гридень остановил нас перед ещё одной, ничем не примечательной. «Владыку не утомляйте, говорите тихо», – напутствует он, нахмурившись.

В комнате под иконой «Умиление»[128] сидит пожилой, но ещё крепкий мужчина в простой монашеской одежде, с длинной бородой и аккуратно выбритой тонзурой[129] посреди причёски «под горшок». На столе перед ним, помимо изящного французского подсвечника[130], книг и писчих принадлежностей, стоит деревянная модель двухэтажного терема[131]. При виде нас он отрывается от письма и вопросительно изгибает кустистую бровь. «Бог в помощь, Владыко», – мы кланяемся в пояс и толкаем Клауса, чтобы делал так же. Да, перед нами архиепископ новгородский и псковский, святитель Алекси́й – любимый людьми владыка, политик и дипломат; человек, которому во время пожара явилась святая икона, и по чьей молитве остановился мор в Пскове в 1360 году. «А, Клаус из Колывани. Я помню твоего дядю, Иоганна, ратмана, он помог нам в Пскове, прислал хлеба задёшево». «Плакослоффи, ффладыко, на торк» – уроки русского явно давались Клаусу с трудом, но самые главные фразы он знал. Владыка усмехается в густую бороду и, поднявшись с резного кресла, складывает руки Клауса крестом: правую поверх левой, ладонями вверх. «Благословляю тебя, сын мой», – как-то совсем не по-владычному, по-отечески произносит архиепископ, осеняет торговца знамением и накрывает его ладони своей.

Внезапно к колоколу на Торговой стороне присоединяется его собрат около Святой Софии. «Две недели уже трезвонят. Надо выйти», – морщится владыка.