Читать книгу Льеккьо. Болото никогда не отпускает свои жертвы… - Павел Юрьевич Проданов - Страница 10

Иногда, мне кажется, что миру скучно существовать.

Выходной. О мир, ты так щедр ко мне, у меня есть двадцать четыре часа свободы! Чем бы я занялся, если бы не поездка к доктору? Посидел бы в баре, попил пива? Скучно! Сходил бы на футбольный матч? Увольте, раньше бы сходил, а теперь это скучно! Почитать книгу? Тут, пожалуй – да, но скучно. Познакомиться с новыми людьми? Это еще большая скука, чем все остальное. О, где же ты, моя работа? Та, что убила смысл в жизни всего населения земли? Работай шестеренка, крути механизм торговли, толкай мир к бесконечному потреблению! Больше прибыли! Больше объемов продаж! Стань лучшим работником века! Скучно! Скучно! Скучно!

В последнее время меня не забавляет ничто, кроме моей амнезии.

Почему люди становятся наркоманами? Им либо скучно, либо очень скучно. Ну, еще есть минуты отчаяния.

Городской шум. Люблю его. Столько источников, но шум то один. Все эти жужжания и дребезжания, людские возгласы – все сливается в одну какофонию. Но, что мне нравится в городском шуме – мир живет! Все эти жертвы социума живут! Да, их странной жизнью, добровольным рабством в новой форме, но живут, а порой даже радуются.

Идя сквозь эту толпу, наблюдаю. Дамочка входит в магазин женского нижнего белья «Rose Woman». Новые кружевные трусики. О, да! Ее муж будет в восторге. Но муж ли? Обычно, вступившие в брак почему-то считают, что им больше незачем удивлять друг друга. Их плотские утехи становятся чем-то должным. Раньше им приходилось столько сладкой воды влить в уши друг друга, чтобы вечером совокупиться, но сейчас это как «доброй ночи» перед сном. На пальце этой девушки кольцо, значит замужем. Есть, конечно, и те, что носят их для солидности, но что-то мне подсказывает – она замужем. Кружевные трусики для партнера ее мужа по бизнесу, для босса, для нового ухажера и далее по списку, но уж точно не для мужа. Нет, он, конечно, увидит их, но она приобретает их не для него. Любовь живет лишь в слове. Остальное – привязанность и взаимовыгодное существование.

Парень на «форде», в попытке припарковаться, задел соседний «ленджровер». Его мозг в агонии. Вена на виске пульсирует, будто он выпил десять чашек «латте» за раз.

– О, Бог мой! – кричит он, хватая себя за голову обеими руками. – Я не хотел! Отец убьет меня!

– Сначала убью тебя я, говнюк! – кричит владелец «ленджровера». Этот здоровяк колотит парня на «форде».

«Мир безумен» – выдает мой мозг эту до боли банальную фразу. Я же иду дальше.

Город, не что иное, как один большой рекламный баннер. Реклама отовсюду кричит тебе: «Подчеркни свою красоту!» «Смени интерьер в доме!» «Смени, наконец, одежду!» Реклама призвана рождать потребность. Если у тебя нет потребности в новом мобильном… «Новый стильный дизайн, настолько тонкий…», и обязательно помещается в заднем кармане отменной попки юной детки! «Да, бейба, тряхни попкой!» Но есть и честная реклама: «Книги», «Булочная у Грегга», «Канцелярские товары»… Мир рекламы забавен по-своему. Это один из инструментов эксперимента, призванного направить наши желания в нужное русло. Другое дело люди, что не имеют желаний. Нет, не те, что не определились, в этом им поможет реклама, а те, что не хотят ничего, им просто скучно. Я отношу себя к таким. Моим развлечением, видимо, является бурчание себе под нос, о том, что мир – дерьмо.

Если идешь ночью вдоль пестрых витрин, которые я сейчас прохожу, твои многочисленные тени, рождаемые светом фонарей и вывесок, призванных вызывать спрос, рождаются, обгоняют тебя, а после умирают, чтобы дать дорогу другим. То есть, они являют собой краткий сценарий жизни человека: родиться, бежать наперегонки со временем, а после умереть, затерявшись в тени чужого света, давая дорогу новой безумной жизни.

Запах фенола. Что ощущает человек, оказываясь в больничном помещении? Его состояние становится удручающим. Вязкий, специфический запах навязывает тревогу, страх и душевную тяжесть. Жизнь, и без того дерьмовая, обретает бренный привкус. Если санитары – ангелы в белых халатах, а Бог – главврач, то такой рай мне не нужен.

Психиатрическая лечебница Уинвилля, то самое место, где моя мать доживает свой век, окруженная санитарами и ополоумевшими идиотами. Я принял решение навестить ее, после беседы с доктором.

– Доктор Деспин? – вопрошаю я, просачиваясь в дверной проем. – Эжен Деспин?

Седой старик в голубоватом халате, лысину которого обрамляла завитая в кольца седина, поднял на меня глаза. Он рассмотрел меня поверх очков с круглой оправой.

– Он самый.

– Моя сестра, Каролин Монсар, договорилась о приеме, – прояснил я ситуацию.

– Мистер Эббот – парень с генерализованной амнезией, – кивнул тот, – проходите. Можете снять плащ. Пять лет, необычайно долгий срок, подходящий более для фуги, но, тем не менее, со слов вашей сестры, я предположил именно ее.

– Меня больше интересует, почему это произошло, что бы там ни было.

– Нельзя так же исключать и диссоциативное расстройство, – продолжал доктор, не обращая внимание на мои слова. – Скажите, вы раньше замечали за собой провалы в памяти?

Замечал ли я? Это началось, как только я познакомился с алкоголем.

– Замечал, но то больше похоже на алкогольную невменяемость.

– Любите выпить? – Доктор достал большущую тетрадь, и принялся что-то записывать. – Если хотите, чтобы я вам помог, будьте со мной предельно откровенны.

Да я с собой-то не всегда откровенен, заметил я про себя.

– Скорее не любитель выпить, – ответил я. – Это мой способ забыться.

– Что ж, – выдохнул доктор, – это у вас отменно получилось.

Я усмехнулся.

– С вами в детстве не случалось ничего такого, что бы вы хотели выкинуть из головы, и больше не вспоминать об этом?

В моем сонном сознании возникает призрачная дверь, шпингалет которой вот-вот отлетит с лязгом на пол.

– Если и случалось, то я напрочь забыл об этом.

Доктор не оценил шутки, все так же чиркая в тетрадь.

– Бессонница?

– Я весьма много сплю в последнее время, но это не прибавляет мне сил.

– А по вам не скажешь, – заметил доктор Деспин, сняв очки. – Вид у вас, как если бы вы страдали хронической бессонницей.

– Это из-за работы. Сутки отработал.

– Так вы не можете выспаться, сколько бы ни проспали?

– Утром я не могу отлепить лицо от подушки. Ощущение будто лег час назад. Сил не прибавляется.

– Хм, – задумчиво выдохнул доктор, снова чиркнул что-то в тетрадь. – Ложитесь на кушетку мистер Эббот.

Я протер глаза и лег.

– Сейчас, я введу вас в состояние гипноза. Постараюсь вернуть воспоминания времени действия фуги. Смотрите на часы.

Он достал из грудного кармана часы на цепочке, свесив их перед моими глазами.

После сеанса гипноза, мне хотелось спать еще больше, чем до него. Усталость навалилась всей своей силой. После гипноза во мне будто что-то переменилось. Я испытывал странную злобу, но природа ее мне не ясна. Она ощущалась не явственно, а где-то там, глубоко внутри меня.

– Ваше подсознание отказалось сотрудничать, так сказать, – сказал доктор, закончив писать в ту чертову тетрадь. – Что-то блокирует ваши воспоминания, но… Мне удалось заглянуть в ваши детские годы. Вы ненавидели своего приемного отца. Страх, что вы испытывали перед ним, мог отразиться на вашем состоянии спустя годы, что могло и вызвать фугу. Вы помните отчима?

Конечно, помню. Эта тупая рожа теперь прячется за дверью в моих снах.

– Воспоминания не четкие, – ответил я. – Помню, что после его смерти я попал в церковную школу.

– Я знаю, что ваш отчим пил, – сказал доктор. – Это я знаю по делу вашей матери. Она тоже мой пациент, но вы, верно, догадывались. То, что случилось с вашей матерью, так же могло отразиться на вашей психике. Нужно провести комплексное исследование, чтобы детально прояснить ваш случай.

– В другой раз, доктор, – прервал я его. Мне жутко хотелось спать. – Мне необходим отдых, иначе моя голова и вовсе откажется работать.

– Я пропишу вам левомепромазин. Пока парентерально. Это поможет вам преодолеть хроническую усталость, даруя здоровый сон. Колоть в ягодицы. Желательно меняя места уколов. Запишете мой номер телефона и, если что, звоните – я проконсультирую. И ни какого алкоголя!

Алкоголь порой приходился спасением, поэтому наказ доктора расстроил меня, немного.

– Спасибо, доктор Деспин.

Доктор выписал рецепт, отдал его мне, и я направился к выходу.

– Доктор Дэспин, – обернулся я, – Мне можно проведать мою мать?

– Да конечно, – ответил тот.

Она сидела в инвалидной коляске во внутреннем дворике лечебницы. Изрядно поседевшая, она походила на скелет обтянутый сморщенной кожей. Ветерок закрадывался в ее редкие пряди мертвенно-серых волос. Крона молодого дуба укрывала ее от жгучего солнца. Прошло лет семь, с того момента, как я навестил ее в первый и последний раз. Но в моем сознании года два минуло.

Я присел на корточки подле нее. Она не обратила внимания, а только смотрела на фонтанчик, где каменная дева лила воду из кувшина.

– Мам, привет, – сказал я. – Это я – Мартин.

Она посмотрела на меня, а затем снова уставила взгляд на деву с кувшином, из которого лилась вода.

– Знаю, я давно не навещал тебя. – Тяжело говорить с человеком, понимая, что твои слова не доходят до его разума. – Каролин обещала заехать к тебе на днях, – добавил я.

Мать резко повернула голову и посмотрела на меня взглядом, заставившим меня смутиться.

– Меня не пускают к Лизе, – еле слышно просипела она. Ее взгляд снова упал на фонтанчик. А выражение лица сделалось беспристрастным. – Моя девочка там, среди осоки, резвится с другими детьми. Почему они не пускают меня?

Смотря на старых людей, доживающих дни в одиночестве, страдающих амнезией и помешанных рассудком, вовсе не хочется стареть. Но, что до меня, то я всю жизнь жил в одиночестве, даже в школе, находясь в постоянном окружении сверстников.

– У тебя есть и другая дочь, мама, – сказал я с долей упрека в голосе. Я понимал, что мои слова мало чего для нее значат, но меня злило, что она бросила детей, тогда в детстве, когда бродила по болотам, а мы были вынуждены прятаться от отчима. Каролин повезло больше чем мне. Ее забрала тетя, а я остался один на один со своим кошмаром. – Лизы давно нет, мама, а Каролин, да и я – мы живы. Мы нуждались в тебе.

– Ты такой же, как и они, – она улыбнулась, обнажив желтые зубы, обрамленные бледными деснами. От ее улыбки мне стало жутко. – Вы все ошибаетесь. Лиза живет. Это вы все мертвы.