Читать книгу Петралаши, или Смешная книжка для отдыха - Петр Пинских - Страница 6

В Киргизии, особенно в Чуйской долине, до развала СССР и череды «юрточных» и «тюльпановых» революций, киргизов, наверное, было меньше, чем представителей других национальностей. Целые поселки, а то и небольшие городишки состояли почти поголовно: или из русских, или украинцев, или немцев. Также «кучковались» дунгане, корейцы, уйгуры, узбеки, турки, курды…

Не республика, а – истинный интернационал. Одни только названия сел и поселков о многом говорят: Алексеевка, Николаевка, Петровка… Фанзы, Милянфан… Люксембург, Карлмарксштадт…

Но больше всего в богатой земледельческой долине, наверное, было – украинцев. Здесь, они себя называли – хохлами. И совсем на это не обижались, в отличие от исконных украинцев. Все относились к этому, как к чему-то само собой разумеющемуся, абсолютно естественно и добродушно.

А по отношению к девушкам, женщинам, слово «хохлушка» произносилось с особой теплотой, нежностью.

Их язык (какой-то гибрид русско-украинско-казацской речи) несколько отличался от чисто украинского. На этой почве, среди них иногда даже возникали споры: мол, мы – хохлы, а то – украинцы. Короче, хохлацкую речь можно было услышать повсюду. Даже в киргизском языке, нет-нет, и проскальзывали хохлацкие «нотки». Типа, серенке. (Сирянки – по-хохлацки, спички – по-русски).

…Маршрутка № 365 была тогда, как нам казалось, самой «резиновой». Набившись пассажирами на автостанции, она шла по улице Баха прямым ходом в Воронцовку. Надо сказать, что село Воронцовка было, буквально, наводнено хохлами, и если люди помоложе предпочитали – русский, то старики говорили только – на хохлацком. Причем, вели себя по отношению к окружающим довольно-таки бесцеремонно. Что для них было абсолютно естественно и обычно. И выглядело, примерно, так.

Бабка сидит на первом сиденье маршрутки, слева, а дед – на самом последнем сиденье, справа. Она смотрит в свое окно, дед – в свое. И так, глядя каждый в свое окно, громко, через весь автобус друг с другом переговариваются. Так было и в тот раз.

Пока автобус набивался пассажирами, водитель включил радиоприемник. Из динамиков – местные «Новости». Что-то говорят про молочно-товарные фермы. (МТФ, МТФ…)

Бабка, глядя в свое окно на переднем сиденье:

– Мыкола, а шо цэ такэ: якэсь – ЭМ, ТЭ, ЭФ?

Тот, не отрывая взгляда от своего правого, самого заднего окна, отвечает:

– Настя, да ты – шо? Нэ знаешь, чи шо? Цэ, ж – МЭТЭХВЭ.

Бабка ему в ответ:

– А-а. Вон, оно – шо. МЭТЭХВЭ я знаю. Цэ – молочна хферма.

…Наконец, маршрутка заполняется пассажирами, отправляется и едет по улице Баха. Старики-хохлы, все также, каждый глядя в свое окно, но теперь уже еще громче, чтобы перекричать шум мотора и монотонный гул вполголоса переговаривающихся друг с другом пассажиров, как, ни в чем не бывало, ведут между собой «легкую» беседу:

– Мыкола. А яка це – вулыця? (Какая это улица?) – Спрашивает бабка.

– Так, цэ ж – Баха, Настя. – Дед отвечает.

– Баха?! А-а-а. Цэ, потому нас и трясэ так. Вин, як мы идымо (Вон, как мы едем): бах-бах-бах! Бах-бах-бах…

В автобусе – гомерический хохот.