Читать книгу Свободные чтения. Составитель Лев Оборин - ПЭН-Москва - Страница 11

А просто мы друг друга не любили —

И умерших своих не хоронили,

И раненых своих не забирали,

Когда бежали в страхе по спирали

(А те, кто закричит – ну, что вы, что вы, —

Да почитайте, милые, Толстого!)

А просто мы себя считали грязью,

И не жалели плачущих ни разу,

И добивали радостно лежачих,

И родину, как загнанную клячу,

Лупили по глазам и тощим ребрам,

Но каждый сам себе казался добрым.

Мы лес свели и отравили воду

И умного загнали – вот он, вот он!

И мальчиков по тюрьмам рассовали,

И все бросались стыдными словами,

Все думали – не кончимся, поди-ка, —

И глядь – земля пуста и ветер дикий,

И дым. И носом шмыгает мальчишка:

Да ладно-ладно, кончились почти что.

Вот он, спаситель страны, которой не до спасенья,

Вот поводырь костей, лежащих в грязи весенней,

Плачущих – назови каждую! – ждущих ласки,

Это ль не danse macabre, русские пляски.

Это ль не житие – тюрьма, клевета, опала:

Нечего различать в шорохе листьев палых

Смутные голоса, контуры тел простертых,

Нечего вызывать канувший остров мертвых.

Вышиты палачи заново на знаменах,

Лучше уж помолчи – нынче не до клейменых,

С рваной ноздрей, дырой круглой в затылке – видишь —

Музыка, пир горой – вот где у них твой Китеж!

Ладно. Горит свеча в мокром лесу над ямой.

Жертвы и палача горючими именами

Воздух пропитан, мох, серые корни, хвоя.

Слово-то – Сандармох – сонное, меховое.

Только б одну сберечь свечку, теряя силы —

Чтоб миллионом свеч вспыхнула вся Россия.

Неба не видно, стен – всё убиенных тени:

Рано еще – с колен.

Надо бы – на колени.

Как я люблю вас, современники,

Чьи косточки еще не ломаны,

Не знающие бед, ремейками

Злодейств – не согнанные толпами

В подвалы. Мальчики и девочки,

Люблю вас, петеньки и катеньки,

Еще не ссыпанные – мелочью

Из волосатых лап – на каторги.

Как я люблю вас, современники,

В тенечке ждущие под соснами,

Когда из вас навяжут веники,

Когда засыплют вас доносами,

Напишут «ВРАГ» большими буквами,

Везя дорогами разбитыми

Туда, где вы, почти не пуганы

И, в сущности, почти не пытаны,

Пред окровавленною стенкою

Погасите улыбки-лучики.

Как я люблю вас, современники,

Мои случайные попутчики!

Мы будем счастливы назло

Звереющему веку,

Мы сквозь морозное стекло

Увидим Марс и Вегу.

Когда же будет отменен

Мирок наш и развеян,

Еще друг другу подмигнем,

Уверена – успеем.

Настанет вторник и среда,

Но только от испуга

Не дай нам, Господи, предать,

Не дай предать друг друга.

Когда во двор нахлынет рать —

Убийцы, отморозки,

Не приведи нам выбирать,

Кого спасать, кого отдать —

Нарезать на полоски,

Которому из двух детей

Сберечь кусок последний.

А воздух от дурных вестей

Густеет – и от бредней,

И в комнате полно гостей —

И башмаков в передней.

Но будь сегодня начеку:

Как знать – перечеркнув строку

Проспекта, взяв налево,

Быть может, тянется к звонку

Уже – как пистолет к виску —

Усталый ангел гнева.

Как дивное дитя, чьи ножки в серебре,

Пошатываясь, снег пошел в ночном дворе,

У лестницы топчась, теряясь в трех столбах,

Улыбкою сквозной блуждая на губах

И трогая избы бревенчатый ковчег,

И сумку на крыльце, и магазинный чек.

Бушует мышь в стене, в углах клубится тень,

Коротенький огонь меж обреченных тел

Выхватывает то поленницу, то мост,

То остров на реке, то брошенный погост,

То церковь, как свечу, стоящую в полях,

То пестрый половик на крашеных полах.

Под утро снег устал и выбился из сил,

И купола задул, и губы погасил.

Вот он плывет над нами – призрак, Бессмертный полк,

В гулком «Ура!» – как будто грохот «Катюш» не смолк.

Дедушки черно-белые, глянцевые отцы,

Ветер лижет их лица – на палочках леденцы.

Все мы на запах Победы слетаемся, как на мед,

И мертвецы над нами тихо плывут вперед,

В будущее. Молчали деды – придя с войны.

Внуки пригубят крови дедовой – и пьяны,

Столько ее разлито – рядом ли, вдалеке —

Все мы стоим по шею в теплой ее реке.

Волны ее упруги: здесь, посреди реки,

Все поневоле братья, на берегу – враги.

Завтра пойдут колонной дети – и встретит их —

Черной икрой ОМОНа площадь: не для живых!

Вот сгорят они в танке, примут последний бой —

Мы их наденем на палки и понесем над собой.

Будем любить их нежно, в мутном глазу – слеза,

Будем любить их – павших, ну а живых – нельзя.

Вязкое солнце льется, брызжет багряный шелк.

Главная наша надежда – мертвых засадный полк.

Привет, собрат двоякослышащий,

Двояковидящий, привет!

И облаков сырые глыбищи,

И многомачтовый корвет

Лесной, и тот, прозябший в оттепель

Цветок – казалось, навсегда,

И поплавок звезды, и все теперь

Нам видится из-подо льда.

И мы, казавшиеся храбрыми

И мудрыми себе – давно

Плывем, подрагивая жабрами

И ртами красными, на дно,

Чтобы глядеть с пустыми лицами

На жизни, прожитые зря,

Пляша с ворами и убийцами

Под дудку мокрого царя,

С надеждой подплывая к проруби,

Ища случайного луча —

И кто размыкал это горе бы,

И кто бы сверху постучал.