Читать книгу Краски - Павел Ковезин - Страница 2

Психиатрическая клиника Герлингер, Берлин, Германия

12 мая, 12:37

Когда выключается свет?

Можно ли назвать это помутнением рассудка? Или это просто мигают лампочки на потолке? Белые стены давят со всех сторон двадцать четыре часа в сутки.

Я не помню, как сюда попал. Но фельдшер, травящий меня пилюлями, утверждает, что я здесь, потому что в моей голове произошли сбои. Он боится меня, хотя моё тело и ослаблено из-за бесконечных лекарств. Вокруг, еле передвигаясь, ходят такие же люди, видящие мир несколько иначе, чем полагается. Когда их чаша ненависти и презрения к окружающему миру переполнилась, когда тараканы выползли наружу, они совершили нечто ужасное. Как и я. Если верить истории болезни.

Когда выключается свет?

Каждый день мне приходится глотать по несколько серых таблеток, которыми пичкают нас местные парни в белых халатах. Отказ не принимается. Агрессивные пациенты иногда вступают в перепалки с санитарами, после чего исчезают в «Пыточной». Так её назвал Вук. Усохший, низкорослый парень, постоянно смотрящий исподлобья пронзительно голубыми глазами. Он здесь давно. Большую часть времени совершенно спокоен, но иногда у него случаются жуткие приступы, во время которых он воет и кричит не своим голосом. В такие моменты его запирают и связывают, чтобы не перегрыз себе вены. Однажды приступ случился средь бела дня, прямо во время полуденного чтения книг. Бедняжка Молли осталась без пальца на левой руке. Когда два санитара тащили тощего Вука под руки на процедуру, он плакал, но, выйдя из «Пыточной», стал совсем другим человеком. Человеком ли вообще? Его тело пробивала мелкая дрожь, глаза совсем потухли, и, скажем честно, он стал больше похож на овощ, который теперь вряд ли сможет подняться с кровати. А ведь у него тоже был собственный микромир, который никто и никогда уже не сможет понять. Прямо как мои провалы в памяти или вкусовые и зрительные галлюцинации.

Я задумчиво тру вены левой руки, скрючившись на общем диване, когда подходит доктор Ойле. Высокий и статный мужчина, вызывающий страх и уважение.

– Йохан, как ты сегодня себя чувствуешь?

Оборачиваюсь на врача и часто моргаю, пытаясь сфокусироваться.

Его фигура размыта и переливается всеми цветами радуги.

– Всё… всё хорошо.

Он трясет пробирку с разноцветной жидкостью, и, вылив содержимое в стакан, отдает мне. Я пытаюсь его взять, но он троится у меня в глазах. Выпиваю залпом и пытаюсь поставить стакан на светло-фиолетовый стол, который в последний момент отодвигается, словно играя со мной. Стакан с оглушительным звоном падает на пол.

– Йохан, точно всё в порядке? – оборачивается ко мне доктор.

Его рыжие усы и круглые очки на переносице добавляют строгости внешнему виду.

– Из-звините, я случайно, – сказал я, словно оправдываясь за уехавший стол.

– Случайно «что»? – недоумевающе смотрит Ойле мне прямо в глаза.

Обнаруживаю стакан в своей руке и рывком ставлю его на стол, который уже успел принять прежнее положение. Виновато прячу глаза.

Вот он. Мой мир. Кто-то подумает, что я псих, и, скорее всего, он будет прав. Хотя я и сам в этом не уверен. Вещи, которые окружают меня ежедневно, часто меняют окраску, становятся отличными от реальности. Их цвет – словно что-то живое и пугливое. Оно медленно ползает по ним, переливаясь разными оттенками и цветами. Иногда окружающие превращаются в какую-то жуткую субстанцию, меняющую состояния из твердого в жидкое. Эти существа всегда грозятся вот-вот расплавиться на месте, превратиться в цветное пятно на полу. Ни плоти, ни костей, ни души.

А в остальном – я обычный молодой человек, ещё недавно ходил на работу в офис, не злоупотреблял алкоголем и кормил кошку, за которой просила присматривать соседка с милыми ямочками на щеках, уезжая в отпуск. Можно сказать, образцово показательный сосед и друг.

Стоило вспомнить о друзьях, как в голову невольно начали закрадываться воспоминания о той, прошлой жизни. В конце концов, когда твоя реальность ограничена четырьмя стенами, из которых нет выхода, только и остаётся, что тонуть в памяти. В счастливых воспоминаниях о той жизни, когда ещё не слетел с катушек.

Настоящих друзей у меня никогда не было. Однако, Сиджи сразу заслужил моё доверие и стал почти братом. Верным и единственным другом. Хотя, признаюсь, он самый большой раздолбай, которого только можно представить. Если бы прямо сейчас он вошел в комнату отдыха, то обязательно бы распахнул дверь ногой. В рваных джинсах, огромных кроссовках и расстегнутой рубашке поверх белой футболки он похож на подростка. «В двадцать пять жизнь только начинается!», – упрямо твердит Сиджи, заливая в себя очередной энергетик. Он всего на два года старше меня, но по сравнению с ним я чувствую себя дряхлым стариком.

С Сиджи я познакомился пару лет назад, когда, стоя на оживлённой улице, «завис», наблюдая за человеком, который плавился у меня на глазах. Голову пронзила резкая боль, дыхание перехватило, руки и ноги онемели. Мешанина из гудков, звонков, отголосков каких-то разговоров – всё это слилось в один невыносимо громкий шум. Пальцы были в чём-то мягком и влажном. Несколько секунд я смотрел на собственные ладони, пока не понял, что только что касался собственных волос, которые тоже превратились лишь в сгусток разноцветной краски.

Нет. Нет. Нет. Я схватился за голову и закричал, но из горла вышел лишь тихий стон, который никто не услышал. Попытался закричать снова. Выплюнуть из себя этот ненужный хлам, эти звуки, картинки, запахи. С третьего раза что-то получилось. Несколько прохожих обернулись в мою сторону, но даже не замедлили шага. Ещё крик, больше похожий на хрип. Пара человек спросило, в порядке ли я. Нет, я не был в порядке. Как минимум потому, что видел подходящих людей, как цветные силуэты, готовые расплавиться в любой момент.

И тогда среди этих пятен я различил настоящего человека. Точнее, сначала услышал лишь его голос, раздавшийся откуда-то сверху. Словно сам бог увидел меня и решил помочь. Его тёплая рука легла мне на плечо.

– Эй, чел, с тобой всё нормально?

Я поднял голову. Бог оказался темнокожим парнем. Он смотрел на меня по-дружески карими глазами, его тёмные волосы торчали в разные стороны, верхняя губа была разбита, будто он пришёл сюда сразу после какой-нибудь драки. На нём была поношенная рубашка, которая была действительно рубашкой, а не цветным подобием, как у остальных.

– Пойдем отсюда, пока ты не стал звездой YouTube.

И мы свалили от любопытных глаз, направляясь в сторону одного из самых неблагополучных районов Берлина. Я шёл, сгорбившись и держась за голову обеими руками. Парень держал руку у меня на спине, словно я был его ребёнком, которого сейчас стошнит. Через пару минут боль отпустила, мир снова принял прежнее положение, пусть я и знал, что это ненадолго.

– Ну как ты, в порядке? – спросил темнокожий парень. – Я уж думал копыта двинешь.

– Со мной такое бывает, – ответил я, опустив голову и виновато улыбаясь, – спасибо тебе.

– Не за что, – он тоже улыбнулся. – Меня Сиджи зовут.

– Йохан, будем знакомы.

Я протянул руку, которую он с энтузиазмом пожал.

Так мы и познакомились. Сиджи жил на юге Берлина, в Нойкёльне. И на тот вечер, как и на все последующие, я остался у него. После аварии я всё реже стал заходить к себе домой. Там меня сжирали воспоминания. Последний мой поход домой закончился нервным срывом и разбитыми банками с краской. До Сиджи я иногда ночевал на работе или у друзей, порой – на улице. Реже гулял ночами напролёт, и никакой приходил на работу на следующее утро. Засыпал в «Subway» и прочих кафе за ноутбуком, пока не будили охранники. Моя жизнь стала похожа на жизнь бродяги – постоянные прогулки без цели, случайные знакомые, распитие алкоголя во дворах. Через несколько месяцев такой жизни меня уволили, не объяснив даже причины. Все всё понимали, но предпочитали не говорить об этом вслух. «Посмотри, в кого ты превратился, – было последним, что мне сказал коллега, – тебе бы к психологу». А ещё через несколько месяцев я познакомился с Сиджи, Лейлой и наркотиками. Сид был не против, что я ночую у него. За время бродяжничества, до того, как меня уволили, у меня накопилось столько денег, что ближайшие пару лет мы могли о них не беспокоиться.

В Нойкёльн без оружия заходить было просто безумием, однако, Сид имел здесь авторитет. Дворы заполняли серые дома, фасады которых были изрисованы граффити. В большинстве своём в них жили мигранты и люди, которым больше некуда податься, такие же, как мы. Днём улицы кишели сиротами-попрошайками и бомжами, а с наступлением ночи к ним присоединялись дилеры и проститутки. За прибыльные точки велись настоящие войны. Кровь, крики и выстрелы – обычный коктейль этого богом забытого места. Уровень криминала здесь превышал любые мыслимые нормы, несмотря на регулярные патрули полиции.

Авторитет Сиджи удалось заработать благодаря буйному характеру. Не сказал бы, что его уважали, но боялись многие. Атлетичностью он не отличался, но дикий взгляд и буйная кровь делали свое дело. Если что-то его не устраивало, он заводился с полтычка и лез в драку. Поэтому ссадины и синяки нередко украшали его скуластое лицо. Покалечив пару барыг, Сиджи удалось добиться того, что он мог без проблем толкать здесь дурь. Этим и зарабатывал на жизнь. Настоящие дилеры, которых знали в лицо, не видели в нём конкуренции.

Это место было полной противоположностью моему восприятию мира. Здесь всё было тусклым, окрашенным в серые тона. Раньше мне не приходило в голову, что кто-то живёт, совсем не видя ярких красок.

Впрочем, теперь мой мир ограничивался лишь белыми стенами, строгими врачами, серыми пилюлями и психами, лечение которых не давало плодов.

Раз в неделю, по средам, мне приходилось проходить обследование у психиатра, который при первой нашей встрече задавал какие-то банальные вопросы и интересовался моим состоянием. Календарь в зале говорил о том, что сегодня как раз среда. Первое моё посещение психиатра было более чем бесполезным – стандартный набор вопросов о самочувствии, травмах детства и причинах, что привели меня сюда. Может, вторая беседа пройдёт интереснее.

– Йохан, на обследование, – говорит Ойле, заходя в зал.

Я встаю с дивана и плетусь за доктором по узким коридорам лечебницы с подмигивающими лампочками на потолке.

Когда свет выключался в последний раз?

Направо. Налево. Ещё раз направо. Ойле, который идёт впереди жёлтым силуэтом, не вписывается в здешнюю атмосферу и кажется лишним. Мы оказываемся у двери с табличкой «Психиатр. Майер Т.». Доктор открывает её и жестом приглашает внутрь.

В центре кабинета расположен стол, справа и слева от которого стоят удобные диваны. По всей видимости, для того чтобы пациенты чувствовали себя как можно комфортнее. На одном из них сидит доктор Майер – невысокий седой мужчина в очках с небольшой залысиной.

– Спасибо, доктор Ойле, – говорит он жёлтому силуэту, после чего тот уходит. – Садитесь, Йохан, как ваше самочувствие?

– Мне намного лучше, спасибо, – вру я, улыбаясь и садясь на мягкий диван напротив психиатра.

– Сегодня я бы хотел поговорить с вами вот о чем, – начинает Майер, – как давно вы страдаете подобным расстройством?

Два года. Вот уже два года, с тех пор, как мне исполнилось двадцать один, я вижу мир в расплывающихся цветах, а людей – в плавящихся силуэтах. Но этому человеку с пристальным взглядом уже всё и так известно. Как можно спокойнее произношу:

– Два года.

Майер встаёт, подходит к автомату с водой, стоящему в углу кабинета, и наполняет два стакана.

– Будете? – спрашивает он, протягивая один.

Я не решаюсь взять стакан, боясь очередного приступа и галлюцинаций. Боюсь, если всё это произойдёт на глазах у психиатра – это шоу надолго задержит меня в больничных стенах.

– Нет, спасибо, пока не хочу.

Доктор ставит стакан на стол и садится на прежнее место.

– Вы помните, с чего это началось? При первой нашей встрече вы лишь вскользь упомянули аварию и семью. Я хотел бы выслушать эту историю целиком.

Да. Я прекрасно всё помню, вот только предпочел бы забыть.

– Йохан, не бойтесь, расскажите мне.

Я мысленно переношусь на два года назад, в тот серый осенний день, после которого свет для меня выключился. На его место пришли галлюцинации.

***

– Йохан, спускайся завтракать, – крикнула мать с кухни, из которой уже по всему дому разнесся приятный запах кофе и варёных яиц.

– Бриджит, ты слышала? Просыпайся! – продолжала мама.

Я бы не надеялся на то, что мою сестру можно разбудить одним отдаленным криком. Обычно на это уходит не менее получаса активных попыток её растормошить. Кажется, сегодня эта миссия предстоит мне. Встав с кровати, я надел первые попавшиеся шорты и майку и пошел в комнату Бриджит. По всем стенам развешаны плакаты «Rammstein» и «Oomph», на полках стоят фигурки известных актёров и музыкантов, по полу разбросаны вещи, а в углу – её гордость – гитара. Типичный набор для шестнадцати лет. В её возрасте я тоже увлекался роком и даже умел кое-что играть.

– Бриджит, вставай, – потребовал я, толкнув её в бок.

Она издала привычное утреннее «Н-у-у-у» и перевернулась на другой бок, укрывшись одеялом так, что теперь я видел лишь затылок с длинными светлыми волосами. Ещё пять минут я пытался её поднять, но, поняв, что это бесполезно, молча ушел на кухню.

Мама, надев фартук поверх своей разноцветной, и я бы даже сказал, детской пижамы, возилась у плиты. Как только я появился, она повернулась с двумя чашками горячего кофе и поставила их на стол рядом с тарелками, на которых лежали яйца и блинчики.

– Бриджит всё ещё спит? – улыбнувшись, спросила мама.

– Спит. Можешь пойти попробовать разбудить её сама. У меня не получилось, – ответил я и сел за стол.

– Как всегда, – сказала мама, вытирая руки об фартук, – пойду подниму спящую красавицу, сама же просила отвезти её в магазин с утра, – она вышла, но через пару секунд вернулась и добавила, – кстати, Йохан, ты едешь с нами. – Я?!

Не успел я отказать, как мама исчезла в дверном проёме. Чёрт. Не хватало потратить выходной на то, чтобы весь день провести в «Primark», в ожидании пока Бриджит выберет себе новые джинсы. Но мне не предоставили права выбора, так что придётся ехать с ними.

Через пару минут мама с сестрой появились на кухне. На Бриджит была длинная серая футболка, которую она тянула за подол, прикрывая бёдра. Я даже не стал спрашивать, как маме удалось её поднять.

– Бридж, надеюсь, новые джинсы ты сегодня выберешь быстрее, чем стемнеет, – съязвил я, когда она села рядом со мной, скорчив гримасу.

– Не всё же ходить в одних и тех же потных вещах, как ты.

– Поэтому ты носишь мою футболку? – улыбнулся я. – Нравится запах?

Бриджит, не выдержав, стукнула меня по плечу.

– Мне нравится принт с Böhse Onkelz на ней, юморист.

– Ешьте и собирайтесь, – влезла в диалог мама, выходя из кухни, – нам сегодня ещё кучу магазинов надо объехать.

Я лишь тяжело вздохнул и принялся есть уже остывший завтрак.

– Подождите на улице, я буквально пять минут, – крикнула мама, пробежав мимо нас с Бридж по коридору.

Я открыл дверь и тяжело вздохнул, увидев серое небо и противный снег, летящий в лицо. Я уже было развернулся и хотел пойти обратно, как почувствовал лёгкий удар кулаком в плечо.

– Не ной, Йохан, – улыбаясь, сказала Бриджит.

Мы поменялись ролями.

– Будет весело, – добавила она, натягивая на лоб красную вязаную шапку.

– Безумно, – ответил я, достал из кармана пачку сигарет и зажал одну губами.

Успел сделать только одну затяжку, как Бриджит вырвала сигарету у меня изо рта и кинула в сторону мусорки.

– Хватит курить при детях.

– Это кто тут ребёнок? Ты что ли? Я вообще сомневаюсь, что ты человек, а не исчадие ада.

В следующую секунду в меня влетел комок снега.

– Давай, кто проиграет, тот на обратном пути едет в багажнике с покупками? – поддразнила Бриджит, лепя очередной снежок.

– Надеюсь Сатана заберёт тебя в ад раньше, чем ты изведёшь меня.

Я тоже слепил снежок и кинул в Бридж, но та в последний момент увернулась. Зато её снаряд попал мне в лицо.

– Ха! – крикнула она, вскинув руки.

Решив, что не создан для зимних игр, я оставил эту затею. Как и миллион других веселых провокаций Бриджит, которые она придумывала на ходу.

– Ты скучный, – сказала она, и в этот момент на пороге появилась мама, закутанная в теплый пуховик.

Увидев, что я вытираю лицо от снега, она усмехнулась.

– Опять пытался курить при сестре, да, Йохан? Мама села на водительское сиденье джипа. Я открыл переднюю дверь, чтобы сесть рядом, но Бриджит буквально влетела в узкое пространство между мной и машиной, заняв сиденье.

– Я поеду спереди, а ты можешь садиться на место победителя.

Я плюхнулся на заднее сиденье и уставился в телефон. До ближайшего торгового центра было минут двадцать езды. Бриджит быстро стало скучно, и она начала доставать меня:

– Йохан, хватит сидеть в телефоне.

– Мелкая, может хоть на время поездки ты оставишь меня в покое? – ответил я, не поднимая глаз. Она ненавидела это прозвище.

– Ну, Йохан, давай поиграем, кто больше насчитает желтых машин за окном?

Очередная её авантюра, заранее обречённая на провал.

– Я не хочу, – с напускной серьёзностью ответил я и снова уставился в экран.

– Йо-о-о-о-хан.

– Бридж, хватит возиться, сядь нормально и пристегнись, – вмешалась в спор мама.

– У тебя же тут ремень не защёлкивается, – Бриджит подёргала его для убедительности. – И скажи ему, чтобы он прекратил вечно сидеть в своём телефоне.

Ответом было молчание. Находясь спереди, она нагнулась в мою сторону и попыталась выхватить телефон из моих рук.

– Что ты делаешь? Оставь в покое.

Бриджит продолжала смеяться, пытаясь одолеть меня в этой неравной схватке.

– Я что сказала? – крикнула мама, одёрнув Бриджит за капюшон.

– Как малые дети.

Её слова не произвели никакого эффекта.

В окно я заметил джип, что на огромной скорости обгонял нас. Ему навстречу ехала фура, и джип не смог бы завершить манёвр. Водитель фуры, пытаясь избежать столкновения, вырулил на нашу полосу. Ни мама, ни сестра не видели приближающейся опасности.

– Мама! – закричал я, испытывая настоящий, леденящий душу страх.

Фуру занесло, она повалилась на бок. Из-за гололедицы нашу машину повело, и мама вывернула руль влево, но было слишком поздно. За долю секунды, перед тем как закружиться в хаосе, я осознал, что мы на огромной скорости летим прямо в кузов. Я успел посмотреть на Бриджит и увидел её полные ужаса глаза. Дальше – лишь какой-то тупой первобытный страх и металлический звон, раздающийся отовсюду. Звон, что проникал в каждую клеточку моего тела.

Когда я очнулся, глаза застилала кровь. Десятки осколков вонзались мне в тело. Мама сидела на переднем сиденье. Я дотронулся до её плеча, и мои пальцы испачкались в чём-то липком. Её голова повалилась на бок. В зеркале я увидел, как зелёные капли краски стекали по её лицу, смешиваясь с кровью.

– Мама! – прохрипел я, одёрнув руку.

Лобовое окно было выбито, и на капоте я увидел Бриджит. Рядом с ней валялись открытые банки с краской, выпавшие из кузова. Краска медленно затекала в салон. Лицо сестры представляло собой месиво из крови и плоти, а её рука была неестественно вывернута.

– Нет, – прошептал я, – нет.

Краска превращала черно-бордовые цвета в нечто разноцветное. Было ощущение, словно смерть и яркие пятна смешались в одной маленькой машине, как в палитре. Краска скрывала изуродованное лицо Бриджит, скрывала мёртвое тело матери, скрывала колотые раны на моих ногах. Я смотрел на свои руки, свою семью, всё, что было мне дорого, стало разноцветным и совершенно мёртвым. Весь мой мир сжался до размеров одного разбившегося джипа.

Я попытался приподняться и вылезти, как заметил две пары рук. Словно сами ангелы спустились за мной и подобрали с места аварии. Схватив под плечи, руки вытащили меня из автомобиля – перепачканного в крови и краске, со слезами, подкатывающими к глазам, с полной пустотой внутри. Я плакал и почти не сопротивлялся, находясь в состоянии шока, когда крепкий санитар только что подъехавшей скорой помощи вколол мне успокоительное. Через мгновенье к джипу подоспели спасатели. Но я знал, что было уже поздно. Снег пошёл ещё сильнее, словно пытаясь накрыть белой пеленой весь этот ужас. Мужчины в форме по команде вытаскивали податливые яркие тела матери и сестры. Эта сцена надолго засела у меня в памяти. Скользкая дорога, авария, перевернутый автомобиль, тусклые цвета на горизонте, и лишь этот джип был окрашен разноцветными красками, вытекшими из банок, а люди суетились рядом: кто старался помочь, а кто просто фотографировал. Краска продолжала вытекать из грузовика, смешиваясь с лужами и кровью. Да, красной краски было больше.

Чуть позже мне сообщили, что моя мать и сестра погибли.

***

Естественно, Майеру все детали знать необязательно. Он откидывается на спинку дивана и поправляет очки, дослушав мой короткий рассказ. После неприятных воспоминаний мне захотелось пить, и я всё же беру тот стакан, что поставил мне психиатр. К счастью, в этот раз обошлось без приступов.

Я первый решаю нарушить молчание:

– Когда меня выпишут? Мне намного лучше, и галлюцинации почти прекратились.

– Вы до сих пор не вспомнили? – Удивленно смотрит доктор. – Вы здесь несколько по другой причине. По той, что произошла уже после аварии.

Меня охватило неприятное ощущение, к горлу подкатила тошнота, Майер начал превращаться в цветной силуэт.

– По какой?! – спрашиваю я.

Я разозлился. Черт возьми, да я был в ярости. Я почти кричал на синий силуэт напротив.

– Вспоминайте, Йохан, вспоминайте, – спокойно отвечает он. – Ваш мозг блокирует все плохие воспоминания. Вы не помните, что случается во время приступов, а это очень важно. Наша задача – заставить вас вспомнить. Вытащить из вас всё плохое, что случилось после аварии.

– Черт подери, что происходит в этой клинике? Почему вы меня здесь держите? – я уже слабо отдаю отчёт о происходящем и со всей силы ударяю по стакану. Тот отлетает в сторону, разбрызгивая остатки воды.

Майер поднимает руку и зовёт санитаров. Через несколько секунд в кабинет влетают два человека в белых халатах и, взяв меня под руки, выводят из кабинета.

– Объясните мне! Что тут происходит? Какие воспоминания?

Майер лишь смотрит на меня грустным взглядом и отворачивается.

В этот раз обошлось без «Пыточной». Можно считать это первым предупреждением. Мне вкалывают успокоительное, и следующие несколько часов я лежу в кровати. Когда наступает время ужина, голова ужасно раскалывается. Настроение настолько плохое, что сейчас я и сам не прочь оказаться в «Пыточной», забыться раз и навсегда. Что психиатр имел в виду? Что должен был я ему рассказать?

Воспоминания о прошлой жизни мимолетными вспышками появляются в голове, но из них никак не получается собрать полноценную мозаику. Я резко сажусь на жёсткую кровать, кровь закипает, руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Замахнувшись на стену, слышу шаги санитара. Дверь резко распахивается. Крупный розовощёкий мужчина кивает на выход, и я молча выхожу за ним. Все пациенты уже сидят в общей столовой, где нас ежедневно пичкают одной и той же едой.

Сейчас нужно было только вспомнить. Я старался напрячь память, но таблетки и участившиеся галлюцинации проделали в ней настоящую брешь.

Во время ужина вновь произошел инцидент. Один из пациентов – мужчина невысокого роста и крепкого телосложения – выскочил из-за стола и начал бегать по столовой, переворачивая свободные стулья и роняя на пол тарелки. Пробегая мимо меня, он толкнул и мою тарелку, та упала на пол и издала неприятный звук. Я уже хотел встать, чтобы крепко отделать этого ублюдка за потерю ужина, но вовремя остановился. Этот день чудом не закончился для меня одиночной камерой или даже «пыточной», поэтому не стоит напрашиваться туда самостоятельно. Я отпил воды из кружки и посмотрел на пол – туда, где лежала моя еда, которой было не суждено попасть в желудок. Тарелка была перевёрнута, кетчуп расплывался красным пятном. Красный цвет сработал словно переключатель в голове, вызвав в памяти воспоминания, которые были надежно заперты в моём подсознании.

Переход. Бродяга. Уб… убийство? Сердце забилось в разы быстрее, когда перед глазами начали мелькать картинки того рокового вечера. Но отдельные фрагменты воспоминаний никак не складывались в полноценную картину. Что произошло? Что же, чёрт подери, произошло в том переходе? Я должен был вспомнить. Должен.