Читать книгу Танцы Близнецов - Пётр Таращенко - Страница 22

Расположившись в ротанговых креслах на лоджии, компаньоны потягивали «Стеллу», привезённую шофёром Серёгой, посасывали пёрышки лещей и обсуждали, как поразумнее распорядиться имеющимся временем.

– Сегодня никаких дел, и так наворотили… – Савойский поднял стакан, исследовал содержимое на просвет. – До «Балтики» далеко, но, слава богу, фильтровать научились…

– Это в каком смысле – фильтровать? – не понял Карагодин.

– В самом прямом. Ты в курсе, что родина пива – Древний Египет?

– Конечно, то есть слышал что-то такое.

– Слышал… – Савойский иронически улыбнулся. – Такие вещи знать надо.

Маэстро мысленно перелистал буклет «Египет: достопримечательности, культура и традиции», который заботливая Аныванна взяла у подруги Ирэн, молодой докторши исторических наук, уже посетившей Египет по программе межвузовского обмена, для подготовки супруга к поездке. Организованная Аныванна зачитывала Савойскому по главке в постели, перед отходом ко сну, и таким образом прилично образовала его по этой части. Главка о пиве особенно заинтересовала Савойского, и по его просьбе Аныванна прочитала её дорогому супругу повторно.

– В музеях Каира, – лекторским тоном продолжил Савойский, – хранятся бесчисленные таблички с записями и рисунками, которые подтверждают, что именно Египет является родиной пива. Египтяне производили пиво в промышленных масштабах и, представь себе, даже экспортировали его в соседние страны.

Карагодин поставил недопитый бокал на столик, слушал с видимым интересом.

– Считалось, что технологию «варить пиво» придумал бог Осирис. А вот пиво варили в Египте – исключительно женщины. Кстати, при раскопках одной из пивоварен на одной из стен нашли изображение Нефертити, процеживающей пиво через ситечко.

– Это ещё зачем? – озадачился Карагодин. – Ну, чай, понятно, нужно через ситечко…

– Чего ж тут непонятного, технология была примитивная, мешали ячмень с водой и ферментами, иногда добавляли хлеб, даже фрукты для аромата добавляли. После брожения процеживали, но мелкие частицы оставались. Вот поэтому – ситечко.

– Понятно, – протянул Карагодин.

– Ничего тебе не понятно, – хитро прищурился Савойский. – Это Нефертити – через ситечко. А вообще пили это дело с помощью полого тростника, оборудованного фильтром.

– Ну, ты просто… кладезь знаний, – Карагодин освежил бокалы.

Савойский сделал пару неспешных глотков.

– Да, ничто не вечно под луной, ни цветок, ни человек, ни цивилизация, даже самая великая. Всё циклично: рождение, расцвет, увядание и непременный упадок. Египет тому пример. России ещё и в зачатке не было, а они уже пиво делали – на экспорт! Пирамиды отгрохали, типа «я вас умоляю». Впрочем, сомневаюсь, чтобы сами такое удумали. Слишком космический масштаб.

– Пришельцы? – понимающе прищурился Карагодин.

– А почему бы и нет. Для одной страны многовато великих достижений… Пирамиды… пиво опять-таки – кто-то им помогал. Какой-то высший разум. А сейчас пришло другое время, другие цивилизации правят бал. – Савойский прихлебнул из бокала. – Неплохое пивко, но и только. До нашей «Балтики», как до звезды. Хотя претензий – куча. Стелла – это ж звезда по латыни… Хеопс, конечно, молодца. Оставил о себе достойную память. Только он умер, а других хеопсов у них нет. Приходится приглашать.

– Это ты о себе? – лицо Карагодина выразило неподдельное восхищение.

– О нас, – великодушно пояснил Савойский. – Если губер не подведёт, мы тут такое забабахаем, мало не покажется.

Не сговариваясь, подняли бокалы и чокнулись.

Задумчивая складка легла на чело Карагодина, но лишь на секунду.

– Давай так, – сказал он, – ты будешь Хеопс, а я Тутанхамон.

– Ради бога, – легко согласился Савойский. – Только они в разное время жили. И вообще, Тутанхамон даже пирамиды не построил. Правда, его похоронили в золотом гробу… Но тебе вроде бы рано об этом думать… Почему – Тутанхамон?

Карагодин зарделся.

– Я пиво «Тутанхамон» пил… в Лондоне. 50 фунтов бутылка.

– Ну ты, брат, заглубляешь. Надо ж, какие сложные ассоциации. Тонкий ты человек, Дима. Ладно, ассоциируй дальше, а я пойду прилягу. Разморило от этой «Стеллы», да и вообще время сиесты.

Карагодин прилечь не захотел, а прихватив гостиничный буклет, ещё долго сидел на лоджии, водрузив ноги на столик, рассматривал красивые картинки достопримечательностей древней страны, с любопытством прочитал статейку о местных традициях, ремёслах и прочих особенностях наследников древней цивилизации. Ориентируясь на собственные социокультурные приоритеты, с особым вниманием проштудировал статью о танце живота, интерес к которой подогрел выплывший из глубин памяти образ прельстительно пышной танцовщицы на низенькой сценке гостиничного ресторана в Александрии. Она произвела на Карагодина, тогда ещё совсем молодого человека, неизгладимое впечатление. Формально эта смуглокожая зрелая женщина никак не вписывалась в жесткую схему его тогдашних пристрастий, все ячейки которой были заняты голубоглазыми babes скандинавского типа. Но призывная пластика Самихи (да-да, её звали Самиха!), так естественно переплетающаяся с настырным ритмом арабского транса, легко разрушила примитивный стереотип женской красоты, навязанный журналом «Плейбой», обнажила его ограниченность и неполноту. Первым и естественным душевным движением Дмитрия было немедленно раздобыть букет цветов, явиться к диве за кулисы, сказать ей какие-то значительные слова… вот только какие? На периферии сознания обозначились новые вопросы: где достать цветы? Сколько они могут стоить? Удобно ли будет покинуть стол, где он сидели с папá, сестрой и московской сопровождающей их группы? Порыв этими вопросами был скомкан, потерял импульс инстинктивного действия, завяз в извинительных: а что же будет дальше? Неловко студенту кадрить взрослую тётку, да ещё на работе… Неловко перед сопровождающей, да и папá вряд ли поймёт этот нервический любовный порыв. Хорошо бы она сама подошла к их столику, спросила:

– И кто же этот интересный молодой человек? Очень хотелось бы познакомиться.

Однако подавленное желание сохранило жизненную силу, и много лет спустя в Лондоне, в арабском ресторанчике на Edgware Road, Дима свинтил-таки красавицу персиянку Лолу, которая с волшебным задором отплясывала танец живота на просцениуме, свинтил без колебаний и глупых букетиков и роскошно провёл с ней целую неделю, катаясь по дружеским вечеринкам и обедам. Правда, оказалась полногрудая Лола не ресторанной танцовщицей, а студенткой Королевской академии искусств, где среди прочего изучала восточные танцы.