Читать книгу PRO ET CONTRA. Вольные рассуждения о русском радикализме - Павел Максименко - Страница 9

Первоначальная трудность в обсуждении либерализма в России заключается в том, что определение это понятия стало расплывчатым в связи группой людей, которые, начиная с шестидесятых годов, занимали среднюю позиция между революционерами и сторонниками царской бюрократии как российские либералы. Говорили, что представляют собой так называемое общество или общественность, т.е. нечто как социальный или общественный дух – отношение довольно широкое, социально-сознательная доброжелательность, которая отказывается от влияния, которое, вероятно, будет беспокоить – через правительственный произвол или через революционное нетерпение – прогрессивное политическое и экономическое развитие общества.

Определение действительное точное, не заходит слишком далеко. чтобы охватить значительное разнообразие взглядов и убеждений которые идут под именем русского либерализма. Кроме того, имеет место и хронологическое заблуждение, ибо термин может быть применен к определённым тенденциям, которые были около ста лет ранее, во время правления Екатерины II, которая любила изображать либералов, или к деятельности молодого Александра I и его окружения, или к схемам реформирования царской бюрократии в рамках Сперанского и к взглядам умеренных декабристов.

Нет, пожалуй, лучшего способа оценить либеральные идеи в Россия, чем сравнивая их с ростом либерализма в Западной Европе после распада средневекового порядка (хотя и в меньшей степени в Германии и Австрии, где ситуация представляет собой некоторые аналогии с Россией). За счет значительных упрощений можно сказать, что на Западе либеральные тенденции были глубоко связаны с индивидуализмом, даже если последний ни в коем случае не был гарантией для конкретного человека. Некоторые из наиболее важных элементов европейской истории – ранние научные открытия, гуманизм, реформация, идеалистическая и картезианская философии французского Просвещения, политический радикализм, и laissez-faire15 экономика, совместно с развитием либерализма, и все они обозначили тенденцию от коллектива к индивидууму, от определенных моделей духовной, социальной и политической жизни к индивидуальному самовыражению. Следует признать, что эта тенденция, более легко обнаруживаемая в некоторых из своих стадий, становилась более сложной и двусмысленной, особенно с движением, возникшем у Руссо, Французской Революции и в романтизме. Но во всяком случае, до двадцатого столетие оно никогда полностью не прекращалось. Даже самое сильное разногласие, обусловленное предпосылками респектабельности партии вигов в Англии, и Якобинская революция во французском либерализме, доказали нерешительность придти к убеждению, что прогресс заключается в том, что достигается за счет работы свободного рынка и индивидуального экономического предпринимательства. Тенденция произвела влияние на образ государства, которому было отказано в претензиях на вмешательство в свободную деятельность человека, и его единственная функция состоит в том, чтобы гарантировать необходимые условия, при которых такая деятельность может иметь место. Действительно, само государство, вся организация правопорядка, по общему мнению, является результатом контракта, реального или воображаемого, между соглашающимися лицами, которые «присоединяются к нему и делают единое общество граждан» (Локк), а точнее, владение собственностью граждан, чья инициатива, обогащение и расширение стали определяющим фактором в социальной истории Западной Европы.

В России все было наоборот. Индивидуум, если только он не был готов подвергнуть сомнению всю структуру общества, склонен выражать себя в определенных рамках, и социальное развитие формировалось в целом, а не под влиянием отдельных людей, безличными силами, традициями и образом жизни. Так как у человека было какое-то определенное место в обществе, это было выведено из божественно предначертанного, иерархически созданная гармония, в которой каждая дарованная Богом способность будет выполнять необходимую функцию по отношению к остальным и в отношении которых все будут подчинены верховной власти. Государство, как следствие, приняло на себя божественный характер и власть. дарованные на определенное счастье или, как считали славянофилы, несчастные люди и их наследники, и восстание против него была признана не только изменой, но и кощунством. Не было «граждан», но только «подданные», делящиеся в правительстве только по степени их способностей к производству и военной обороне, и подчиняющиеся своему правлению потому, что не было никаких признанных способов сопротивляться этому, или потому что оно оказывало поддержку их собственным корыстным интересам (таким как фиктивная капитуляция землевладельцев перед крестьянами). Всё социальное сооружение было сознательно и, бесспорно, основано на этой иерархической концепции, согласно которой система правления и общественной жизни в общем и целом, делала человека, как индивидуально, так и в связи с другими, не агентом, а частичным инструментом, и получателем части. Таким образом, вся политическая и экономическая деятельность подчинялась Короне; вся инициатива была предпринята в соответствии с опекой над Короной; все изменения шли из центра, российский либерализм возник и развился в соответствии с этой концепцией.

Ни одна история не может, по общему признанию, быть исключительно национальным развитием: она постоянно расстраивается и не в состоянии справиться с задачей взаимодействия идей и установок, характерных для разных обществ. В этом смысле российский либерализм, хорош он или плох, несомненно, был подвержен влиянию Западной Европы, как может быть видно, например, по популярности французских, и особенно английских либеральных идей во времена правления Александр I и Александр II. Но не это сформировало специфику российского либерализма, и большая часть российских либералов думала не в терминах индивидуализма, его прав и привилегий, но, напротив, с точки зрения иерархической структуры общества, в которой социальная деятельность зависела от централизованной власти, либерализм в России был, таким образом, прежде всего, формой служения и сотрудничества с правительством. Бесколебательное одобрение российскими либералами обязательств Польши – такое важное событие в шестидесятых – было естественным и трагическим последствием такого положения вещей.

Карьера Александра II и, в частности, ироничная история его реформ дают достаточные доказательства для оценки деятельности и последствий либеральных тенденций в рамках традиционных царских учреждений. Сам Александр, его брат Константин, его тетя Елена, его министры Ланской, Валуев и Лорис-Меликов и его помощники – министры Ростовцев и Милютин, в каком-то смысле все либералы, но, как уже было замечено, их либеральная деятельность, не освобождающая никого, просто созданная или отражающая условия, которые делали освобождение все более настойчивой и отчаянной проблемой. Они были, по-разному, и в разной степени, тем, что стало известно как «консервативный либерализм», чьим основным признанным или не признанным достижением было сохранение, укрепление и маскировка существующего порядка, возглавляемого Александром II, они все могли бы безоговорочно поддержать государство его отца. Во время допроса декабриста Дмитрия Завалишина, царь сказал ему: «Зачем тебе революция? Я и есть твоя революция».

Консервативный либерализм был изучен и защищен многими русскими писателями в XIX веке, но ни одна другая работа не преподносит доктрины более умело, чем книга «История либерализма в России» Виктора Леонтовича, которая был признана на Западе как новый шаг в изучении политической истории России. Замечательная, как для света, который она бросает на развитие государственной либеральной теории и практики в России и за то, что она является сама по себе запоздалым примером такого либерализма.

Книга хорошо документирована и претендует на то, чтобы стать историей: это книга юриста, имеющего дело не с конкретной исторической ситуацией и опытом, но с юридическими абстракциями, с долгосрочными интеллектуальными схемами и маневрами бюрократических структур. Жизнь была сложена и убрана. Вместо этого здесь растягиваются десятилетия и столетия мирной, если не сказать, удовлетворённой, «объективной» административной эволюции в сторону либеральной цели. Аналогией может быть сцена в мета-исторической гегельянском Идее, которая придает ауру совершенства самым возмутительным реальностям и которые, в случае их принятия, оправдывали бы все внутренние тирании до тех пор, пока не будет зафиксирован окончательный прогресс и желаемый конец. Ни инвалидность крестьян, вызванная земельной реформой или условиями нищеты и обнищание среди освобожденных крепостных; ни столыпинское изменение избирательного закона в связи с подчинением Думы правительству, а также его пропаганда порки как «вопроса принципа»; ни активизация национализма при Николае II, ни поддержание общественного спокойствия и безопасности за счет все более широкого использования кнута и виселицы: ни одна из этих вещей не могла, в конечном счете, помешать конституционному прогрессу, упорядоченного, терпеливого, неизбежного марша к окончательному освобождению, которое, как часто бывает с неизбежностью, никогда не случается.

Книга Леонтовича, на самом деле, представляет собой отношение группы идеологов российского административного либерализма, которые были активными в шестидесятых годах XIX века: экономиста Ивана Бабста и Владимира Безобразова, редактора «Московской газеты» и позднее «Петербургской газеты», Валентина Корша, редактора «Правительственного вестника», Петра Капниста, юриста Бориса Чичерина, и других, которых Герцен с горечью называл «московскими констеблями науки и шерифами просвещения». Они, по общему признанию, стимулировали задуматься об экономическом и политическом и они сами были симптомами изменившихся условий, в которых такое размышление стало возможным. Но, прежде всего, они опирались на схемы и меры, разработанные в рамках имперской бюрократии, потому что они были уверены в «августейшей заботе Императора о благополучии русского народа». Они не знали, что это значит в конкретных человеческих и социальных условиях, каковы были реальные условия жизни среди народа, в то время как несущественные планы администрации и доброжелательность в жизни были на высоте. Они также не понимали, какое отчаяние и сильное возмущение спровоцировали эти планы.