Читать книгу Новенький - Позывной Фанат - Страница 3

Стеклянный купол, гордо возвышающийся над зданием железнодорожного вокзала, играл яркими солнечными бликами, побуждая приезжих поднять голову вверх и улыбнуться прекрасному дню. За день через эту красоту проходят тысячи человек, оставляя благоприятное впечатление, как о вокзале, так и о столице Башкирии.

Но это, наверное, значимо для приезжающих и встречающих, а для тех, кто расстается, всё меркнет в грустных мыслях о предстоящей разлуке.

Голуби, постоянные обитатели вокзала, беззаботно прогуливаются по серой ленте перрона, вопросительно вглядываясь в глаза путников. Безмолвные свидетели тысяч сцен расставаний и слёз, так и не смогли их понять и прочувствовать.

– Чего ты так дрожишь? Вроде тепло на улице. Иди ко мне, глупая.

Неосознанно подчиняясь моему голосу, она всё же обиженно буркнула себе под нос:

– Я не глупая.

Я боялся смотреть в её глаза, понимая, что там увижу. Всеми частицами своего тела, каждым движением, каждым вздохом она говорила: "Останься", но понимая тщетность своих просьб, лишь произнесла:

– Значит, ты теперь приедешь только через десять месяцев? Да?

Я прочувствовал боль, спрятанную в её тихом и родном голосе. Ком стоял в горле.

– Не знаю, Милая, как руководство определит, – ответил я, пытаясь сохранять стойкость, и тут же исправился, – но я буду стараться приехать как можно раньше.

Часы на перроне отсчитывали минуты до убытия поезда, люди в суматохе сновали с большими сумками, а мы продолжали стоять обнявшись. Нам многое надо успеть сказать друг другу, поэтому мы просто молчали.

Всё-таки надо было взять с собой детей на вокзал, они всегда находят, о чём поговорить.

Поезд отъезжал всё дальше, а перед глазами стоял её образ. Я знаю, она сейчас плачет. При мне она сильная и не даст мне шанса усомниться в её выдержке и характере, но стоит укрыться от моего взора, как она позволяет своим эмоциям выплеснуть наружу. Это ей нужно, ведь ко всем прочим испытаниям нашей любви, ещё обрушилось испытание временем и расстоянием.

Душа разрывалась на две части. Одна вопила и рвалась назад, к любимой, к детям, к семье, к родному дому, в котором я знал каждый гвоздик, а вторая часть, лишь мужественно стояла под натиском страшной бури.

Так надо. Это мужская работа, и кто-то должен её делать. Так будет лучше для моей семьи, ведь я смогу их обеспечить. Да и там я нужней. Рядом с такими же смелыми парнями мы сможем обеспечить мир многим людям.

Перебирая тысячи вариантов и находя всё новые и новые доводы в пользу своего выбора, в конце концов я уснул под монотонный звук колес. Поезду нет дела на твои переживания и мысли, он просто идёт по расписанию, которое знает наизусть, и ему невдомёк, что для кого-то это начало нового, неизведанного пути линии жизни.

Чем ближе я приближался к пункту назначения, тем сильнее был мандраж. Что ждет в новом коллективе? Как они примут? Там же звери, настоящие рексы войны.

Вечерами, собираясь с пацанами у БМП1, мы бывало делились слухами об этих ребятах. Кто-то рассказывал об их стычках с противником в лесу, где, даже имея численное меньшинство, они в любом случае обращали противника в бегство. Кто-то рассказывал про их дерзкие вылазки в укрепленные районы противника, где они сеяли такой шухер, что боевики ещё долго не могли понять, что произошло. Кто-то говорил, что на тренировках они специально не спят по пять суток, и всё время двигаются. Даже ночью не останавливаются на отдых и кушают исключительно на ходу, чтобы приучить свой организм к настоящим стрессовым ситуациям. Если вообще едят конечно.

***

Однажды мы видели их. Я отчетливо помню этот день до мелочей.

Знойное солнце, безжалостно добивающее наше желание жить, висело ровно над пыльной дорогой, где наша колонна уже битый час ждала разрешения двигаться дальше. Но разрешения всё не было. Впереди, на маршруте нашего движения, в небольшом селе, уже затихал чей-то бой. Перестрелка была насыщенная, звуки автоматных очередей перебивали рокоты громогласных пулемётов и вся классическая симфония этих мест, усиливалась выстрелами из гранатомёта РПГ-72 и 30 миллиметровой пушкой БТРа3.

Мы понимали, что маршрут проходил через чью-то боевую операцию, и наше руководство не владело информацией, иначе маршрут или время были бы изменены и подстроены под реалии обстановки.

А если информацией штаб не владеет, значит операция засекречена, значит работают спецы.

В первые минуты, когда донеслась канонада очередей, все втянули свои шеи и на карачках, с удивительной прытью попрятались куда было возможно. Но через какое-то время, определив характер стрельбы и расстояние, большинство из бывалых успокоились и стали собираться в кучки, где бурно обсуждали тот или иной звук, определяя вид оружия, который его производил. Это трудно объяснить, но привыкшему человеку по звукам перестрелки становится ясно как божий день, что происходит. Можно даже указать количество стрелков как с той, так и с этой стороны. А по интенсивности, можно предугадать примерную продолжительность этого боестолкновения.

Бой начался дерзко и молниеносно. Значит здесь не просто столкнулись две стороны, нет, здесь была самая настоящая и грамотная засада, и судя по тому, как быстро умолкали ответные очереди, а они реально отличались темпом и напором, то засада была устроена крайне эффективно.

Звук пулемёта донесся самым первым, к нему тут же подключились стволов десять, двенадцать автоматов. Работали сначала исключительно длинные очереди, примерно по полмагазина4, а потом очереди стали короче, но прицельнее и интенсивнее. В сбалансированный и отточенный оркестр время от времени втискивались беззубые и несуразные очереди. Они выбивались из всей, приятной для слуха любого военного, симфонии, словно двоечник не знал, когда ему начинать стрелять и на сколько продолжительной должна быть его ария в тот или иной момент. Нет, этот стрелок точно не из той когорты, что остальной, слаженный до мелочей хор. Значит, это противник огрызается. Пока огрызается, ага. Оклемался, оправился после первого шока и пытается показать зубы. Но таких, не вписывающихся в эту мелодию очередей, было не так много, и поднимали они голову не уверенно, а это значит, что первые секунды засады были проведены на высочайшем уровне и с максимальной эффективностью. Если большая часть отряда врага и не была уничтожена с первых минут, то подавлена была точно. И сейчас боец, попавший в засаду, прижавшись к земле или какой-нибудь стенке, лежит и боится поднять голову. А вот и выстрелы РПГ-7 полетели. Значит, командир определил места укрытия противника, отказывающихся отведать праведного свинца, так любезно им ниспосланного ангелами возмездия. То бишь, ими.

Это же всем известно, не находись долго за одним укрытием. Где не пробьет пуля, скоро прилетит выстрел гранатомёта и принесёт с собой проездной на тот свет.

Кстати, парадокс, и та, и эта воюющая сторона уверовала, что обязательно попадет в рай после смерти. Как так? Каждый вскакивает и с именем бога на устах бежит крошить противника, а Бог сидит сверху ничего не понимая, смотрит на всю эту кровавую резню и, жмурясь от неприязни, лишь устало шепчет: "Эй, вы чего? Ну чего вы? Эй! Я же вам и земли дал, и воды, и природу плодородием наделил, вы чего творите то? Столько лет эволюции, а мозг так и остался в состоянии Инфузории. Скажите мне идиоты, зачем мне такие головорезы в райском саду? Вот зачем, а? Ну пораскиньте мозгами. Что ты творишь, Антоша, что творишь-то! Своими мозгами! Не чужими, по асфальту, а своими, дурья ты башка. Да куда ты его в грудь ещё контролишь? Посмотри внимательно, у него от головы-то ничего уже не осталось! Ты чего думаешь, если у него легкие целые, то он спокойно без головы будет бегать? Что же вы за люди такие? Дети, честное слово, дети".

Пулемёты смолкли, стволы автоматов тоже остывали от жаркой пальбы, значит дело идёт к завершению. Сейчас будут редкие, короткие очереди, а временами одиночный огонь. Это ребята пойдут на зачистку места боя. Добьют тех, кто ещё пытается огрызаться, а остальных, живых и раненных, возьмут в плен. Ещё немного времени, чтобы собрать трофеи и уничтожить всё то, что невозможно забрать и быстрее из этого района. Любое промедление грозит новым боестолкновением и, вместо того чтобы вернутся с приданным с успешно проведенной засады, можно самим стать трофеем чьей-нибудь контрзасады. А по-другому никак, это же тебе не дикий Запад, это Чечня. Здесь зевать настоятельно не рекомендуется.

Выстрелов больше не слышно, и лишь черный дым напоминает о недавнем инциденте. Одна из сторон вышла полным победителем в противостоянии, и судя потому что мы всей своей бандой не летим на помощь, боевики сегодня понесли поражение.

Хотя, зная через какое место налажена связь между соседними подразделениями, вполне можно предположить, что мы просто не знаем, что там происходит и кто побеждает. И от греха подальше, просто не лезем в этот ад. Мало ли, не разобравшись можно и по своим влупить. Да и они могут встретить огнём, как бывало уже не раз на этой войне. Так что, не владея информацией, лучше не соваться. Кто-то грамотно ведь сказал: "Не зная броду, не суйся в воду"

В тот момент, в возникшей паузе, мне вспомнился случай, как мы однажды двумя коробками5 (БРМ-1К6) выдвигались на задачу и проезжали через одно село. Обычный маршрут, всё как всегда, вот только что-то было не так в уже примелькавшейся глазу картине. Машины двигались по дороге с определенной скоростью, стараясь не замедлять темп, и в голову каждому из сидящих на броне ударило чувство тревоги. Люди! Точно, люди! В центре, на рынке, почти не было людей. А те что были куда-то второпях собирались. Да, именно это никак не укладывалось в определенный ритм жизни многолюдного села. Никто не поливает дорогу водой перед своим прилавком, защищаясь от столбов пыли, поднимающихся проезжающими мимо машинами. Две женщины в привычных платках на голове, суетились за грубо сколоченными из необработанных досок деревянными прилавками. Они смотрели с опаской в нашу сторону и спешно прятали вниз коробки с абрикосами. Что-то не то. Не успев поделиться тревожными мыслями, мы вдруг увидели причину этих перемен. Минуту назад в голове были лишь смутные догадки, но, когда наша маленькая колонна продвинулась ещё на двадцать метров вперед, всё стало ясно как божий день.

За каждым фанерным киоском, за каждым кирпичным забором, прилегающих к дороге домов, за любым маломальским укрытием, будь то арык или куча гравия, скрывалась настоящая угроза. Порванный полиэтилен, из которого были сделаны местные прилавки, колыхался на ветру, отвлекая глаз от неподвижных фигур в грязном камуфляже. В считанные секунды мы оказались в эпицентре страшной ловушки и сейчас, глядя на обвешенных оружием бородатых мужчин, волна оцепенения накрыла нас с головой. Наступила полнейшая тишина, пугающий штиль, картинки начали меняться как в замедленном фильме, время будто угодило в огромное желе и отказывалось идти в обычном ритме. Они были одеты в разношерстные темные куртки, поверх грязных и выцветших горок7. Под курткой просматривались видавшие виды нагрудные разгрузки, забитые магазинами и гранатами до краёв, а в руках каждого автомат на изготовке и палец уже на спусковом крючке. Ко всему прочему, рядом с некоторыми на земле, а у кого-то за спиной, были мухи8. Все они были расположены по левую сторону нашего движения, а значит сметать будут шквалом, не глядя, не боясь попасть в своих на противоположной стороне. Что сказать, грамотно, черт побери. По еле уловимым движениям было ясно, эти ребята знают своё дело. Грязные, как всё вокруг, и сосредоточенные на своей цели со смертоносными стволами автоматов по-боевому, они медленно сопровождали нас глазами.

Всё, мы в самой комфортной для них зоне. Пора. Самое время прощаться с жизнью. В полной тишине застывшей картины мозга было слышно лишь монотонный лязг наших гусениц по асфальту, который, словно замедленный секундомер, неумолимо отсчитывал оставшееся нам время.

Механик водитель, завороженный страшной картиной, как и все мы, словно загипнотизированная жертва, не сбавляя и не прибавляя газ, самовольно едет в пасть зловещему удаву. Он либо в ступоре, либо понимает всю неизбежность и покорно двигается в искусно расставленную паутину.

Обвешенные магазинами, гранатами, с автоматами в руках, в обрезных перчатках и крутых банданах, не смотря на всю крутизну внешней атрибутики, мы понимали, нам звездец братцы. Нас переиграли по всем фронтам. И почему, сука, в эти моменты время тянется так долго? Прошло всего пару секунд, а ты уже осознал свою беспомощность, извинился мысленно перед родными, восхитился сноровке и наглости этих бойцов, и обматерил себя раз пятьдесят за свою глупость, а время всё ещё не сдвинулось ни на метр. Почему я измеряю время метрами? Да потому что жить нам остается не пару секунд, а пару метров. Вот почему.

Стрельбы нет. И только сейчас, в этой зловонной тишине, я начинаю замечать в этих глазах, что-то не вписывающееся в атмосферу праздника. Там нет адреналина, нет огня, нет злости и решительности. Нет. Там лишь озлобленное недоумение и один вопрос: "Откуда вы взялись, черти?".

Да, именно так. Они смотрели на нас больше с укором, нежели со злостью. В движениях чувствовалась осторожность и готовность изрешетить нас в любую секунду. Но, только в том случае, если мы решим что-то неправильное предпринять. А мы, слава Богу, не решились, потому что всё произошло настолько внезапно, что большинство успело только испугаться.

Кстати, знаете, чем отличается опытный боец от неопытного? И тот, и этот в такие моменты наложит столько кирпичей в штаны, что можно будет завод построить. Но бывалый вояка может дристать и анализировать ситуацию одновременно! О, эта суперспособность в критических ситуациях не сосредотачиваться на заднице, пуская её в свободное плавание, а сосредоточится на верхнем её собрате и включая мозг, пытаться дать оценку обстановки, приходит только с опытом.

Судя по угрюмым и раздосадованным лицам, ребята ждали не нас. На их лице бегущей строкой была надпись: "Кто вы такие? Вас здесь только не хватало. Проваливайте быстрее, и только попробуйте шевельнутся".

Вы же понимаете, что, когда тебя вежливо просят такие вооруженные лбы, два раза просить не надо. Механик-водитель, словно услышав все наши молитвы, аккуратно вдавил педаль в пол. Чем дальше мы удалялись от места неприятного свидания, тем сильнее вдавливалась педаль.

Лишь отъехав более чем на пять километров, и, присмотрев более или менее безопасное место для остановки, мы позволили себе взять передышку и спустить нервозное состояние.

– Страшно было? – закуривая сигарету, произнес капитан Боголей, обращаясь к своим бойцам, которые спрыгивали с брони и стягивались к командиру. Видно было, что он храбрится, но легкая дрожь в голосе всё же выдавала скопившееся напряжение. Его никто и никогда не посмел бы обвинить в трусости, он здесь давно и в не полные тридцать два года повидал многое, но даже его, бывалого офицера, эта ситуация пошатнула не хило. Капли пота стекали из-под камуфлированной выцветшей кепки, которая сейчас была небрежно сдвинута на макушку. Потертый автомат Калашникова, с потертым деревянным прикладом, висел на груди, значит командир всё ещё ждет опасности.

– Да их не так-то и много было, ещё бы не известно кто кого, – вставил сержант Редьков, который в любой ситуации пытался не потерять авторитет – у нас людей больше в два раза, плюс две брони и пушки на вооружении. Мы бы такой бой дали, что они бы берега попутали!

– Вдвое больше? Против такой засады надо иметь хотя бы десятикратное превосходство! – и заметив, что Редьков не сдается, капитан продолжил – Ну хорошо, предположим, что их всего десять, а нас двадцать пять. Ты бы ещё предохранитель снять не успел, как половина наших бы полегло. И где твоё превосходство было бы тогда? Простая математика, в считанные секунды вы становитесь практически равными по количественному составу, десять против двенадцати. И вроде бы как можно воевать на равных, так?

– Конечно, нас же всё равно больше.

Не смотря на шум работающего двигателя машины, мы старались не упускать ни единого слова из возникшего спора между сержантом и офицером.

– Нравишься ты мне Редьков, но иногда такие глупости говоришь. Так, да не так. Твой противник приготовился, занял позиции, разбил сектора, приготовил гранаты, сменные магазины положил перед собой и крепко стоит на ногах, в то время как ты, не владеешь обстановкой местности и даже не знаешь, куда бежать и где укрыться, для того чтобы принять бой. Это ещё минус пятьдесят процентов к твоему превосходству – командир высказал то, о чём думал каждый, но мы так точно и лаконично не смогли бы сформировать мысли – А броня9, чтобы вы все успели спрыгнуть и укрыться, должна тормознуть. Да, и ваши кровавые тела на броне, лишат маневренности её башни. В итоге броня, вместо подвижной цели, станет стоячей грудой металлолома. На этот случай, у них лежат гранатометы на изготовке. Видел? – не унимался капитан Боголей, не забывая просматривать окрестности беглым взглядом.

– Видел, – неохотно ответил сержант.

– Видел. В том то и дело что все видели, и механ10 наш тоже видел, и понимал, что машина, в случае остановки, станет для него же гробом. На такой дистанции любой подготовленный гранатометчик не промахнется в огромную неподвижную цель, – увидев сомнения в глазах оппонента, выкинув бычок и поправив разгрузку, которая уже впивалась лямками в плечи, командир решил зайти с другой стороны, – Ну ладно, предположим, всё же человек двенадцать остались живы и успели спешиться с брони, как думаешь, какие шансы переломить исход событий?

– Уже хорошие, – не сдавался Редьков. Он по своей натуре был упрямый, как все Уральские парни и привык отстаивать свою позицию до конца, даже переходя на аргумент силы. Здоровья у него было хоть отбавляй, поэтому он часто оказывался прав. В основном, конечно, только для себя. Но это не тот случай. Сейчас перед ним стоит капитан Боголей, уважаемый всеми боевой офицер, а это значит, что сила здесь не аргумент, здесь только Аргумент -аргумент.

– Возможно, ты прав, согласен, в математическом аспекте варианты прекрасные, двенадцать против десяти. Но ты забываешь, что это люди, а не цифры. Это вам не компьютерные стрелялки играть. Это в вашей "Контра Страйк" просто циферки уменьшаются, а здесь жизни твоих товарищей. Какой будет у тебя боевой настрой, если каждый второй товарищ будет безмолвно лежать в луже собственной крови? А каждый третий будет орать и молить о помощи, потому что тело нашпиговано свинцом и теперь мучаясь от боли, он медленно отдает концы. Морально отряд будет подавлен и разбит, а таким отрядом сложно управлять. Представил? Кучу мертвых товарищей у тебя перед глазами и запах собственной смерти в воздухе. Ну и какой у тебя будет настрой? – глаза капитана впились в опущенное вниз лицо сержанта, кажется, он смотрел на свои старые бертцы и не видел их.

Слушая речь командира, и представляя весь этот ужас перед глазами, Репа, так мы его называли между собой, уменьшался в размерах. Плечи свернулись, а голова непроизвольно отпускалась вниз. Но крайний вопрос заставил его встрепенуться, вырваться из оков угнетающих мыслей. Его лицо стало красного цвета, а в глазах сверкнула ярость.

– Боевой настрой у меня будет! Боевой! Я им всем покажу, из чего мы сделаны! Я за каждого отомщу, за каждого из наших! – выдал он, сжимая автомат до белых косточек.

Командир ещё минуту стоял молча, стараясь не испортить эту минуту, позволяя каждому из невольных слушателей проникнуться мгновением. Каждый глядя на сержанта понимал, что он говорил, как есть. И не дай Бог кому-то навредить хоть одному из наших, он обязательно его найдет, и именно с этим выражением лица сделает всё, как обещал. Каждый в тот момент почувствовал, что сделает тоже самое, если кто-то перейдет дорогу боевому товарищу. Боевое братство, мать вашу!

– Ну всё, не кипи, я знаю, что ты будешь сражаться до последнего, – с отцовской улыбкой сказал командир. Он пытался их запугать реалиями, цифрами, логикой, вот прям здесь, пока страх владеет разумом. Но они прошли проверку, очередной раз прошли. В бою не всегда побеждает математика и тактика, многое решает именно вот такой боевой дух. А в разведку со слабым душком не берут, и он ещё раз в этом убедился.

Вдруг, на рынке, где они только что проезжали, началась яростная канонада. Все инстинктивно сжали в руках холодную сталь автоматов, и начали нервно оглядываться по сторонам.

– Дождались кого-то, – тихим голосом резюмировал происходящее командир.

– Там что-то происходит? Совсем рядом прям командир! – указывая пальцем в направлении села, затараторил подбегающий Батон. Мы посмотрели на него с удивлением, потом на друг друга и снова на него. И тут всех пробрал хохот. По очереди, хватаясь за животы, усыкались все.

Наш Юра, молодой боец, за свои выдающиеся способности получил позывной Батон. Он мог спать в любом положении, в любом состоянии и в любое время суток. На армейском сленге слово спать, иногда заменяется на равнозначное прилагательное "батонить". Что означает, прикинуться булочкой и спокойно лежать на полочке. Архимед некогда произнес сильную фразу: "Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир", но наш Юра пошёл дальше и доказал всю несостоятельность его мышлений, выведя свою личную формулу: "Дайте мне точку опоры и пусть весь мир подождёт". Чудеса эквилибристики он показывал постоянно, а апогеем искусства можно считать его умение засыпать стоя на тумбочке дневального. Чтобы вы понимали всю невозможность данной затеи, поясню, на тумбочке дневального, размером 50 на 50 сантиметров и высотой десять сантиметров, боец, стоит два часа по стойке смирно. По стойке смирно! Но для нашего Батона нет ничего невозможного, когда он хочет спать, а спать он хочет всегда. Однажды он прям так, оловянным солдатиком, рухнул с тумбочки дневального, разбив себе при этом только губу. После чего система стабилизации Батона ввела поправки и создала новые настройки для сна стоя. Вуаля! Его удивительный организм, попав в армию, приспособился и ввёл новый режим курсовой устойчивости. Режим сна стоя! Ну разве армия не творит чудеса, а?

И вот сейчас, в нервозной череде событий никто не заметил, что Батон всё это время благополучно спал. Мы уже раз пять мысленно простились с жизнью, мусульмане приняли христианство, христиане успели сделать себе обрезание, а он в царстве Морфея прохлаждается! Счастливый человек, что скажешь. И помрёт ведь с закрытыми глазами, так и не успев толком испугаться.

– Чё вы ржёте? Рядом стрельба идёт, а вы ржёте, – с обидой и непониманием произнес Батон.

Но все продолжали смеяться, не в силах связано произнести два слова. Возможно, это перенесенная нервозность нашла наконец-то выплеск эмоций через смех, потому что смеялись до коликов, искренне. Спасибо тебе, Батон, ты даже не понимаешь, как сейчас разрядил обстановку. Все были уверены, что на этот раз сержанты не поведут его в сушилку учить уму разуму. Простят. Ей Богу простят.

– По машинам! Надо убираться отсюда, – смахивая слезу и пытаясь остановить смех, как можно серьёзнее произнес командир. И посмотрев на Юру, вновь заливаясь смехом, добавил, – глаза и уши армии, блин.

Вереницу моих воспоминаний, об этом неприятном и в то же время позитивном случае, прервал шум приближающихся коробок. Моторы ревели надрывисто, значит броня летела на всех парах. Звук шёл со стороны недавней перепалки, где клубы черного дыма напоминали об инциденте. По мере приближения скорость уменьшалась, для того, чтобы с далека определить наш настрой. В принципе, у боевиков в этих краях бронетехника не водилась. Но с другой стороны, всегда лучше перестраховаться. Мало ли.

Подняв ладонь в качестве приветствия, они медленно, стараясь не пылить, проезжали мимо нашей колонны на своём бэтээре11.

Другие вояки, бывало, пролетят мимо, и ты ещё минут пятнадцать задыхаешься в облаке пыли, а эти, эти всё понимают, словно чувствуют всё. Пыль плотным слоем лежала на обветренных лицах, на пересохших зубах виднелась насып песка, и мне казалось, что даже среди всего шума ревущих моторов я слышал скрежет сухих крупинок, когда они улыбались. Несмотря на усталость, что читалась в глазах, они улыбались. Улыбались не потому что им было хорошо, нет. Они смотрели на нас с каким-то сочувствием, понимали, что каждый из нас присутствует на этой войне не по своей воле. Глядели на нас, на юнцов, на вчерашних школьников, и не понимали, как таких молодых парней занесло на безжалостную мясорубку.

Вопреки усталости, вопреки страшному обезвоживанию организма, вопреки всему они улыбались только ради того, чтобы приободрить нас, не стрелянных юнцов.

Сколько бы ужасных историй мы не рассказывали друг другу об этой группе спецназа, какими бы демонами мы их себе не представляли, на вид это были обычные, добродушные парни. Глаза горят, лица улыбаются, ну прям одуванчики. Ни за что бы не подумал, что они могут быть угрозой для чьего-то здоровья. Вот проколешь ты колесо на трассе, пока будешь репу чесать да кумекать, с чего бы начать, вот такой вот рубаха-парень сам остановится, из машины выбежит, одной рукой твою тачку поднимет, другой колесо поменяет, хлопнет тебя по плечу и с криком "Бывай" умчится в точку по своим делам. А ты, открыв рот, стоишь и думаешь, где здесь ближайшая больница, чтобы уточнить: у тебя открытый перелом плеча или закрытый?

Вот такими они мне показались в первую нашу встречу. Экипировка, уверенность в движениях и особый взгляд выделял спецназовцев из общей массы. Складывалось такое ощущение, что они беглым взглядом просканировали сразу всё и всех. Не задавая никаких вопросов, не вступая в диалог, они уже знали кто мы, куда двигаемся и на что способны. В глазах было спокойствие и они не пытались кем-то казаться, нет, они знали свои силы и какой уровень задач им доверяют, но при этом они смотрели на нас, на зеленных солдатиков, как на равных. И у меня, как и у многих моих товарищей, где-то глубоко внутри зародилось чувство гордости. На какой-то миг мы стали одним целым с этими, уже не раз доказавшими свою отвагу мужчинами. Они приняли нас за своих. Нас, сопливых молокососов, которые в мишень то не всегда попасть могут, и вдруг мы оказываемся на одной ступени. И каждый из нас, непроизвольно выпячивая грудь вперёд, всем своим видом кричал самую важную мысль: "Спасибо. Мы не подведём".