Читать книгу Трясина - Поль Монтер - Страница 3

– Сеньор Годар, – юный шевалье, нахмурясь, склонился к коренастому господину. – То, что вы творите – незаконно! Герцога Бирна надлежит доставить на допрос, а не чинить казнь без суда и следствия.

– Оставьте, Жером! Уж, наверное, я сам в состоянии решить, как поступать с проклятыми мятежниками! Да, друг мой, мне даны самые широкие полномочия. А ваша мягкотелость вызывает подозрения. Не забывайте, герцог доводится мне дальним родственником, но при этом я готов вздёрнуть на осине всю его семейку. Ибо я верен королю и кардиналу. Бирна всё равно казнят, к чему тратить время на никчёмные допросы?

Шевалье покачал головой, но промолчал, предпочитая не вступать в спор. Стоит ли призрачная справедливость карьеры или собственной свободы? Ведь Огюстен Годар слывёт крайне злопамятным человеком.

– Вы правы сеньор, – сухо проронил он. – Позвольте, я проверю караульных у стен замка снаружи? – и молодой человек понуро направил лошадь к воротам. Если бы не страх вызвать насмешки в трусости или попытке проявить жалость к заговорщикам, Жером Д’Эвре пустился бы галопом. Крики и стоны слуг герцога, рыдания женщин и детей, грубая брань солдат заставляли его сжимать губы и терпеть невыносимую боль в висках. Да, выскочка Годар устроил настоящую бойню, жестокую и омерзительную. Такое рвение было бы уместно на поле боя, но никак не в расправе с безоружными крестьянами и домочадцами герцога. В глубине души Жером испытывал уважение к хозяину замка. Справиться с Самюэлем Бирном удалось только вшестером, да и то с трудом. Он лихо орудовал шпагой и не менее лихо расшвыривал солдат голыми руками. И даже раненый, с разбитым в кровь лицом, не желал признавать поражения. Теперь герцог был накрепко связан и ожидал своей участи, стоя возле узкого окна, выходившего во внутренний двор. По замыслу Годара, хозяин должен сполна насладиться бесчинством и разорением своего замка.

Д`Эвре вновь скорбно сжал губы. В душе его боролись сомнения. Он был верен королевскому указу и яростно ненавидел мятежников, но никак не мог разделить жестокость своего начальника. Гнусные картины увиденного стояли перед его воспалёнными глазами. И несчастный Жером был уверен, что эта ночь никогда не исчезнет из памяти. Запах гари от полыхающей пристройки, визг женщин, которых солдаты с грубым хохотом насиловали, прямо повалив на землю, разрывая в клочья одежду и оставляя недвижимые изувеченные тела. Стоны смертельно раненых мужчин, посмевших вступиться за хозяина. Осипшие от плача ребятишки с остановившимся взглядом, помертвевших от ужаса глаз. И бледная до синевы герцогиня, что трепетно прикрывала округлившийся живот. Она лишь заглядывала в лица мучителей, словно пытаясь пробиться хоть к капле живого человеческого сострадания. Пожалуй, молодая супруга Бирна вызвала у Жерома наибольшую жалость. Но что он мог сделать? Вступиться за врага монсеньора? Шевалье искренне считал, что все пособники принца Конде2 достойны смерти. Но он был убеждён, что перед казнью необходимо провести расследование, дабы не осудить на гибель невиновных. И если уж Бирн действительно принадлежал к числу заговорщиков, к чему топить в крови его замок? Ни мать, ни супруга, ни бедняги вилланы3 уж никак не могут разделить участь отступника. Однако у бывшего лавочника Годара были свои причины устроить столь кровавое представление. И уж конечно, он не стал бы даже самому себе признаваться в них.

Меж тем Огюстен с довольной ухмылкой взирал на картину полного разгрома. Но заметив, что солдаты, достаточно опьянённые насилием, сражением и пролитой кровью жертв принялись тащить всё, что попадалось под руки, Годар нахмурился и крикнул:

– А ну прочь, хватит с вас дармового вина и девок. Имущество должно быть передано в казну монсеньора. Кто ослушается, будет висеть рядом со всеми выродками семейки Бирна. Давайте, тащите в телеги сеньора герцога и его родню. Уверен, нам всем следует прогуляться, – глумливо прибавил он.

В жалкую крестьянскую повозку усадили молодую герцогиню и мать герцога. Несчастная женщина давно лишилась чувств, и солдаты буквально забросили госпожу Бирн на телегу, словно мешок с мукой. Мариэтта, закусив губу, метнулась к свекрови и бережно приподняла её за плечи.

– Матушка, о, Святая Катарина, матушка, вы живы?

Женщина лишь тихо застонала сквозь сомкнутые губы. Она медленно открыла глаза, наполненные неизбывной горечью, и быстро пробормотала:

– Мари, детка, где Самюэль? Он… он погиб?!

– Нет, матушка, нет, слава милости Господней, он жив. Я видела его, когда нас тащили в повозку.

– За что, за что нам посланы эти испытания, за что? – болезненно воскликнула женщина, заливаясь слезами. – Мы никому не причиняли зла, разве мой муж и сын не служили монсеньору верой и правдой? Почему эти люди кричат, что Самюэль мятежник?

– Матушка, я ничего не понимаю, это должно быть, страшная ошибка. Судьи непременно разберутся во всём. И покарают виновных, что учинили разбой в замке, – голос молодой герцогини прервался, она зажмурила глаза, но так и не смогла сдержать слёз.

К удивлению шевалье, скорбный кортеж, состоящий из двух повозок и пятерых конных солдат под предводительством Годара, свернул с проезжей дороги в лес. Узкая тропинка заставляла всадников тащиться друг за другом, и Жерому не удавалось протиснуться вперёд и выяснить, отчего пленников не отправили прямиком в Нант, а битый час таскают по ночному лесу. Обоз двигался в полной тишине, не считая скрипа колёс и треска ветвей, задевающих всадников. Но когда отряд наконец остановился, Д’Эвре едва не вскрикнул от удивления. Перед ним расстилалась знаменитая Нантская трясина, что издавна навевала ужас на местных жителей. Днём коварная топь выглядела довольно мирно, и этот обманчивый вид погубил немало самонадеянных путников. Почва пружинила под ногами, давая иллюзию всего лишь затопленного в низине луга. Сочная густая трава, словно приманка, заставляла пастухов гнать на неё скот, в надежде воспользоваться дармовым кормом. Эта земля не имела хозяина и не облагалась налогом. А чуть дальше темнела дурно пахнущая гнилой водой проплешина с изредка разбросанными по ней кочками, покрытыми бледно-зелёным мхом, издали походившим на пятна плесени. Да кое-где торчали тощие, кривые, лишённые листьев остовы деревьев. За много лет ни одному человеку так и не удалось отыскать безопасный путь. Не иначе сам дьявол устроил эдакую западню. Воткнутое в почву древко выходило сухим, явно указывая на твёрдую землю. Но стоило какому-нибудь смельчаку ступить точно на проверенное место, как его неумолимо затягивало вглубь трясины, не давая ни малейшего шанса на спасение.

Теперь, стоя у кромки топи, Д’Эвре в недоумении поглядывал на Годара.

– Ну, ребята, до рассвета не так уж много времени, – кривя рот в ухмылке, воскликнул Огюстен. – Тащите сюда моего славного родственника, я хочу перекинуться с ним парой слов на прощание. Чего приуныли, не по нраву совершать ночные прогулки? Не беда, вам досталась лучшая участь, чем остальным. Утром каждый получит по пять экю серебром и бочонку вина.

Солдаты, что прежде поёживались от ночной прохлады и сырости, довольно переглянулись и поспешили выполнять приказ.

Вид пленного герцога был ужасен. От блузы остались лохмотья, иссиня-чёрные густые волосы слиплись от крови. Рана на лбу и рассечённая скула сильно кровоточили. Но высоко поднятая голова и презрительный взгляд карих раскосых глаз невольно вызывал уважение.

– Хм, а ты всё так же свысока смотришь на меня, Самюэль, – подмигнул Годар. – Хотя в твоём положении это весьма опрометчиво. Отчего бы тебе, наконец, не унять свою спесь и не молить о снисхождении? Ведь мы доводимся друг другу родней.

– Молить? Тебя? Жалкого бастарда4? – хрипло рассмеялся герцог. – Представляю твоё искренние разочарование, но я не стану падать на колени и взывать к милосердию. Ты никогда не был и не будешь моим родственником, Годар. То, что дядя прижил ребёнка с гулящей девкой, не сделало тебя потомком знатного рода.

– Вот скотина! – крикнул Огюстен, с размаху ударив связанного пленника по лицу.

Герцог отшатнулся и с трудом устоял на ногах. Вновь вскинув взгляд на мучителя, он растянул разбитые губы в улыбке.

– Даже причиняя муки ты ведёшь себя, как простолюдин. Признайся, Огюстен, тобой движет не благородный порыв покарать изменника, а простая зависть. Ведь ты знаешь, что все доносы на меня – ложь.

– Хочешь правду, проклятый отступник? – Годар рванулся к пленнику и, схватив его за горло, прошипел ему прямо в лицо: – Да! Да! Чёртов напыщенный высокородный осёл! Да, моя мать была шлюхой, и твоя семейка всю жизнь смотрела на меня сверху вниз. С самого рождения тебе досталось всё лучшее, а мне оставалось подбирать крохи. Титул, деньги, почёт, уважение. Девушка, которую я любил, преданные слуги и даже смазливая рожа почему-то достались именно тебе. Но теперь всё кончено, Самюэль, всё кончено! И когда ты сдохнешь, я стану по-настоящему счастливым человеком.

– Ну и дурак же ты, Годар, – усмехнулся герцог. – Ты можешь забрать мою жизнь, но и только. Гусак никогда не станет ястребом.

– Посмотрим, – внезапно успокоившись, бросил Огюстен. – Поверь на слово, бывший баловень судьбы, прекрасный Самюэль Бирн. Мне вполне хватит воспоминаний о твоём унижении. Я буду смаковать их в минуты хандры, уверен, они вмиг улучшат моё настроение. Эй, ребята, тащите сюда благородных дам, наш герцог соскучился по родне.

Бирн промолчал, но шевалье заметил, как сильно он сжал губы и как заходили желваки под его кожей.

– Сеньор Годар! – крикнул один из солдат. – Старуха, кажется, отдала Богу душу. Прикажете её тоже волочь сюда?

– О, нет, друг мой. Оставь… это представление для живых, мертвецы не смогу оценить его по достоинству.

И вскоре перед герцогом оказалась измученная молодая супруга, что в страхе и отчаянии даже не могла зарыдать, и, закусив бледные губы до крови, впилась затравленным взглядом в мужа. Бедняжка еле держалась на ногах, продолжая прикрывать выступавший живот.

– Сеньор! – не выдержал шевалье. – Думаю, следует отпустить несчастную женщину! Уж она вряд ли имеет отношение к преступлениям супруга. Проявите милосердие, наконец, ведь герцогиня ждёт младенца.

– Вы так трепетны, Д’Эвре. Это было бы уместнее для кюре, чем для воина. Не сменить ли вам камзол на сутану? Меня порядком утомило ваше постоянное заступничество, и я уже подумываю, не стоит ли доложить бальи5 города о нём.

Жером промолчал. Он не обладал крепостью духа герцога Бирна, и страх заставил его прикусить язык. Шевалье поспешил укрыться за спинами солдат, чтобы избавить себя от мучительного зрелища. Опустив голову и шепча молитву, он внушал себе, что это единственная помощь, которую он в состоянии оказать приговорённым. А заслышав треск рвущейся одежды пленников и жалобный вскрик герцогини, он зажмурил глаза и затараторил слова молитвы громче.

Годар поднял факел над головой, чтобы как можно лучше насладиться последним унижением противника. Он разглядывал обнажённое тело Самюэля Бирна со смешанным чувством. Его вновь охватила жгучая зависть к этому рослому и отличному сложённому мужчине, и одновременно с завистью он испытал злорадное удовольствие, видя, как тяжело герцогу сохранять хладнокровие, стоя нагишом в окружении скабрёзно посмеивающихся солдат. Лицо его пылало, мышцы перекатывались под смугловатой кожей. Но даже глумливые взгляды и непристойные грубые шутки не заставили Самюэля опустить плечи и покорно склонить голову. Несчастная герцогиня, оставшаяся в одной тонкой сорочке, безвольно повисла на руках мучителей, лишившись чувств. В своём усердии, опьянённые расправой над беззащитной жертвой, они рванули последний покров, но Годар, скривив и без того уродливое лицо, протянул:

– Не нужно, вряд ли мой взор усладит вид женщины с торчащим, словно тыква, животом. Уму непостижимо, что раньше я питал к бедняжке нежные чувства. Увы… с тех пор как мой дорогой родственник обрюхатил сие невинное создание, она меня больше не интересует. Ну что ж, при венчании вы оба клялись быть вместе и в горе, и в радости, стало быть, Самюэль, малютка Мариэтта разделит твою участь. Привяжите их друг к другу.

– Проклятый душегуб! – хрипло выкрикнул герцог. – Твоя месть зашла слишком далеко, ты мог хотя бы пощадить мою жену! Дай бедной женщине время, чтобы дождаться рождения ребёнка!

– Наконец-то тебя проняло, – удовлетворённо выдохнул Годар. – Однако ты поздно спохватился. Тебе бы стоило сделать это намного раньше. А ты лишь дерзил и строил из себя героя. Жаль, но я вынужден отказать тебе, Самюэль. Она выбрала тебя, стало быть, выбрала и свою судьбу. И я откровенно рад, что ваше отродье так и не увидит света. И знаешь почему? Вовсе не из зависти к титулу, который получил бы жалкий младенец. Ведь теперь я стану единственным наследником всего имущества Бирнов, друг мой.

– Да гори в аду, сын шлюхи! Ты никогда не смог бы получить наследство. Бастарды не имеют таких прав, – прорычал Бирн.

Годар захохотал и всплеснул руками.

– Ошибаешься, я давно заручился письмом самого сеньора кардинала. Твой замок и земли я получу в награду за усердие, раскрыв гнездо смутьянов. Ну, хватит об этом, я изрядно устал и продрог. Да и вид мерзкой трясины нагоняет на меня тоску. Прощай, Самюэль, и не жди, что я закажу по тебе заупокойную мессу. Надеюсь, ты прямиком попадёшь в ад.

Годар махнул рукой, и солдаты пиками начали подталкивать несчастных связанных пленников к трясине. Неловко переступая ногами и лишённый возможности поддержать жену, Бирн упал, увлекая бедняжку за собой. С жестокой радостью и горящими глазами Годар смотрел, как жертвы мигом начали погружаться в топь. За несколько минут их тела успели увязнуть в болотной жиже по пояс. Самюэль попытался откинуться назад, чтобы миниатюрная Мариэтта оказалась на поверхности, но все его попытки были тщетны. Трясина неумолимо тянула приговорённых вниз. Голова жены беспомощно откинулась назад, обнажив нежную тонкую шею, и в этот миг Бирн ясно понял, что она мертва. Хрупкая женщина не смогла пережить кошмарной ночи. Самюэль скрипнул зубами. Нестерпимая боль разрывала ему сердце. И тут он почувствовал, что в накрепко привязанном к нему мёртвом теле супруги пошевелился ребёнок. Он замер, глаза его вспыхнули.

– Годар! – крикнул он, вскидывая голову и пытаясь увернуться от вонючей болотной жижи, что доходила уже до подбородка. – Мой сын не умрёт, он родится на свет, как ему было положено и непременно расквитается не с тобой, так с твоими потомками, пока на земле не исчезнут все, в ком течёт хотя бы капля твоей поганой крови! Даже если просить об этом мне придётся самого дьявола! Запомни мои слова, Годар! Будь ты проклят! Проклят… Проклят…

Последние слова заглушил глухой всплеск, и трясина целиком поглотила герцога Самюэля Бирна, его несчастную жену и нерождённого младенца.