Читать книгу Страшная граница 2000. Вторая часть - Петр Илюшкин - Страница 6

В холле старгопольского Дома Правосудия меня удивил необычный ажиотаж. Судебный пристав, заикаясь и двигая извилинами на тугом лбу, изучал документ посетителя. Изучал с подозрением.

Странно! Ксива – от Федеральной Службы Безопасности. Звание – подполковник. Должность – юрист.

Это понятно и не вызывает подозрений.

Пристава дивило и поражало другое.

Лицо подполковника было черно, как ночь. На голове – ни волоска. Лысина аж сверкает! И фамилия в документе очень уж подозрительна. Провинциальный пристав такого не видел!

Кряхтя и сопя, пристав таращил глаза:

– Вы – Хосе Мария? Не соображу! Как Мария, ежли Вы – мущина! Дык мою жинку кличут Мария!

Подполковник ФСБ сиял белозубой африканской улыбкой. И чётко, без акцента, рубил:

– ФээСБэ! Москва! Столица! Читайте дальше, фамилия – длинная!

– Тэк-тэк! Хосе Мария Отелло Мартинес Хулиан Вильямович.

Фффу-у! Извиняйте, непривычное фамилиё! Обязаны проверять, не подделка ль! А тут даже Отелло! Извиняйте, щас старшого кликну!

Подполковник кивнул и посмотрел на почтительно замершую очередь посетителей. Заметил и мою скромную персону.

Отелло радостно улыбнулся:

– Ба, знакомые всё лица! Товарищ майор, никак не расстанемся с Вами!

Хм! Лукавая лиса!

Два часа назад виделись с этим Отелло в военном суде. Адвокат Ирина Скориков разгромила Консорциум «Граница» и обязала восстановить меня в должности корреспондента. И вернуть погоны подполковника!

Ох и злился же Отелло!

А тут улыбается, как блудливая лиса! Будто не помню, что сей афроамериканец помогал Калинкину навешивать на меня первую «уголовку».

Отелло перестал лыбиться и сделал умную морду лица:

– Вы решили атаковать консорциум? Иск о защите авторских прав – Ваш? Мама миа! Миллиарды требуете за нарушение прав! Огромные миллиарды! Наш шэф вне себя от ярости! Так что будем сражаться, как говорим мы, русские, не на жизнь, а насмерть! Ха-ха-ха!

Тут стоявший рядом адвокат, Владимир Петров, не выдержал:

– Скажите, чьи фотографии Консорциум использовал в фотоальбоме! И почему имя автора, Ильина, не указано? И почему вы извлекаете прибыль из произведений, созданных подполковником Ильиным?

Отелло добродушно улыбнулся:

– На судебном заседании разберемся!

Добродушие испарилось, как только началось заседание суда. Мимика круглой чёрной физиономии резко изменилась.

Когда Отелло произносил пламенную речь, ноздри гневно раздувались, а руки совершали движения, похожие на попытку задушить белую Дездемону-судью.

Судья краевого суда, Наталья Чернышова, боязливо косилась на экспрессивного «афро». И посматривала на приставов, замерших в охотничьей стойке.

Главный вопрос, который стоял в суде: кому принадлежат мои фотографии, сделанные личным фотоаппаратом лично мною во время боевых действий в Чечне.

Мнения наши диаметрально разошлись.

Отелло гневно доказывал, что права на фото принадлежат исключительно Консорциуму «Граница».

Доводы таковы:

«Вы состояли тогда в штате конторы. Поэтому всё, что делал Ильин, принадлежит конторе. Кроме того, требовать миллиарды с родной организации – подлость и кощунство!»

Доводы эти крайне возмутили меня:

– Кто сделал фотографии? Я сделал! Чей фотоаппарат? Мой личный! Кто платил за фотопленку, проявку, распечатку снимков? Я лично платил! Так чья это собственность?

– Консорциума! – раздувал широкие ноздри Отелло. – Вы принадлежали Консорциуму! И всё, что произвели тогда, автоматически принадлежит нам! Вы – на военной службе, и всё что ни делаете, производите во время нахождения на военной службе!

Эти слова страшно возмутили адвоката Петрова:

– Да-да! У Ильина и сын родился во время прохождения военной службы. И что? Ребенок тоже принадлежит полковникам?!

Отелло опять раздул ноздри:

– Если подходить юридически, то и ребёнок принадлежит консорциуму! Таков уж закон! Мы, русские, строго соблюдаем законы, подписанные нашим президентом ВэВэ Путиным! Мы уважаем нашего президента!

С этими словами Отелло поднял палец и посмотрел на судью:

– Мы уважаем президента! А товарищ Ильин – не уважает! Ильин – нарушитель дисциплины. Злостный нарушитель! Самовольно оставлял воинскую часть! Во время боевых действий перешёл на сторону боевиков. За это его увольняли с военной службы! И понизили в воинском звании. И перевели на нижестоящую должность. Теперь он служит замполитом в Чечне! Вот характеристика! Прошу приобщить к делу!

Владимир Петров резко встал:

– Протестую! Характеристика не имеет отношения к делу о защите интеллектуальной собственности! Кроме того, увольняли подполковника Ильина в нарушение закона! Увольняли тогда, когда он находился в плену у чеченских боевиков. Суд обязал восстановить его на военной службе. И восстановили!

Судья посмотрела на Отелло. Чуть подумала. И вынесла вердикт:

– Суд, совещаясь на месте, принял решение о приобщении документа! Так! Стороны прошу предъявить доказательства!

К счастью, фотографировал я дешевым плёночным, а не цифровым, фотоаппаратом. Дедовским «ФЭДом». Денег на цифровую камеру не было, вот и снимал по-старинке, на фотоплёнку. Это меня и спасло. Фотопленка и стала железным доказательством!

Судья достала фильмоскоп и стала внимательно изучать негативы цветных фотоплёнок:

– Да, заявленные двести девяносто три снимка, опубликованные в фотоальбоме, совпадают с негативами!

Отелло не сдавался:

– Не отрицаем, что негативы принадлежат Ильину! И фотографировал он. Но права на фотографии ему не принадлежат! Права принадлежат консорциуму!

Моему удивлению, как говорится, не было предела:

– Это как? Я – автор, но не имею права публиковать собственные фото? И консорциум подаст в суд, если издам фотоальбом?

– Точно так! И взыщем с Вас деньги за использование нашей интеллектуальной собственности! Нашей собственности!

Слова эти сильно разозлили:

– Вы, что ль, ходили по чеченским горам? Вас обстреливали боевики? Вас контузило взрывом? Вы – автор моих снимков?!

Отелло снисходительно улыбнулся:

– Автор – Вы! Но прав на свои фотографии не имеете! Таков уж закон! Закон подписал наш любимый президент ВэВэ Путин!

Владимир Петров не выдержал:

– Уважаемый суд! Статья 195 ГПК РФ гласит, что суд основывает решение только на тех доказательствах, которые исследованы в судебном заседании. Суд только что исследовал доказательства. Это фотоплёнки, принадлежащие Ильину. Плёнки – единственное доказательство авторства фотографий. В суде доказано, что плёнки и фотографии принадлежат Ильину!

Отелло опять разгневался и раздул ноздри:

– Консорциум «Граница» являлся работодателем Ильина! Это раз! Второе. Консорциум направлял в командировки в Чечню. Соответственно, задание на фотосъемку майору давал только консорциум! Согласно закона, кто даёт задание, тому и принадлежат права на произведение! Изучайте матчасть, товарищ адвокат!

Владимир Анатольевич предугадал такой хамский собачий изворот и достал из портфеля бумагу:

– Прошу приобщить к делу Контракт о прохождении воинской службы подполковника Ильина. Подпись работодателя – Директор Федеральной Пограничной Службы эРэФ. Соответственно, работодатель Ильина – не фирмочка «Консорциум», а Директор Погранслужбы! Подполковник Ильин – не раб полковников из «Арбатского военного округа»! Ильин – военнослужащий всей погранслужбы!

Подняв руку, я спросил:

– Разрешите вопрос представителю консорциума? Вопрос только один: была ли в моих должностных обязанностях фотосъёмка?

Судья недовольно сморщилась:

– С чем связан вопрос?

– Согласно Устава Вооруженных Сил у каждого военнослужащего – должностные обязанности. В редакции газеты «Границы», корреспондентом которой я был, имеется штатный фотограф. И воинское звание у него – прапорщик. У него в служебных обязанностях прямо обозначена обязанность фотографировать. Его фотографии, возможно, и принадлежат редактору. Но фотосъёмка – обязанность прапорщика. И фотоаппарат для этой цели ему выдан, и фотоплёнка выдана. И фотопечать фотографу оплатили!

Глянув на недовольную морду Отелло, спросил:

– Так, подполковник? Вы же сами офицер! И обязаны видеть разницу между прапорщиком и полковником!

Ну а судье достались такие слова:

– Я – не прапорщик! Я – офицер! Я – не фотокорреспондент! Товарищ Отелло это может подтвердить! Прошу запросить у него должностные обязанности штатных сотрудников консорциума, в том числе газет и журналов. И всё станет на свои места!

Чернышова посмотрела на Отелло и покачала волосатой гривой:

– Посовещавшись на месте, суд решил отказать в истребовании обязанностей. Как не относящихся к делу!

– Извините! Еще важное обстоятельство! – воскликнул я. – Оспариваемые фотографии не были опубликованы в моей газете, и редактор Личман не имеет отношения к ним! Фотографии сделаны мною для другого издания, не имеющего ко мне отношения – для журнала «Пограничник». Редактор журнала не является моим начальником, не просил и не обязывал меня снимать для этого издания.

Посмотрев на сморщенное недовольством лицо судьи, я добавил:

– Ходатайство! Прошу товарища Отелло представить копии командировочных удостоверений о направлении меня в Чечню.

Судья удивилась:

– Какое отношение к делу это имеет?

– Самое прямое! Таких командировочных у консорциума нет! И в принципе не может быть! Товарищ Отелло вводит неуважаемый суд в заблуждение! Сообщает сведения, не соответствующие действительности! Консорциум в рассматриваемый период в Чечню меня не направлял.

– А кто направлял?

– Никто не направлял! Консорциум в принципе не мог туда направлять, потому что спецоперация «Аргун» по высадке десанта в Аргунское ущелье Чечни была секретной. И никакой консорциум о ней не знал! И не мог знать.

Отелло злобно уставился на меня. Достав Уголовный кодекс, с угрозой прошипел:

– Вы самовольно оставили воинскую часть! Это факт! И подлежите уголовному наказанию! Статья 337 предусматривает

лишение свободы на пять лет! Вы хотите сесть в тюрьму?!

Пришлось напомнить лысому товарищу:

– Ага! Турма! Зиндан! Эту мою, как Вы сказали, самоволку уже разбирал начальник консорциума господин Калинкин! И что? Где ваша турма? Где взыскание? Нет его! Кроме того, консорциум повёл себя предательски и тогда, когда я попал в плен! Что Вы тогда говорили?

– Да, подтвердили, что Вас мы туда не отправляли! Самовольно Вы там оказались! За это Вас уволили!

– И через два месяца восстановили на службе!

Судья скривилась, как от зубной боли:

– Это к делу не относится! Задавайте вопросы по существу!

Я повернулся к подполковнику Отелло:

– Вопрос простой! Входила в мои обязанности фотосъёмка?

– Нет, не входила! Но каждый корреспондент обязан заботиться о качестве своих репортажей, украшать их снимками.

– Эти фотографии – обязанность? Они обязательны?

– Вы неправильно понимаете политику нашего консорциума и политику нашего уважаемого Президента Путина! За критические высказывания вас привлекали к ответственности!

– Прошу ответ! Наступит ли ответственность, если я напишу статью, а фото не сделаю?

– Вы изворачиваетесь!

– Прошу ответить на простой вопрос: обязательно ли для моей работы фотографирование?

– Нет, не обязательно. Но понимаете! Тут такое дело! Вы обязаны улучшать свои репортажи. Это как бы не обсуждается!

Мой адвокат повернулся к судье:

– Товарищ Отелло подтвердил, что изготовление фотографий не входило в функциональные обязанности Ильина! Прошу занести в протокол!

Судья кивнула секретарше, которая сидела раскрыв рот и ничего не записывала.

А я продолжил:

– Налицо – нарушение авторских прав! Обязанностей по фотографированию у меня нет. Фотоаппарат – мой личный. Фотопленка – моя личная. В командировку в Чечню консорциум меня не направлял. Кроме того, многие фотографии были сделаны под огнём боевиков. И в принципе не могут считаться собственностью консорциума. Куда-куда, а в боевые действия контора меня точно не посылала!

Я поднял со стола фотографию:

– Это – бой в Шароаргунском ущелье Чечни. Видите, бойцы залегли и отстреливаются? Это – реальный бой! Бойца ранило. И нас спасли только минометчики, открывшие огонь по горному склону, где засели боевики.

Отелло возмутился:

– Бегать с автоматом по горам – это не Ваши функциональные обязанности! Если убьют, мы не виноваты! Мы не посылали Вас туда!

Я повернулся к судье:

– Вот! Ещё раз подтверждает, что в командировку меня не направляли! Ещё раз повторю! О секретной операции «Аргун» по высадке десанта консорциум не знал! И в принципе не мог меня туда направить!

Отелло сверкнул лысиной, повернувшись к судье:

– Товарищ подполковник забыл, что является военнослужащим! Никто из военнослужащих не принадлежит сам себе. Подписывая контракт о прохождении военной службы, мы накладываем на себя ограничения. То есть всё, сделанное во время службы, автоматически принадлежит военной организации! Соответственно, фотографии товарища Ильина тоже принадлежат нам, консорциуму!

Адвокат ехидно спросил:

– И сын Ильина, родившийся во время прохождения им военной службы, тоже вам принадлежит?

Судья постучала по столу:

– Делаю замечание! Вопросы здесь задаю я! Вопрос истцу. Почему Вы считаете, что фотографии – это что-то особое, отличающееся от основной Вашей работы?

Я встал:

– От корреспондента не требуется художественных произведений! Его задача – быстро написать о событии. И всё! Если он сочинит рассказ или поэму, то редактор не опубликует. Скажет, что это – отдельное произведение, не относящееся к газете. Так же и фотография. Фотография – искусство! При фотосъемке используются все законы изобразительного искусства! Отличие одно: художник работает кистью, а фотограф – объективом. И правило золотого сечения они используют одинаково. Знаете, что это? И картину, и фотокадр надо делить на девять частей, двумя линиями по горизонтали, и двумя – по вертикали.

Я остановился и посмотрел на судью. Интересно ли ей. И восторженно продолжил:

– Закон золотого сечения открыл Пифагор. А великий художник Леонардо Да Винчи применял! Но еще раньше эти пропорции использовали в древнем Египте. По правилам золотого сечения сделаны пирамида Хеопса, египетский храм Парфенон! Украшения, найденные в гробнице Тутанхамона, тоже сделаны по этому правилу!

Судья, задремавшая было от моих слов, поморщилась:

– Какой тутан – хаммам? Это не относится к делу! Вопрос представителю истца. Почему Вы считаете, что спорные фотографии не являются «служебными произведениями»?

Мой адвокат открыл книгу:

– Статья 1295 Гражданского Кодекса РФ содержит понятие «Служебного произведения». Это произведение, созданное в пределах установленных для автора трудовых обязанностей. А пределы таковых устанавливает лишь один документ – «Служебные обязанности», которые обязан подписать любой работник. Нет такого документа – нет и претензий на чужое произведение. Этот факт много раз подтвердили суды разных инстанций.

Адвокат торжествующе посмотрел на Отелло и взял лист бумаги:

– Ответчик не предоставил суду служебные обязанности подполковника Ильина. Но у нас имеются действующие служебные обязанности постоянного корреспондента газеты «Граница». Вот они! В них отсутствует обязанность фотосъемок. Прошу приобщить документ к материалам дела.

Судья быстро посмотрела на Отелло. И ответила:

– Посовещавшись на месте, суд отклоняет ходатайство о приобщении. Как не относящееся к делу.

Адвокат удивился:

– Уважаемый суд! Но статья 195 ГПК говорит о том, что решение суда основывается только на доказательствах. Но таковых ответчик не предоставил!

Чернышова недовольно покривилась:

– Делаю Вам замечание за нетактичное поведение! Ещё есть вопросы?

Петров вежливо ответил:

– Да, есть. Прошу предоставить нам время для ознакомления с материалами дела. Возможно, ответчик предоставил в дело новые доказательства.

Чернышова ухмыльнулась:

– Перерыв пять минут! Знакомьтесь!

Адвокат быстро пролистал дело. Остановился на ксерокопии под названием «Устав консорциума «Граница»:

– Может, здесь есть обязанности по фотосъемке? Так, смотрим! Нет! И здесь нет! А это что?

Он удивленно посмотрел на меня:

– Не понял! Ваша контора – Общество с ограниченной ответственностью? Или воинская часть? Я что-то не пойму! Вот, читайте!

С удивлением я прочитал:

«Целью деятельности Консорциума является расширение рынка товаров и услуг, а также извлечение прибыли.

Основными видами деятельности Общества являются:

1. деятельность железнодорожного грузового транспорта.

2. строительство зданий и сооружений;

3. аренда строительных машин и оборудования;

4. сдача внаем собственного недвижимого имущества;

5. предоставление посреднических услуг, связанных с недвижимым имуществом;

6. оптовая торговля через агентов;

7. предоставление посреднических услуг, связанных с недвижимым имуществом;

8. архитектурная деятельность;

9. привлечение заемных средств и инвестиций в любых применяемых в коммерческой практике формах;

10. монтаж зданий и сооружений из сборных конструкций;

11. строительство дорог, аэродромов и спортивных сооружений;

12. производство бетонных и железобетонных работ».

Адвокат насмешливо посмотрел на меня и протяжно спросил:

– Та-а-аварищ подполковник! Оказывается, Вы не в погранвойсках служите, а в коммерческой конторе! И вместе с подполковником эФэСБэ Отелло миллиардами ворочаете! Ну-ка, делитесь!

Я ошарашенно смотрел на Отелло:

– Это что? Это как? Я ведь заключал контракт о прохождении военной службы с Директором пограничной службы! Консорциум – это что?

Отелло нахмурился:

– Вы заключали контракт через другую организацию. Она тогда называлась «Издательский дом «Граница». Потом её реформировали несколько раз. А потом она вошла в состав Консорциума. И Ваша газета – тоже в этом консорциуме. Всё очень просто! Ничего криминального!

Нас перебила секретарь суда:

– Встать! Суд идёт!

Наталья Чернышова шла, облизывая губы. Похоже, успела чашечку кофе с пирожками хряпнуть.

Однако настроение от этого не стало благодушнее:

– Изучили материалы дела? Ваш работодатель, судя по материалам дела – консорциум «Граница». Вы подтверждаете это?

Адвокат встал:

– Разрешите? В материалах дела нет этого! И быть не может! В Уставе консорциума записано, что это – коммерческая организация, цель которой – извлечение прибыли. Подполковник Ильин – военнослужащий пограничной службы. И контракт заключал с руководителем этой военной структуры! У него нет контракта с коммерческой структурой! И не может быть! Это запрещено федеральным законам «О воинской обязанности и военной службе», законом «О статусе военнослужащих», Уставом Вооруженных Сил, Положению о порядке прохождения военной службы.

Петров достал из папки документ:

– Цитирую! Офицеры назначаются на воинские должности Приказами руководителя федерального органа исполнительной власти, в котором предусмотрена военная служба. То есть работодатель подполковника Ильина – Федеральная Пограничная Служба России, с которой он заключил контракт о прохождении военной службы.

Адвокат обратился к Отелло:

– Кто назначил подполковника Ильина на должность?

– Директор погранслужбы, кто ж ещё! Это предусмотрено Уставом.

Петров торжествующе посмотрел на судью:

– Вывод: корреспондентом Ильина назначила Федеральная Пограничная служба России, а не консорциум «Граница»! Соответственно, работодателем является именно Федеральная Пограничная служба! Кроме того, работодатель – тот, кто платит деньги. Консорциум Ильину ничего не выплачивал. Все деньги, в том числе и «боевые» за участие в контртеррористической операции в Чечне, он получал только в Старгополе, в кассе пограничного округа. Это еще раз подтверждает, что Ильин – военнослужащий Погранслужбы! Он – не раб Отелло или полковников коммерческой организации «Консорциум»!

Судья полистала дело и воскликнула:

– Руководитель консорциума пишет. Так-так. Ага! Вот! Каждый выезд корреспондентов в командировку оформлялся письменным служебным заданием за подписью начальника консорциума, которое составлялось непосредственным начальником главным редактором газеты! Вы подтверждаете это?

Адвокат посмотрел в свою папку и ответил:

– Это сведения, не соответствующие действительности! Ответчик не предоставил в суд доказательств всего того, о чём написал. И не мог представить! Подполковник Ильин уже говорил, что делал фотосъемку во время высадки десанта в Аргунском ущелье Чечни. Консорциум не знал о проведении операции в связи с сверхсекретностью! Соответственно, консорциум не мог ни направить Ильина туда, ни выписать служебное задание. И в дальнейшем командировки выписывал штаб погранокруга, а не московский консорциум. У нас – копии этих командировочных!

Судья нахмурила прореженные брови:

– Получается, Ильин нарушал воинские уставы и самовольно летал в Чечню?

Отелло обрадованно подсказал:

– Да, Ильин нарушал уставы! В возражениях я написал, как он грубо нарушил устав и прилетел в Чечню. Там как раз был его начальник из Старгополя, полковник Петров. И он выгнал Ильина оттуда, запретив самовольно выезжать. Ильин – самовольщик и злостный нарушитель дисциплины! И подлежит уголовному преследованию! Прошу уважаемый суд возбудить уголовное дело по статье 337 Уголовного Кодекса!

Петров аж привстал:

– Уважаемый суд! Ответчик опять подтверждает, что не направлял моего доверителя в Чечню! И не давал заданий на фотосъемку! Соответственно, консорциум не оплачивал его расходы, в том числе командировочные.

Я не удержался и спросил:

– Разрешите? Статья 42 Устава Вооруженных Сил ставит одно обязательное условие при отдаче приказа. Это – обязанность материально обеспечить подчиненного. А что начальник консорциума? В материалах дела написано, что корпункт не оборудован не только фотоаппаратурой, лабораторией, но даже стульями, компьютером, телефоном! Соответственно, даже во исполнение статьи 42 Устава мои начальники не могли ставить задачи по фотографированию. Кроме того, задачи командир ставит только те, что обозначены должностными обязанностями. В моих обязанностях нет фотосъемки! Эта обязанность – штатного фотокорреспондента, прапорщика. Только ему консорциум может ставить задачу на по фотосъемку.

Адвокат с места добавил:

– Фотограф – это прапорщик! Не офицер! Заставлять старших офицеров в звании «подполковник» исполнять работу прапорщика – это прямое оскорбление!

Судья покивала головой и посмотрела на меня:

– Понятно! Вы говорили, что фотосъёмку делали за свой счёт. А чем можете подтвердить?

Я удивился:

– Как чем? Чеки оплаты есть! На следующем заседании могу предоставить.

– А чем докажете, что фотоаппарат – Ваш?

– Надо поискать чек на покупку. Где-то был. Разрешите к следующему заседанию принести? Но Вы же исследовали главное доказательство – фотоплёнки. Подполковник Отелло сам подтверждает, что негативы принадлежат мне!

– Принадлежат. Но это никакого значения для дела не имеет! – выкрикнул Отелло. И, вытянув из папки лист бумаги, добавил:

– Уважаемый суд! Прошу приобщить к делу документ.

– Какой документ? – заинтересовалась судья.

– Рапорт майора Муравьёва А. А., моего помощника по безопасности. Он выявил факт разглашения сведений, составляющих государственную тайну со стороны Ильина!

– Какой факт? – язвительно спросил я, уже понимая, что Отелло хочет втюхать судье какое-то старьё.

– В оппозиционной газете «Московский комсомолец»! Вот где! – самодовольно ухмыльнулся Отелло и зачитал вердикт Муравьёва:

«В статье Огнедышащий регион» номер 21 Ильиным было допущено разглашение сведений о действительных наименованиях войск, органов и организаций Пограничной службы России с указанием их места дислокации. Данные сведения имеют гриф «Секретно».

Судья потёрла вспотевшие руки и радостно воскликнула:

– Посовещавшись на месте, суд решил приобщить!

– Разрешите уточнение? – поднялся я с места. – Эту бумагу уже исследовала военная прокуратура. Никакого факта разглашения гостайны не обнаружила! Кроме того, к рассмотрению нашего спора об интеллектуальной собственности бумага Муравьёва никакого отношения не имеет. Она не является доказательством по делу!

Чернышова нахмурила выщипанные брови:

– Я здесь решаю, что является доказательством!

Зевнув во весь свой щербатый рот, она посмотрела на часы:

– Завершаем! Суд удаляется в совещательную комнату.

Когда она вышла, мой адвокат дружески подмигнул Отелло:

– Товарищ Отелло! Ваша карта бита! Придётся консорциуму выплатить 600 миллионов за нарушение авторского права!

– Мы обжалуем в Верховном суде! С какого потолка Вы взяли такие гигантские суммы!

Однако радоваться было рано. Судья вернулась и зачитала вердикт:

– Отказать в полном объёме.

Мотивация её была проста, как три копейки:

«Исключительное право на использование фотографий Ильина принадлежит консорциуму „Граница“. Спорные фото произведены в светлое время суток, когда, согласно регламенту служебного времени, Ильин осуществлял служебные полномочия».

Петров удивлённо смотрел на судью. И молчал.

Пришёл в себя он только тогда, когда вышли в коридор. Начал было возмущаться, но остановился. И задумчиво спросил:

– Не странно ли? Мы вышли, а подполковник Отелло остался. Уже пять минут не выходит! О чём совещается с судьёй?

Прислушиваясь к голосам за дверью, я прокомментировал:

– Судья Чернышова чем-то обязана конторе! Или боится контору! Но скорее всего, обязана. Странно, но этой гражданской дамочке дали квартиру в пограничном доме! У меня и адрес есть!

– Не может быть! Она же гражданская! А дом построен на деньги эФэСБэ!

– Точно! Дали! Как раз в соседней квартире с моим знакомым полковником! Он помогал ей вещи выгружать.

Петров недоверчиво покачал головой. И обнадёжил:

– Ничего! Продолжим бой! Верховный Суд отменит это глупейшее решение! Чернышова грубо нарушила статью 195 ГПК РФ, вынося решение, не основываясь ни на каких доказательствах! Так что встретимся с Вашим чёрным Отелло в белой Москве!

Адвокат дружески хлопнул меня по плечу:

– Вы поезжайте в отпуск, на Тихий Дон. Я тут сам разберусь. А потом лично отвезу надзорную жалобу в Верховный суд.

Глава 5

Эх, загулял парень молодой

Автостанция Старгополя встретила глухим рокотом, напоминающим гул разъяренного пчелиного роя. Длинная очередь в кассу ясно указывала, что билета на Волгоград мне не видать, как собственных ушей.

Что же делать, как мне быть?

Се ля ви! Морду – кирпичом, и – в атаку! Вытянув вперёд удостоверение участника боевых действий, я протиснулся к заветному окошку. И выудил последний билет.

Что тут началось! Перекошенные злобой морды окружили меня, выражая готовность немедленно отблагодарить.

И чего мне делать? Бить их, что ли?

Неожиданная помощь пришла от здоровенного рыжего парня, окликнувшего нападающих.

Парень был красава! Ярко-красная рубаха обтягивала его могучий торс, а короткие рукава подчёркивали мощь бицепсов.

– Братаны! Привет! – весело рыкнул парень. – Я тоже взял билеты вне очереди. Себе и своей невесте. И чё? Всё по закону. Может, Вы тоже в Чечне воевали? Если воевали, идите без очереди.

Нападавшие оценивающе посмотрели на гору мышц, и благоразумно вернулись в очередь, к своим тюкам да авоськам.

Рыжий протянул мне огромную, как лопата, ладонь:

– Василий! А это – моя невеста! Ты где служил? В Чечне?

Василий оказался рубаха-парнем. Невесту его звали Натальей.

Она была изумительно красива. Блестящая красная блузка подчёркивала её превосходный манящий бюст. Чёрные цыганские волосы струились и переливались, источая неведомый сладостный манящий запах.

Присев за столиком придорожного кафе, мы пили кофе с коньяком, закусывали шампанским.

Оказались мы земляками. Василий ехал в отпуск к родителям в Волгоград. Подзаработал на командировках в Чечню и решил купить машину. Невесту-красавицу покатать, свадьбу сыграть, родителей порадовать.

Наш автобус уходил через 2 часа, поэтому посидели хорошо.

Девушка звонко смеялась, источая небесный аромат, и ласково заглядывала в глаза Василию. Короткая красная блузка аппетитно обнажала живот, намекая на райское наслаждение.

«На кого она похожа?» – гадал я, поглядывая на красавицу и прелестный животик.

Ага, вспомнил! Точная копия красотки из фильма «Зорро»!

Но Василий не давал сосредоточиться на красотке.

Разговор наш касался пограничных тем, ибо парень оказался контрактником местной части. Причём номер воинской части оказался давно знаком:

– А, военные строители!

– Не! Мы охраняем объекты и сопровождаем грузы. Полмесяца сидим в Чечне. «Боевые» зарабатываем.

– Подожди! – перебил я. – Часть – на улице Серова?

– Ну да. Ангары там.

– Странно! – повторил я задумчиво. – Другое название части – «ВэСэО 515»! Так это ж – «Военно-строительный отряд»!

– Так точно, ВэСэО!

И тут я огорошил Василия:

– Это – моё первое место службы!

– Не припомню!

– Давно было дело. При Советском Союзе. Часть тогда базировалась в Туркмении.

За разговором не заметили, как пролетело два часа.

И вот – дорога на родной Сталинград!

Через пару часов – остановка. Заехали в маленький городишко Светлоград. Василий выходил с красоткой, выпивал возле многочисленных «обжираловок». И становился всё радостнее и болтливее.

Ближе к селу Дивному парня понесло. Вскочив с места, подошёл к худенькому парню:

– Че пялишься?! Натаха понравилась? У, сука!

И сразу – резкий удар. Затем – второй.

Наташка вскрикнула и бросилась спасать парнишку. Обняв милого жениха, шептала:

– Васенька, милый! Успокойся!

Василий оттолкнул её и схватил парня за воротник:

– Сука, убью!

Пришлось мне вставать и успокаивать Васю:

– Земеля! Парень не виноват! Тебе показалось!

Вася посмотрел на меня мутными глазами и пошёл на место.

Парнишка сидел, зажав нос ладонью. Из-под пальцев сочилась кровь. Пришлось дать носовой платок:

– Вот! Останови кровь! Извини Васю! Ревнует невесту!

– Да ничего! – прошептал тот, прижав платок к носу. – Кровь никак не остановится.

«Дубина!» – мысленно обругал Васю. – «На первой же остановке ментам сдадут. И плакал отпуск. И свадьба плакала!»

Но пассажиры усиленно делали вид, что ничего не видят и не слышат. Некоторые даже похрапывали.

«Бл..дь!» – ругнулся я шепотом, негодуя на трусливость этого расейского народишка.

Но только ли этого?

Сразу вспомнился 1987 год, поезд Ашхабад-Ташкент. Я, юный лейтенант, начал уже дремать на боковой полке плацкарты. Но взбудоражили крики старика-проводника.

В соседнем купе два здоровенных придурка били этого аксакала!

А вагон молчал, как отмороженный.

Никто не заступился за старика! Никто!

Народишко усиленно делал вид, что стал глухонемым и слепым.

Поразительно! Это что, знаменитое азиатское уважение старости?

Спрыгнув с полки, я хлопнул бугая по плечу:

– Что, обычаи не уважаете?

Отпустив старика, они уставились на меня.

Ну, думаю, щас битва начнётся!

Ан нет, не началась. Бугаи стушевались:

– Да он того. Он сам виноват!

– Ребята, вы позорите всю Азию! Как можете бить старика?! – резко сказал я, ожидая атаки.

На моё удивление, атаки не последовало.

Так чего ж боялся весь вагон?!

Так и сейчас. Чего боятся пассажиры? Что получат по мордам?

Но где совесть, где лучшие качества русского человека?!

За такими грустными размышлениями и не заметил, как автобус остановился.

– Село Дивное! Остановка пять минут! Не опаздывать! – мрачно объявил водитель.

Василий, обняв невесту, опять ринулся дегустировать пенные и другие напитки. Возвратился, конечно, весёлый и пышущий энергией. Чем напомнил слова разухабистой песни:

Эх, загу-загу-загулял, загулял,

Парень молодой, молодой

В красной рубашоночке,

Хорошенький такой.

Как только автобус миновал село и выехал в степь, парень молодой встал. И, ухватившись за верхние поручни, громыхнул:

– Натаха! Крышу порву!

Резко дёрнув трубку поручня, выломал её:

– Смотри! Сила!

Натаха подскочила к нему, обняла, прижалась:

– Пойдем на место! Ну пойдем! Ты самый сильный, самый смелый!

Вася ухмыльнулся, набугрил бицепсы. Очевидно, хотел довести дело до победного конца.

Однако послушался невесту и сел в кресло.

«Наркота?» – подумалось мне.

И вспомнились давние рассказы из детдомовского детства.

В детдоме любили длинными ночами рассказывать всевозможные страшилки. То ли всамделишние, то ли нет.

Одна история тогда, во время тихого советского периода, воспринималась как сказка.

И только потом, после развала СССР, когда в РФ хлынули самые разные наркотики, понял правдивость той детской страшилки. Точнее, частичную правдивость. Как говорят юристы, «в части, касающейся».

История такова. Одному парнишке сказали, что есть вариант стать таким же сильным, как Геракл. А сила нужна, чтоб матери помогать – крышу чинить, огород копать, брёвна таскать.

Отца у него не было, вот и надрывался бедолага.

А силу увеличить надо было так. Глухой ночью залезть в густые заросли конопли, очертить себя меловым кругом. И ждать полуночи.

В жуткую чёрную полночь сделать надрез на запястье руки. И вложить туда пыльцу цветущей конопли.

Тут и начнутся ужасные ужасы! Из кустов конопли полезет жуткая мерзкая нечисть наподобие Вия. Будет страшный злобный вой, зубовный скрежет и жуткие завывания. Но белый меловой круг защитит от злобной нечисти.

Если выдержишь и не поддашься панике, трусливо не сбежишь, то утром будешь Гераклом.

Вот таким Гераклом и стал тот слабый парнишка.

Маму удивил и даже сразил!

Возьмётся огород копать, работает как трактор: за полчаса осилит то, что надо весь день колупать. Возьмётся бревна таскать, так поднимает тяжести как лёгкие игрушки…

Тогда, в благостные советские времена, не все знали о действии наркотиков из конопли. Кто-то, конечно, знал, и массово заготавливал, бегая голышом в зарослях цветущей конопли. А мы не знали.

Лично я стал разбираться в разновидностях и сортах наркотиков только в Ашхабаде, куда забросила военная судьба. Солдаты, призванные из Краснодарского края, всем призывом пробовали конопляной дури. Один даже пытался привезти этой дури из отпуска. Но был изловлен в аэропорту. А мне пришлось лететь на родину этого солдата, и расследовать конопляные вариации.

«Может, Вася тоже наркоман?» – думал я, глядя на автобусного силача-гиганта.

А сам Вася вдруг громко зевнул. Затем встал в проходе автобуса. Клацнув зубами, сделал шаг. Потом – второй. И неожиданно рухнул, как подкошенный, задевая руками пассажиров.

– Человеку плохо! Помирает! Водитель! Стой! – раздался нервозный громкий клик.

Водитель покрутил головой:

– Чё случилось?

– Мужику плохо! Стой!

Автобус нехотя остановился. Водитель вылез в проход. Лицо исказилось в презрительной усмешке:

– Алкаш! Нажрался! Гля! Обоссался уже!

Вася лежал ничком,, как мёртвый. Под ним тихо расплывалась неароматная лужа.

– Твою мать! – матюкнулся водитель. – И чё с ним делать?! Воняет!

Посмотрев на «ботаника», сидящего недалеко, резко прошипел:

– Помоги давай! Вытащить на дорогу! Там посмотрим!

Васю быстро сбросили на землю и перевернули лицом вверх.

Выскочив следом, я спросил:

– Что с ним? Может, приступ?

– Хуиступ! – злобно плюнул водила. – Не первый такой. Нажрутся, обоссут весь автобус! Пидар..сы, на х..й!

Пытаясь нащупать пульс у Васи, я удивился:

– Странно! Нет пульса! И бледный! Может, умер?

– Хуюмер! – опять сплюнул водила. – Дышит сука!

Чуть подумав, водила запрыгнул в автобус:

– Поехали! Менты разберутся!

– Куда поехали? Человеку плохо! – крикнул я, подойдя к водительской двери.

– Садись говорю! Поехали! Опаздываем уже! – злобно ответил тот и щелкнул замком двери.

– Стой! – дернул я ручку двери.

Дверь была заперта. Из окна послышался отборный мат:

– Пошёл на х..й! Долбо..б! Алкаши хуе..ы! Хочешь, оставайся, помогай своему алкашу! Бл..дь! Я в Элисту опаздываю, бл..дь! Там скажу. Пришлют вам помощь!

– Стой! – ударил я в железо двери.

– Пошел на х..й! – злобно прорычал водила и рванул с места.

Наступила тишина. Странная тишина.

Я огляделся. Солнце уже скрылось за горизонт, но сумерки ещё не подступились. Куда ни кинь взгляд, повсюду – густые огромные заросли камыша. За ними – тёмная синь воды. Справа эта синь уходила за горизонт.

– «Река Маныч. Левый остров» – прочитал полустёртую надпись на бетонной плите, означавшей то ли остановку, то ли памятник.

Матюкнувшись, приложил ухо к груди Василия.

«Дышит! Уже хорошо!» – подумал я, пытаясь нащупать пульс. – Здоровый бугай, а скопытился. Может, реально перепил? Или приступ? А вдруг помрёт?!»

Вдруг меня осенило:

– Где невеста? Странно!

Тут же навязчиво закрутилось в голове разухабистое:

Потерял – потерял,

Потерял он девушку, в которую влюблён.

Музыка исчезла, когда я заметил легковушку, мчавшую в Калмыкию.

Однако на мои яростные сигналы она не реагировала. И умчалась вдаль. Пришлось стоять посреди дороги, материться самыми грязными словами, и ждать следующую оказию.

Удивительно, но и эта оказия проскочила мимо, испуганно шмыгнув у обочины.

«Боятся!» – сообразил я. – «Думают, подстава! А чё ещё думать, когда камыши вокруг?! Да уж! Что делать? Ночевать в камышах? А вдруг Вася помрёт?!»

Раздумывая так, я вглядывался в густоту камышового моря:

– Костер бы развести! Комаров здесь, похоже, армады! Да спичек – ек! Похоже, никто не остановится здесь, кроме автобуса. И то – пока светло! Пока остановится, пока довезет до села. Эх! Пока больницу найдем, Вася и помрёт!

Неожиданно мой взгляд зацепился за неясную фигуру человека в камышах. Или это – тень? Или волк?

– Помогите! Человека машина сбила! – заорал я что есть мочи. – Помогите! Вашу мать! Человек умирает!

Метрах в двадцати из зарослей показалась бородатая рожа с кривым перебитым носом:

– Чё там у вас? Опять мертвяк? Тащи сюда!

Не сообразив, куда тащить, зачем тащить, я схватил Васю за правую руку и поволок. Благо, сырая глина болота позволяла скользить тяжёлой туше довольно легко.

В камышах мне помогли. Ухватившись за вторую руку, абориген уверенно торил путь куда-то вперед. Вскоре ещё два бородача схватили Васю за ноги. Уже легче!

– Щас вылечим! Тебиб всех лечит! – подбодрил абориген, раздвигая рукой тёмную массу камыша.

– Какой тебиб? – удивился я. – Тебиб – это в Туркмении – народный лекарь, лукман! Откуда здесь тебиб?

– Тебиб! Сам увидишь! Реальный док! – послышалось сзади.

Уже в темноте остановились у землянки, замаскированной дёрном и сухой травой.

Абориген осторожно оттарабанил по двери что-то похожее на морскую морзянку.

Из заглубленного в землю входа показалась крепкая фигура в бараньей шапке и густой белой бороде:

– Знаю. Сказали. Давай сюда! Осторожно!

Мы скользнули вниз по ступеням. Зыбкое колеблющееся пламя коптящей керосиновой лампы еле освещало низенькую комнатушку с деревянными нарами у стены. Туда и брякнули Василия.

Тебиб быстро и профессионально ощупал недвижимого парня:

– Девка была?

– Какая девка?

– В автобусе девка с ним была?

– Была. Только не девка. Невеста. А что?

– Исчезла невеста? Точно?

– Точно! Исчезла!

Тебиб почесал бороду:

– Гарантий нет, но попробую спасти. Лишь бы передоза не было!

Повернувшись к ящику, заменявшему стол, тебиб поднял какую-то склянку:

– Надо залить это в глотку. Отравили его. Слышал о клофелинщицах? За два месяца мы двоих таких схоронили. Из автобуса выбросили!

Отставив склянку, он ткнул Васю куда-то в грудь. Затем схватил за шею и что-то зашептал.

Вася привстал и как зомби уставился на тебиба. Похоже, сознание ещё не вернулось к нему. Но главное, Вася ожил!

Тебиб уложил парня, надавил на челюсти. И влил таинственную чёрную микстуру.

Через секунду Васю начало выворачивать!

– Давай его отседа! – крикнул тебиб. – Тащи!

И помог выволочь бедолагу наверх. Где и толкнул в камыши:

– Давай, облегчайся!

Вскоре перед нашими очами предстал здоровый Вася. Бледный в лунном свете, он походил на вурдалака. Тихо прохрипел:

– Эт чё такое було?

В тёмной землянке, наливая нам травяного душистого чая, тебиб спросил:

– Деньги были?

Вася ошарашенно похлопал себя по карманам:

– Бля..дь! Пусто! И сумки нет! Там были деньги на новую машину!

Я посмотрел на парня:

– Может, невесте отдал?

– Какой на х..й невесте? – злобно шикнул он. – Лярва! На вокзале прицепилась! Сказала, землячка, волгоградская. Я, дурак, уши развесил! Такую шикарную тёлку снял! Долбан!

Парня было жалко. Но в моей дурной голове опять послышались залихватское цыганское:

Эх, промо-промотал

Он все свои деньжоночки…

А потом, когда земляк мой заснул сном праведника, я не удержался от расспросов тебиба. Рассказал, что служил в Кизил-Атреке, дружил с тебибом – народным лекарем.

Манычский тебиб меня сильно удивил:

– Атрек мне хорошо знаком. Работал там на ОССК, то бишь Опытной станции субтропических культур. Это мы высадили в посёлке олеандры. А знаешь, почему?

– Красиво цветёт!

– Красиво. Но главное, ни верблюды его не едят, ни козы. Ядовитый кустарник! Так что красота Атрека – наших рук дело. А знаешь, что нашли мы в горах под Кара-Кала? Мандрагору! А она равноценна женьшеню. Корень напоминает фигуру человека. Местных тебибов мы сильно удивили.

– А вы сами как тебибом стали?

– У тебибов и научился.

Не удержался я, чтобы не расспросить о колдовских методах лечения, которые мне поведали в Атреке:

– Одна тебибша утверждала, что аппендицит лечат убийством щенка алабая. Режут живот собачке, и прикладывают к месту боли человека. Пока щенок умирает, воспаление аппендикса проходит. Но это же невозможно! Это же воспаление! Как это понять? В чём механизм? Это что, колдовство?

Тебиб улыбнулся и утвердительно качнул седой головой:

– Это из той же колоды, что лечение снежным инеем! Говорили тебе, как лечат пендинскую язву?

– Пендинку? – переспросил я, поднося к лампе кисть левой руки. – Вот смотрите. Видите, ямка от пендинки? Память о субтропиках Атрека! Аякчи, то есть москиты, покусали. А гнить рука начала в родной станице, куда я как раз приехал в отпуск. Докторша ничего не поняла. Никогда в жизни такое воспаление не видела. Вылечил эту язву только в Атреке, когда вернулся туда. Доктор посмотрел и снисходительно махнул рукой. Мол, ерунда. Пендинка. Надо дождаться осенних холодов, собрать выпавший иней. Хорошенько потереть язву. И всё как рукой снимет. Другого метода нет. А если осени ждать не хочешь, то выпей таблетку ампициллина. А вторую разотри в порошок и присыпь язву. Всё и пройдёт!

Тебиб выслушал меня и подтвердил, что некоторые методы народной медицины туркмен очень похожи на колдовство. Но реально работают!

– В моё время в посёлке было много русских. А сейчас кто-нибудь остался? Или развал СССР всех выгнал?

Почесав затылок, я вздохнул:

– Из русских в 1990 году там была одна украинская бабуля-ветеран Отечественной войны, да немец со своей женой.

– Бабуля – это Женечка Горбенко! – обрадовался тебиб. – Муж её служил старшиной на погранзаставе. Мы дружили семьями!

Тебиб заварил новую порцию душистого травяного чая, и мы продолжили воспоминания о милом сердцу добросердечном Туркестане. И говорили так до самого утра.

глава 6

Где моя Родина?

До Элисты, столицы пустынной Калмыкии, нас подбросил пыльный «Пазик». А дальше мы ехали в комфорте на двухэтажном новом автобусе.

Василий, глядя в окно, дивился бескрайности калмыцкой пустыни и хвалил наши родные поволжские степи. И повторял:

– Родина! Скоро Родина!

На меня этот торжествующий речитатив наводил грусть-тоску. Потому-то мне страшно захотелось спать.

Сон, внушаемый словами о родине, вызвал крайне неприятные воспоминания. О печальном житие в детском доме.

Давно это было, в благословенно-застойные советские времена.

На лето детдом закрывали, и отец забирал меня в свою станицу Березовскую.

В связи с отсутствием асфальта транспорт туда не ходил.

Посему старый жаркий дребезжащий «Пазик» выплёвывал станичников на трассе возле хутора Плотников.

И топали мы пыльным просёлком километров пять.

И весь этот путь отец восторгался:

– Родина! Милая Родина!

И повторял это, пока маршировали до реки Медведицы.

Здесь, у дрянного, похожего на кучу дров, моста, отец начинал петь. Пел он, надо признать, очень хорошо. Песня была душевная, сочиненная лично им:

– Ой ты, речка-речка, реченька Медведица,

Синеокая красавица моя.

Мне сияние твоё повсюду светится,

И зовёт-зовёт в родимые края!

Поглядев на мою кислую физиономию, отец разочарованно спрашивал:

– Чё скисший? Где восторг? Это же Родина!

Вопрос этот, о чьей-то Родине, я прослушивал ежегодно.

Ежегодно и задумывался:

«Родина? Чья именно Родина? Моя?»

И где она, моя милая Родина?

Может, в далекой Сибири, в Иркутске, где меня соизволили родить?

Но какая это Родина, ежли Иркутск я никогда не видел. Отец и мать уехали оттуда, когда я был совсем ещё грудным.

Может, майн Фатерланд – Дон и станица Берёзовская, куда меня привозят каждый год на летние каникулы к дедушке и бабушке?

Сюда, в родовое гнездо Ильиных, мой отец привёз меня совсем грудным. Однако пребывание мое оказалось таким же мизерным, как солдатский отпуск.

Дело в том, что мама моя шибко не понравилась свекрови. А посему вынуждена была уехать в соседнюю станицу Островскую. Там предложили работу и служебную мизерную квартирку.

Так где же моя Родина? В какой из двух станиц, разделённых полынными степями рубежом в сорок длинных вёрст?

Впрочем, станицу Островскую тоже нельзя назвать моей милой родиной. Ведь хлопал я наивными детскими глазками здесь совсем недолго.

Родители, имея несварение характеров, развелись.

Диспозиция сил оказалась такой: я достался маме, мой старший брат Роман – отцу.

Рома жил в Березовской у деда с бабкой. Я – в Островской.

Характеры у нас были совсем разные. Например, брат, в отличие от меня, не имел склонности к «самоходам».

Несмотря на свои три годика, я жаждал свободы и самостийности.

Мама уходила на работу, оставляя меня скучать одного. И что я, неразумное дитё?

Вот один только пример. Каким-то чудом открыв дверь в неизведанный страшный мир великанов, я решил его изведать.

Долго кружила меня нелёгкая по узким улочкам станицы. И остановила только тогда, когда поставила перед страшным лицом костлявой смерти.

Смерть хищно щурилась из кабины тяжёлого грузовика, неумолимо накатывающего на меня.

Как вкопанный, замер я посреди дороги. Широко раскрытыми глазами смотрел, как тяжёлая махина, скрипя железом, приближается ко мне. А сил убежать нет!

Оставалось только одно средство!

Мой жалобный, пронзительный, как пароходная сирена, вой остановил смертоносный грузовик.

Набежавшие со всех сторон станичники с удивлением наблюдали очевидное-невероятное:

Посреди улицы – чумазый трёхлетний малыш орёт благим матом. В полуметре от него – капот тяжёлого грузовика. В кабине машины спит мертвецки пьяный шофер.

Схватив меня, кто-то крикнул:

– Ты чей, сынок?

Размазывая по грязным щёкам слезы, я честно признался:

– Мамин!

Погудела-погудела тогда станица, выискивая мою маму. Но отбирать меня, неразумного, не решилась.

А через год какие-то оручие грубые злобные тётки пришли и отобрали! Под видом того, что мама моя сильно верующая, имела прозвище «Валя – богомолка».

Советскому человеку, да ещё в прекрасном 1970 году, такое не прощалось! Это ж самый вредительский антисоветский элемент! Никак нельзя доверять воспитывать детей! Только детдом!

И вот – ненавистный детдом города Волжского. Жаркий воскресный летний день.