Читать книгу Такая разная правда - Петр Ингвин - Страница 5

Лето в нашем городе жарой не славилось, поэтому любой солнечный день народом отмечался как праздник. А ночь, как везде, у нас для каждого своя: кому-то отдых, кому-то работа, а кому-то, опять же, праздник. Для любителей ночной жизни у нас существовали три клуба разной степени паршивости, из развлечений там предлагались танцы, бильярд, выпивка и кальян. В ресторанах, которые находились внутри, можно было хорошо покушать, но, на мой взгляд, это извращение – набивать живот в местах, где танцуют, пьют, курят и дерутся. От ужина, что плавно перетекает в завтрак, пользы ни уму, ни телу, а про душу и говорить не стоит.

В общем, не любил я ночные клубы. Человеку, у которого есть жена, работа и увлечение, они не давали ничего, только отбирали главную и невосполнимую ценность – время. Мне достаточно было знать про существование сих злачных мест, большего они не заслуживали. Тем не менее, Людмила решила меня «выгулять» и позвала в один из клубов, в единственное в нашем городе «элитное» заведение – во всяком случае, завсегдатаям нравилось так считать.

«Косой заяц». Ну и названьице, прости Господи. Понятно, ничего хорошего от похода я не ожидал и отбрыкивался, сколько мог.

– Ну, пожалуйста! – молил, сидя за ноутбуком и шлифуя формулировки для дискуссии про дорожных хамов. – Что я там забыл? Опять драгоценное время терять…

Пальцы при этом выстукивали: «Победить дорожное хамство можно только организованным сопротивлением автомобилистов. Требуется создание неофициальной и, на первом этапе, негласной структуры, которая помогала бы жертвам, наказывая зачинщиков. Лозунгом должно стать «Прав тот, кто законопослушен». Можно назвать это «Движение за движение с уважением», или «Хамов – за решетку!» (сокращенно: ХЗР, а участников, к примеру, именовать «хазарами». Пусть специалисты по имиджу покрутят эту мысль или предложат что-то свое). Каждый участник движения обязан всеми силами помогать другим участникам по принципу, который в своем цеху применяют дальнобойщики и таксисты, но в данном случае опознавание «свой-чужой» и навешивание определенной метки должно происходить не столько по принадлежности к какому-либо цеху (включая собственную организацию), сколько по степени законопослушности…»

Зря я мечтал открутиться от ненужного мне «развлечения», Людмила отступать не собиралась. Едва не задев пестрящий буквами монитор, она взобралась на мой рабочий стол. Готовая к походу, то есть раскрашенная согласно традиции ночного племени и одетая ярко и коротко, она встала над моими трудами подобно Родосскому колоссу.

Длинные ноги. Широкие бедра и узкая талия. Грудь, вид снизу. Над всем этим великолепием – обиженный взгляд. Мужчине в такой ситуации нужно или культурно отшутиться (можно и некультурно, лишь бы восхищенно), или выдать соответствующий случаю банальный комплимент. Но Людке ли не знать меня? Даже посторонние при общении со мной отмечают, что врать я не могу физиологически. Комплимент – это ложь, иначе он назывался бы констатацией. Лжи в жизни и без меня достаточно.

Моя королева высказалась первой, видимо, подталкивая к аналогичному интересу и с моей стороны:

– О чем мечтаешь?

– В данный момент – о времени, когда на дорогах не будет грубости. И преступлений, которые за ней следуют.

– Как же собираешься с этим бороться? Убеждающими плакатами вдоль трасс? Социальной рекламой по телевизору? Увещеванием и чтением нотаций?

Меня атаковали по всем женским правилам, отработанным веками. Уши слышали слова, а глаза видели, как игриво приподнимается окутывавшая бедра ткань. Уже ясно: поход, который замыслила Людмила, состоится, чего бы это ей или мне ни стоило. Можно было лишь ненадолго отложить неминуемое, и я поддержал разговор:

– Перечисленное уже применялось и не сработало.

– Остается только усиление наказания. Для этого придется все дороги и обочины утыкать видеокамерами, вести тотальную слежку везде и за всеми, а после столкновения с хамством участвовать в долгих разбирательствах в судах, куда нормальный человек просто не захочет идти, чтобы не тратить время.

– Все правильно. Поэтому виновных нужно судить по всей строгости нового закона и – в этом суть и отличие – судить сразу.

– Расстреливать, что ли?

– Этот вариант тоже рассматривается. Преступные намерения возникают только при убежденности в безнаказанности. Или в слабом наказании, которого сейчас не боятся.

– А перебежавших дорогу? – жена посмотрела на меня сверху, как кот на жирного хомяка. – Они тоже нарушают закон. Их тоже расстреливать?

– Почему сразу расстреливать? – скривился я.

– Сажать?

– Зачем транжирить народные деньги на суды и тюрьмы? Лучше давить на месте. Закон един для всех. Жить надо честно и не мешая другим. Что может быть лучше такой свободы? Люди устали бороться или бояться, они поддержат все, что приблизит их к безопасности.

Приподнявшаяся ножка Людмилы захлопнула недовольно булькнувший ноут, прожужжавший на прощание что-то обидное и наверняка неприличное.

Калейдоскоп идей сломался и осыпался грустными осколками.

– Зачем? Я не закончил…

– Позволю себе напомнить, я – твоя жена. – Ободок материи в руках супруги взметнулся к поясу. – И у тебя имеются кое-какие обязанности.

Вид снизу был великолепен. Людмила понимала, что делала, как делала и зачем делала. Если встала так, чтобы взгляду некуда было деться…

Но понимала она и то, что все женские хитрости я вижу насквозь. Это выводило ее из себя. Впрочем, не настолько, чтобы идти на попятный.

– Если бы ты дала мне еще пять минут… – обреченно начал я.

– Они превратились бы в час, затем – в день, затем – в неделю.

В общем, Людмила сумела вырвать мое согласие. Как всегда. Лаской и уговорами, моральным кнутом и аморальным пряником. В этом она была дока. Прошло немного времени, потраченного на окончательное развеивание надежд, и мне пришлось одеться сообразно моменту и обменять счастливую нирвану всепонимания на прокуренную дурноту популярного ночного клуба.

Темнело, где-то на горизонте паслись задумчивые тучки, но затянутое небо – это у нас в порядке вещей, дождя в ближайшее время можно не бояться. В ожидании такси Людмила поеживалась в легкой блузке и короткой юбке, на меня косились ее злые глаза: «Только вякни что-нибудь по этому поводу!» Для женщины показать, что у нее красивые ноги – одно из высших удовольствий. Пусть порадуется, хотя мне на нее смотреть больно.

Подъехала вызванная машина, мы сели на заднее сиденье. За окном понеслись серые многоэтажки, затем кварталы столь же серого частного сектора с вкраплениями цветных коттеджей, затем снова многоквартирные дома, окружившие остовы заброшенных заводов – эти несколько металлообрабатывающих предприятий когда-то располагались на окраине, но город разросся и просочился вокруг них, как песок сквозь пальцы. Часть корпусов превратили в торговые и офисные центры, остальные ждали своего часа.

Такси доставило нас к одному из таких бывших цехов, которому повезло. Сбоку уходила в темноту забитая машинами стоянка, у входа в клуб было дымно и шумно, народ гудел, перекрикивался, радостно восклицал, завидев в снующем муравейнике знакомые лица. Мы успешно прошли фейс-контроль (для нашего небольшого города это редкое исключение, но «Косой заяц», напомню, считался элитным) и оказались в эпицентре пустого времяпровождения. Я почти сразу увидел Борисыча – он играл в бильярд с набыченным блондином бандитской наружности. Борисыч прервал игру и подошел поздороваться.

– Тоже здесь? Разведка боем или ориентирование на местности вероятного противника? – Он протянул руку, исподволь глядя на мою супругу, потом галантно и восхищенно кивнул ей.

Она расцвела.

– Нет, – отмел я столь изощренное предположение.

– Это я его сюда затащила, – подключилась к разговору Людмила. – Можно сказать, на аркане.

Она прижалась к моему плечу, очень по-женски благодарно-кокетливо разглядывая моего эффектного и доселе неизвестного ей знакомого. «Надо же, – сказал ее передавшийся через кожу трепет, – с какими людьми ты знаком. Я и не знала…»

– Это Людмила, – запоздало представил я супругу. – Моя жена.

– Очень приятно, – теперь уже прямым взором Борис Борисович обозрел находившееся напротив него произведение модного искусства, пестрившее известными лейблами на коротких тряпочках. – Борис.

Он склонился над жеманно протянутой ручкой, губы коснулись верхней стороны придерживаемых пальчиков.

Людмилу как током ударило. Она нервно дернулась и тут же расплылась в счастливой улыбке.

Я не имею в виду, что импозантный деловар произвел на нее впечатление как мужчина-самец, просто Людмиле нравится нравиться. Нравится, когда ею восхищаются, когда видят и ценят ее красоту. Ведь я, увы, теперь не совсем тот, что был в розово-сказочный период ухаживания и завоевания. Тогда – Господи, как же недавно все это было! – я горы сворачивал, чтобы умница, красавица и всеобщая любимица выбрала из несметной когорты поклонников именно меня. Пачками совершал подвиги, не понимая, что в глазах окружающих это именно подвиги. Заваливал цветами, купленными на все заработанные деньги. Не стеснялся спеть под окном серенаду. Под окном любимой писал признания большими буквами. Мог автостопом отправиться на юг, куда она уехала отдыхать с родителями – где разыскать и поселиться неподалеку, чтобы просто быть рядом и видеть ее. И т.д. и т.п. в том же невразумительном для прагматичного века духе. И однажды…

– Неужели это правда?! – шептала Людмила, и в зрачках взрывались салюты.

Кто-то рассказал ей, что я отказался от учебы за границей, чтобы остаться с ней. Причем, не именно с ней, а просто чтобы быть рядом.

Я смущенно кивнул. Да, отказался. Разве можно было поступить иначе? В ответ она при всех, не стесняясь, крепко поцеловала меня в губы. Через месяц мы расписались.

Так мы оказались вместе. Но оказались немного разными. Хотя… кто скажет, что это плохо?

В то время я считал, что если захваченная крепость пала, и если столица интересующего меня царства лежит у ног, то застоявшейся от безделья скучающей армии требуется новое занятие. Другая сфера деятельности, а не то, что вы подумали, бесстыжие. Совсем не другие крепости в чужих царствах. Так я понимал жизнь и был на тот момент весьма ею доволен.

А Людмиле по-прежнему требовалось продолжение штурма. Ее крепость больше никому не сдавалась, но ждала прохожих войск в желании потешить душу новыми маневрами, подкопами, стрельбой в воздух и замирением с безуспешно старающимся противником. С этим ничего не поделать, жажда нравиться – такое же свойство женщин, как взрываться – свойство динамита. Если динамит не сдетонировал, это не значит, что он перестал быть динамитом. Главное здесь не сам взрыв, понимаете? Взрыв – следствие чудовищных обстоятельств, плохого обращения или истечения срока годности.

И с женщинами то же самое.

И вот подвернулся Борисыч. Ручку поцеловал. Внешностью восхитился – вслух не сказав об этом ни слова. Но женщины чувствуют. Людмила сразу как-то подобралась, чуть ли не постройнела на глазах, более выигрышно выпятила передние полушария, настолько декольтированные, будто готовились к прыжку из удерживавших оборочек ткани, и эротично вильнула задними. Не с намеком, а просто от удовольствия. Соскучилась, наверное. Ну, хорошо же, окажемся в постели, я ей припомню виляния… Ух, как, куда и сколько припомню!

– Я здесь, так сказать, по делам бизнеса, – объяснил Борисыч свое присутствие. – Приходится. Лучшие сделки заключаются почему-то именно в таких сперто-дымных условиях. Наверное, атмосфера на мозги влияет. Я и пользуюсь.

Людмила посмеялась, я улыбнулся и решил перетянуть внимание на себя. Нужно показать, что и мы не лыком шиты. Или не только лыком.

– За мной следят, – сообщил я полушепотом.

Борисыч с опаской оглянулся по сторонам.

– Сейчас уже нет, – успокоил я, – а на днях – было, я уверен. Все же в армии не в стройбате служил.

Пояснять насчет армии не стал, а насчет слежки – это чистая правда. Передвигаясь по городу, я дважды видел наседок, передававших друг другу в порядке очереди. Еще недоумевал: надо же. Уже. Впрочем, если подумать, за кем еще следить, как не за мной – будущим разрушителем мира, сотрясателем устоев? Ведь почему меня прозвали АКа, автоматом Калашникова? – потому что, как и знаменитое оружие, готов бескомпромиссно уничтожать все, что мешает жить честно и правильно. Преступник знает, что он преступник. И ты знаешь. И он знает, что ты знаешь. Так к чему разговоры?

Но чтобы мной заинтересовались так быстро…

Сразу всплыла мысль: неужели не могут найти сотрудников поспособнее, чтобы не рисовались так явно?

Кризис, видимо. Или пока я еще слишком мелкий, чтобы по мою душу способных задействовать.

Борисыча, надо сказать, я удивил.

– Думаешь, именно тебя пасли? Уверен, что целью был ты? – переспросил он.

Я понял, что он имел в виду. Не его ли, Борисыча, знакомых отрабатывали недотепистые сотрудники неизвестной структуры?

Ничего не оставалось, как пожать плечами.

На том и разошлись, чтобы встретиться вновь, лишь когда мне понадобилась помощь. Именно Борисыч сплотил всех в беде и помог мне, сосватав лучшего адвоката города. Но вернемся к событиям того дня. Не успели мы расстаться с одним знакомым, как пересеклись с другим. Точнее, с другой. Мы встретили Таньку – Людкину закадычную подругу. Впрочем, до сих пор не знаю, можно ли так говорить про существа, у которых кадык отсутствует как явление?

– Людк, а может вы с Танькой… – с надеждой в глазах я выразительно кивнул в сторону бара, а пальцами показал на себя и как ухожу в сторону выхода.

Подружки переглянулись.

– Ну… – начала тянуть Людка.

– Конечно, Алекс, какой разговор! – выпалила Танька. – Уж мы-то повеселимся.

Я с облегчением вздохнул. Передав жаждавшую потусить женушку приятельнице для продолжения банкета без моего скромного участия, я отправился к друзьям по интересам.

За дерзкий развеселый нрав Татьяну, с недавних пор замужнюю даму, называли исключительно Танькой, ничто другое на язык не легло бы. Танька – это ураган, который заключили в бутылку. Внешне – несокрушимая скала, внутри – бурлящий вулкан, в обоих случаях – нечто прекрасное и опасное. И если продолжить ландшафтные сравнения, то она – та самая гора из поговорки, которая идет к Магомету, если тот по какой-то причине не хочет идти к ней. Танька жила по Мичуринскому завету «мы не можем ждать милостей у природы, взять их у нее – наша задача».

Я не понимал ее мужа. Собственно, Таньку тоже не понимал. Зачем выходить замуж, если тело и душа требуют свободы? В нашу первую встречу она глядела на меня, как вор на чужой бумажник: «Неплохой экземпляр, и внутри, чувствуется, что-то есть…» К счастью, взглядами все и закончилось, Танька не перешла границ приличий. Со мной. А с другими…

Их семью нормальной не назовешь. Я бы и семьей не назвал, просто два искателя приключений поселились вместе, никак не ограничивая другого в возможностях развлекаться. Но в том, что все люди разные, я убедился давно. Каждый видит жизнь по-другому, и цели могут кардинально отличаться, и счастье у каждого тоже свое. И понимание закона. Только справедливость одна на всех.

Несмотря на Танькино поведение, я не боялся за жену. Людмилу нельзя испортить, как нельзя сломать песок или выключить солнце. В общем, я уехал, и некоторое время все было замечательно. Часа этак полтора.

За это время от Люды пришло два сообщения. В первом говорилось, что в клубе им с подружкой стало неинтересно, они перебазировались к Таньке домой, и чтобы я не волновался, если она немного задержится. Я и не волновался. Я доверял. Если не доверять – как жить вместе? И главное – зачем?

Второе сообщение ввергло в ступор. «Срочно забери меня отсюда. Жду у «Косого» в дальнем углу стоянки, в Танькиной машине. Быстрее! Прош…»

Послание обрывалось.

Через десять секунд я мчался по проспекту, подгоняя водителя попутки. Через десять минут несся через указанную в послании стоянку. Еще через миг…

Танькина машина стояла почти в конце, под развесистым деревом. Внутри, в непробиваемой тени от дальних слепящих прожекторов, происходило что-то неправильное. Происходило с моей женой.

Но почему – молча?! Солнышко, милая моя, если с тобой делают что-то плохое – почему не кричишь, не вопишь, не зовешь на помощь?!

Молчит – значит, все плохо, кто-то применил силу. То, о чем столько говорилось в «клубе» коснулось меня самого.

Подбежав, я рванул на себя дверцу автомобиля. Закрыть изнутри ее не удосужились, это дало выигрыш в лишние секунды – не пришлось разбивать стекло. Из-под навалившегося мужского тела Людмила пыталась подать какие-то знаки. На левой щеке расплывалось одутловатое пятно от удара. Так вот почему ты молчала, родимая…

Тело глумившегося мужчины проваливалось в нее волосато-голой серединой. Я схватил насильника за подбородок и затылок. Голова в моих руках пыталась повернуться, чтобы посмотреть на противника… и повернулась. Посмотреть не успела. Мужчина обмяк и рухнул на подломившихся руках – я сломал ему шею.

Жуткий крик Людмилы ударил по ушам. Мозг закрылся на переучет, и время словно бы остановилось.

Со всех сторон к машине бежали люди.

Сноровистые ребята в погонах оттеснили толпу и заломили мне руки назад.

Потом – провал.