Читать книгу Синдром Деточкина - Петр Ингвин - Страница 5

Едва я выехал на проспект – стал свидетелем вышеописанной сценки и участником последовавших за ней событий. Итак, мы с водителем подрезанного автомобиля решили прогуляться и поговорить. Мужчина открыл супруге дверцу, она красиво вышла, они шагнули в мою сторону. Золотоволосая спутница водителя очаровательно щурилась, но темных очков не надела, за что получила от меня огромное внутреннее спасибо. Потому что ее искренние глаза намного больше располагали к доверию и красноречию, чем отвратительная стеклянная стена из темноты и пустоты за ней.

– Алекс, – назвался я и протянул визитку.

Визитка была простейшей – имя, фамилия, телефон и никаких сведений о должности или месте работы. Кратко, информативно, ничего лишнего, то есть ничего такого, что навело бы на неправильные мысли. Зачем людям знать, кем я, еще довольно молодой парень, числюсь в известной в городе компании, которую одни искренне любили, другие отстраненно уважали, третьи люто ненавидели, но все безмерно опасались? Лучше начинать разговор с чистого листа.

Мужчина представился:

– Владислав.

– Нина, – проговорила его обаятельная спутница.

В обоих случаях я галантно склонил голову, затем сделал первый шаг под сень деревьев.

Небо медленно закрывалось тучами, но сильного ветра не было, а из-под свинцовой завесы на далеком западе по-прежнему били слепящие лучи.

– Алекс – сокращение от Александра? – поинтересовалась присутствовавшая среди нас дама, – или от Алексея?

Она шла с другого краю и была почти не видна. Почти, поскольку не вся. С фигуристыми женщинами такое бывает.

– Алекс – имя по паспорту, родители удружили.

– Женат? – на всякий случай осведомилась Нина, хотя ее взгляд уже искал и не нашел кольца на нужном пальце.

– Уже нет.

– А что случилось?

Владислав покачал головой: настойчивость супруги выглядела неуместной. Но этот вопрос почему-то слишком волнует женщин, и Нине очень хотелось узнать хотя бы версию одной из сторон. Я не стал разочаровывать.

– Меня бросили. Людмиле нужен был кто-то с возможностями, а я жил своей жизнью… и был доволен.

– Быть довольным тем, что имеешь – редкое качество. – Владислав явно ждал, когда же, наконец, обмен любезностями закончится.

– И редкое счастье, – прибавила его жена.

– Но мы здесь не для обсуждения личной жизни, – напомнил супруг. – Итак?

– Я вхожу в одну неформальную и даже закрытую.организацию…

– И спокойно рассказываешь об этом посторонним? – как бы подловил меня на слове Владислав.

– Потому что ты, – я пристально посмотрел на собеседника, – один из нас.

– Любопытно узнать о себе что-то новое. И как давно я там – у вас?

– Не в том смысле, что у нас. Наша организация, назовем ее в данном случае «Движение за движение с уважением»…

– Как это – «назовем в данном случае»? – перебил Владислав.

– Истинное наименование известно только членам, а вы – не члены.

– Я член, – с грубовато-шутливым достоинством заявил спутник.

За что получил локтем в бок от своей половинки.

– Не член нашей организации, – внес я поправку. – Но название, которое я сообщил, достаточно передает идеологию и мотивы, чтобы войти в нее.

– Мотивы вроде бы понятны, – сказал Владислав. – А каковы методы?

– Самые действенные из существующих.

– Легальные?

– Исключительно. Участники дорожного движения – законопослушные граждане и должны законными путями бороться с теми, кто на законы плюет.

– Например?

Взор обаятельной супруги Владислава прыгал с меня на него и обратно. Она сгорала от любопытства. Наверное, ей казалось, что мужа вместе с ней в шпионы вербуют. Или в некую масонскую ложу с неизвестными целями втягивают. Короче, сплошная тайна и туман. Жуть. Красота. И – сквозило в ее глазах – интере-е-есно…

Ее муж был более приземлен, он ждал от меня конкретики.

– Например, ваш случай, – откликнулся я. – Вас нагло подрезали, создалась аварийная ситуация. Виновник подверг опасности жизни людей – как ваши, так и прохожих. А в случае, если бы не удалось справиться с управлением и вырулить…

– Что было очень даже возможно, – подтвердил Владислав.

– …или дети уже побежали бы через проезжую часть, ты стал бы убийцей. Однозначно. Даже не принимая во внимание, что перебежать они собирались в неположенном месте. Но это никого не волнует, судят исключительно за результат.

Чувственная смущающая красавица, от которой мне то и дело приходить отводить наслаждавшийся ее естественным живым очарованием взор, кивнула:

– Скорее всего.

– Вас подрезали. Я увидел и остановился, чтобы помочь, если потребуется. Или чтобы стать свидетелем происшествия, если события зайдут слишком далеко.

Вот теперь, начиная понимать, Владислав действительно изумился:

– То есть, ты намеревался остаться, чтобы помочь физически или, если не потребуется, дать показания…

– Именно. Чтобы засвидетельствовать в протоколе факт, что ты не виноват. И что виноват тот, другой, по определенным причинам избитый тобой, и виноват очень сильно – потому и избит очень сильно и совершенно правильно. Причем, в пределах необходимой самообороны. Я бы объяснил, что присутствовал с самого начала и могу, кстати, позвать еще несколько свидетелей. Это мои друзья, которые тоже случайно проезжали мимо и тоже все прекрасно видели. Вот, дескать, адреса и телефоны.

– Ты всегда так делаешь?

– Не я, а мы, наша организация.

– И часто такое бывает?

– К сожалению, козлов – не по рождению, а по жизни – на дорогах предостаточно, а многие, к тому же, являются членами своих гильдий-корпораций, которые так же по первому зову приходят на выручку своим. Так у сотрудников внутренних органов и у тех же таксистов. Или дальнобойщиков. Впрочем, среди последних процент дорожных дебилов смертельно низок – там такие не задерживаются. Там таких сами учат.

– И что же, всегда получается?

Я не стал отрицать:

– Не всегда. Тогда берем массой. Подтягиваем резервы, задействуем связи.

– Наверное, и кулаками помахать приходится? – Владислав хорошо знал нравы на дорогах.

– Бывает. Периодически достается так, что потом что-то пришивают, а что-то вставляют искусственное.

Я показательно улыбнулся в тридцать два идеально ровных циркониевых зуба, которыми обзавелся после одной законовосстановительной операции.

Странно, но именно это окончательно убедило моих спутников, и теперь они понимали, кто я и что могу.

– Вы думаете, что таким способом справитесь с дорожным хамством? – задали мне резонный вопрос.

– А вы знаете другие методы?

Мой ответ никого не удивил. Других действующих методов сегодня нет, собеседники это знали. Закон хаму по фигу, потому что нет такой уголовной статьи как «хамство», и лишь объединенные действия граждан могут дать результат.

– Навести порядок где бы то ни было достаточно просто. Нелегко, но просто. Всего лишь нужно повернуться к человеку лицом, а не тем, чем обычно, и довести до ума три основных момента. – Я приготовился загибать пальцы. – Первое. Возвести в абсолют тезис, что перед законом равны все, невзирая на положение, возможности, деньги, связи, и бороться за соблюдение этого правила простейшим методом: за одинаковые преступления с вышестоящих спрашивать больше. Работяге за взятку – год, чиновнику – пять. За проезд по встречке опаздывающему на самолет курьеру обычный штраф, а влиятельному человеку – тюрьма. Всегда. Без исключений. От бомжа до Президента.

В наступившем молчании я набрал новую порцию воздуха и загнул следующий палец:

– Второе. Неотвратимость наказания. Невзирая на. Укрывателю – втройне. Тому, кто попытается замять – впятеро. Кто вмешается на стороне брата, свата или за деньги – вдесятеро. Опять же, без исключений. Никакой неприкосновенности личности – ее придумали воры, убийцы и педофилы. Честному человеку неприкосновенность не нужна.

– Но… – попытался возразить Владислав.

Я знал, что он собирается сказать, и у меня существовал непробиваемый аргумент:

– Честного человека должен защищать закон. Закон, который не глядит на лица, равный для всех и хорошо исполняемый.

– Логично, – неопределенно пожал плечами собеседник, а его прекрасная супруга опустила взор на асфальтовую дорожку. Она находилась в небольшом шоке от вроде бы правильных слов, которые в королевстве кривых зеркал «прав личности» почему-то казались крамолой.

А я, наконец, загнул третий палец:

– Третье. Коренная ломка нынешней и постройка новой пенитенциарной системы.

– Ломка чего? – переспросила Нина, красивым жестом возвращая выбившийся над ушком локон на отведенное ему рукой мастера место.

– Принятой у нас системы наказаний. Сейчас она не перевоспитывает преступников, а плодит. Предоставляет им за государственный – наш с вами – счет знакомиться друг с другом, заводить нужные связи, обмениваться опытом.

– Уже начали реформировать, – возразил Владислав.

– Не реформировать надо, а ломать. Мертвому припарка не поможет, как и при вывихе – придерживающая повязка. Резать надо. Когда терапевт не справляется, требуется хирург.

– Или другой, более умудренный жизнью терапевт, – предложила свой вариант Нина.

– То есть, как говорят врачи, такой, который отправил на кладбище больше людей, – подхватил я мысль. – Иначе – откуда у него опыт? Тогда, что же лучше: давать новым терапевтам свободу экспериментировать на нас и залечивать до смерти – или сразу резать гниющее?

– А кто будет определять, что резать, а что – нет?

Вот и задан основополагающий вопрос.

Каждый пророк ведет к одному: выберите в поводыри именно его, дайте ему вожжи в руки, и будет вам «щасте». Только не перепутайте: лишь ему! Только он один знает ответы на все вопросы. Только он умеет без осечек отделять здоровое от заразного. И только он правильно понимает разницу между ними.

Я не попался на давно известный крючок. Не стал говорить про редкий подвид правильных и особенных, таких, как здесь присутствующие, в первую очередь имея в виду себя. Не стал восхвалять свою организацию, что наводит порядок пока вроде бы только на дорогах. Я ответил просто и логично:

– При реформах или постройке нового необходимо понять главное, то, о чем даже помыслить невозможно в обществе, где преступники лезут во власть, чтобы иметь больше как возможностей для новых преступлений, так и способов избежать ответственности. А именно: аксиому, что преступник не имеет прав. Да! Невзирая на все Гааги и Страсбурги. Мы хотим, чтобы в первую очередь соблюдались права жертв, а не преступников.

– Правозащитники проклянут вас за это святотатство, – с задорным плутовством улыбнулись краешки глаз вновь опустившей лицо красавицы.

– И пусть! Потому как упомянутые самодуры и самодурки – просто куски идиотов, они не сталкивались с настоящей жизнью. Когда у человека убили мать, зарезали жену, изнасиловали дочь, подсадили на наркоту сына – он не пойдет защищать права подонков, которые совершили это. Он потребует ветхозаветное «зуб за зуб». Вспомните, о чем три четверти фильмов-боевиков, на которые народ валом прет: о том, как лихой герой кроваво разделался со всякими гадами, что с помощью удобного закона творили, что хотели. С кем хотели. А именно – с нами. С такими, как мы, с каждым из нас. Никто не олицетворяет себя с законниками или власть имущими, только с жертвами. И – с непременным огнем в глазах и ощущением счастья – с мстителями.

– Логично, – умом согласились со мной собеседники.

Мы шли по неширокой дорожке, и я чувствовал отстраненное неприятие: правильно, мол, парень говорит, мы и сами так думаем, и еще девяносто девять процентов населения – тоже. Но когда же в истории были времена, чтобы идеальные системы побеждали и претворялись в жизнь? Никогда. Всегда и всюду все заканчивалось кровью. Или, как более жизненный вариант, очень большой кровью – в борьбе новых мух за место на гноящейся ране. Как и с неполучающимся подставлением второй щеки у большинства вроде бы убежденных христиан, здесь тоже включается пресловутый человеческий фактор. Все идеальное – совершенно, то есть совершенно нежизнеспособно. Непрактично. И что более всего обидно – очень кроваво при попытках воплощения.

Но я не сдавался:

– Понимаете, преступник сам лишает себя прав личным решением преступить установленные обществом законы. Он ставит себя вне их. И о чем тогда говорить?

С этим вроде бы все были согласны. На словах.

– Что же ты – или вы как организация – предлагаете? – остановился на главном Владислав.

– Не поверите. Меры уж больно радикальные.

– Всех виновных расстреливать? – предположил он. – Или вешать? Так, наверное, будет нагляднее. Преступление и наказание – все на виду. Так, что ли? Было, господа, было.

– Нет, – впервые за несколько минут я улыбнулся. – Для того, чтобы наглядно повесить, сначала тратится уйма государственных денег на то, чтобы найти, задержать, просто довести дело до суда…

– Но тогда – что?

Вот теперь я их действительно заинтересовал.

– Для начала – всех преступников объявить вне закона.

– А сейчас разве не так?

– Нет. Категорически. Для примера. Давайте представим на миг ситуацию, которая могла произойти всего двадцать минут назад: допустим, вы сбили перебегавших в неположенном месте детей. Кто виноват? Вы?

– Ну… – замялся Владислав.

Дескать, не он, конечно, но ведь это – дети!

Я понимал его затруднения и выложил самое правильное, что можно сказать в этом случае, но что никто не рискнет сказать с правительственной трибуны:

– Я предлагаю (только не бейте сразу!) пешехода, который переходит в неположенном месте, целенаправленно давить на месте.